Сатрапия Персида, область Габиена, 14 марта 316 года до н. э.
Раздвинув ветки кустарника, смотрю на долину Габиена. Отсюда, с высоты, открывается поистине панорамный вид на небольшую плодородную область, зажатую между горами и пустыней Деште-Кевир. На запад видны уже оставшиеся позади горы Загрос, а на северо-восток тянутся пологие холмы, поросшие островками редкого леса.
Мой наблюдательный пункт находится на восточном склоне горной гряды, и отсюда мне отлично видна ложбина между двумя холмами, на которой выстроены две армии. Одна — Антигона, а другая — Эвмена. Отсюда, сверху, боевые порядки обеих армий кажутся похожими как близнецы-братья. По флангам собраны темные массы конницы, в центре вытянутой полосой блестят ровные квадраты пехоты, а впереди, вдоль всего фронта, ломаная линия стрелков вперемешку с мощными силуэтами слонов. Видно, что обе стороны готовы к бою и войска застыли в ожидании сигнала к атаке.
Сзади мне в ухо бормочет Экзарм:
— Вон там слева у Антигона мидийская конница. Я с ними хорошо знаком!
В тон ему вторит Патрокл:
— А в центре у него наши стоят.
Под «нашими», как я понимаю, он имеет в виду македонцев. Против фаланги Антигона напротив стоит фаланга Эвмена, но, как я знаю, не они будут решать исход битвы. Одним успех принесет конница, а другим — аргираспиды (серебряные щиты — гвардейское подразделение ветеранов). Последние, несмотря на свои заслуги, со знаком минус.
Обернувшись к Патроклу, показываю на фронт войск Эвмена:
— А где у него стоят серебряные щиты?
— Да вон! — Сверкнув единственным глазом, тычет он пальцем. — Вон там, левее фаланги. У грека там ударный кулак из аргираспидов и гипаспистов. — Чуть приглядевшись, он добавил: — А Антигон вон, на правом фланге, с сыном Деметрием. Там у них собрана лучшая конница.
Глядя на расположение войск на поле, уже сейчас могу сказать, что оно практически соответствует тому, что мне известно. Значит, я могу надеяться, что и в дальнейшем ход битвы пойдет в полном соответствии с историей.
Отсюда мне не виден лагерь Эвмена, но я знаю, что он с другой стороны холма, примерно в пяти стадиях (одном километре) от выстроенной линии войска. Он является нашей главной целью, и вчера на совете мы всё обсудили.
Тогда, при свете свечи, я видел, что на моё заявление, будто мидийская конница Антигона захватит лагерь аргираспидов, у всех троих моих полководцев просто зудело спросить: «Откуда ты знаешь?» Никто из них вопрос так и не поднял, и это был хороший знак! Они предвидели мой ответ и приняли его без сомнений! Верят ли они в моё общение с духом покойного Александра или нет — неважно! Главное, пока мои предсказания сбываются, такое объяснение их вполне устраивает.
— Итак, — нарисовал я на земле круг, — это холм. Лагеря Эвмена и союзных ему сатрапов стоят вот здесь, на южном склоне, а боевые порядки войск выстроены на другой, северной стороне. Этот фланг Эвмен доверил сатрапу Бактрии Филиппу; против него стоит его страшный недруг и бывший сатрап Мидии Пифон.
Подняв голову, я нашёл глазами Энея и иларха разведсотни Клита.
— Всё верно? Я ничего не пропустил?
Оба подтверждающе кивнули, и я нарисовал жирную стрелку.
— Вот так мидийская конница Пифона обойдёт левый фланг Филиппа и выйдет к лагерю аргираспидов. Они захватят его и попытаются, пока идёт бой, вывести добычу к себе в тыл. Наша цель — перехватить их и отбить у мидийцев трофей.
Задача была понятна, а место боевых действий знакомо. Мы здесь уже не первый день. Передовые дозоры вышли к долине Габиены с полмесяца тому назад, а основные силы разбили лагерь в ущелье чуть выше в горах. К счастью, ни Эвмен, ни Антигон не ждали удара с этого направления, и всё внимание уделяли только друг другу. Это позволило мне держать в секрете своё присутствие вот уже больше двух недель.
Скрывать столько времени две с половиной тысячи человек и почти полторы тысячи лошадей — дело не из легких. Всех их надо кормить, чем-то занимать, дабы у бойцов не было времени на глупые мысли и недовольство. Тут я руководствовался напутствиями римских полководцев, утверждавших, что когда легионер не воюет, он должен работать, работать и работать. Поэтому мои бойцы, кроме круглосуточного дежурства, всё это время строили стены на входе и выходе из ущелья, укрепляли сам лагерь, доставляли продовольствие с другой, западной стороны гор. В общем, я занимал парней как мог, но горное ущелье — далеко не то место, где можно расположиться с комфортом. Сыро, не переставая дуют ветра, холодно и промозгло. Тут хоть и юг, но зима всё же на дворе!
Все эти житейские неудобства плюс тяжелая работа плохо влияли на настроение воинов; к тому же у них еще не окрепла беззаветная вера в удачу своего полководца, то бишь в меня. Это тоже в минус! Да и поход уже длится больше четырех месяцев, и люди задаются вопросами: куда идем, зачем, что нас ждет впереди? Пока шагали на марше, так не до того было, а как встали — так дурные мысли полезли из всех щелей.
Я это к тому, что когда разведка донесла, что армии Эвмена и Антигона идут на сближение и сражение вот-вот состоится, я искренне обрадовался. Дальнейшее ожидание грозило мне всплеском недовольства, а гасить его было нечем.
Первым хорошую новость принёс всё тот же десятник Дамис из илы Клита. В первое боевое крещение моей конницы именно эта ила вела разведку и показала себя с хорошей стороны: вовремя обнаружила противника, скрытно вела его и ничем себя не выдала. Так что я решил: что хорошо, то менять не стоит! С того дня Клит и его парни полностью отвечают за дальние дозоры и разведку.
Так вот, три дня назад Дамис сообщил, что передовые отряды Антигона вошли в Габиену и внезапно напали на войско, двигающееся к главному лагерю Эвмена. Этим бедолагам грозил полный разгром, но Эвмен вовремя успел перебросить к месту боя подкрепления и тем спас их от гибели и позора.
Что меня всегда удивляло в военной истории древности — это совершённо непостижимая беспечность полководцев. Вот и в этот раз, слушая доклад Дамиса, я мысленно взорвался:
«Ну вот, кто объяснит мне, как такое возможно⁈ У них противник под носом, а они шагают как на параде! Это что — идиотизм, фатализм или ещё какой — изм?»
Про этот случай я помнил из истории и знал, что под атаку Антигона угодили отряды сатрапа Индии Эвдама, и их спасение помогло Эвмену хотя бы на время консолидировать своё разношёрстное войско.
А войско его, действительно, мало соответствовало тому, что принято называть организованной боевой единицей. Вся армия Эвмена состояла из войск отдельных сатрапов так называемых верхних сатрапий, то есть самых восточных из завоёванных земель, таких как Персида, Мидия, Бактрия, Сузиана, Гандара-Индия и ещё нескольких. Плюс к ним у него было ещё около двух тысяч аргираспидов — так называемой пехотной гвардии Александра Македонского.
Все они расположились одним громадным табором вдоль южного склона холма. Причём каждый сатрап встал отдельным лагерем, демонстрируя свою независимость и самостоятельность. Эдакое вавилонское столпотворение, где воины из разных лагерей не могли с уверенностью даже опознать друг друга. Так что неудивительно, что мои разведчики практически беспрепятственно доходили до самых лагерных костров, и никто их не останавливал. Иногда им даже удавалось поговорить с воинами Эвмена. Так выяснилось, что его люди вообще плохо представляют, за кого и за что воюют. Одним просто посулили денег, других согнали насильно, третьих набрали из дружин подвластных племён. Последним вообще было до фени, с кем воевать, лишь бы была добыча.
Слушая эти рассказы, я лишь качал головой, недоумевая про себя:
«Даже удивительно, как это Эвмен в такой кампании сумел продержаться так долго!»
Ни дисциплины, ни общих целей, ни единого командования! В довершение к этим сведениям я знал из прошлого, что собравшиеся здесь сатрапы отказались подчиняться Эвмену как главнокомандующему. Они полностью проигнорировали указ Полиперхона и Олимпиады о назначении того стратегом всей Азии. Дабы удержать сатрапов вокруг себя и не дать им разбежаться, Эвмену пришлось придумать коллективное командование. Каждое утро все полководцы крупных соединений собирались у него в шатре и решали, как будут действовать в этот день. В общем, у батьки Махно порядка и то было больше!
Голос Энея отвлек меня от размышлений.
— Антигон начал первым! — негромко произнес грек, и я перенес все внимание на поле боя.
Там правый фланг Антигона ожил, и передовые отряды кавалерии двинулись вперед! Вскоре, набирая ход и растекаясь лавой, пошли в атаку и большие массы конницы. По данным разведки, всю легкую кавалерию Антигон доверил сыну Деметрию, а себе оставил только агему (личная конная гвардия царя или полководца) из четырех сотен тяжелых всадников.
Отмечаю хорошую выучку конницы Деметрия, которая, порубив по ходу лучников, просочилась сквозь редкий строй слонов и ударила по запаздавшим с атакой сотням персидского сатрапа Певкеста. У того с выучкой оказалось из рук вон плохо, и «гордые» всадники Персиды бросились бежать, даже не оказав серьезного сопротивления.
— Да уж, — озадаченно отреагировал стоящий рядом Эней, — начало для Эвмена, прямо скажем, неудачное.
Это видно уже всем, поскольку бегство Певкеста буквально ополовинило весь левый фланг Эвмена. Тот, надо отдать греку должное как стратегу и воину, не запаниковал в такой критической ситуации, а сам возглавил контратаку.
На фланге завязалась упорная сеча, а чуть правее центра, обходя македонскую фалангу, ударили аргираспиды. Их атака пришлась на ряды пантодапов (иррегулярное, набранное отовсюду ополчение) и буквально разметала их. Даже отсюда, издалека, хорошо видно, что спаянные мастерством и выучкой ветераны буквально рвут на части плохо вооруженных новобранцев.
— Один, один! — оценил происходящее Патрокл, а я лишь молча покачал головой.
Не всё было так очевидно. Слоны с обеих сторон завязли в боях между собой, словно позабыв, для чего их сюда вообще привели. Проломившие центр Антигона аргираспиды сильно оторвались от своих, тогда как их левый фланг проседал под давлением конницы противника.
Несмотря на отчаянное сопротивление всадников Эвмена, численное превосходство кавалерии Деметрия давало себя знать. И это ещё не вступала в бой агема тяжёлой кавалерии самого Антигона.
Мысленно отмечаю все эти моменты, как и то, что главная пехотная сила обеих сторон — фаланги — до сих пор стоят без движения. Оба полководца держат их как крепости, цементирующие весь фронт и не позволяющие врагу развить свой тактический успех.
В этот момент Экзарм касается моего плеча.
— Смотри, смотри! Пошли!
Я уже и сам вижу, что мидийская конница Пифона пошла в атаку. Основная ее масса связала боем слонов и кавалерию противника, тогда как треть, скрываясь за облаком поднятой пыли, пошла еще левее, обходя закипевшее сражение.
Оборачиваюсь к Экзарму и ограничиваюсь одним словом:
— Пора!
Тот тут же бросается к лошади и одним прыжком взлетает в седло. Перед тем как пустить коня в галоп, он поймал мой жесткий взгляд и довольно оскалился:
— Все помню! Все сделаю как надо!
Бросив последний взгляд на поле боя, вижу, что осторожность Эвмена взяла в нем верх и он уже трубит отступление.
«Что ж, разумно! — мысленно одобряю действия грека. — Отойти, перегруппироваться и с утра начать все по-новой!»
Подумав так, тут же добавляю со злым сарказмом:
«Вот только для разумной стратегии нужна настоящая армия, а не этот сброд!»
Жестом подзываю Арету, и она подводит мне Атиллу. Для предстоящих дел нужен злой жеребец; философ и умняш Софос не подходит, так же как и Гуруш. Поэтому в стремянных сегодня Арета, и она прям светится от счастья.
Запрыгивая в седло, не могу не проворчать про себя по-стариковски:
«Чего ты радуешься-то, дура! Вот башку тебе срубят…!» — Не продолжая мысль, тыкаю Атиллу пятками и срываюсь с места в галоп.
За мной сразу же пристраиваются Эней, Патрокл и тетрархия (полусотня) охраны из илы Борея.
Не останавливаясь, скачу мимо выстроенных синтагм наёмников. Пехота стоит в боевом порядке с самого утра и уже притомилась. Поэтому моё появление воспринято с оживлением: раз Геракл приехал, значит, скоро начнётся!
Краем глаза вижу, как Патрокл придерживает коня и спрыгивает на землю. К нему сразу же подбегают два хилиарха с докладом. (Хилиарх — командир хилиархии — подразделения в четыре синтагмы. Полный состав хилиархии — 1024 воина.)
«Вот, видишь, всё идёт хорошо! — мысленно успокаиваю взвинченные до предела нервы, попутно отмечая, что конница уже начала выдвигаться. — Экзарм молодчина! Теперь главное, чтобы всё получилось!»
Не снижая хода, гоню Атиллу на вершину холма и спрыгиваю с седла. Эней спешивается вслед за мной, и Арета сразу же принимает у нас поводья лошадей.
Сейчас мы на вершине холма, что в десяти стадиях (около двух километров) южнее лагеря армии Эвмена. Для большего понимания скажу, что это уже на другом фланге и глубоко в тылу идущего на северной стороне холма сражения. С этой позиции самой битвы не видно, зато отлично просматривается огромный лагерь союзных Эвмену войск. Там пока всё тихо и спокойно, но стоящий в воздухе гул и висящее над горизонтом облако пыли напоминает каждому о зыбкости бытия и идущей совсем рядом кровопролитной битве.
Даже отсюда из общей массы всевозможных шатров, шалашей и навесов можно легко выделить ставку главнокомандующего. Она окружена ровными рядами белых палаток — это расположение аргираспидов. Тут чувствуется порядок и старая школа.
Вся остальная часть южного склона выглядит не так образцово. Светло-серые пятна шатров и палаток разбросаны хаотичными пятнами, словно весь холм засижен огромной стаей чаек.
Сам бой, идущий на противоположном склоне, меня уже не интересует — его финал я знаю. Сейчас всё моё внимание приковано к лагерю аргираспидов. Он — самый крайний в длинной, вытянувшейся с запада на восток полосе палаток. Спутать его с другими невозможно, и не только по ровным, как по линейке, рядам. Гораздо больше на этот момент выделяет его начавшаяся в лагере суматоха и первые пожары.
Это совершивший фланговый обход отряд мидийской конницы напал на лагерь Эвмена. Из того, что я знаю, сейчас наступил самый роковой момент идущего сражения и вообще всей военной кампании, которую когда-нибудь потомки назовут Второй войной диадохов.
Именно на происходящие сейчас события я сделал свою главную ставку. Наступил, можно сказать, момент истины! Либо у меня получится то, что я задумал, либо… Об этом даже думать не хочется. Плана «Б» нет
Я подготовился к этому моменту как мог. Вся моя пехота и конница еще затемно покинули ущелье и стремительным маршем выдвинулись к новой позиции. Чтобы нас не обнаружили, пришлось проделать немалый крюк. От предгорий, где мы скрывались, надо было обойти лагерь Эвмена и выйти к нему уже с юго-восточного фланга. В целях конспирации все это пришлось проделать ночью, а марш войсковых колонн в ночных условиях таит в себе массу неприятных сюрпризов. Именно поэтому во все времена опытные полководцы стараются его избегать.
В темноте очень высок риск растерять свои подразделения. Кто-то остановился, потерял из виду впереди идущих, а затем свернул не туда. Хорошо, если одно подразделение, а если за ним последовали другие… И вот к утру у вас часть войска здесь, другая там, и пока всех собрали, эффект неожиданности потерян, а то и того хуже!
Результат ночных переходов удивлял, порою, даже в двадцатом веке, что уж говорить про нынешние условия. Дорог нет, компаса нет, других ориентиров тоже не видно, поскольку темень — хоть глаз коли. Поэтому я дал указание разведке неоднократно проделать этот путь в светлое время, а в день перед выходом расставить метки и дозоры.
Все это я подробно растолковал Клиту, и он выполнил приказ безукоризненно. Этим парнем я, вообще, доволен! Ему всего девятнадцать, а придирчивости и внимательности к мелочам не занимать. То, что в этом времени взрослеют намного раньше, не секрет, но Клит по своей врожденной осторожности и педантичности даст сто очков вперед любому своему одногодку.
Отбросив посторонние мысли, всматриваюсь в даль и вижу, как часть напавшей на лагерь аргираспидов конницы сгоняет пленников к восточной окраине. Другие же яростно добивают защитников лагеря, тогда как большинство жителей разбегается кто куда, оставляя мидийцам свои шатры на разграбление.
Обороняющие лагерь аргираспиды — это в основном раненые и больные из тех, кто не смог принять участие в битве. Они отчаянно сопротивляются, но их осталось уже совсем немного, а подкрепление с других лагерей не торопится прийти на помощь.
Все это дает мидийцам время буквально зачистить лагерь аргираспидов. Они торопливо собирают все самое ценное из шатров, включая женщин и детей. Добычу грузят на лошадей, а полон гонят своим ходом в пустыню.
Рассматривая этот грабеж, мне вдруг вспоминается, что ту кавалерию, что напала сейчас на лагерь аргираспидов, некоторые источники называли тарентийской.
«Мидийцы не могут быть из Тарента, — мысленно фиксирую несоответствие, — ведь Тарент — город на юге Италии!»
Оборачиваюсь к Энею и задаю ему этот вопрос.
Не отрывая взгляда от разгромленного лагеря, тот в двух словах объясняет:
— В Таренте есть своя военная школа и прекрасная легкая кавалерия. Слава этой школы широко известна по всей Элладе, поэтому у македонян вошло в обиход называть тарентийской любую легкую конницу, вооруженную метательными дротиками или луками.
Объяснение меня полностью удовлетворяет, и я возвращаю взгляд к идущему сражению. Там оставшиеся в остальных лагерях воины наконец-то пришли в себя и выступили для отпора нежданному противнику. Совместными усилиями они стали выдавливать чужаков со стоянки аргираспидов. Мидийцы, особо не сопротивляясь, начали отступать, в то время как их соратники уже успели угнать полон и добычу далеко в солончаковую пустыню.
Вижу, что союзники не стали преследовать отступающего врага. У них для этого нет достаточного количества конницы, да и особого желания тоже. Тащиться в пустыню и погибать ради чужого добра желающих мало.
Оставшихся в живых аргираспидов слишком мало для самостоятельного преследования, и без поддержки других лагерей им остается лишь, сжав кулаки, смотреть, как оставленное на их попечение имущество и жены товарищей уплывают в чужие руки.
Глядя на это, стоящий рядом со мной Эней почти с завистью пробурчал:
— Знатно поживились варвары! У серебряных щитоносцев добра немало. Александр частенько жаловал своих любимцев.
Ничего не отвечая, слежу за отходящими мидийцами. Те не рискуют возвращаться к своим тем же путем, что и пришли. Они сильно наследили, отягощены добычей и теперь, явно, опасаются, что их перехватят. Как и всякий на их месте, они решили действовать наверняка: отойти в пустыню настолько далеко, чтобы потеряться из виду, и уж затем безопасно вернуться к своим.
Пока все идет так, как я и предвидел, исходя из своих прошлых знаний, настоящей диспозиции и логики. Поэтому там, в пустыне, Экзарм уже ждет ничего не подозревающих грабителей, и дело остается за малым — перехватить их и по возможности уничтожить. Хватит ли у Экзарма для этого сил? Вопрос, на который может дать ответ только время!
Пытаюсь навскидку прикинуть численность отряда мидийцев, и выходит семь-восемь сотен легкой конницы.
«У Экзарма всего пять с половиной! — Нервно закусываю губу. — Справится ли он⁈»
У меня есть все основания рассчитывать на это. Во-первых, мои бойцы вооружены на порядок лучше; во-вторых, внезапность! Оба фактора на моей стороне!