Экипаж остановился у самых ворот, и Гаврила сразу же спрыгнул с козел. Скрипнула калитка, темный угловатый силуэт моего слуги растворился в сумраке, а затем что-то громыхнуло. Заскрежетали засовы. Створки ворот медленно распахнулись, освобождая проезд.
Вновь возникнув из сумрака, Гаврила взял лошадей под уздцы и завел экипаж во двор. Я же, соскочив на дорожку, подал руку Катерине. Она приняла ее, сошла с экипажа и осмотрелась с таким видом, словно впервые в жизни видела этот двор и этот дом. А я помог спуститься Анастасии Алексеевне, которая вид имела весьма растерянный, и неторопливо направился к дому.
— Ты обратил внимание, что калитка не была заперта? — спросила Катерина, семеня рядом со мной.
Я хмуро кивнул. Разумеется, я это заметил. Но при этом понятия не имел, побывал ли здесь кто-то без спроса, или же это мы сами, покинув дом через Федькину «тайную тропу», забыли про калитку.
Парашка выпрыгнула из экипажа последней и сразу побежала отпирать двери. Гаврила между тем повел лошадей к конюшне — распрягать и напоить.
— Взгляни на окна, — шепнула мне Катерина, когда мы шли к крыльцу.
Но я и без того уже заметил, что ставни на окнах гостиной распахнуты. Но крючками на случай ветра они закреплены не были, а значит, непохоже, чтобы это Гаврила забыл их закрыть. Хотя… В той спешке, в какой мы покидали дом, всякое могло случиться.
— Вижу, — отозвался я негромко, подымаясь по ступеням крыльца.
— И что думаешь?
— Одно могу сказать точно: это были не воры. Они не стали бы возиться со ставнями.
— И кто же тогда?
— Не знаю.
Парашка все еще ковырялась с замком и никак не могла с ним совладать, шипя и сыпля проклятьями, как старая прачка. Я хотел было забрать у нее ключи и сам открыть засов, но уже в следующее мгновение понял, что дело тут вовсе не в кривых Парашкиных руках. Просто замок не был заперт, и Парашка напрасно пыталась провернуть ключ еще раз.
Я легонько похлопал Парашку по плечу, а когда она обернулась, то прижал к губам палец и коротко махнул рукой в сторону: «Исчезни…» Кивнув, девка соскочила с крыльца, тут же присела на корточки и уставилась на меня снизу-вверх с любопытством.
Не глядя отстранив Катерину с Настей от дверей, я извлек из ножен шпагу. Приоткрыл двери, выждал несколько мгновений, а затем бесшумно скользнул внутрь, во тьму. Остановился, прислушиваясь. И еще мне нужно было время, чтобы глаза привыкли к темноте.
Никто на меня не набросился, не принялся валить на пол и вязать руки. Полная тишина царила в доме. Если кто и проник сюда с дурной мыслью, то он уже давно покинул дом, прихватив с собою, возможно, что-нибудь ценное.
«Лишь бы батюшкин палаш не утащили», — подумал я, сожалея, что не догадался припрятать его куда подальше на время своего отсутствия.
А ведь еще в доме было полно столового серебра. Картины кое-какие. А вот денег, кажись, я нигде на видном месте не оставлял. Все, какие были, с собой прихватил, а основная же их часть хранилась в особом железном ящике, спрятанном под полом в моей комнате. Даже в случае пожара он уцелел бы, и ничего не сталось бы с моим капиталом.
Глаза мои постепенно привыкли к темноте, и я начал различать очертания мебели в гостиной. На камине стали видны подсвечники, а они серебряные, между прочим. И их никто не украл. Значит, не воры то были вовсе, а мы сами впопыхах забыли и про калитку, и про ставни, и про дверной замок.
Я сделал несколько шагов вглубь комнаты и наткнулся на стол. Кивнул сам себе: так и должно быть. А если вот здесь пошарить рукой, то должен стоять стул…
Нащупав спинку стула, я похлопал по ней и вкруг стола подошел к камину. Нашел огниво, запалил трут и зажег свечи одну за другой. Гостиная осветилась, и в тот же миг за спиной моей раздался негромкий кашель.
Я стремительно развернулся, выставив перед собой шпагу. Теперь, в свете нескольких свечей, я явственно увидел человека, сидящего в кресле у окна. Поза его была расслабленной, нога на ногу. Одну руку он держал на животе, а второй упирался в подлокотник, кулаком подперев тяжелый угловатый подбородок.
— Все правильно, Алексей Федорович, так много лучше, — заявил он. Голос у него был приятный, чуть хрипловатый и какой-то баюкающий. — Я уже устал вас ждать. Пока было светло, читал «Ведомости», которые нашел у вас на столе. А потом задремал, знаете ли… Удобное у вас кресло, черт подери! Пожалуй, я мог бы проспать в нем до самого утра, не воротись вы сейчас.
Шпагу я на всякий случай не опускал, и окинул быстрым взглядом комнату: нет ли тут еще кого-то, кого мне следует опасаться? Но в гостиной больше никого не было. Этот странный господин находился здесь в полном одиночестве, и даже оружия при нем я не заметил. Вероятно, он снял с себя свою шпагу, чтобы не мешала ему сидеть в кресле. В МОЕМ кресле.
— Кто вы такой, черт возьми⁈ — спросил я резко. — Что делаете в моем доме?
— Жду, когда же вы наконец вернетесь, — с готовностью уверил меня странный гость. — Потому как вы находитесь на службе государевой, но упорно отлыниваете от своих служебных обязанностей!
Скользнув взглядом по столу, я увидел широкую перевязь с ножнами, из которых торчал фигурный эфес шпаги. Тогда я опустил свою, и почувствовал себя при этом несколько неудобно. И еще одно: кажется, я узнал этого человека. Это был тот самый господин, которого я видел у императорского дворца, беседующим с гвардейским офицером. Правда, тогда на нем был черный плащ и широкополая шляпа, и лицо его я рассмотрел крайне плохо, но у меня в тот момент не было ни единого сомнения с том, что он состоит на службе в Тайной канцелярии. Не сомневался я в этом и сейчас.
— Я испросил у генерал-полицмейстера небольшой отпуск, в котором и нахожусь, — сухо ответил я. — А вы поступили весьма опрометчиво, проникнув в мой дом без дозволения… Вы понимаете, что я мог бы вас заколоть, и был бы в своем праве?
Человек рассмеялся. Зубы его сверкнули перламутровым блеском, и мне показались, что верхние клыки у него заметно длиннее других зубов. Нечто подобное мне доводилось видеть в Сагарском княжестве. И весело мне там не было. Во всяком случае, смеялся я там не часто.
— Ну, это вряд ли! — возразил человек. И поторопился добавить: — Я имею в виду не ваше право, а то, что вам удалось бы меня заколоть. Колоть мы, знаете ли, и сами могём. Но прибыл я сюда совсем по другому поводу…
Он поднялся с кресла, вытянулся и коротко кивнул.
— Разрешите представиться, Алексей Федорович: Данил Андреевич Глотов, следователь Канцелярии тайных и розыскных дел. Веду дело о злонамеренном похищении государыни-императрицы Марии Николаевны.
Я задумчиво покусал губу.
— Допустим… Но это не проясняет, зачем вы вломились мой дом, мсье Глотов.
На это мсье Глотов нарочито громко хмыкнул.
— Ну-у, «вломились» — это вы слишком громко заявили! Калитка была распахнута настежь, входные двери вы тоже не удосужились запереть на засов… Что мне оставалось делать? Сюда в любой момент могли забраться воры и вынести все ценное. Подсвечники, я смотрю, вон у вас серебряные. И наверняка еще что-то ценное в доме найдется… Считайте, что я остался здесь с целью охранять ваше имущество. Это третья причина, по которой я здесь нахожусь.
— И какие же первые две? — поинтересовался я.
— Во-первых, я должен сообщить вам о необходимости явиться завтра не позднее девяти часов утра на аудиенцию к светлейшему князю Черкасскому. Тема предстоящей беседы мне, к сожалению, неизвестна, но уверяю вас: светлейший по пустякам не вызывает.
Я смотрел на него, набычась и не двигаясь, даже не моргая. Глотов говорил о предстоящей аудиенции у светлейшего, как о чем-то рядовом, будничном, что случается если не каждый день, то довольно-таки часто. Но если у них там, в Тайной канцелярии, это и являлось рядовым событием, то для меня это действительно было чем-то из ряда вон. Собственно, еще ни разу в жизни я не общался с князем Черкасским с глазу на глаз. Всегда при нашем общении присутствовали другие люди — придворные, гвардейцы, кавалергарды. Даже государь-император однажды был свидетелем нашей беседы! Хотя и беседой это было назвать сложно — так, перекинулись парой ничего не значащих слов. О погоде говорили, кажись…
— А, во-вторых, Алексей Федорович, я должен задать вам пару вопросов о том деле, следствие по которому я ныне провожу.
— Слушаю вас, Данил Андреевич, — все так же, набычась и не моргая, сказал я. — Задавайте свои вопросы, я с удовольствием на них отвечу.
По виду Глотова стало понятно, что он очень обрадовался моей готовности сотрудничать. Даже лицом просветлел и сообщил воодушевленно:
— Не далее, как вчерась утром у вас состоялась аудиенция в покоях государыни Марии Николаевны. Дежурный офицер Дашков подтвердил это. Как и то, что встреча эта состоялась вне привычного протокола. Вы явились без предварительных договоренностей и смогли убедить государыню принять вас. Это так?
— Точно так, мсье, — ответствовал я немногословно.
Я как никто знал, что излишняя говорливость с людьми такой профессии может привести к самым непредсказуемым последствиям. Если тебе есть что скрывать, то не стоит давать следователю лишних ниточек для зацепки. За подобную ниточку можно размотать очень неплохой клубок, и если в твоих планах нет оказания помощи следствию, то язык лучше держать за зубами.
— Тогда позвольте поинтересоваться о цели вашего визита к государыне, — продолжил Глотов.
Я уже был готов к этому вопросу. Собственно, я был готов к нему еще вчера утром, и потому не заставил себя ждать.
— Цель моего визита не имела под собой никакой секретной подоплеки, а потому ничего утаивать я не стану.
— И правильно сделаете, Алексей Федорович! — с самой благожелательной улыбкой заверил меня Глотов. — Потому как в Канцелярии тайных и розыскных дел имеются специальные люди, которые могут очень легко вытянуть из человека то, что он всеми силами стремится скрыть!
Я прищурился. Мне казалось, что такой взгляд должен был заставить моего оппонента внутренне содрогнуться.
— Вы мне угрожаете, мсье? — сухо спросил я.
Глотов сразу же замахал руками.
— Упаси господь, Алексей Федорович! Тьфу на вас! Если вам пришла в голову мысль о пытках, то уверяю вас: вы ошибаетесь! Подвалами Тайной канцелярии можно пугать детей и всяких там слабых разумом людишек. — Тут он мне подмигнул. — Но мы-то с вами знаем, что простая процедура «открытой книги» может дать следствию в сотню раз больше, нежели вырывание ногтей или забивание клиньев промеж пальцев, не так ли?
— Вам виднее, — ответил я. — Тем не менее мне скрывать нечего. Я обращался к государыне с нижайшей просьбой принять при дворе мою кузину Катерину Романову, успевшую стать известной благодаря своим познаниям в медицине. И даже получил согласие на это.
— Но встреча их так и не состоялась? — быстро уточнил Глотов.
— Разумеется, она не смогла состояться, — ответил я очень холодно. — Государыню, как вы изволили выразиться, злонамеренно похитили… Кстати, у вас уже есть какая-то версия, кто бы это мог сделать?
— Ну, конечно, у нас есть версия! И не одна. Смею заверить вас, что каждая из них проверяется со всей тщательностью. К примеру, есть мнение, что это дело рук тех же злодеев, что вложили пистолеты в руки камергера Лефорта и графа Румянцева. Другие полагают, что это сделали маги, обиженные на притеснения, которым они подвержены в последние годы. Третьи думают, что к похищению причастен лейб-гвардеец, сопровождавший государыню на богослужение в церковь Святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Я же со своей стороны проверяю другие, менее вероятные версии…
— Рад слышать, что моя причастность к этим событиям наименее вероятна, — перебил я Глотова. — Мне больше нечего добавить к своим словам, мсье. Где находятся двери в этом доме вы уже знаете.
Несколько мгновений Глотов пристально меня разглядывал, потом усмехнулся и покачал головой. Сгреб со стола свою перевязь, взял со стула плащ со шляпой, которые я ранее не заметил, и последовал к выходу. В дом в ту же минуту ворвался Гаврила с пистолетом в руке. Резко остановился и вскинул оружие, направив его на следователя. Но тот даже не замедлил шага, словно бы и не заметил препятствия на своем пути. И, наверное, он сшиб бы Гаврилу с ног мимоходом, если бы тот не успел отскочить в сторону.
— Мне его пристрелить? — запоздало спросил Гаврила, когда Глотов уже шагнул за порог. Но тут же разочарованно махнул ему вслед пистолетом. — А-а-а, опоздал уже… Как же он проник в дом интересно?
— Думаю, мы забыли запереть двери. Калитка, кстати, тоже была открыта.
— Может, работница запереть забыла? — предположил Гаврила.
— Какая еще работница?
— Баба с соседней улицы, которую я за пятак нанял за лошадьми на конюшне ухаживать, покуда нас дома нет. Кота опять же кормить полагается. Совсем он у нас одичал, Пенициллин наш. Руку мне давеча оцарапал, да за палец укусил… Так мне его догнать, барин? Мне недолго. А коли нет, так и пуля догонит.
В ответ я зажмурился, потрясая головой.
— Это следователь из Тайной канцелярии, вопросы про государыню задавал. Ищут, кто же ее похитить мог.
Гаврила перекрестился и сунул пистолет за пояс. Нынче ему самолично пришлось рыть могилу и укладывать в нее обескровленную голову государыни, так что любое упоминание о ней вызывало у него вполне понятный трепет.
Императрицу мы похоронил в дальнем углу нашего сада, прямиком в том месте, где ее голова с частью плеча упала наземь, отделенная от остального тела захлопнувшимся проходом «тайной тропы». Даже гроб изготавливать не пришлось. Матушка выделила для этой цели красивый сундучок, в котором собирала приданное для Санечки, а Гаврила выстелил его красной тканью, на которую и уложили голову государыни. Все вещи, взятые Марией Николаевной с собой в дорогу, мы уместили тут же, под головой.
Пока проделывали все эти процедуры, камер-фрейлина Голицына несколько раз теряла сознание. На нее больно было смотреть. Она словно бы высохла, и лицом была даже не бледной, а скорее какой-то серой. Небольшой холмик обложили дерном, воткнули деревянный крест, постояли немного молча тесным кругом.
— Позже я построю на этом месте часовню, — с влажной хрипотцой в голосе сообщила матушка. — Это будет часовня мученицы Марии.
У камер-фрейлины снова задрожали губы, быстро-быстро. Она попыталась что-то сказать в ответ на матушкины слова, но так и не смогла произнести ни слова, лишь протяжный стон вырвался из нее. Мне показалось, что она вот-вот в очередной раз упадет в обморок, покачнулась даже. Наверное, и Кристофу показалось то же самое, потому что он предусмотрительно придержал Екатерину Дмитриевну под локоть. Перестав качаться, она безвольно уронила голову на грудь.
— Я хочу домой, — произнесла она наконец, совсем тихо, на грани слышимости. — Я хочу домой…
— Домой вам сейчас никак нельзя, Екатерина Дмитриевна, — ответил я. — Вас немедленно арестуют и будут допрашивать с пристрастием, и тогда мы все окажемся под угрозой. Вместе с мсье Завадским и мадмуазель Фике вы отправитесь в Огнёву заимку, в охотничий домик моего батюшки. Условия там, конечно, далеки от императорских, но какое-то время провести придется, тем более что все необходимое для жизни имеется. И еще там спокойно и надежно, никто посторонний не шастает. У вас будет время и возможность прийти в себя, собраться с мыслями и успокоиться. Обещаю, что найду выход из сложившейся ситуации. И как только сделаю это, то сразу же дам вам знать.
— Я хочу домой… — все так же тихо и упрямо повторила Голицына. — Мне очень страшно… Я хочу домой…
Но говорить что-то еще, или же пытаться объяснять я уже не стал. Наверняка она и без того все сама понимала. Ей просто было страшно и тоскливо. Она больше не видела своего будущего. Даже будучи в бегах, но бок о бок с государыней, у нее оставалась надежда на благополучный исход всех наших планов — на рождение наследника, на законное регентство Марии Николаевны при малолетнем отпрыске. И на свое привычное место подле государыни.
Теперь же будущее ее стало размытым, туманным, неясным. Из камер-фрейлины императрицы российской она в одночасье превратилась в беглую преступницу, и вся ее дальнейшая жизнь зависела от решений каких-то посторонних людей.
Впрочем, когда ты вращаешься вокруг престола, ты всегда находишься в центре интриг и подковерных игр, так что я рассчитывал, что уже скоро Екатерина Дмитриевна совладает с истерикой, возьмет себя в руки и начнет сражаться за свое место под солнцем.
Но пока что это место находилось в Огнёвой заимке…