Белый маг

Глава 26 Святая святых Серой Руси

Мы быстро догнали шагающих впереди Тихомира с Кушаком и в молчании пошли рядом с ними. За деревьями в отдалении проглядывала сверкающая вершина храма, и только теперь я понял почему его называют Зеркальным. Это казалось невероятным, но я видел в его серебряном куполе собственной отражение! До него было еще чуть менее версты, но даже с такого расстояния купол казался огромной блестящей луковицей, и я явственно различал в ней свое лицо, усталое и немного удивленное.

— Я вижу себя, — сказал вдруг Настя, указав пальцем на купол. — Это так странно. По всем законам физики я не могу там отражаться, но тем не менее… ты тоже это видишь?

Я кивнул.

— Только самого себя.

— Вот как? Выходит, там каждый видит только себя. Не понимаю, как это возможно!

— Ты только что спустилась прямо по воздуху в подводный мир, в котором можно свободно дышать. Разве это тебя удивляет меньше, чем собственное отражение?

— Мне кажется, что скоро я вообще перестану чему-либо удивляться, Сумароков.

Я недовольно поморщился.

— Чего морщишься? — немедля спросила Настя.

— Если обращаешься к человеку по его родовому имени, — пояснил я, — то будет лучше добавлять к нему слово «мсье». В крайнем случае — «господин».

— Мсье Сумароков? — усмехнулась Настя.

— Вот именно, — кивнул я. — Иначе тебя могут неправильно понять.

— Мсье Сумароков, — громко повторила Настя, как проверяют на слух благозвучность той или иной фразы. — Мсье Сумароков! М-м-мсье… Не будет ли любезен мсье Сумароков предложить даме руку, чтобы помочь ей перейти через этот ручей?

Мы и в самом деле вышли к небольшому ручью, весело журчащему по круглым камушкам. Дорога упиралась в него, но с той стороны выныривала и вновь устремлялась дальше, к скале Арабойра, что находилась уже совсем рядом.

Перепрыгнув через ручей, я протянул руку Насте и помог ей перебраться. Кушак с Тихомиром уже скрылись за поворотом, и мы ускорили шаг, чтобы сильно не отставать. Стоило нам зайти за поворот, как взору нашему предстала потрясающая картина.

Зеркальный храм высился на вершине скалы сверкающей пирамидой, и поначалу было даже тяжело уловить его форму. Пирамиду я упомянул лишь условно, чтобы подчеркнуть колоссальность этого строения. Но у храма и в самом деле было очень массивное основание. К середине своей башни он сильно заужался, а вершина его представляла достаточно узкий шпиль, на который была нанизана «луковица» купола. Того самого, в котором каждый из нас видел собственное отражение.

Но даже с близкого расстояния понять архитектуру храма было непросто. Его не зря называли Зеркальным — стены его то ли и в самом деле были сплошь увешаны многочисленными начищенными до блеска зеркалами, то ли были покрыты какой-то специальной краской, создающей зеркальный эффект. В любом случае, они ярко сверкали и отражали весь окружающий мир, отчего порой его отдельные части попросту сливались с ним, теряясь из вида.

На вершину скалы вела узкая тропа, рассчитанная только на одного пешего человека. Никакой ограды вокруг храма не было. В ее качестве выступала та самая река, которую мы видели с высоты птичьего полета. Она окружала скалу с трех сторон, мы же подходили к ней с четвертой — открытой. Тропа вела вверх достаточно круто, но подниматься по ней оказалось неожиданно легко, и когда до ворот храма уже оставалось совсем немного, я увидал стоящих у входа двоих стражей, облаченных в доспехи и с алебардами в руках. Доспехи были начищены столь старательно, что сверкали не хуже стен самого храма, и потому стража порой пропадала из вида, сливаясь со стенами. Алебарды были скрещены перед входом, демонстрируя нам, что проход закрыт.

Мы все четверо остановились в нерешительности, вопросительно поглядывая друг на друга. Мне подумалось даже, что мы напрасно добирались сюда, что светлейший князь Черкасский в чем-то ошибся, и жрецы храма ничем мне помочь не смогут. И очень может быть суждено нам с Анастасией свет-Алексеевной остаться в Серой Руси навсегда, и хорошо еще, если нам удастся выбраться из мира Прави обратно в Явь, ведь неизвестно, как долго мы сможем здесь существовать без ущерба для себя.

Кто знает, какое влияние оказывает этот мир на живых людей? А может быть нас уже нельзя считать живыми? Может быть, мы и в самом деле утопли в Бусом озере, и все что мы теперь наблюдаем — это просто предсмертные видения? Но очень скоро и они закончатся, и на cмену им придет вечная тьма?

Подумав об этом, я на всякий случай ущипнул себя за шею и болезненно поморщился. Боль я чувствовал, а значит, с некоторой степенью вероятности, был живым. Возможно, чтобы проникнуть в мир Прави совершенно не обязательно было умирать. Да и не стал бы светлейший отправлять меня сюда без шансов на возвращение. Если бы он хотел от меня избавиться, то мог использовать для этого любую из миллиона возможностей. Черт возьми, он мог бы попросту спихнуть меня с той лестницы, которая на поверку оказалась «тайной тропой»! Или же оставил бы меня в том зале в заточении, и я вскорости сам помер бы от истощения…

Едва я подумал об этом, как в высоких сверкающих воротах храма вдруг открылась небольшая калитка арочной формы, и в ослепительном блеске зеркал образовался черный провал, в котором возникла фигура человека в длинной черной рясе. Я мог бы сказать, что он был похож на попа, во только на голове у него не было никакого убора — ни клобука тебе, ни митры, ни обычной скуфьи даже, в которых ходят монахи. Был этот человек совершенно лыс, и в первый миг мне показалось, что ему уже очень много лет. Но внимательнее его рассмотрев, я пришел к выводу, что лет ему не более тридцати. Телосложением он был довольно сухощав, и ростом гораздо ниже моего, так что на лысине его я без труда рассмотрел нарисованный серебряной краской крест, похожий на православный.

Остановившись в проходе, человек коротко кивнул всем нам одновременно, потом пальцем указал на Тихомира, потупил взор и немного освободил проход. Тихомир тут же шагнул через порог, и калитка за ним бесшумно закрылась. Черный провал исчез, в глаза тут же хлынул слепящий блеск. Алебарды стражей снова с шорохом скрестились.

— Здесь каждому свой черед, — пояснил Кушак чуть слышно. — Вот сейчас от Марьицы избавлюсь, а потом и сам растворюсь в вековой тьме. Закончен мой путь и в Яви и Нави. А в Прави мне и делать нечего, поскольку я не чародей даже… Уж прости ты меня, Настасья Ляксеевна, что я замуж тебя взять наобещал, да обещание своего не сдержал. Не от меня то зависело.

На Настю Кушак при этом не смотрел, а не мигая уставился прямо в ворота перед собой. Лицо у него было серое и неподвижное. Кушак прощался с жизнью, смирившись уже с тем, что остались у него считанные мгновения до того момента, когда он перестанет осознавать себя, ощущать, утратит способность мыслить и помнить. Наверное, только сейчас он окончательно понял: момент настал.

Настя ласково погладила его по плечу, потом положила ладошки ему на щеки и повернула его широкое лицо к себе. Чмокнула в губы.

— Ты за меня не беспокойся, Кушачок, — сказала она. — Ты все правильно сделал. И жил правильно, и умер правильно… Все у тебя хорошо. А я не пропаду, ты не волнуйся! Такие как я запросто не пропадают…

Я вспомнил, как она закончила земной путь в своем мире и покачал головой. Но вслух ничего не сказал. И тут калитка снова распахнулась, алебарды раздвинулись, и в проеме вновь появился тот самый лысый человек в черной рясе. Он указал на Кушака. Тот сразу же болезненно зажмурился, и так стоял несколько мгновений, что-то неслышно шепча. Должно быть, молился.

Потом распахнул глаза, прощально глянул на нас с Настей и громко сказал:

— Прощевайте, братцы. Хорошие вы люди…

И с натужной улыбкой на лице шагнул в темноту проема. Калитка за ним закрылась. Я перекрестился.

— Что — страшно тебе, мсье Сумароков? — спросила Настя, увидев мой жест.

— Да неуютно как-то, — ответил я.

— Думаешь, что и мы сейчас канем во тьму вечную?

— Надеюсь на лучшее.

— Это правильно, это хорошо. Надеяться всегда нужно. Не для того же мы здесь очутились, чтобы сгинуть бесславно и безвестно.

— Вот и я так полагаю…

Потом мы стояли в молчании, глядя на скрещенные перед собой алебарды. Я думал о предстоящем ритуале, а также о том, что произойдет следом за ним. Собственно, именно этот момент волновал меня более всего, сам же ритуал был мне мало интересен. Да и много времени он, судя по всему, не занимал. У жрецов Зеркального храма хватало забот, чтобы растягивать удовольствие, возясь со всяким там заезжими молодцами. А вот то, что случится после…

Светлейший князь Черкасский уверял, что знания откроются мне сами собой, и я буду точно знать, что следует делать дальше. Что ж, только на это и надежда. Потому что сейчас я вообще ничего не понимал и не представлял своих дальнейших действий. Вообще. Нисколечко. Да тут еще Настя пихнула меня своим острым локтем и спросила:

— Чего притих… мсье Сумароков? Не хочешь мне рассказать о своих дальнейших планах?

Я помолчал немного, собираясь с мыслями, а потом тяжело вздохнул.

— Я даже не знаю, что и сказать. Честно. Мне известно не больше твоего. Если верить тому, что мне рассказывали, то после ритуала в Зеркальном храме я стану очень мощным магом, которых еще называют «белыми». Мне станет подвластна любая магия и все заклинания во Вселенной. Даже Немое Заклинание, которое способно изменить структуру силовых линий магического поля моего мира и тем самым лишить силы всех магов, населяющих его. Останется только один чародей — я сам…

— Ого! — сказала Настя. — Я с тобой дружу, Сумароков! Прости — мсье Сумароков…

— Да прекрати ты! — цыкнул я на нее.

— Ты первый начал!

— Ничего я не начинал.

— Ну и как ты поступишь? — спросила Настя немного погодя. — Уничтожишь всю магию в своем мире? Решишься на это?

— Да не знаю я! — резко ответил я едва ли не криком. — Я понятия не имею, что правильно, а что нет… Я не приучен думать о судьбах всего мира сразу. Светлейший привел мне немало причин в необходимости покончить с магией. Он желает, чтобы я сам стал императором Российским, а потом и вовсе правил всем миром…

— Ну ничего себе! — воскликнула Настя. — Слушай, а это хорошая идея! А для меня там никакой должности не найдется? Королевой какого-нибудь там… Занзибара? Нет, не хочу Занзибара! Хочу быть королевой Монако!

— Но ведь Монако — это княжество, — озадаченно сказал я.

— Значит, я буду королевой княжества! Ну какая тебе разница, Сумароков? Все равно тебе возразить никто не сможет.

Жмурясь, я замотала головой.

— Ты меня совсем с толку сбила. Я не уверен, что вообще хочу заниматься судьбами мира! Светлейший уверяет, что заниматься всем будет он сам, а я только должен буду проявлять свою силу, когда на то возникнет необходимость.

Настя хмыкнула. Потом хмыкнула еще раз, уже громче. И наконец расхохоталась, запрокинув назад голову.

— Ну надо же какой хитрец! Он хочет каштаны из огня твоими руками таскать. Он, значит, начнет творить все, что ему заблагорассудится, а твоей силой будет прикрываться? А виновным во всех его делишках назначат тебя — так получается?

— Ну-у-у… Получается так, — согласился я.

— Но ты же у нас не дурак? А, мсье Сумароков? Не дурак ведь?.. Ты чего молчишь⁈ — закричала она.

— А что мне тебе сказать⁈ — резко огрызнулся я. — Не по своей воле я здесь очутился, да и ты не по своему хотению за мной отправилась… Только став Белым магом я смогу вернуться и тебя отседова вытащить.

— Но ведь уничтожать магию для этого совсем не обязательно!

— Не обязательно.

— Вот и не трогай того, что и без тебя нормально работает! Ты же и сам не знаешь, что будет, если ты все сломаешь. Думай о последствиях, мсье ты долбаный! Всегда думай о последствиях! И не трогай то, что не тобой создано, понял⁈

— Да понял, не ори! — отмахнулся я. — Я и не собирался. Просто сомнения меня терзали. Теперь уже не терзают больше.

Я вдохнул еще воздуха, чтобы сообщить Насте, что вообще больше не собираюсь оставаться на государевой службе ни в каком качестве. Ни камер-юнкером, ни сыщиком, ни генерал-полицмейстером, ни даже самим государем-императором. И даже мировым диктатором быть не хочу. А хочу я предложить Като свои руку и сердце, и жить дальше так, как повелит господь, нисколько не заботясь о судьбах мира. Да подальше от всей этой суеты. И плевать я хотел на то, что там думает по этому поводу светлейший князь.

Воздуха-то я вдохнул, а вот сказать уже ничего не успел, потому что калитка перед нами вновь распахнулась. Алебарды с шорохом разъехались. Человек в рясе и крестом на лысине указал пальцем на меня, а затем отошел чуть в сторону, освобождая проход.

Я шагнул внутрь и покосился на человека в рясе. Тот поймал мой взгляд, чему-то кивнул и совсем уже было собрался затворить за нами калитку, но его остановил громкий Настин окрик:

— Эй, погоди! Мы так не договаривались!

Она рванула вслед за нами. Алебарды вновь скрестились, но она пригнулась и успела проскользнуть внутрь храма.

— Я с ним, — сказала Настя, ткнув пальцем мне в грудь. — Вместе мы, понял?

Лысый человек пристально смотрел на нее, и во взгляде его читалось глубочайшее удивление. Потом он с вопросом глянул на меня. Я кивнул. Человек сразу же отвернулся и быстро направился через круглый холл, в котором мы находились, к широкой лестнице, по спирали уходящей куда-то ввысь.

От ступеней веяло прохладой, а мраморные перила, за которые я взялся, чтобы удобнее было подниматься, и вовсе обожгли мне ладонь ледяным холодом. Лестница шла вверх вдоль стены, и холл постепенно удалялся от нас, становясь похожим на идеально круглый серый пятак. Мне подумалось, что он очень напоминает Бусое озеро. Удивительно, но было здесь достаточно светло, хотя я до сих пор не увидел ни одного окна, и ни одной люстры, которая могла бы освещать такое просторное помещение. Да что там люстра — ни одной свечи не было заметно, но свет тем не менее сюда проникал, и лился он откуда-то сверху, несколькими объемными потоками, в которых кружились частички пыли.

Поначалу я считал ступени, но после сотни сбился, и теперь мог лишь приблизительно представлять их количество. Это напомнило мне бесконечную лестницу во дворце светлейшего, но вряд ли она тоже была «тайной тропой». Просто длинная лестница, в которой очень много ступеней. И когда мне стало казаться, что пройдено их уже более трех сотен, мы неожиданно вышли на горизонтальную площадку, с одной стороны огороженную все теми же холодными мраморными перилами, а другой упирающуюся в стену со множеством дверей. Они шли друг за другом через каждые десять-пятнадцать шагов, и были все совершенно одинаковые, не отличить.

Я глянул вниз, через перила, и, к своему удивлению, увидел, что следом за нами по лестнице поднимается еще какой-то человек. Он был облачен в доспехи, за спиной у него висел круглый щит, а на поясе раскачивался широкий меч. Сопровождал этого человека жрец в черной рясе. Голова его, как и у нашего сопровождающего, тоже была брита наголо, и на ней поблескивал нарисованный серебряной краской крест. Сначала мне показалось, что он просто очень сильно похож на нашего собственного сопровождающего, но, всмотревшись внимательнее, я со всей отчетливостью вдруг понял, что он не просто похож — это он и есть. Один в один тот же самый человек. А еще ниже шли еще двое — тот же самый жрец и женщина в вышитом многочисленными узорами платье. А за ними еще… И еще…

И каждого сопровождал один и тот же жрец.

Тогда я поднял голову и посмотрел вслед нашему собственному проводнику. Он уверено шагал вдоль многочисленных дверей, да столь резво, словно бы не преодолел только что невероятное количество ступеней. Я же чувствовал себя не столь бодро, а про Настю и говорить нечего — наверх она уже едва ли не вползла, почти повиснув на перилах.

— Сумароков, я щас сдохну… — просипела она. — Не могу больше…

— Тебе помочь? — спросил я.

— Помоги…

Я легко подхватил ее за талию и уложил животом себе на плечо. Так Гаврила таскает скрученные ковры во двор, когда собирается выбить из них пыль.

— Сумароков… гад ты… — хрипло сообщила Настя из-за спины. Но сопротивляться сил у нее уже не было.

А я двинулся следом за лысым человеком, который успел удалиться от нас на приличное расстояние. Мне даже пришлось ускориться — я опасался, что он войдет в одну из дверей, и я потеряю его из вида.

Но не потерял. Человек в конце концов остановился у одной из дверей, распахнул ее и встал рядом, дожидаясь, когда я подойду. Потом приглашающе указал в дверной проем. Я кивнул и шагнул за порог. Дверь за спиной тихо затворилась.

Мы оказались в святая святых мира Серой Руси.