Белый маг

Глава 24 Мост, река и тяжелые воспоминания мертвеца

Углубляться в чащу вслед за призраками беценеков мы, разумеется, не стали. Сдвинув с пути поваленное дерево, продолжили путь по дороге. В основном мы молчали, лишь Настя время от времени чертыхалась и с размаху шлепала себя по лицу, отмахиваясь от налетевшего гнуса. Да еще Кушак порой принимался переругиваться с поселившейся в нем дочкой кузнеца из Соломянки.

Со стороны это было похоже на безумие, и повстречайся нам сейчас на дороге какой-нибудь путник, он счел бы нашу братию либо бродячим цирком, либо шайкой сумасшедших. И это было бы не удивительно. Переодетая в мужскую одёжу рыжая девица, говорящий сам собой на разные голоса витязь, почти бесплотный призрак и громила в странном одеянии — вот что представляла собой наша компания. Признаюсь честно: на месте встречного путника я бы изрядно струхнул. Может быть, даже предпочел переждать в кустах, пока эта странная процессия проследует мимо.

Впрочем, никакие путники нам не встречались. Хотя, конечно, если они все же решили переждать в кустах, то мы могли их попросту не заметить.

Как бы то ни было, мы продолжали свой путь, и когда солнце наконец выкатилось из-за верхушек елей и зависло у нас над головами, Кушак скомандовал привал. Перекусили мы наскоро вяленой олениной с серым хлебом и запили все это теплым пивом. Это был слабенький и довольно кислый напиток, но жажду он утолил, да и голову слегка вскружил, отчего дальнейший путь пошел за непрерывной беседой.

Впрочем, я все больше молчал, Тихомир вообще не проронил ни слова, так что говорил по большей мере Кушак. Витязь рассказывал нам, как Лисий Нос несколько зим назад выдержал осаду войска беценеков. Как его пытались взять измором, уговорами, и даже сжечь. Но город выстоял, а беценеки, чье войско изрядно подтаяло за время осады, были вынуждены уйти ни с чем. А уходя, беценеки сожгли окрестные веси, и их после того пришлось отстраивать сызнова. Так что в Соломянке полным-полно домов из свежего леса, и почти не осталось старых изб.

Порой витязя перебивала Марьица и принималась охать и ахать, вспоминая те времена. Кушак на нее недовольно прикрикивал, и тогда Марьица обижено замолкала. А Настя при этом ехидно показывала Кушаку язык, желая, видимо, позлить сидящую в его голове девку. Иногда это ей удавалось, и тогда Кушак разражался громкими непонятными проклятьями, выдавал которые тонким высоким голосом. И только чувствительные охлесты по щекам самому себе заставляли дочь кузнеца заткнуться.

Порой из леса по обе руки от нас доносилось неразборчивое рычание, и мне казалось, что я вижу за деревьями красные огоньки звериных глаз. Но никто на нас так и не напал. Должно быть, четверо конных представлялись местным хищникам серьезной угрозой. Линии магического поля над лесом распределялись ровным гладким полотном, не было заметно в них никаких искажений. Если здесь и притаилась какая-то нечисть, то у нее не было до нас никакого дела. Пока, во всяком случае…

Когда солнце перевалило через просвет над дорогой и спряталось где-то за темными кронами, стало слышно тихое журчание. Где-то неподалеку протекала речка, или же веселый ручей, но не успел я об этом подумать, как Тихомир сообщил негромко, прерывая очередной спор Кушака с Марьицей:

— Смордянка рядом. Уже чую ее запах…

И он повел носом по ветру, высоко задрав голову. Я сделал то же самое, но никакого особого запаха не почувствовал. Разве что прелью несло из леса, но этот запах был здесь повсюду и преследовал нас уже довольно давно.

Настя тоже повела носом и сказала:

— Ничего не чувствую. Смордянка — это речка? То-то я слышу, как что-то плещется поблизости.

— Это вода на перекатах, — покивал Тихомир. — Смордянка — река тихая, но есть в ней узкие каменистые места, где она ускоряет свой бег.

— А как же мы через нее переправимся-то? — полюбопытствовала Настя.

— По мосту, — коротко ответил Тихомир.

— Здесь кто-то построил мост через реку? — удивился я. — И его до сих пор не сожгли никакие беценеки или люд разбойный?

Тихомир глянул на меня хмуро и вновь отвернулся.

— Нет, — ответил он некоторое время спустя. — Этот мост не горит.

— Отчего ж так? — удивился я.

— Скоро и сам узнаешь, — был мне ответ призрака, и после того он вовсе замолчал, не желая поддерживать беседу.

Очень скоро дорога перед нами сделала крутой поворот вправо, едва свернув за который, мы сразу же увидели реку. Лес здесь не заканчивался, но шагах в двадцати от берега его стена резко обрывалась, и дальше, к самой реке, шел наклонный травянистый склон. С другой стороны реки был виден такой же травянистый подъем на несколько десятков шагов, и за ним вновь вырастала чернота леса.

Река не была широкой. Те же несколько десятков шагов, не больше. Соединял берега горбатый мост, едва взглянув на который, я сразу понял, почему его невозможно было сжечь.

Мост был железным. Уж не знаю кто и каким образом его здесь построил, но в нем не было ни единой деревянной или каменной детали. Один край его врастал в землю на нашем берегу, затем его крутая дуга пересекала реку широкой полосой, по которой свободно могли проехать четверо конных, и другой его край уже упирался в противоположный берег.

Я не заметил, чтобы его поддерживали какие-то сваи, вбитые в дно реки. Он просто нависал над красноватыми водами реки блестящей с черными прожилками радугой. Не было заметно никаких болтов, соединяющих его конструкции, да и самих отдельных конструкций видно не было — мост казался цельным, будто его разом отлили в некой колоссальной, не поддающейся представлению форме.

Бегло глянув на Настю, я увидел, что она рассматривает мост с раскрытым от удивления ртом, а потом вдруг понял, что у меня и у самого отвисла челюсть, и поторопился сжать зубы.

— Он такой… такой блестящий! — с нотками восторга прошептала Настя. — И совсем не заржавел!

— Это Каленый мост, — сказал Тихомир. — Он слишком горячий, чтобы на нем задерживалась влага. Босому по нему не пройти — можно ноги обжечь, и голой рукой к ограждению его лучше не прикасаться.

— Каленый мост… — довольно громко прошептала Настя. — Смордянка…

И вдруг так и подалась назад в седле. Поводья натянулись, и лошадь ее, серая в белых яблоках красавица, тоже попятилась.

— Я туда не пойду… — зашипела Настя, глядя на меня округлившимися глазами. — Я туда не пойду, Сумароков! Нам нельзя на тот берег! Какая, к чертям, Смордянка? Это Калинов мост через Смородину! Это река, которая отделяет мир живых от мира мертвых… Тихомир, мать твою, ты куда нас привел⁈ С того берега не будет возврата! Ты думаешь, что я такая глупая⁈ Что я книжек не читаю⁈ Там царство мертвых!

Тихомир глянул на нее холодно, легонько шлепнул щиколотками лошадь по бокам, и она сразу же направилась вниз по склону, к реке.

Тогда я сделал то же самое, кинув через плечо:

— Уж не знаю какие ты книжки читаешь, Настасья Алексеевна, но тебе пора с этим завязывать. Не ровен час, совсем головой слаба станешь. Это надо же такое придумать — царство мертвых!

— А я ей верю! — веско заявил Кушак голосом Марьицы, но тем не менее двинулся следом за мной.

Я услышал, как Настя за спиной простонала что-то от бессилия, а затем послышался шорох шагов ее лошади по траве на склоне.

— Мы все умрем! — всхлипывала Настя время от времени. — Как пить дать умрем… Тихомиру с Марьицей хорошо — они и так уже мертвые, им терять-то нечего! А вот как мы там все помрем, что тогда⁈

— Живы будем — не помрем, — обернувшись, подмигнул ей Кушак весело. — Да не кручинься ты, Настюшка моя! Жених твой из всяких передряг целым выходил, так и из этой как-нибудь выберемся…

— Тем более, что назад нам возвращаться не придется, — сказал я. — Из Зеркального храма я рассчитываю отправиться прямиком домой, к Катерине… Или ты уже передумала идти со мной? Решила остаться здесь и основать род Кушаковых?

Настя в ответ лишь фыркнула. Я видел, что она хочет сказать что-то еще, но тут мы подъехали к мосту и остановились. Лошадь Тихомира гарцевала перед самым железным полотном, но ступать на него не решалась.

— Останавливаться на этом мосту никому не советую, — глухо сказал Тихомир. — Металл хотя и не раскален до красна, но все равно горячий. Если подковы у лошади нагреются, то она может и понести. Если кого-то скинет в реку, то оттуда ему уже не выбраться… Вы все еще не чуете, как пахнет эта речка?

Я снова принюхался. От воды тянуло слабым духом чего-то сладковатого. Неприятный такой запах, и очень знакомый. А потом я вдруг понял, что так пахнет труп, пролежавший не меньше суток.

Над нагретым мостом висело густое марево.

— Пора, — скомандовал Тихомир и тронул свою лошадь с места.

Подковы звонко зацокали по металлу. Полотно моста отдалось протяжным гулом, марево над ним заколыхалось. Темное облако гнуса над рекой задвигалось, задергалось, придвинулось к мосту.

Почуяв неладное, лошадь ускорила ход и уже скоро было на середине моста, в самой высокой его части. Тогда следом двинулись и мы трое, все ускоряясь с каждым шагом. От металла веяло жаром, Кушак вспотел моментально, да и я чувствовал себя, как карась на сковородке. На середине моста лошади заржали и пустились вскачь одна за другой, так что вторую его половину мы преодолели в считанные мгновения.

Выскочив на траву, лошади сразу притихли, остановились. Тихомир терпеливо дожидался нас, позволив своему скакуну мирно пастись на берегу. Странно, но здесь никакого трупного духа уже не ощущалось. Да и цвет воды отсюда не казался красным. Скорее зеленоватым.

Глянув на Тихомира, я с удивлением понял, что тот улыбается, широко и открыто. Его ярко выраженная призрачность стала почти незаметной, сейчас он казался самым обычным всадником, и только слабое голубое свечение у него над головой еще выдавало его потустороннюю сущность.

— Зеркальный храм почувствовал мою близость, — весело заметил Тихомир, заметив мой вопросительный взгляд. — Он дает мне силу. Я чувствую, как она питает меня! Чем ближе я к храму, тем больше мне открывается секретов Вселенной. Я не изучаю ее, я просто начинаю знать все и обо всем. И обо всех… Но нам нужно поторопиться. К закату мы будем уже у Бусого озера, а там и до Зеркального храма рукой подать.

Склон на этом берегу был более крутой, и чтобы подняться по нему, нам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу зигзагами — сначала влево-вверх с полсотни шагов, потом вправо-вверх столько же. И так несколько раз.

Поднявшись на самый верх, мы остановились передохнуть. Я ненароком глянул на тот берег, и странное чувство кольнуло меня в сердце. Что-то похожее на тоску. Словно я навсегда покидал этот суетный мир, и в эту минуту прощался с ним.

Над лесом с той стороны реки кружили тучи черных птиц. Рваные темные облака цеплялись за самые верхушки гигантских елей, а в их глубине порой проскакивали желтые вспышки молний. Но гром до нашего берега не доносился.

Все это было весьма странно, ведь всего не больше трети часа тому назад, когда мы все находились по ту сторону моста, ничего подобного там не наблюдалось.

Неужели погода могла испортиться настолько стремительно? Значит, и здесь нас вскорости может накрыть дождем?

Я уже было открыл рот и повернулся к стоящему чуть позади Кушаку, чтобы сообщить: «Гроза приближается, надо бы поторопиться», но так и замер.

Кушак стоял неподвижно, бледный, как снег. В вытаращенных глазах его отражались вспышки далеких молний. Чуть перекошенный рот свой он то приоткрывал, желая что-то сказать, то вновь закрывал, так и не произнеся ни звука.

Но потом все же смог с огромным трудом выдавить едва слышное:

— Господи помилуй… Я все вспомнил… господи помилуй…

— Ну вот! — весело сообщил Тихомир. — Наконец-то ты все вспомнил! Ты сильно не волнуй душу свою, Кушак. Сейчас придет к тебе понимание, а за ним и успокоение. Каждому свой черед… Свой черед…

— О чем они говорит? — насупившись, спросила у меня Настя. — Сумароков, ты что-нибудь понимаешь? Я — нет!

А вот я, кажется, уже начинал понимать. Я смотрел на Кушака и все еще видел перед собой все того же витязя, с которым плечом к плечу мы сражались со шмыгой в ночной Соломянке, но замечал я теперь и кое-что другое. Черную тоску в самой глубине его глаз. Осознание неизбежного. И еще — прощание его души с этим миром, ведь она-то все чувствовала и все понимала с самого начала.

— Первая стрела угодила тебе вот сюда… — сказал подошедший Тихомир и ткнул пальцем Кушаку в грудь. — Она пробила кольчугу, но не смогла войти глубоко. Однако боль была невыносимой, и ты с рычанием барахтался на деревянном настиле на городской стене, откуда следил за приближающимися беценеками…

— Я помню! — воскликнул Кушак. — Да-да, я все вспомнил! Я смог вырвать из себя стрелу, не обломав наконечника, а потом вскочил и кинул вниз со стены большой камень прямо на голову какому-то беценеку… Я слышал звук, с которым камень проломил ему черепушку, даже видел, как его мозги выплеснулись на траву. Я довольно захохотал, но затем что-то чиркнуло в воздухе и сильно ударило меня по горлу. Это была стрела беценекская. Сразу же стало трудно дышать. Я пытался втянуть в себя воздух, но никак не мог сделать этого. Потом я захрипел и… и…

— И умер, — закончил за него Тихомир. — Ты просто не знал, что это случилось. Человек никогда не знает, что он умер. Потому что, покуда он жив, в нем еще теплится надежда, что он проживет еще какое-то время, а когда он умер, то уже не способен что-либо осознавать… Ты упал на деревянный настил и уставился в синее небо. И так и не узнал уже никогда, что беценеки захватили Лисий Нос и сожгли его дотла. Но сначала они вырезали всех его жителей, даже девок в рабство не забрали, потому как им еще много предстояло воевать, и не было у них возможности таскать за собой такую обузу… Воеводу пятеро заколоть пытались, так он троих порешил, четвертого руки лишил, но пятый пронзил его мечом прямо в сердце. А жену его Расаву занасильничали трое беценекских солдат, а потом пригвоздили ее к земле пикой. Впрочем, к тому моменту она уже была мертвой…

Тихомир замолчал и медленно обвел холодным взглядом всех нас по очереди. Настя взирала на него с плохо прикрытым ужасом.

— Значит… — прошептала она. — Значит, я была права? Мы перешли Калинов мост и оказались в царстве мертвых?

Тихомир слабо усмехнулся.

— Кое в чем вы, конечно, правы, княжна. Каленый мост еще называют Калиновым, а Смордянку нашу в каких-то землях кличут Смородиной. И то и другое верно. Вот только, перейдя через мост, мы оказались вовсе не царстве мертвых, которое еще Навью называть принято. Все совсем наоборот. Будучи в Нави, мы перешли Каленый мост в обратном направлении, и теперь мы в царстве живых, Явью именуемом.

Настя смотрел на Тихомира с отупелым выражением лица, и даже рот у нее перекосился, а в глазах проскакивали искры. Вполне возможно, мой собственный вид сейчас был ничуть не лучше, а в мозгу с монотонной пульсацией отдавалась одна-единственная мысль: «Мы были в царстве мертвых… мы были в царстве мертвых…»

А когда же я смог отогнать ее прочь, то перед глазами у меня пронеслись лица всех тех людей, которых мы встречали по ту сторону Смордянки. Игнат с братом его Малютой, жены их, воевода Добруня Васильевич с супружницей своей Расавой, работники в доме его, витязь Беляк, кузнец Сваржич. А еще все те люди, которых я видел в амбаре. И жители Лисьего Носа. Страж ворот Симеон, который не признал своего воеводу и не хотел впускать нас в город…

Все они были мертвы. И хуже того — они не знали, что уже мертвы, и продолжали привычное существование, все глубже погружаясь в загробное сказочное бытие. Чем оно заканчивалось? В какие новые глубины погружались их души с каждым днем посмертного бытия в мире, именуемом Навью?

Вряд ли кто-то мог дать мне ответ на этот вопрос. Даже если кому-то и удавалось покинуть царство мертвых и пересечь Каленый мост через реку Смордянку в обратном направлении, то вряд ли бы он смог объяснить это. Скорее всего он стоял бы, как сейчас Кушак, с ошалелым видом, и очень медленно осознавал все произошедшее с ним, пытаясь вспомнить момент своей смерти.

— В Яви больше нет города под названием Лисий Нос, — сказал Тихомир, подняв руку, чтобы дружески похлопать Кушака по спине. Но в последний момент передумал и опустил ее. — Головешки от него еще торчат там, где он когда-то стоял, но больше нет в том месте ни души. Беценеки так осерчали на его жителей, что не оставили в живых никого.

— Но я все равно не понимаю… — жалобно протянула Настя. — Как такое может быть-то, а? Как же так? Выходит, все, кого мы там видели, уже умерли?

— Именно так, — кивнул Тихомир.

— А как же Марьица? Она заболела, умерла… Ее похоронили на кладбище… Выходит, в Нави тоже можно умереть?

Тихомир пожал плечами.

— Выходит, так, княжна…

— Но как же так получается⁈

— Этого я не знаю, княжна. Вряд ли вообще кто-то это знает. Это два разных мира, соединенных между собой лишь тоненьким мостиком. И я не знаю их законов. Точнее, я знаю лишь те законы, которые мне дозволено знать, но самые же важные из них хранятся за семью печатями. И не в людских силах понять их…

Тут Тихомир задрал голову к небу, покрутился и указал пальцем на солнце.

— Однако, к закату уже дело идет. Нужно идти дальше.

И мы пошли дальше.