Черные ножи – 5

Глава 7

Все оказалось далеко не так просто, как мне хотелось. Мы несколько раз попытались выйти наружу через ходы, к которым приводил нас Олаф, но едва уносили ноги, чудом оставшись незамеченными. Патрули заполонили город и были, казалось, повсюду. Уж не знаю, на нас ли охотились фашисты или это было обычным усилением, но выбраться из подземных систем пока оказалось невозможным.

Гришка не верил Олафу, злобно на него поглядывал. Мой боец полагал, что немец специально выводит нас в такие места, где риск быть пойманным предельно высок. Тот факт, что при этом могли схватить самого Олафа, Григорий не учитывал, считая, что нельзя верить ни одному человеку германской нации.

Я с ним согласен не был. Вряд ли Олаф умудрился бы столь точно все подгадать. Просто так совпало, что все пути оказались перекрыты. Ничего, кто ищет, тот всегда найдет! Иногда нужно лишь немного подождать, чтобы задуманное свершилось самым лучшим образом. Просто не лезть на рожон, если видишь, что в данный момент дело не ладится.

После четвертой безуспешной попытки, я принял решение.

— Ночуем под землей! Сторожить немца будем по очереди. И, Гриша, я тебя предупредил… чтобы ни одной пылинки с него не упало!

— А если бежать вздумает? — угрюмо уточнил боец.

— Останови, но так, чтоб он потом ходить мог… и не только под себя.

Надеюсь, он меня понял, хотя косился на Олафа недобрым взором. Немец нужен был мне, как проводник. Без него пришлось бы блуждать по многокилометровым туннелям практически вслепую. А так наши шансы все еще были высоки.

К моему удивлению, ночь прошла спокойно. Олаф дрых без задних ног и бежать не пытался, Гриша тоже не нарывался на неприятности, честно отдежурив свои часы, а потом разбудил меня, и я бдил до самого рассвета, сверяясь с наручными часами, снятыми с тела Шмидта.

А потом нам повезло. Растолкав спящих, я приказал Олафу вести нас к очередному выходу, и он, чертыхаясь, долго ориентировался, а потом несколько неуверенно указал направление. Буквально через четверть часа мы сунулись на улицу — в очередной спуск для работников, который, к счастью, оказался открытым с обеих сторон.

На улице лил мелкий дождь. Тяжелое свинцовое небо предвещало непогоду на весь день. Я поднялся по семиступенчатой бетонной лестнице, осторожно выглянув на проезжую часть. Выход вывел нас в короткий проулок с двух сторон окруженный полуразрушенными домами. Людей вокруг, к счастью, не наблюдалось. Только шагах в тридцати от служебного хода стояла машина, вокруг которой бегал шофер, то проверяя колеса, то открывая и закрывая капот. Очевидно, что машина ехать дальше не хотела, и бедолага мучился, пытаясь отыскать причину поломки. Из окна с заднего сиденья выглядывал пассажир в шинели, но с такого расстояния я не смог разглядеть погоны и прочие знаки отличий. Ясно было — это весьма важный чин.

— Пригляди за Олафом, — коротко бросил я Гришке и окончательно выбрался на улицу, сумев не привлечь ничьего внимания.

План созрел в моей голове мгновенно — захватить пассажира машины в плен и с его помощью попытаться выбраться из города.

Насвистывая незамысловатую мелодию, я легко шагал по мостовой и через пару минут добрался до автомобиля.

— Поломался? — сочувственно поинтересовался я у шофера.

— Не заводится, дырка в жопе! — незатейливо выругался тот, мельком глянув на меня. — Заглохла, и все тут!

— Колеса пинал?

— Пинал, — не понял шофер.

— А стекла протирал?

— Чистые же!

— Ну, тогда и я не знаю.

Немец этот анекдот не слышал и уставился на меня неприязненно, но я нисколько не смутился, подошел ближе и точным ударом по шее вырубил его на ближайшие четверть часа, после чего подхватил тело и быстро оттащил в ближайшую подворотню.

Военный, сидевший на заднем сиденье, ничего не увидел со своего места ровно до того момента, пока я не открыл заднюю правую дверь и мгновенно втиснулся внутрь салона, уперев ствол пистолета в его бок.

— Позволите?

Надо отдать немцу должное, он не запаниковал. Крепкий орешек, не из трусливых. Видно, что не кабинетный вояка, а человек бывалый, повидавший на своей веку многое. Лет тридцати пяти на вид — высокий, плечистый. Вот только на левом глазу у него была черная повязка, а вместо правой руки болтался пустой рукав. Зато на плечах он носил полковничьи погоны — удачный улов!

— Полагаю, у меня нет выбора? — хладнокровно спросил пленник.

— Выбор есть всегда, — пожал я плечами, — только иногда он слишком радикален.

— Жизнь или смерть?

— Вроде того. Что бы вы выбрали?

— Жизнь, — ответил тот, — если это, конечно, возможно.

— Будет зависеть от вас. Сделаете то, что требуется, убивать не стану. Нет — не обессудьте.

— Разумные условия. Я их принимаю. И что же вам нужно?

А вот теперь я задумался. Если до этой секунды все, что мне требовалось, это выбраться за пределы Берлина, то теперь, заполучив жирного карася, могу ли я использовать как-то это везение?

— Ваше имя и должность? — потребовал я, поглядывая в зеркало заднего вида — улица, к счастью, все еще была пуста и безлюдна.

— Полковник фон Штауффенберг, начальник штаба армии резерва.

У меня в голове щелкнуло. Я точно слышал прежде эту фамилию, вот только вопрос — при каких обстоятельствах? Ну же, вспоминай!

Точно! Клаус фон Штауффенберг — исполнитель неудавшегося покушения на Адольфа Гитлера, которое должно произойти буквально через несколько месяцев, в июле 1944 года. Но то — в старой исторической линии, сейчас же, когда Гиммлер мертв, а Второй фронт был открыт на полгода раньше, могли сдвинуться и сроки покушения.

Неужели, мне так повезло? Впервые за последние месяцы успех — я захватил в плен очень нужного человека. Теперь осталось только понять, как правильно его использовать.

Что если?.. Нет, это невозможно. Или все же возможно?

Так вот, что если слегка подкорректировать грядущее покушение, дав заговорщикам информацию, которая увеличит их шансы в разы.

И тогда… возможно ли убить Гитлера раньше назначенного срока? Или судьба вновь сбережет его, как берегла до сих пор?..

Кажется, мои планы только что кардинальным образом поменялись.

— Я еще подергаю Гитлера за усы, — тихо пробормотал я себе под нос, вспоминая старое обещание.

— Что, простите? — не понял полковник.

— Это я так, не обращайте внимания. Прошу отдать ваше личное оружие. Во избежание недоразумений.

Фон Штауффенберг подчинился — осторожно, двумя пальцами вытащил пистолет и передал его мне. Я заметил, что и на левой руке у него отсутствовали безымянный палец и мизинец. Боевой офицер, явно недавно из госпиталя.

Проверим его на адекватность.

— Вам о чем-то говорит название «Валькирия»?

— Конечно, — кивнул полковник, — это план потенциальной операции на случай возможных внутренних беспорядков. Слишком много рабочей силы в стране, могут взбунтоваться. Гитлер лично его утвердил.

— А о дополнительных приказах, которые вы и фон Тресков в него внесли, фюрер осведомлен?

Если бы я не забрал у Клауса оружие, он бы точно выстрелил, даже несмотря на то, что гарантированно получил бы пулю в брюхо в ответ. Но пистолет я предусмотрительно отобрал, поэтому полковник попытался вцепиться мне в горло единственной рукой. Я предвидел такую реакцию и выверенным коротким ударом в солнечное сплетение лишил его временной возможности дышать.

Штауффенберг согнулся, уперевшись головой в переднее сиденье, и пытался хватать воздух открытым ртом, вот только сделать это было непросто.

— Вы же обещали без глупостей, — пожурил его я, — выкинете еще нечто подобное, застрелю.

Прошло не меньше пары минут, когда полковник, наконец, слегка очухался, хотя все еще жадно дышал, восполняя нехватку кислорода.

Я прекрасно понимал его мысли. Приходит некто и сообщает о секретных приказах, знать о которых могли лишь несколько человек. За причастность к этому заговору могло быть лишь одно наказание — лютая смерть. Так что, пытаясь задушить меня, полковник спасал собственную жизнь. Вот только проделать подобное одной рукой было бы не под силу никому. Теперь же от того, как пойдет наша беседа дальше, зависело все.

— У вас крепкий удар, — фон Штауффенберг вновь повернулся ко мне, но теперь нападать не пытался, — боксируете?

— Время от времени.

— Откуда вы знаете про «Валькирию» и дополнительные приказы? — я поймал его настороженный взгляд загнанного в ловушку зверя.

— Пока этого я сообщить не могу. Хочу лишь сказать, что у вас ничего не получится. Операция провалится, цель не будет ликвидирована.

— Но… — он явно до сих пор был ошарашен. — На кого вы работаете? На Гиммлера? На Кальтебруннера?

Я удивился его неосведомленности.

— Разве вы не слышали, полковник, что Гиммлер мертв?

Тот округлил глаза.

— Да что вы говорите? И как это случилось?

— Его убили восставшие пленники в лагере Заксенхаузен несколько дней назад, прямо на плацу, на виду у всех, — о своей роли в этом деле я решил пока не сообщать.

Штауфеннберг схватился за голову.

— Так вот почему эти внезапные усиления! Сюда в Берлин пригнали дополнительные полки. Хм… а ведь они думают, что это восстание явно не случайное. Поэтому такая секретность, что даже я не в курсе… но ведь смерть рейхсфюрера все меняет!

— Хотите знать больше? Я могу рассказать вам много интересного.

Полковник смерил меня внимательным взглядом. Я видел, что его гложет любопытство, но при этом он явно подозревал, что данный разговор — провокация, и если он сейчас согласится продолжить беседу, то попадется на крючок Гестапо.

— Не волнуйтесь, я не представляю интересы Кальтебруннера или кого-то еще. Исключительно свои собственные. И готов продать информацию, если покупатель предложит достойную плату.

Вот это Штауфеннбергу было уже более понятно. Деньги за товар — обычные рыночные отношения. И он решился.

— Что вы хотите?

— Для начала надежное место, где мы с моим коллегой сможем отсидеться некоторое время. Есть у вас такое на примете?

— Допустим, — задумался полковник, — я могу поселить вас в моем доме на Вайсензее. Он пустует, я обычно ночую в городской квартире рядом со штабом. Там вас никто не побеспокоит — соседей нет, территория большая.

— Отличное решение! Если все пройдет хорошо, то вы узнаете от меня много нового и полезного. Эти сведения весьма вам пригодятся, обещаю!

Я чувствовал, что очень заинтересовал Клауса. Вот только все легко может перемениться, если он внезапно решит, что с ним ведут двойную игру. Поэтому в качестве наживки я сообщил ему:

— Кем вы должны были бы стать после переворота? Статс-секретарем в военном министерстве? Пожалуй, я смогу предложить вам более интересную должность. — И, пока Клаус переваривал информацию, резко бросил: — Теперь ждите… и без глупостей!

Выбравшись из машины, я негромко свистнул. Через десять секунд Гриша уже стоял рядом, ожидая приказаний.

Мне не понравился блеск его глаз, поэтому я подозрительно поинтересовался:

— Что с немцем?

— Отпустил, — он отвел глаза в сторону. Врет, сволочь!

— Я же приказал не трогать… — во мне колыхнулась волна недовольства.

— Командир, прости, не сдержался. Это же гад, фашист! Ты же видел, что они с нами делали! Их рвать надо зубами, всех до единого. Чтобы ни один не уцелел. И жен их, и детей!

Все же зря я оставил его наедине с Олафом, моя ошибка. Еще после убийства Шмидта нужно было догадаться, что у Григория слегка двинулся разумом в концлагере. Понять его я мог, но приказ командира не обсуждается, а он это, кажется, позабыл. Олаф, ясное дело, мертв, а ведь он мог еще пригодиться. Что же сказать такого, чтобы достучаться до его сознания?

— Я что тебе только что говорил? Ты — боец Красной Армии, — я повысил голос, — а не подонок и не убийца. Чем ты отличаешься от них? Мы не трогаем гражданских, женщин и детей. Запомни раз и навсегда: мы — другие! Мы люди!

Гришка упрямо стиснул зубы и не смотрел мне в глаза. Без толку. Он сейчас не понимает, слишком свежи в его памяти месяцы мучений и лица тысяч людей, замученных в Заксенхаузене. Для него сейчас любой немец — враг, которого требуется уничтожить. Без исключений.

— Машина не заводится, — перевел я тему, — погляди, что там.

Григорий подошел к открытому капоту и быстро нашел неполадку.

— Шланг подачи воздуха соскочил, я прицепил обратно, сейчас должно все работать.

— Садись на переднее сиденье, но с этой секунды — рот на замке. Ты — румын, и по-немецки говоришь плохо.

— Все понял, я — румын, — подтвердил легенду Гриша и, обойдя машину спереди, сел на указанное место.

Я же подошел к шоферу, который все еще валялся без памяти, и похлопал его по щекам. Тот открыл глаза, слабо соображая, что произошло.

— Тебе внезапно стало плохо, друг, — сообщил я, — но теперь все в порядке. Займи свое место, шеф давно ждет!

— А как?.. Кто вы?..

— Это тебя не должно интересовать, — я мельком показал ему документы фон Рейсса с эсэсовской свастикой, и этого хватило.

— Слушаюсь, господин офицер! Но автомобиль… с ним что-то случилось…

— С машиной все в порядке. Поторопись!

Он поднялся на ноги, чуть придерживаясь за стену. Но я знал силу своего удара и был уверен, что с шофером все в порядке. Чуть поболит голова, не больше.

Наконец, все заняли свои места. Я сел рядом с фон Штауффенбергом, позади. За те несколько минут, которые я провел снаружи, полковник изменился. Внешне это никак не проявлялось, но я интуитивно почувствовал, что он принял важное для себя решение.

— В мой дом на Вайсензее! — приказал он, и автомобиль тронулся с места.

Ехали молча. Полковник чуть приоткрыл окно и закурил, я же обдумывал сложившуюся ситуацию. То, что у меня найдется, чем заинтересовать Штауффенберга, я не сомневался. В моей памяти, как на полочке в библиотеке, хранились сотни и тысячи исторических фактов, которые могли быть использованы даже в этой, уже слегка изменившейся реальности. Перенос в тело Димки активировал скрытые резервы, и даже мелкие подробности, когда-то слышанные мной краем уха, я легко мог вытащить с нужной «полочки». Просто требовалось сосредоточиться, и информация начинала литься широкой рекой.

Как раз сейчас я прокручивал в голове все, что помнил о том неудачном покушении. Группа Сопротивления, состоящая из высокопоставленных немецких офицеров, все провернула, что называется, спустя рукава. С такой организацией процесса вообще удивительно, что бомба в итоге взорвалась. А вот то, что главная намеченная жертва осталась жива, было закономерно. Но все легко можно исправить, нужно лишь подсказать им, как это сделать.

Сдаст ли меня полковник? Сильно сомневаюсь. Побоится. Я достаточно намекнул на свои особые знания о его роли в заговоре, и если за мной придет Гестапо, то я вполне могу выдать планы Шауффенберга. По крайней мере, он так решит. Ну, а там веревочка начнет виться и распутает весь клубок.

А вот попытаться ликвидировать опасного свидетеля он вполне может решиться. Но не сразу, сначала захочет вытащить из меня всю информацию, которой я владею, а вот потом… нужно быть настороже.

Пока же я не видел для себя прямой опасности. Наоборот, вряд ли в дом полковника нагрянет внезапная проверка, так что там вполне можно пересидеть некоторое время, привести себя в порядок и отоспаться, наконец. Взамен же начать выдавать выборочную информацию, которую Клаус сможет использовать прямо сейчас. Конечно, не во вред нашим, а исключительно на пользу делу.

Мы проехали сквозь оживленный район Берлина, часто притормаживая и объезжая очередные завалы, и выбрались в его северо-восточную часть. Тут было уже не так многолюдно, и вскоре впереди показалось темная гладь озера.

— Когда-то на берегу Вайсензее стоял замок, но в девятнадцатом году он полностью сгорел, — прервал молчание Штауффенберг, — солдаты, которых в нем разместили, жгли старые матрасы и перестарались. Потушить пожар уже не смогли. А мой дом находится неподалеку. Почти все соседи уехали — в последнее время нас непрерывно бомбят, так что вам никто не помешает. Кроме, разве что, вражеской авиации.

Он еще шире приоткрыл окно и выкинул сигарету.

Я глубоко втянул чистый воздух в легкие и шумно выдохнул. Мне выпали внезапные каникулы посреди бесконечного хаоса, и я надеялся не упустить этот подарок судьбы.