Черные ножи – 5

Глава 14

Выстрела все не было. Я глубоко выдохнул и открыл глаза. Кузнецов уже подошел ко мне вплотную и прошептал прямо в лицо:

— Кто ты?

— Позже объясню, — кажется, беда миновала, — а пока уходим! Живо!

Он смерил меня взглядом, словно прикидывая в уме, прислушаться или поступить по-своему. А потом громко произнес, так, чтобы караульные слышали:

— Лейтенант, так вы говорите, в столовой нас уже давно ждут? Что же сразу меня не нашли?

— Искал, капитан, все этажи обошел.

— Ну идемте же, не будем медлить! Признаться, я изрядно проголодался! — Николай встал сбоку от меня, чтобы рукоять гранаты, торчащей из кармана, не была видна караульным. Деть ее было некуда. Как он вообще добрался с ней до зала, было для меня загадкой.

Так мы и ушли, практически под руку, но как только выбрались из поля зрения охраны, Кузнецов тут же прижал меня к стене. В этом коридоре мы были одни, никто не мог помешать ему убить меня, а потом вернуться обратно и довершить начатое.

— Так кто ты? — пистолет уже был в его руке, приставлен снизу вверх к моей шее. Мгновение, и выстрел разворотит мне череп.

— Моя фамилия Буров, я по заданию центра, — да, я соврал, но лишь частично, иного выбора не было. Начни я сейчас рассказ о своих настоящих похождениях, и он просто застрелит меня. Пусть лучше посчитает за коллегу-разведчика, волею судеб оказавшегося там же, где и он. Статистически это было практически невозможно, но практически в жизни чего только не случается.

— Почему остановил меня? Был шанс ликвидировать самого Шпеера.

— Внутри в зале мой человек, он важнее рейхсминистра, он не должен пострадать, — коротко объяснил я.

— Его имя?

— Полковник фон Штауффенберг.

— И чем он так важен?

— У него особая миссия, полковник должен убить Гитлера.

В этом я врать не стал, Николаю Ивановичу можно было полностью доверять.

— Уж ты ж, неужели самого фюрера? — он изумился до невероятности, а пистолет, как по мановению волшебной палочки, исчез из его ладони.

— Есть такой план, и вы могли ему помешать. Рейхсминистр мне не нужен, можно убрать его в другом месте, но вот граф фон Штауффенберг… без него не обойтись.

Мы все еще говорили по-русски, хоть и очень тихо, но все же это было опасно. Кто угодно мог случайно услышать разговор, и тогда…

— Господин капитан, — уже громче и на немецком предложил я, — так что по-поводу обеда?

— Что? — удивился Кузнецов. — Ах, да, конечно! Почему бы и не перекусить на скорую руку.

Я вытащил у него гранату из кармана и сунул себе за пазуху.

— Заглянем по дороге в мой кабинет, я забыл там кое-что…

Мы спустились на второй этаж и дошли до моей комнаты. Гранату я попросту сунул в ящик стола и запер его на ключ. Потом верну Николаю. Чувствую, этому неугомонному человеку она еще пригодится.

В столовой разговора не получилось. Капитан Кляйнгартен и обер-лейтенант фон Ункер уже сидели там, с видимым удовольствием поглощая кашу с тушенкой. Наше появление они встретили дружными приветственными криками, и когда мы приблизились, фон Ункер поинтересовался:

— Как ваши животы, господа? Надеюсь, все уже в порядке?

— Поход в ватерклозет все исправил, — улыбнулся я в ответ. Вообще, сортирные темы у немцев были в чести, так что я и не думал увиливать от ответа: — Там, собственно, я и встретил капитана. Буквально на соседнем горшке!

— Уж не знаю, что на меня нашло, — пробурчал Зиберт, — но пердел я так, что, думал, стены рухнут!

Офицеры заржали как кони. На наш стол стали оглядываться.

— Это все редька, капитан, — пояснил Кляйнгартен, — вчера вечером переели ее, вот и результат…

Дальнейшая наша беседа перешла к обсуждению закупок для дивизий и срокам, в которые все возможно осуществить. Выходило никак не меньше недели, что казалось весьма отдаленной датой.

— Постараюсь помочь вам, господа, — подумав, предложил я. — Мы попробуем уложиться в пять дней максимум!

Нужно было как можно скорее завершить эту задачу. Пока дивизии не отправятся на фронт, не будет вызова в генштаб для отчета фон Штауффенберга, и, значит, не будет возможности совершить акцию. Я это прекрасно понимал, но уловил ли идею Кузнецов? Нужно с ним подробно переговорить с глазу на глаз, вот только как это сделать? В квартире он постоянно на виду у других офицеров, здесь же долгого разговора не выйдет — вокруг слишком много чужих ушей. Нужно найти место, где выпадет шанс прояснить все вопросы…

— А не откажутся ли господа, если я приглашу их вечером в ресторан на ужин? — идея была простая, но действенная. — На днях мне показали одно заведение, исключительно для офицеров. Там неплохо кормят! Правда, бывает, и морды бьют, но мы же этого не боимся?

— Я согласен на все, если это не местная кухня, — радостно закивал Кляйнгартен. — Признаться, от каши меня уже воротит. А тушенки в ней я вообще не обнаружил, хотя искал весьма тщательно. Что по поводу «морд», то пусть попробуют.

— Ваше приглашение, конечно, распространяется на Баума и Коше тоже? — уточнил фон Ункер, оглаживая левой рукой свои тоненькие усики.

— Разумеется, обер-лейтенант, — кивнул я. — Как же иначе?..

— Мы с радостью его принимаем, — Зиберт дружески похлопал меня по плечу.

— Тогда в шесть часов ждите меня внизу…

Думаю, в ресторане у меня получится поговорить с Николаем. Если даже не в нем самом, то всегда можно выйти на улицу, якобы проветриться. И если за нами никто не увяжется, то время для беседы у нас будет. Может, не такое продолжительное, как я бы хотел, но, по крайней мере, мы сможем объясниться по душам.

Я вернулся в свой кабинет и занялся было текущими делами, которых накопилось выше головы, как вдруг раздался стук, тут же, не ожидая ответа, дверь приоткрылась, и я увидел Анни.

— Рудольф? Можно войти?

— Разумеется… — я не знал, что ожидать от ее визита. Все последние дни она меня не то, чтобы игнорировала, но активно не замечала.

Секретарша зашла в комнату, прикрыла за собой дверь и повернула ключ. Это что еще за фокусы? Не хочет ли она…

— Милый, я так соскучилась… — девушка шагнула вперед, начав расстегивать верхние пуговицы на платье. Мелькнули полушария полных грудей, которые прежде совершенно скрывало строгое платье с глухим воротом.

К такому повороту событий я был не готов. Да, она была вполне приятна собой, и нас связывали общие приключения, но развивать эти отношения я не собирался.

— Фройляйн! — я выставил правую руку вперед, отгораживаясь от девушки.

— Но… — ее ресницы задрожали, и я даже явственно увидел слезы, — я полагала…

В дверь снова требовательно постучали. Что еще за черт?

— Помогите! — внезапно закричала Анни и ничком бросилась на диванчик в углу кабинета.

Признаться, я совершенно растерялся. Все происходило слишком уж стремительно.

Два удара, и дверь выбили снаружи, а в мой кабинет ворвались сразу четверо эсэсовцев под предводительством неизвестного мне оберштурмфюрера. Кажется, я видел его мельком в столовой этим утром, но ни имени его, ни полномочий я не знал.

Но каким образом они оказались здесь так быстро, практически мгновенно?

— Что здесь происходит? — требовательным тоном поинтересовался оберштурмфюрер.

— Понятия не имею, — пожал я плечами, и нисколько при этом не соврал.

— Он хотел… — заплакала Анни. — Он пытался…

— Ничего я не пытался и не хотел! — я видел весь абсурд ситуации, но не знал, как правильнее из нее выпутаться.

Домогательства на рабочем месте? Бред. Да и что может мне за это быть? Ничего. В конце концов, мы не в современной Германии, а в клятом Третьем Рейхе, в котором истинная арийка вообще не в праве отказывать в интимной близости своему боевому товарищу.

Но, оказалось, затея имела совсем иную подоплеку.

— Он спрашивал о секретных документах! — сквозь лживые слезы выдавила из себя девушка. — Требовал сказать код от сейфа господина полковника!

Дело принимало скверный оборот. Если меня обвинят в шпионаже и начнут копать, то очень быстро вычислят, что личина, под которой я обитаю в штабе армии резерва, лживая. А потом спросят фон Штауффенберга, какого, собственно, хрена он приютил в своем особняке фальшивого лейтенанта. И все, наша песенка спета, и моя, и полковника. Даже если выкрутимся, то о визите в «Волчье логово» точно стоит забыть.

— Лейтенант Фишер, — голос оберштурмфюрера чуть дрогнул, — прошу вас сдать оружие! До выяснения всех обстоятельств.

— Вы понимаете, что это поклеп? — я старался говорить спокойным тоном, сам же лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. — Эта женщина врет, уж не знаю с какой целью…

— Разберемся! — он все ждал, пока я вытащу пистолет из кобуры, но я не спешил этого делать.

— Вот вы сначала разберитесь, — предложил я, — а потом и приходите. Когда полковник фон Штауффенберг обо всем узнает, ему это не понравится! Вы же знаете, что я его адъютант. И, как адъютант, являюсь обладателем государственных секретов. Вы не имеете права меня допрашивать, если у вас нет соответствующих полномочий.

Оберштурмфюрер, имени которого я так и не вспомнил, задумался. Но потом покачал головой.

— Полковник мог быть введен в заблуждение. Еще раз повторяю, господин Фишер, мы во всем разберемся. Взять его! — коротко бросил он солдатам.

Он сказал «господин», а не «лейтенант» — это было плохо. Значит, меня уже списали со счетов.

Но слишком уж грубо они пытались сработать.

Когда сразу двое шагнули вперед, намереваясь схватить меня, а еще двое целились из автоматов, пистолет я выхватывать не стал. Мог не успеть. Да и на звуки выстрелов сбежались бы другие, а всех убить я не смог бы при всем своем огромном желании это сделать.

Нет, я всего лишь быстрым движением повернул два раза ключ, до сих пор торчавший в замке верхнего ящика стола, дернул ручку на себя и, схватив левой рукой гранату, которую забрал у Кузнецова, правой тут же скрутил нижнюю крышку. Теперь оставалось только дернуть за шнур…

Я готов был это сделать. Сдаваться в руки эсэсовцев я не собирался ни при каких условиях.

И оберштурмфюрер увидел это в моих глазах, как увидел и гранату. Бежать ни он, ни его люди не успели бы. Не ушла бы и Анни, которая все так же сидела на диванчике, пытаясь прикрыть расстегнутое платье. Взгляд ее с торжествующего сменился на удивленный, а потом на испуганный.

Да, ты права, тварь, если мне суждено сегодня отправиться на тот свет, то следом за мной уйдут все здесь присутствующие!

— Остановитесь! — голос, раздавшийся откуда-то из-за спины оберштурмфюрера и солдат, показался мне знакомым. Где-то я его точно слышал, причем совсем недавно.

Отодвинув всех в стороны, в комнату, ничуть не смущаясь гранате в моей руке, зашел тот самый штурмбаннфюрер СС, на пару с которым мы участвовали в кабацкой драке.

Тогда нас спасла Анни… как мне казалось.

Теперь же я отчетливо понял, что и поход в ресторацию, и драка, и мимолетное знакомство с штурмбаннфюрером, и даже стрельба Анни — все это было спланировано заранее и разыграно, словно по нотам. С какой целью? Очевидно, проверить меня, заманить в ловушку, поймать на удочку. Но я отчасти спутал их планы, не прыгнув после победы в постель к девице.

Была и еще одна причина, по которой я не стал спать с Анни, сугубо практичная. Там, в Заксенхаузене, еще в самые первые дни на левом предплечье с внутренней стороны мне набили татуировку с порядковым номером. И теперь мне приходилось тщательно прикрывать ее от любопытных глаз одеждой. Если бы Анни ее увидела… игра была бы проиграна, еще толком не начавшись. Собственно, по этой самой причине мне и не стать никогда настоящим внедренным разведчиком — раскрыть меня — дело мгновения. Разве что можно было попробовать свести тату, но сделать это в данных условиях я никак не мог, да и не до того мне было.

Пока же медовая ловушка не сработала, интуиция не подвела в тот вечер, но моя разработка, очевидно, продолжилась. И сегодня началась вторая часть Марлезонского балета.

Попытка грубого наезда в ожидании ответной реакции.

Был ли в курсе фон Шауффенберг? Вряд ли. Скорее всего, Гестапо или Абвер — я не знал, к какой именно структуре относился штурмбаннфюрер, проводило проверку ближайшего окружения полковника, и такой тип, как я, внезапно всплывший из ниоткуда, не мог не вызвать соответствующих вопросов и подозрений. Если я мог подумать, что контрразведка не работает и ест свою кашу зря, то я ошибался.

Но как я должен повести себя в этой ситуации? Что было бы естественным для пехотного лейтенанта? Сдаться в их руки в надежде на справедливость? Вряд ли, не тот характер у «моего Фишера». Он — человек простой, грубоватый, настоящий вояка.

Разводить сантименты и требовать справедливого правосудия? Нет.

Вот схватить гранату и взорвать всех вокруг — вполне в его стиле. Как и в моем.

Так и надо продолжать, не выходить из роли, сопротивляться до последнего!

Все это промелькнуло у меня в голове в мгновение ока, диспозиция вокруг за этот миг нисколько не изменилась, ситуация оставалась критической.

— Положите гранату, лейтенант!

— Ни в коем случае! — я зло улыбнулся. — Я намерен прихватить с собой в ад как можно больше народу. Хорошо, что и вы решили присоединиться к нашей дружной компании.

— В ад? — уточнил он.

— А вы рассчитываете попасть в рай? — удивился я. — Я бы не был таким оптимистом на вашем месте.

— Поговорим спокойно? — предложил штурмбаннфюрер.

— Если бы вы этого хотели, так бы сразу и предложили, — резонно возразил я, — а теперь разговора не выйдет.

— Вы же понимаете, что это всего лишь рядовая проверка… — начал было он.

Я резко перебил:

— А там, в ресторане, тоже была проверка?

— Да, первая ее стадия. Вы, кстати, прошли ее вполне успешно.

— А сегодня, получается, стадия вторая? А потом будет еще и третья?

— Возможно, и четвертая, и даже пятая, — не стал возражать штурмбаннфюрер. — В нашем деле ошибиться нельзя.

— И что дальше? — поинтересовался я.

— А дальше… — задумался он, — видно будет…

— Вы испортили мне репутацию, господин штурмбаннфюрер. Простите, не знаю вашего имени.

— Фон Рихтгофен, — автоматически ответил он.

— Так вот, партайгеноссе фон Рихтгофен, пока ваши люди держат меня на прицеле, посмотрите, что происходит за вашей спиной!

Штурмбаннфюрер обернулся и увидел, что в коридоре толпится куча народу. В основном, офицеры штаба, но мелькали и прочие служащие.

Среди собравшихся я заметил Зиберта-Кузнецова и его «товарищей»: Кляйнгартена, Баума, фон Ункера и Коше. Лица у всех были злые и напряженные.

Надо сказать, что пехотные офицеры, как и офицеры Люфтваффе терпеть не могли эсэсовцев, считая их не настоящими офицерами, а скорее жестокими животными, готовыми убивать и женщин, и детей, и своих, и чужих, прячась за спинами солдат. Настоящий же потомственный боевой офицер, у которого и отец был военным, и дед, и прадед, никогда не опустился бы до подобного.

Бывало и так, что казна отказывалась содержать раненых на поле боя солдат и офицеров, и их потихоньку умерщвляли прямо в больницах. Да, это может показаться удивительным, но Третий Рейх терпеть не мог не только евреев, цыган, умственно отсталых и инвалидов от рождения. Все, кто переставал быть полезным империи, тут же оказывались ей ненужными. И с ними разговор был короткий, невзирая на заслуги и награды…

Многие это знали, хотя подобная позиция по понятным причинам официально не озвучивалась, поэтому еще больше ненавидели эсэсовцев, которые всегда получали превосходное медицинское обслуживание.

Вступились бы за меня офицеры, если бы фон Рихтгофен надел мне на руки браслеты? Вряд ли. Разве что Кузнецов мог попытаться сыграть свою партию. Ему был совершенно невыгоден мой арест, ведь я мог ненароком выдать его самого. Он, вероятно, попробовал бы меня отбить, а там, кто знает, вдруг и остальные подключились бы…

Но, разумеется, доводить до этого я не стал.

— Итак, штурмбаннфюрер, что вы решили?

— Опустите автоматы, — приказал Рихтгофен солдатам, и те мгновенно выполнили приказ. Умирать никто не хотел.

Я кивнул, но гранату пока не убирал.

— Считайте, что вы прошли и вторую стадию, — негромко сказал эсэсовец. — Но мы еще встретимся…

Я в этом нисколько не сомневался и коротко кивнул в сторону Анни:

— Вы же понимаете, штурмбаннфюрер, что она больше не сможет работать секретарем у господина полковника? Ведь я подробно расскажу ему обо всем случившемся, и ему все это вряд ли понравится. Стоило ли ваше представление того?

Фон Рихтгофен поморщился, но ничего не ответил. Терять внедренного агента было неприятно, он немного не рассчитал своих сил. Но теперь уже поздно, партия сыграна, пока один-ноль в мою пользу.

Через минуту кабинет был пуст, я лишь успел крикнуть в спину уходящих:

— И не забудьте прислать кого-то починить дверь!..

В коридоре тоже все разошлись, остались лишь пятеро «моих» офицеров.

Зиберт зашел в комнату, я кивнул ему, он кивнул в ответ. Обошлось, и славно.

— А что, вечерняя пирушка отменяется, господа? — следом за ним втиснулся фон Ункер.

— Ни в коем, случае, обер-лейтенант. Ни в коем случае!..