Черные ножи – 5

Глава 23

Кому-то мой план показался бы совершенно невыполнимым. Зачем журавль в небе, когда синица в руках? Казалось бы вот он — Гитлер. Убей его и уходи, прорывайся к своим через линию фронта. Но я всегда хотел большего. К тому же на столе я увидел еще кое-что, привлекшее мой взор.

Клаус взглянул на меня с сомнением, словно прикидывая, не тронулся ли я разумом от волнения. Но я был настроен решительно.

— Помните ту винтовую лестницу, граф? Вы еще сказали, что она ведет в гараж. Вот вам первый пункт плана. Мы уводим фюрера через ход, спускаем его в гараж и сажаем в машину, предварительно надев мешок на голову.

— А дальше? — несмотря на остроту ситуации, Штауффенберг был настроен иронически. — Будете прорываться сквозь двойную решетку и пулеметы?

— Зачем? — улыбнулся я, широким жестом показывая на стол. — Они сами нас выпустят, да еще рукой помашут на прощание.

Полковник явно не понимал моей задумки. Тогда я сузил круг его зрения, ткнув пальцем в бланки именных приказов Гитлера, да в соответствующие печати, в полном комплекте присутствующие на столе.

— Вы хотите сказать… — начал догадываться Клаус.

— Что фюрер сам подпишет наш пропуск. Ну-ка, будите его, хватит спать!

Штауффенберг подошел к Адольфу, который все еще пребывал в бессознательном состоянии, и слегка толкнул его в плечо. Ноль реакции.

— Господин полковник, ну что же вы так церемонитесь, в самом деле? Только что готовы были глотку ему перерезать, а тут оплеуху дать не можете?

Граф неопределенно пожал плечами. Субординация была у него в крови и ничего с этим поделать он не мог.

Тогда я решил взять дело в свои руки, подошел поближе и с размаху залепил Гитлеру оглушительную пощечину. Звук вышел настолько звонким, что аж в ушах зазвенело.

Фюрер открыл глаза, непонимающим мутным взглядом обводя кабинет.

— Что?.. Кто?..

— Граф, вы забыли заткнуть ему рот! Впрочем, теперь уже не надо. Поговорим, господин Гитлер?

Адольф явно не привык к подобному тону. Он яростно дернулся на стуле, но веревки держали крепко. Для наглядности я приставил пистолет к его виску.

— Попытаетесь кричать — пристрелю как собаку!

Он проникся и притих, но пока еще не боялся. Страх я бы почуял. Страх струится через поры кожи, отравляя все вокруг липкими эманациями. Страх туманит сознание, заставляя совершать невозможное и наоборот, не позволяя делать то, что должен. Сейчас же я видел скорее полнейшее непонимание, осложненное легкой контузией после моего удара.

— Говорите! — потребовал Адольф.

До него все еще не дошло. Что же, я объясню.

— Сейчас вам развяжут руки, вы возьмете со стола вот этот бланк и напишете приказ, который я продиктую, затем подпишете его и поставите все необходимые печати. Это первое.

— Будет и второе?

— Несомненно, — я холодно улыбнулся. Его, наконец, слегка проняло. Улыбка у меня была недобрая. — Будет второе и третье. Возможно, и четвертое. И если все выполните правильно, останетесь живы. И дама ваша уцелеет.

Убивать Еву я в любом случае не собирался, но козырь в рукаве никогда не будет лишним.

Штауффенберг лихо разрезал веревку, стягивающую запястья фюрера, и тот потер ладони, разминая. Я придвинул ему бланки и ручку.

«Три мушкетера» Дюма я читал в детстве много раз, поэтому знал, что следует говорить:

— Итак, пишите: «ПРИКАЗ».

Гитлер хмуро подчинился и начертал первое слово. Почерк у него был ровный и аккуратный.

Я продолжил диктовать:

— «Всем военнослужащим, вне зависимости от ранга, а так же всем гражданским чинам и частным лицам приказываю оказывать всяческое содействие предъявителю сего документа лейтенанту Фишеру в его секретной миссии, — начал я диктовать, дожидаясь, чтобы Адольф успевал записать сказанное. — Запрещено расспрашивать его о деталях миссии или пытаться каким-либо образом помешать ему. Во благо Великого Рейха и по моему личному приказу. Фюрер Германии, Адольф Гитлер».

Дата, подпись, а после — несколько печатей, включая личную сургучную печать Гитлера.

Готово!

Я взял документ в руки, сдул с него невидимые пылинки, бережно сложил и убрал в карман. Эту бумагу сложно было бы игнорировать даже генералам, не говоря уж о низших чинах. Теперь у меня появился реальный шанс выбраться из замка.

— А почему обо мне в бумаге ни слова? — поинтересовался Клаус.

— У вас будет иная задача, — туманно ответил я.

Я видел, что полковник не слишком доволен происходящим. Он хотел убить фюрера здесь и сейчас. И не понимал, зачем плодить лишние сущности. Но мне казалось, что я поступаю абсолютно верно, и пока был шанс реализовать план, я буду пытаться это сделать. В случае же, если я увижу, что ничего не получается — застрелить Гитлера — секундное дело, и никакие высшие силы, в которые он так верит, его не спасут. Пуля действует куда быстрее и надежнее любых потусторонних вершителей судеб.

И все же нужно следить за Клаусом в оба глаза, чтобы не попытался наделать глупостей. Еще вздумает напасть на меня — этого нельзя допустить. Поэтому я отвел его в сторону и негромко объяснил:

— Я дам вам шанс стать истинным героем — спасителем Германии!

— И что мне предстоит сделать? — заинтересовался граф.

— Вы все же подорвете эту чертову бомбу, но именно в тот момент, когда это будет нужно. Вы сделаете это прямо на совещании, где соберутся все ваши недруги. Нельзя дать им шанс выжить и в дальнейшем ставить палки в колеса новому режиму. Они опасны и без фюрера, так что ваша миссия невероятно важна!

Между тем Адольф уже несколько освоился в новой роли, я видел, как живо забегал его взгляд по сторонам в попытках найти выход из сложившейся ситуации. Нельзя дать ему времени на раздумья, нужно давить, давить, давить!

Я подошел к нему и склонился сверху, нависая всей массой тела. Фюрер переключил свое внимание на меня. Ему было очень неуютно, но он держал себя в руках: не молил о пощаде, не сулил всевозможные блага и богатства. Опасный враг, хладнокровный и умеющий выжидать.

— Теперь второй приказ, — мрачно заговорил я, — нужно связаться по телефону со спецпоездом. Вы же имеете такую возможность?

Гитлер молчал, обдумывая вопрос и последствия своего ответа.

— На станции в туннеле есть аппарат для связи, — подтвердил заинтересовавшийся полковник, — можно протелефонировать туда напрямую прямо отсюда.

Фюрер с неприязнью зыркнул на него, но промолчал.

— Тогда сейчас вы свяжетесь с начальником поезда и передадите ему следующее: поезд должен убыть из туннеля под Гревенвисбахом и отправиться… — я задумался, изучая карту на стене. — Скажите, граф, где лучше всего спрятать поезд до поры до времени так, чтобы ни одна живая душа не смогла его отыскать?

Фон Штауффенберг тоже мельком взглянул на карту и быстро выдал ответ:

— Недалеко от Бреслау в Нижней Силезии есть город Вальдебург. В тамошних горах у нас оборудован секретный туннель, о существовании которого почти никому не известно. К примеру, я услышал о нем совершенно случайно и эта информация вовсе не предназначалась для моих ушей. Так вот, если увести поезд туда и завалить вход в туннель, то не зная точных координат, никто и никогда его не найдет.

— То что надо! — обрадовался я. — Идеальный вариант! А координаты вы сейчас запишете мне на листок бумаги. Слышите, господин Шикльгрубер, свяжитесь-ка поскорее с начальником поезда и передайте ему устный приказ. Он знает ваш голос, да и прямой канал связи не вызовет подозрений, так что без вопросов выполнит поручение. И вот еще что — прикажите уменьшить охрану поезда до разумного минимума.

Фюрер слегка поморщился, услышав старую фамилию своего отца, но спорить не стал — собственную жизнь он ценил куда выше любых сокровищ. Тем более, что он их и не отдавал пока в чужие руки, а лишь перепрятывал из одного места в другое, еще более защищенное.

При помощи Клауса разговор с начальником поезда произошел без заминок. Приказ был отдан, вопросов с той стороны не возникло, координаты секретного туннеля были записаны на лист бумаги, который я спрятал на груди.

Что же, все дела сделаны, пора в дорогу. Нужно торопиться и убраться из замка до начала совещания. А там… если полковник сработает четко, то немного времени он нам выиграет, и это даст мне приличную фору.

— Вяжите его, граф!

Адольф пытался что-то сказать, но не успел. Штауффенберг заткнул ему рот тряпкой и вновь стянул руки веревками, после чего сбегал в спальню и притащил наволочку от подушки, которую надел на голову Гитлера. Нельзя было, чтобы его лицо увидели солдаты, а так… секретный арестант, конвоируемый по личному распоряжению фюрера, — обычное дело.

Ева все так же безмятежно спала и должна была проспать еще несколько часов, поэтому мы протащили Гитлера сквозь дыру, кое-как замаскировала вход, чтобы он не сразу бросался в глаза, и двинулись в обратном направлении.

Клаус все порывался что-то сказать, но я не слушал — не до того!

Вот и лестница, ведущая предположительно в гараж.

Я пошел первым, потом Адольф, которого приходилось тащить за собой, замыкал шествие полковник. К счастью, выход в гараж из тайного хода все же имелся. Раньше здесь располагались конюшни, и часть дальней стены легко отошла в сторону, как и наверху. Прежние владельцы предусмотрели все до мелочей. Наверняка где-то был тайный ход, ведущий и за пределы замковых стен, но найти его без точного знания было нереально. Будем довольствоваться имеющимся.

В просторном гараже стояли с десяток машин, в том числе и та, на которой мы приехали. Людей в помещении не было — слишком ранний час, а необходимости в ночной смене не имелось — все машины были на ходу, полностью проверены и заправлены.

Мы подтащили нашего заложника к автомобилю, а потом я выверенным движением ударил его рукоятью пистолета по голове. Фюрер отключился мгновенно, мы затащили его на заднее сиденье и там аккуратно уложили.

— Если у нас все получится, наши имена войдут в историю, — граф стоял и смотрел, как я устраивался на водительском месте.

— Все получится! — обнадежил его я. — Главное, сделайте свою часть работы.

— Бомба будет взорвана, — поклялся он, — даже если мне суждено погибнуть при взрыве.

— Постарайтесь уцелеть, — попросил я, — вы еще пригодитесь своей стране…

— Прощайте, Фишер!

— Прощайте, граф!..

Все слова были сказаны, Клаус раздвинул створки ворот гаража, и я выехал во двор. Где-то на востоке небо потихоньку начинало багроветь — скоро восход. День обещал быть теплым и безветренным.

Приятная погода для последнего дня жизни. А вероятность моей смерти сегодня была крайне высока.

Никаких сомнений и переживаний. Я переключил рычаг на вторую скорость и неторопливо покатил к посту у внутренней решетки.

К счастью, среди караульных не было ни Миша, ни Хегля. Дежурный офицер был мне незнаком, и бумага, подписанная лично фюрером, его вполне удовлетворила. Личность пленника на заднем сиденье узнать он и не пытался. Я лишь намекнул, что это один из высокопоставленных генералов, уличенный в связях с врагами империи, и этого вполне хватило. Офицер вскинул правую руку, я лениво кивнул в ответ, и ворота распахнулись.

Вторые ворота открылись еще до того, как я к ним подъехал. Вообще, выбраться из замка оказалось куда проще, чем в него попасть. Либо же мне в очередной раз повезло, что не встретился с подозрительным Рохусом Мишем, которого приказ Адольфа мог и не удовлетворить. Ведь он наводил обо мне справки и знал, что я — птица не слишком-то высокого полета, чтобы исполнять столь важные личные поручения фюрера. И даже ужин в узком кругу, на котором я присутствовал, не делал меня исключением из плеяды нижних и средних чинов, находившихся сейчас в замке.

И все же минуты убегали одна за другой, до часа Икс оставалось все меньше времени. Я не исключал и того, что Клаус мог произвести подрыв чуть раньше, когда большинство офицеров уже соберутся в зале для совещаний.

Поэтому вниз по горе я гнал со всей возможной скоростью, понимая, что погоня неминуема. Совсем скоро отсутствие фюрера будет обнаружено и за нами следом вышлют всех, кого только возможно.

Когда я вырулил на проселочную дорогу, позади раздался глухой взрыв — гораздо мощнее, чем я предполагал, вверху над деревьями взметнулось облако дыма, а машину ощутимо тряхнуло.

Кажется, фон Штауффенберг взорвал свою бомбу!

Но обычный портфель не смог бы произвести такой сокрушительный эффект. Неужели он придумал, как подорвать пороховой склад? Если так, то разрушений в замке сейчас куда больше, чем мы планировали.

История вновь пошла иным путем, но Гитлер все еще был жив, как и в моей исторической ветке. Что же, уверен, это ненадолго.

Дорогу к военному аэродрому я помнил очень хорошо — ведь сам вел машину, когда мы ехали в Цигенберг.

Мелькнула мысль — как там Хелена? Как только станет известно, что она была в компании тех, кто совершил сегодня преступление против империи, ей не поздоровится. Один шанс — что Клаус успеет вернуться в Берлин, власть перейдет в иные руки, а Рифеншталь до этого момента еще не запытают до смерти.

Мне было ее жаль, но дело было важнее ее или моей жизней.

Остановить войну — значило спасти миллионы людей. Что по сравнению с этим судьбы актрисы и человека из будущего, которого давно заждались на том свете?

Гитлер глухо застонал позади и зашевелился. Вырубать его повторно я не стал — ведь нужно еще затащить тело в самолет, а именно такова и была моя идея — конфисковать трехмоторник, на котором мы прилетели, а дальше… как сложится.

Приказ фюрера должен был помочь мне в реализации этого плана. Личный приказ фюрера — настоящая индульгенция, позволявшая совершать любые действия.

И все же, подъезжая к блок-посту у аэродрома, меня начало слегка потряхивать от очередной порции адреналина.

Но удача сегодня явно была на моей стороне. Офицер, командовавший охраной на воротах, меня вспомнил.

— Уже улетаете обратно, лейтенант? — спросил он, улыбнувшись, но потом заметил пассажира на заднем сиденье и нахмурился: — А это кто с вами?

— Читайте приказ, — я протянул ему через приспущенное боковое стекло бумагу, правой же рукой в это время сжимал пистолет. Если не выгорит, застрелю офицера и постараюсь развернуться, но сделать это под дулами пулеметов будет сложно. Тогда один выстрел в голову фюрера — этого достаточно, а потом в свой висок — сдаваться живым я не собирался.

По мере того, как офицер знакомился с документом, лицо его вытягивалось от удивления. Он явно прикидывал в мыслях, кого именно я сопровождаю, но додуматься до правды ему не хватило бы ни ума, ни воображения.

— Проезжайте, лейтенант Фишер, я свяжусь с третьим ангаром — борт готов к немедленному вылету. Позвольте поинтересоваться вашим курсом?

— Я сообщу его лично пилотам. Секретная информация! Во имя Рейха!

— Понимаю-понимаю…

Когда я подрулил к ангару, Юнкерс уже выруливал на взлетно-посадочную полосу. Заметив автомобиль, пилоты остановили машину, открыли дверь и спустили железную лестницу.

Я вытащил Адольфа из машины, следя за тем, чтобы наволочка не свалилась с его головы, и подтащил его к лестнице. Один из пилотов выглянул наружу и чуть присвистнул, увидев необычный груз.

— Помогите поднять арестованного наверх! — попросил я.

Вдвоем мы справились, и уже через пять минут борт начал стремительный разгон, а фюрер сидел, накрепко привязанный ремнями к одному из пассажирских кресел.

Все прошло идеально, и когда мы набрали высоту в две тысячи метров, а один из двух пилотов вышел из кабины поинтересоваться нашим маршрутом, я приказал:

— Держите курс на Варшаву — там произведем дозаправку, дальнейшие инструкции получите позже.

Дальность полета Ju 52 — тысяча двести-тысяча триста километров. Этого как раз хватит, чтобы добраться до первой намеченной мной точки. Там дозаправка… и дальше только конечный пункт назначения, который я все еще окончательно не выбрал.

Заставить пилотов следовать в нужное мне место легко — достаточно пригрозить им оружием. Если что — застрелить одного для наглядности. А может, и этого делать не придется. Разве что потом, когда я раскрою свои карты, придется контролировать каждое их действие, но от Варшавы до линии фронта — рукой подать. Так что мне больше стоило волноваться о том, чтобы не быть сбитыми нашими же ПВО.

Подумав, я решил от Варшавы идти на максимально возможной для Юнкерса высоте — а потолок у него больше шести километров. Это давало надежду, что до места мы все же доберемся.

Оставалось лишь удачно приземлиться. Вот тут-то нам и грозила главная опасность.

Выбрать бы подходящее тихое место, но такого просто не существовало в природе. И если уж рисковать, то по максимуму.

И еще… лавры Матиаса Руста не давали мне покоя. Если однажды получилось у него, почему бы и не повторить эту шалость?..

Пока же было свободное время, раздобыл у пилотов блокнот и карандаш, и набросал еще несколько мыслей для власть предержащих с учетом новых обстоятельств. Авось, прочтут когда-нибудь!

Первым делом посоветовал как можно раньше задвинуть Хрущева куда подальше. Желательно вообще лишить доступа к административному и партийному ресурсам. Помимо Кукурузника прошелся и по другим личностям, коих лично винил в том, что вся Система свернула на иную дорожку. Потом накидал список иностранных политиков, с которыми можно иметь дело, и тех, которых лучше устранить, пока они еще не набрали полную силу.

Отдельно упомянул Михаила Сергеевича… ему на данный момент было всего тринадцать лет. Но ведь этот упырь когда-то вырастет? Лучше приглядеть за ним сразу, чтобы не жалеть после.

Если Сталин проживет дольше и ему на смену придет Берия — продолжатель партийного курса, вся история СССР обязательно пойдет иным путем. Послевоенный душевный подъем огромного народа, желание созидать, строить, растить детей, двигать науки, осваивать космос — все это не должно пропасть даром.

Не забыл вложить в блокнот и листок с координатами «золотого поезда», а также коротким описанием груза. Уверен, и до него дойдут руки, когда придет время…

Внезапно сердце прихватило так, что карандаш выпал из моих рук. Дыхание сперло. Я открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на песок, но ни капли кислорода не прорывалось в легкие. Лицо начало краснеть, в глазах потемнело. Неужели это конец?

Только не сейчас! Пожалуйста! Дайте еще несколько часов, а потом делайте со мной, что хотите!..

Отпустило так же неожиданно. Сердце забилось вновь. Сначала в рваном ритме, потом чуть успокоилось и застучало равномерно.

Пот все еще градом тек по моим лбу и лицу, но пульс постепенно пришел в норму.

Хрен вам, а не Димка Буров!

Из кабины выглянул второй пилот.

— Через полчаса Варшава.

Я кивнул.

Дотяну!

Остался последний, финальный рывок. Если получится, умирать не страшно.

Я сделал в этом времени все, что мог. Отдал все силы, все умения, все свое везение, стараясь хотя бы немного помочь тем, кто в этом так нуждался.

И если хоть одну жизнь я спас — все не зря. Если же спасу больше…

Мало кому дается такой шанс. А если и выпадает, почти никто не может его правильно реализовать.

Мне не в чем было себя упрекнуть.

Я сел у иллюминатора и посмотрел на проплывающие мимо кучерявые облака, на мелькавшие внизу кроны вечнозеленых деревьев.

Борт шел на посадку. Но это была еще не моя родная земля.

Как же я соскучился.

Как же я хочу домой…