Белый маг

Глава 17 Маленькое путешествие в Лисий Нос и кое-кто из местных жителей

Сразу открывать ворота хлева, в котором были заперты наши лошади, мы не решились. Защитный знак в виде трех лежащих на боку крестов, нарисованный углем на воротах, почему-то начал светиться. Не ярко, а едва заметно, так, что при дневном свете или даже в сумерках вряд ли это можно было заметить. Однако сейчас, в темноте, свечение видели все, и остановились перед воротами в нерешительности.

Кто его знает, как сработает этот защитный знак? А вдруг как упадет замертво тот, кто попытается нарушить запрет и откроет ворота? Или же поразит его гром какой? Ну, или же просто паралич хватит? Вовкулак и тот не смог пробиться внутрь, а он малый крепкий, против такого и гром мог оказаться бессильным!

Но все вопросы снял, разумеется, Тихомир. Он бесцеремонно растолкал нас, остановился перед воротами и натуральным образом плюнул на ворота. Ей-богу! Сначала с силой сморкнулся в себя, а потом смачно так харкнул прямо на нарисованный защитный знак, отчего тот зашипел, испустил пар и растаял прямо у нас на глазах.

— И это все? — удивился Кушак.

— Волшебно! — согласилась Настя. — Могли бы меня попросить, я бы тоже так сделала.

Лошади были напуганы. Они жались к дальней стене хлева и боялись выходить наружу. Их можно было понять: наверняка они ощущали присутствие нечисти гораздо лучше людей и буквально лишились сил от страха. Лишь почуяв близость хозяев, лошади витязей почувствовали себя спокойнее. Да и наши тоже, глядя на них, успокоились.

Ждать в Соломянке нам больше было нечего, и мы тронулись в путь до Лисьего Носа. Белый серп нарождающейся луны висел, цепляясь за край черного облака, и он провожал нас на протяжении всего пути. Едва мы выбрались за околицу, как мир снова наполнился звуками, которых так не хватало в Соломянке. Там на все звуки словно был поставлен запретный знак, вроде того, что Тихомир нарисовал на воротах хлева.

Ничто извне, казалось, не проникало в Соломянку, но как только мы покинули некий невидимый глазу предел — запрет рухнул, и стало ясно, что даже ночью мир полон звуков и движения. Кричали какие-то птицы, журчала вода неподалеку, в ней плескалась ночная рыба. Шелестела листва на легком ветру, поскрипывали стволы, щелкали сучья — всевозможных звуков было полным-полно!

А вот вой вовкулака уже слышен не был. Первое время еще встречались на дороге его гигантские следы, но очень скоро и они куда-то пропали — должно быть свернул оборотень в лес, или еще куда. И притаился сейчас где-нибудь во тьме, раны свои зализывает и решает, как же жить он будет до следующей седмицы, коли печенки человеческой так и не попробовал…

Интересно, а печень зверя лесного удовлетворит вовкулака? Или же ему обязательно человеческую подавай? А еще лучше — девичью?

Плохо дело, если ничем другим он питаться не способен. Это означает, что мы лишили оборотня его пищи, а голодный оборотень ни за что не оставит Соломянку в покое, покуда не насытится. А может и в Лисий Нос пожалует, если о Соломянке у него остались не самые приятные воспоминания.

Много нехороших дел может натворить голодный оборотень. Он и в сытом-то виде не самый желательный сосед, а уж если проголодается… М-да… Пожалуй, у жителей Соломянки есть повод задуматься о какой-то защите от вовкулака. Может быть, им все же стоит поскрести по сусекам, да нанять добротного охотника за нечистью? Ведь скупой платит дважды, как говорится. Если так и дальше пойдет, то народу в Соломянке будет становиться все меньше и меньше, а значит взнос с каждого двора для охотника за нечистью будет все больше и больше.

— А может и не сожрать он меня хотел вовсе… — сказала вдруг Настя.

А голосе ее слышалась некая задумчивость. Казалось, что она уже давно размышляет на этот счет, и сейчас просто решила поделиться своими соображениями.

— Что значит: не сожрать⁈ — не понял Кушак. — Это оборотень! Нечисть поганая! Умял бы он тебя за милую душу, и не побрезговал… А для чего еще ты ему нужна была? Или, ты думаешь, что ожениться он на тебе возжелал? Да ты бы померла враз!

— Не говори ерунды! — вскипела Настя. — Тоже мне придумал: ожениться! Слово-то какое! Между прочим, мне показалось, что и не самец это был вовсе. Не волком он обернулся, а волчицей! Вы просто не видели его глаза!

— Да видели мы его глаза! — возмущенно ответил ей Беляк. — Горят, словно угли в костре. Где ты таких волчиц встречала?

— Вы просто ничего не понимаете! — прокричала Настя. — Я сердцем почуяла, что есть в этом оборотне что-то женское! Не так как-то он меня прижимал, не по-мужски…

— Ну, конечно, не по-мужски, — тут же согласился с ней воевода. — Он же зверь дикий. В лес бы тебя уволок, брюхо когтем распорол и печенку бы вытащил. А может и так ее сожрал бы, не вытаскивая… Почем мне знать, как они ее употреблять любят?

Я был согласен с воеводой. Но и Настино наблюдение показалось мне любопытным. Не стала бы она пустословить и сочинять почем зря. Не в этих обстоятельствах, во всяком случае. Какой ей резон придумывать историю о женской сути вовкулака?

Но точку в этом вопросе поставил опять-таки Тихомир. Он внимательно выслушал доводы каждого и сообщил с невозмутимым видом знатока:

— Вовкулаки не делятся на самцов и самок. Это вам не обычный зверь, который появляется на свет божий после соития отца с матерью. А обращаются они из умерших людей, если почили те в первый день полнолуния, а могила их оказалась в месте кривого сплетения линий магического поля. Вот тогда на седьмой день из могилы выйдет вовкулак. Не женщина он и не мужчина, а самый настоящий оборотень. Вот только не слышал я раньше, чтобы они человеческой печенкой питались.

— А чем же тогда питаются вовкулаки? — заинтересовался Беляк.

— Я не так уж много знаю о них, — кивнув, продолжил Тихомир. — Говорят, под городом Черниговом вовкулак повадился скотину таскать, и вскорости веси окрестные почти без скотины и остались. И только охотник за нечистью этот вопрос порешал. Еще на Псковщине вовкулак набеги делал, так тот телят любил. Всю молодь перетаскал, покуда ему другой охотник голову с плеч не снес… А вот чтобы людей пожирать — такого я не слышал. Случались, конечно, смерти разные, но это только в тех случаях, когда крестьяне сами хотели защитить свой скот и отловить чудище. Вот тогда оборотень мог и человека убить. Но чтобы печень его есть — нет, такого я не слышал.

— Так то на Псковщине! — воскликнул Кушак. — Там и звезды, наверное, другие над головой висят. Вот у них вовкулак и покладистый пошел, незлобивый. А у нас места дикие, и оборотни им под стать. Нашему вовкулаку человека слопать — что в два пальца свистнуть… Сам я не встречал ранее его никогда, но так люди рассказывают. А люди врать не станут. Зачем людям врать?

— Люди много что сказывают, — хмуро возразил ему Добруня Васильевич. — Да не все правдой оказывается.

— Наш вовкулак тоже поначалу только скотину таскал, — задумчиво сказал Беляк. — А потом будто случилось что. Будто распробовал он человечинки, и уже остановиться не смог.

Тут и я разговор решил поддержать, потому как заинтересовал он меня больно. Что-то не укладывалось у меня в голове. Чуял я своим чутьем сыщика сыскного приказа, что есть во всей этой истории какая-то недосказанность. Не простой нечистью был этот вовкулак, ох не простой!

— Игнат из Соломянки сказывал, что первыми людьми, которых пожрал местный вовкулак, были пахарь Тугоух и его сын Тимошка, — сказал я, уже видя, как поднимаются вдалеке стены Лисьего Носа. — Баба его, Матрена, вроде как мертвой прикинулась, или же вовкулак вовсе ее не заметил — в общем, трогать ее не стал. Но Тугоуха с Тимошкой на части изорвал. Хотя скотины в Соломянке наверняка было полно. Ее и сейчас там хватает.

— Это верно! — охотно согласился со мной Добруня Василевич. — У Тугоуха в хлеву корова с теленком стояли, да еще бычок в закрытом стойле. А там хлев такой — ногой по воротам пни, так они и развалятся. Но вовкулак не соблазнился таким лакомством, ему обязательно человечина понадобилась. Вот и спрашивается: почему так?

Настя неожиданно встрепенулась в седле, отчего сразу стала заваливаться набок, но я, как и всегда, успел поймать ее за шиворот и усадить обратно.

— Так может он уже успел к тому времени полакомиться человечиной! — воскликнула она, даже меня не поблагодарив. По-моему, она и не заметила моей помощи. — Я знаю, если медведь, к примеру, с голода попробует человеческого мяса, то ничего иного он уже есть не захочет. Вот так и появляются медведи-людоеды. Их уже невозможно перевоспитать и потому просто убивают… Так могло и с вовкулаком вашим получиться. Где-нибудь в лесу наткнулся он на случайного путника, а тот с оружием на него набросился. Вот вовкулак его и сожрал.

На лицах моих спутников отчетливо проступало сомнение. А Кушак так тот даже свой шлем на голове почесал зачем-то.

— Если бы я в лесу случайно повстречал вовкулака, — сказал он с задумчивостью в голосе, — то ни за что не стал бы набрасываться на него с оружием. Я развернулся бы и побежал в обратную сторону с такой быстротой, что никакой вовкулак меня не догнал бы!

Настя взглянула на него, наморщившись.

— Кушак, дорогой, не позорь меня, — сказала она. — Как же ты жениться на мне собрался, если своей трусостью хвалишься?

Тут за помощника своего вступился воевода. Он поворотил к Насте голову, сморкнул на землю, зажав одну ноздрю, и ответил:

— А это вовсе не трусость, Настасья Алексеевна, а самый что ни на есть разумный подход! Ежели нету ради чего голову свою сложить, так лучше поберечь ее. Пригодится еще она и людям и тебе самому в первую очередь… А что насчет женитьбы, так я рад, что ты прислушалась к словам моим, и согласие свое Кушаку даешь. Я вам такую свадьбу устрою — весь Лисий Нос три дня пьяным лежать будет!

Настя похоже растерялась.

— Так ведь и не давала я еще согласия своего, — пробормотала она.

Но как-то несмело это у нее вышло, так что даже и не услышал ее никто, кроме меня, вероятно. Вроде как и возразила, а вроде как и нет. И испуганно покосилась на меня при этом. Неодобрительно цыкнув, я покачал головой.

А Кушак между тем, заслышав воеводины слова, обрадовался очень. Вид у него сразу стал довольный, и даже гордый какой-то, словно он выиграл главный приз на каком-то большом ристалище. И призом этим была наша Анастасия свет-Алексеевна. Или кто она там на самом деле по батюшке? Я и сам уже запутался. Андреева, кажись…

Когда мы добрались до стен Лисьего Носа, уже начинало светать. Небо слегка посинело, звезды принялись исчезать одна за другой, и вскоре на нем уже был виден только серп нарождающейся луны да яркое пятнышко Венеры.

У ворот нас, разумеется, в этот час никто не ждал. Стены здесь были высотой в три человеческих роста, и ворота такие же, и собраны они были из прямых сосновых стволов, остро заточенных на самых концах. Слева от ворот располагалась наблюдательная площадка, но никакой стражи я там не заметил. Задремала стража перед рассветом, должно быть.

Мы остановили лошадей в десяти саженях от ворот, и Добруня Васильевич сначала внимательно осмотрел стены, приставив ладонь к бровям, а затем коротко, но очень пронзительно свистнул.

Наверху тут же что-то загрохотало, потом над частоколом мелькнуло копье, а следом показалось и бледное лицо с куцей бородкой. Вероятно, этот человек стоял на коленях, потому что в следующее мгновение он уже подскочил, и сразу оказалось, что частокол едва ли достает ему до груди.

— Кто там пожаловал⁈ — крикнул страж, потирая кулаком глаз. — По ночам никого не пущаем, так что ждите, покуда утро не наступит! Приказ воеводы!

— Ты что ж, Симеон, не признал меня что ль? — зычно ответил ему Добруня. — Отворяй ворота, да поскорее, а то изголодались мы уже. Много сил забрала у нас драка с вовкулаком!

Заспанный страж немедленно перегнулся через частокол и некоторое время всматривался, пытаясь внимательно рассмотреть наши лица в утреннем сумраке. Потом встрепенулся и замахал руками кому-то, находящемся снизу по ту сторону ворот.

— Неждан, скорее отворяй ворота! Воевода с помощниками вернулись! Живые…

За воротами тут же загрохотало, застучало деревом по дереву, затем одна воротина с протяжным скрипом приоткрылась, и наружу высунулась лохматая голова с треугольной бородой и испуганно вытаращенными глазами.

— Добруня Васильевич, ты что ль?

— А ты еще шире зенки свои распахни, Неждан! — посоветовал ему воевода. — Может тогда и признаешь воеводу своего.

Неждан уперся в воротину двумя руками и пошире отодвинул ее, открыв проход, через который мог бы проехать всадник. Воевода тронул свою лошадь и первым въехал в Лисий Нос. За ним неторопливо проследовал Кушак и, мотнув головой взад, на нас с Настей и Тихомиром, сообщил важно:

— Эти с нами…

— Вовкулаки? — уважительно спросил Неждан, внимательно осматривая Настю.

— Совсем ты глупый ты, Неждан! Вовкулака от человека отличить не можешь… Это невеста моя Настасья, да брат ейный, Лексеем зовут. С ними маг покойный.

— Так не было ж у тебя невесты, когда с вечера в Соломянку отправлялись!

— С вечера не было, — согласился Кушак. — А к утру вишь — появилась.

— Дурное дело не хитрое, — понимающе покивал Неждан. — А призрак тоже с вами?

— Это маг Тихомир из войска Истиславова, в Зеркальный замок направляется. Плохи дела у князя совсем. Разбили его беценеки, к Суздалю он отступил. Сын его Ратмир убит. Что сталось с нашей дружиной нам пока неизвестно, но мы надеемся, что ушли они вместе с князем за стены Суздаля.

Неждан глубоко вздохнул и пятерней взлохматил и без того лохматые волосы.

— Плохие новости вы принесли, плохие… А что же с вовкулаком?

Мы уже все прошли в ворота и двинулись за воеводой через заставленную крытыми телегами площадь к большому бревенчатому дому в два этажа, чья крыша темнела на фоне быстро розовеющего неба. Неждан закрыл за нами ворота и теперь шел рядом с Кушаком, ухватившись за седло и быстро перебирая короткими ногами.

— Повстречали мы вовкулака. В доме старосты в Соломянке. Побили мы его знатно, да и он нас знатно побил.

— Понимаю — все друг друга побили! — нетерпеливо сказал Неждан. — Так где ж он теперь?

— Убёг, — коротко отозвался Кушак. — Весь израненный и убег прямо в лес. Сызнова его ловить придется.

— Вот незадача… — Неждан отпустил седло и остановился. Потом повернулся и направился обратно к воротам.

А мы вскоре подошли к тому самому дому в два этажа и у самого крыльца спешились. Кушак подхватил Настю с такой легкостью, словно она вообще ничего не весила, и спустил ее с лошади на землю. Настя тут же развязала узел между ног, оправила юбки и сдула с лица вихрастую рыжую прядь.

— А нас тут кормить будут? — спросила она, осматривая дом. — Я бы поела уже чего-нибудь. Только корку хлеба в доме у старосты и нашла…

— Ты нашла там хлеб? — удивился я с некоторым даже возмущением. — И сама все сожрала? Я, между прочим, тоже голодный! Я, между прочим, тоже ничего не ел!

— Ты меня оставил там, как приманку на вовкулака! — в свою очередь возмутилась Настя. — Приманка не должна быть голодной… К тому же кусок был маленький и черствый. Я чуть не подавилась им, когда этот вонючий оборотень меня через крышу тащил.

— Так ты его грызла, даже когда вовкулак тебя схватил⁈ — воскликнул я.

— К тому времени я уже смирилась с тем, что чудовище меня сожрет, но не согласна была умирать от голода… И вообще — ты чего ко мне прицепился⁈ Куска хлеба пожалел для бедной девушки?

Качая головой, я привязал наших лошадей к длинной жерди у самого крыльца, куда уже поставили своих скакунов воевода с помощниками. Из дома выбежало трое заспанных мужиков. Двое тут же кинулось разбираться с лошадьми, а третий остановился напротив Добруни.

— Ну как, воевода-батюшка, вышло у тебя изловить вовкулака? — поинтересовался он.

Добруня только махнул рукой и разу направился в дом. Кушак же заботливо взял Настю под локоток и указал на крыльцо.

— Добро пожаловать в дом воеводы нашего, Настасьюшка. Там и откушаем, чем бог послал. Да и ты, Лексей, проходи…