Бастард Александра 2

Глава 2

Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, конец июля 318 года до н. э.

Ночной мрак накрывает Пергам, и город тонет в непроницаемой темноте. Нам, жителям двадцать первого века, привычным к уличному освещению, такое трудно представить: полностью темные улицы, где в безлунную ночь ты ориентируешься только по ощущениям, а высокие каменные заборы по обе стороны дороги делают городские кварталы похожими на подземный лабиринт.

Я иду вслед за Экзармом, за мной еще пятеро бойцов. Впереди нашего небольшого отряда Гуруш; он знает, куда нам идти, да и вообще ориентируется в темноте так, словно воспитан летучими мышами в какой-нибудь мрачной пещере.

Неожиданно Экзарм останавливается, и я тыкаюсь носом в его широкую спину.

— Что там? — встревоженно шепчу массагету, и тот бурчит мне в ответ.

— Кажись, твой малахольный потерялся!

Тяжело вздохнув, сдерживаю раздражение внутри себя: коли все так, как говорит Экзарм, то Гуруша сейчас лучше не трогать. Если начну ругаться, то он разнервничается, а в этом случае всё, пиши пропало, — Гуруш недееспособен.

Пока мы стоим, успеваю вспомнить, как после разговора с мясником я, не мешкая, отправил гонца к Энею с приказом немедля прибыть в поместье. Замаячившая на горизонте реальная угроза разом вернула меня к жизни. Депрессия испарилась, и вернулась жажда активной деятельности. К счастью, долго ждать себя грек не заставил и примчался уже к вечеру с Экзармом и полусотней всадников из илы Борея.

Тут следует сказать, что отряд из пятисот новобранцев, по-нынешнему гипархия, я разделил на пять ил, назначив командирами прежних илархов Эвдама, Андромена, Клита, Полисфена и Борея. Они были моложе многих своих подчиненных, но умения завоевывать авторитет им было не занимать. Тем более что в каждую новую илу я определил по два десятка ребят из той первой сотни, что занималась со мной с самого начала. Это сильно помогло в обучении и в поддержании порядка в подразделениях. Учиться всегда легче, если есть наглядный пример, как надо делать.

Полусотню тяжелой конницы я определил как отдельную илу, отдав ее под командование Зенона. В отличие от остальных, ему для поддержки досталось всего пятерка прежних друзей. Это совсем не потому, что я меньше ценил тяжелую конницу или Зенона. Так я поступил, просто исходя из имеющихся возможностей.

Как я уже говорил, эта ила набиралась из детей богатых родителей, способных оплатить дополнительное вооружение. Золотая молодежь, как известно, народец заносчивый, на других посматривающий свысока, и определять к ним парней из бедных семей значило заранее обречь этот отряд на внутренний конфликт. Мне это было ни к чему, поэтому я предпочел другой путь.

Я отобрал из ребят первой сотни тех, кто принадлежал к небогатым, но старейшим семьям Пергама, что пользовались в городе авторитетом. К ним относились с уважением как аристократия, так и беднота. Подчиняться такому командиру и таким десятникам богатым деткам было не зазорно, вот только в моей первой сотне из подобных парней был только Зенон и еще пятеро, больше не нашлось.

Прибыв в поместье и выслушав меня, Эней поначалу отнесся к моим словам с недоверием. Мол, на мятеж у Ономарха недостаточно сил. Горожане в большинстве своем смуту не поддержат, а другой воинской силы у него нет.

Тогда я напомнил ему про те две тысячи воинов, что нанимали для Антигона.

— Они все еще стоят лагерем у Гамбрия, а это всего в четырех парасангах от города. Если потребуется, то они могут быть в Пергаме уже через пару дней!

Эней, все еще сомневаясь, нахмурился.

— С чего бы таксиарху Гекатею выполнять указания Ономарха и идти против архонта?

Я сделал характерный жест пальцами.

— Возможно, деньги, а возможно, ему пообещали что-нибудь типа места в Совете. Ведь если вырезать наш клан, то мест в ареопаге освободится достаточно. — Подумав еще, добавляю. — Скорее всего, Ономарх не доверяет полностью Гекатею, и для контроля отправляет к нему своих преданных сторонников. Потому-то и поехали в лагерь наемников ребятки типа Ксантея.

Этот довод показался греку достойным внимания, и он начал воспринимать проблему более серьезно.

— Так что ты предлагаешь? — задал он наконец вопрос по существу, и я изложил ему свой план.

— Мы не знаем, на каком этапе сейчас заговор, поэтому ты, Эней, немедля возвращаешься в долину, усиливаешь охрану лагеря и посылаешь скрытую разведку к расположению наемников. Отныне необходимо контролировать все их передвижения.

Эней недовольно поморщился.

— А ты⁈ Не лучше ли предупредить Шираза, а тебе и Барсине переехать в долину, в наш лагерь.

На это я отрицательно замотал головой.

— Нет! Если заговор реален, то это непременно привлечет внимание заговорщиков, а мне хочется, чтобы они оставались в неведении.

Эней нахмурился еще больше.

— Если заговор реален, то промедление вдвойне опасно. Что если они начнут уже этой ночью?

Я в это не очень верю, но вероятность есть и такая. Поэтому упрямо поджимаю губы.

— Придется рискнуть!

Вижу, что Эней предпочел бы, наоборот, минимизировать риски, но пока я ждал помощи, у меня появилась идея, как не только подавить мятеж, но и выжать из него максимум пользы.

Для того чтобы не просто арестовать двух-трех заговорщиков, а полностью подавить в городе любое сопротивление действующей власти, — подумал я тогда, — надо дать костру мятежа разгореться, а потом раздавить безжалостной рукой. Тогда никто в Пергаме не посмеет даже пикнуть против Шираза, а значит и против меня!

«Зачем мне такая концентрация власти в Пергаме? Да все просто: я хочу прибрать к рукам те две тысячи наемников, что собрали для Антигона. Сегодня мне их не отдадут. Оппозиция в ареопаге сильна, и она тут же взбеленится — с чего это мы должны оплачивать амбиции персидского бастарда! И это еще мягко выражаясь!»

А вот после кровавого подавления силовой попытки захвата власти оппозиция заткнется надолго. Никто не посмеет и рта раскрыть, а с Ширазом, думаю, я договорюсь. Во-первых, он будет мне благодарен за спасение, а во-вторых, во избежание еще одного мятежа захочет избавиться от этих наемников поскорее.

Мое желание рисковать не понравилось Энею, но спорить со мной он не решился, а лишь запросил разъяснений.

— Хорошо, я сделаю, как ты говоришь, но объясни мне, зачем тебе оставаться в поместье?

Обрадовавшись, что Эней не стал упираться, я вкратце поведал ему о своих планах на эту ночь.

— Мы почти ничего не знаем о намерениях заговорщиков, но зато у нас есть имя доверенного человека Ономарха. Думаю, надо посетить его и расспросить хорошенько.

Разумность такого шага убедила Энея, но оставлять меня без присмотра ему все же не хотелось.

— Может, я пойду с тобой, а в лагерь поеду утром? — начал он, но я сразу же отрицательно замотал головой.

— Нет! Ты же сам говорил, что мы ничего не знаем о планах заговорщиков! Что, если они уже в пути и нападут на наших ребят в долине? Медлить нельзя, а в таком деле я могу положиться только на тебя!

Последняя фраза довершила дело, и возразить Энею уже было нечего. Он уехал обратно в лагерь, а мы с Экзармом, дождавшись темноты, двинулись на дело. Почти всю полусотню бойцов оставили в поместье охранять Барсину, а с собой взяли только пятерых самых толковых. Гуруш уже разведал, где живет Тевтам, и вызвался нас провести.

Когда уже выходили из ворот, из темноты вдруг выплыла Арета и заявила, что пойдет с нами. Посмотрев тогда на девчонку, я не смог сдержать улыбки. Из-под подола короткой туники торчат тощие ноги, губы упрямо сжаты, а из-за пояса высовывается рукоять большого кухонного ножа.

— Брысь! — шикнул на нее Экзарм, но этим Арету было не взять. Она отскочила в сторону и зло прошипела в мою сторону:

— Не возьмешь — я сейчас пойду и все госпоже расскажу, пусть спросит, куда это ее сынок собрался на ночь глядя!

Я знал, что она блефует. Никуда бы она не пошла! Во-первых, потому что закладывать не в ее правилах, во-вторых, Барсину она боится как огня, а уж разбудить госпожу посреди ночи — тут и говорить не приходится. Знал, но сделал вид, что поверил. Мне вдруг стало жалко девчонку. Она ведь занималась вместе с ребятами, ничуть не отставала, но потом, когда дело уже пошло всерьез, я решил, что не бабское это дело — война, и приказал Арету в отряд не брать. Она, конечно, обиделась, дулась сколько могла, но вот — не выдержала! Я ее понимаю: ей скучно и тоскливо. Она же почти четыре года, как пацанка, вместе со всеми, а теперь все ее ребята в отряде, а она… Что ей делать в поместье? Тесто месить, коров доить? Так она поди и не умеет. Стрелять из лука умеет, мечом, копьем владеет, а доить — вряд ли!

Посмотрев на недовольную мину Экзарма, я все же махнул рукой.

— Ладно, пусть идет! — И уже в сторону Ареты:

— Чтобы ни звука, и без команды ни шагу!

Гуруш наконец-то сориентировался, и мы двинулись дальше. Все дома обращены наружу либо глухой стеной какого-либо строения, либо высоким забором. Все одинаковые, как близнецы-братья, так что заплутать тут — дело нехитрое даже днем, а уж ночью и подавно. Я вообще удивляюсь, как еще Гуруш умудряется различать их в полной темноте.

Идем, по ощущениям, еще минут десять-пятнадцать и останавливаемся у высоких закрытых ворот.

Подхожу к Гурушу, и тот шепчет мне на ухо:

— Это здесь!

Сразу после разговора с мясником я поручил ему найти дом Тевтама, под любым предлогом зайти во двор и запомнить расположение помещений. Поэтому сейчас Гуруш показывает руками мне и Экзарму:

— По левой стороне перистиля (внутреннего двора) — хозяйственные помещения, а по правой — комнаты для рабов. У ворот — для простых рабов, а ближе к хозяйскому дому — для доверенных слуг.

Выслушав Гуруша, Экзарм переводит на меня взгляд: мол, начинаем или как? На всякий случай повторяю ему то, что уже говорил.

— Три человека — сразу в дом! Главная цель — Тевтам, живой и невредимый. Семью запереть в одной из комнат. Еще трое блокируют рабов. При оказании сопротивления — не церемониться! Мне нужно, чтобы все прошло тихо, без привлечения лишнего внимания!

Экзарм молча кивнул и указал на двоих парней:

— Вы со мной!

Троим оставшимся ткнул в возвышавшуюся над забором крышу барака:

— Там может быть пять-шесть рабов! Всех уложить мордой в пол! Если кто попытается бежать или кричать — кончать на месте!

После этого еще один взгляд на меня, и я подтверждаю:

— Давай!

Трое ребят тут же встали спиной к забору и, подставив руки, закинули наверх своих товарищей. Те, свесившись вниз, подтянули к себе оставшихся. Пара мгновений — и все шестеро уже внутри дома.

Арета рванулась было следом, но я резко хватаю ее за руку:

— Куда⁈ Ты со мной останешься.

Получаю в ответ гневную молнию ее глаз и, усмехнувшись, гашу протест одной фразой:

— Меня кто будет охранять⁈ Держись рядом и следи за всем!

— Говорю лишь для того, чтобы она не лезла в самую гущу, но Арета воспринимает мои слова серьезно. Застыв впереди меня, она вытащила из-за пояса нож и заозиралась по сторонам.

За высокими воротами дома по-прежнему стоит тишина, и это значит, что пока все идет по плану. Еще минут пять ожидания — и одна из створок начала открываться. На четверти пути она остановилась, и в щели показалась взлохмаченная голова одного из стрелков.

Узнаю в нем Диомеда, сына нашего арендатора. Парню сейчас восемнадцать, и со мной он уже почти четыре года.

Оглядевшись по сторонам, парень едва слышно произносит:

— Закончили! Экзарм сказал позвать тебя, Геракл!

Он отступил чуть в сторону, давая мне войти.

Арета гордо прошествовала первой, специально оттолкнув плечом Диомеда, — мол, не торчи на проходе. Я не мешаю ей самоутверждаться и, пройдя в приоткрытые ворота, быстро иду через двор к хозяйской части дома.

У самого крыльца оглядываюсь назад и обращаюсь к Диомеду и Арете:

— Дальше я сам, а вы останьтесь здесь и последите за двором!

Толкнув дверь, вхожу в приемную залу. Здесь уже не так темно, как на улице. В тяжелом бронзовом подсвечнике горят четыре свечи, хорошо освещая центр помещения. Там два моих бойца держат стоящего на коленях мужчину в длинной ночной рубахе и с большим кровоподтеком под левым глазом.

Экзарм стоит рядом, и, подойдя, я недвусмысленно киваю на пленника:

— Он?

Экзарм подтверждающе кивает:

— Да, это Тевтам, хозяин дома.

Подумав, он добавил еще:

— Его жену и еще двух баб, что были в доме, связали и заперли в спальне. Больше никого нет!

Тут он кивнул в сторону пленника и саркастически хмыкнул:

— Этот пытался брыкаться, пришлось угомонить!

На его довольный вид я не реагирую, а оборачиваюсь назад:

— Как прошло во дворе?

— Рабов согнали в сарай. Никто не дернулся. Там парни Диомеда за ними смотрят!

«Ладно, — окончательно успокоившись, проговариваю про себя, — вроде бы все прошло гладко!»

Подхожу к хозяину дома, и тот вскидывает на меня разбитое лицо:

— Я тебя знаю, ты ублюдок этой суки Барсины!

Удар рукояткой меча в голову тут же валит его на плиты пола. Я поднимаю укоризненный взгляд на Экзарма — мол, ничего не делать без команды, — и тот извиняюще разводит руками: прости, не сдержался!

Жду, пока пленник очухается. Рука у массагета тяжелая, и парням приходится самим поднимать и вновь ставить на колени не в меру болтливого хозяина дома.

Еще несколько секунд он в прострации, а потом вскидывает на меня окровавленное лицо и зло щерится:

— Тебе придется ответить за этот разбой! Совет спросит с тебя и с родственничка твоего Шираза!

Смотрю ему прямо в глаза и произношу уверенно и спокойно:

— Тебе не обо мне надо сейчас думать, а о себе и своей семье. Ответишь на мои вопросы — будешь жить, а нет…!

Не продолжаю, поскольку и так понятно, а Тевтам, опустив голову, бормочет:

— Чего ты хочешь знать?

«Ну вот, уже лучше!» — удовлетворенно хмыкаю про себя, а вслух задаю вопрос:

— Когда Ономарх хочет начать мятеж?

— Какой мятеж⁈

Тевтам пытается разыграть непонимание, но ему это плохо удается. Я вижу, что он врет, и говорю медленно, впечатывая каждое слово:

— Ответ неверный! Еще раз соврешь, и он, — киваю на Экзарма, — отрежет тебе палец.

Повторяю вопрос, и хозяин дома срывается в истерику:

— Я ничего не знаю, ни о каком мятеже! Я не понима…

Не давая ему закончить, Экзарм прижимает его ладонь к полу и одним ударом отсекает мизинец.

Тевтам закатывает глаза от боли, но дикий крик остается где-то внутри его утробы, потому что один из бойцов уже заткнул ему рот его же разорванной рубахой.

Отрубленный палец лежит на полу, из обрубка ручьём хлещет кровь, и её приторная вонь режет мне ноздри. Оживший кадр из фильма ужасов заставляет меня внутренне содрогнуться и почувствовать, как в животе булькнул рвотный спазм. С большим трудом, но всё же справляюсь и не даю ему вырваться наружу. Грозя хозяину дома, я никак не ожидал, что Экзарм воспримет меня буквально и, не задумываясь, приведёт угрозу в исполнение.

Сглотнув рванувшийся вверх комок, я старательно выравниваю дыхание и, стиснув кулаки, пытаюсь не опозориться и совладать с собой. В этом времени юноша, блюющий при виде крови, вызывает не сострадание, а презрение. Для меня это непозволительно. Будущий царь должен быть жесток до безжалостности, но справедлив! Таков идеал автократора этого времени, и мне надо соответствовать, если я хочу здесь выжить.

Желудок вроде бы удалось унять, но меня ещё потряхивает, а Экзарм хватает Тевтама за чёрные кудрявые волосы и поднимает ко мне искажённое болью лицо.

Мне уже почти удалось справиться с нервным шоком и тошнотой, и холодный рассудок вновь вышел на первое место.

— Он, — киваю на массагета, — будет резать тебя по частям, и ты всё равно скажешь мне правду! Только будет уже поздно: ты будешь не человеком, а безруким и безногим куском мяса. Зачем доводить до этого?

Даю ему прочувствовать весь ждущий его ужас и повторяю вопрос:

— Когда Ономарх хочет начать мятеж?

Побелевшее лицо Тевтама искажается судорогой. Капли пота, перемешиваясь с кровью, текут по его щекам, словно кровавые слёзы. Обрубок пальца лежит прямо перед ним в растекающейся луже крови, как подтверждение того, что всё будет именно так, как я обещал.

Несколько секунд молчания — и психика пленника не выдерживает:

— Хорошо! Я скажу! Я скажу вам всё!

Он ломается в одно мгновение, и мне уже почти не надо задавать вопросы:

— Завтра! Завтра ночью убийцы придут к тебе и к Ширазу! Это послужит сигналом, и тогда начнется резня всех персов в городе.

«Примерно так я и думал!» — делаю про себя пометку, а хозяин дома продолжает истерично выкладывать всё, что знает.

Мне лишь остается направлять его в нужное русло.

— Кто, кроме клана Тарсидов, участвует в мятеже?

— Не знаю… — начинает было тянуть Тевтам, но демонстративное движение руки Экзарма мгновенно освежает ему память, и он испуганно дёргается в сторону.

— Подожди, подожди! — отчаянно зыркнув белками глаз, Тевтам начинает нести всё, что приходит на ум. — Я как-то раз слышал разговор Ономарха с членами Совета, Диомедом и Леосфеном, мол, стратег Никанор обещает поддержку наемников, если Шираз с братьями к утру будут мертвы.

Хозяин дома ещё что-то рассказывает, а я уже мысленно намечаю план действий: дать им начать и встретить убийц у нас в поместье и в доме Шираза. Лишь только после этого спустить курок маховика репрессий. Ономарх и Никанор будут ждать известий от посланных убийц, а придём к ним мы! Сюрприз! Тогда им точно не отвертеться!

Эти мысли отвлекли меня, а испуганное блеяние пленника убаюкало бдительность не только Экзарма, но и держащих его бойцов. Поэтому мы все упустили момент, когда Тевтам рванулся вперёд.

Вырвавшись из рук охраны, он сбил меня с ног и одним прыжком подскочил к окну, ведущему во двор. Оно закрыто ставней, и Экзарм, кинувшийся было в погоню, остановился с мрачной усмешкой.

— Вот это ты зря затеял! — Массагет сделал уверенный шаг к Тевтаму, но тот, как был со связанными за спиной руками и кляпом во рту, так и кинулся на закрытую ставню. Та неожиданно распахнулась наружу, и наш пленник с шумом вывалился во внутренний дворик.

Экзарм на миг застывает поражённый, а у меня от злости вылетает ругательство:

— Твою ж мать!

Я знаю, что ворота открыты, все мои парни в бараке охраняют рабов. Значит, дорога к бегству свободна. Сейчас Тевтам выплюнет кляп и начнёт орать. В ночной тишине его крик обязательно услышат соседи, а значит, узнает и Ономарх. Тогда на внезапность рассчитывать не придётся.

Экзарм уже подбежал к окну, а снаружи вместо ожидаемых воплей Тевтама о помощи слышится лишь шуршание кустов и шум какой-то непонятной возни.

Не раздумывая, массагет ныряет в рамку окна, а застывшие на миг бойцы бросаются к двери. Еле сдерживая злое раздражение, иду вслед за ними, но не успеваю сделать и пары шагов, как все появляются снова, но уже с Аретой. Девчонка вся грязная и растрёпанная, а в правой руке у неё зажат окровавленный нож.

Кивнув на неё, Экзарм довольно скалится:

— Девка-то не промах! Зарезала бегунка нашего, как свинью!

— Теперь я вспоминаю, что оставил её с Диомедом на крыльце, и понимаю, что за возня была под окном.

Мой взгляд нацеливается на девчонку, а та сразу начинает оправдываться:

— А я что⁈ Свалился на меня как демон, а я одна! Диомед, как назло, своих пошёл проверить.

Глядя на её раскрасневшееся, украшенное огромным синяком лицо, я не могу сдержать ироничной улыбки.

«То же мне Немезида с фингалом!»