Бастард Александра 2

Глава 16

Сатрапия Сузиана, город Сузы, 5 августа 316 года до н. э.

Подняв голову, прислушиваюсь к шагам за дверью. Судя по тому, что шаги не женские и охрана молча пропустила идущего, — это Эней. Он почти единственный, кто может входить ко мне без уведомления. Остальных останавливают охрана и мой бессменный и, кажется, никогда не спящий адъютант Арета. Она с особым удовольствием тормозит любого в приемной и, заставив ждать, идет спрашивать у меня — приму ли я посетителя или нет. Исключение, с моего, конечно, позволения, она делает только для Барсины и своего высшего авторитета и защитника — Энея. Все это полностью соответствует введенным мною же правилам безопасности, так что претензий к Арете никто не предъявляет.

Я расположился в бывшем царском дворце, построенном еще Артаксерксом II. В сравнении с самим городом Сузы, которому уже тысячи лет, сам дворец можно считать новоделом. Ему меньше ста! Говорят, что царь Артаксеркс построил его на месте сгоревшего и даже расширил его. Несмотря на это, дворец кажется мне очень неудобным, а по меркам двадцать первого века, так почти непригодным для жизни.

В моем былом представлении царский дворец — это нечто огромное и величественное. Высоченные потолки, огромные залы, а тут… Под эти критерии более-менее могут подойти только два тронных зала, что находятся в противоположных концах дворца. Здесь действительно есть величественная монументальность, которая достигается за счет того, что в обоих залах имеется лишь одна полноценная стена, а с трех других их границу несут на себе два ряда массивных четырехугольных колонн.

Все же другие помещения — это множество маленьких комнатушек, соединенных между собой длинными темными коридорами. Часть из них, так называемые зимние комнаты, вообще без окон. Это еще больше ухудшает впечатление, но что меня особенно бесит, так это практически полное отсутствие дверей. Максимум на что можно рассчитывать — занавесь в проеме из плотной дорогой ткани, и это я уже должен считать царской привилегией.

В той комнате, что я выбрал своим рабочим кабинетом, — большой арочный проем с видом на сад и такой же вместо входной двери. За ней, так называемая приемная, где сидит мой цербер Арета и два гоплита охраны стерегут вход.

Останавливаю взгляд на входной арке, и шаги в коридоре, не разочаровывая ожиданий, трансформируются в Энея. Не задерживаясь на пороге, он проходит прямо к столу, держа в руках два кожаных тубуса.

Что это — понятно и так, поэтому спрашиваю без лишних предисловий.

— Откуда?

— Этот! — Грек положил на стол первый футляр. — От Феспия из Вавилона. А другой…

Он пристроил второй тубус рядом с первым.

— От Луфуса.

— От кого? — Я не сразу сообразил, и Эней напомнил.

— Ну, помнишь, ты дал Гекатею в помощь ученого грека!

Теперь я припоминаю, что, отправляя своих десятников присматривать за сатрапами, я постарался выбрать для этой цели тех парней, что хотя бы умели читать и писать. Таких грамотных нашлось только девять, а десятому, Гекатею, пришлось дать в помощь грека Луфуса из канцелярии Эвмена.

И вот теперь первое известие пришло именно от него.

«И что тут странного! — мысленно реагирую на свое невольное удивление. — Парни писать не горазды, а греку не привыкать. Ему, как говорится, сам бог велел!»

Несмотря на любопытство, первым беру послание Феспия. Решительно срезаю печать, открываю тубус и вынимаю скрученный трубочкой папирус. Быстро пробежав глазами, узнаю, что аристократическая верхушка Вавилона открыла моему полководцу ворота и признала меня царем и законным наследником.

Кроме взятия города и установления в нем моей власти, перед Феспием стояла еще одна стратегическая задача — выкачать из вавилонских толстосумов тысячу талантов серебром на предстоящую военную кампанию. С этим у грека возникло проблем больше, чем с взятием города.

«Клятвенно клянутся, что за период межвластия город обнищал и денег ни у кого нет, мол, последнее Селевк забрал, — извещал меня Феспий почти каллиграфическим почерком. — Посадил пятерых под замок в надежде, может, одумаются, но куда там! Готовы под топор палача идти, сквалыги, лишь бы не раскошеливаться!»

В конце письма он все же порадовал меня тем, что с грехом пополам все-таки выбил из городской старшины обязательство на триста талантов серебром до конца года.

«Ну что ж, — почти удовлетворенно заключаю я, — с паршивой овцы хоть шерсти клок!»

Отложив послание Феспия, открываю письмо из далекой Гандары. Тут почерк такой же идеальный, словно Луфус с Феспием один класс заканчивали.

С первой же строки, пользуясь неграмотностью своего шефа, Луфус не преминул на него наябедничать, мол, с бойцами своими строг излишне, а главным делом, что поручено ему, не занимается вовсе.

Главным, то бишь слежкой за сатрапом Эвдамом. Ведь я отправил своих людей в провинции, дабы они доносили мне о всех событиях, что там происходят.

Как я понял из доноса грека, Гекатей, наоборот, двор сатрапа обходит стороной, а все силы прикладывает только на поддержание боевой подготовки своего десятка.

Прочитав это Энею вслух, я даже беззлобно выругался.

— Вот ведь засранец! Ему что в Пергаме, что в Гандаре — только ристалище одно и видит!

Поскольку всю десятку рекомендовали илархи, утверждал экзарх, а окончательное слово было за Энеем, я поднимаю на него вопросительный взгляд, мол, что скажешь, твой протеже?

Эней невозмутимо пожимает плечами.

— Рано еще судить, кто там чего стоит!

Мысленно согласившись с греком, продолжаю читать и нахожу очень занятную новость. Луфус сообщает мне, что, поскольку у Гекатея ему заниматься нечем, то он устроился в канцелярию к сатрапу Эвдаму. Там он подсмотрел тайную переписку Эвдама с царем Таксилом, в которой этот самый царь подговаривал Эвдама избавиться от престарелого царя Пенджаба Пора. Мол, когда тот приедет этой осенью с данью и дарами, убить старика, а его земли поделить между собой.

Отставив послание, напрягаю память и вспоминаю, что да, убийство сие имело место, вот только кончилось оно не так, как хотели злоумышленники. Пенджаб и все царство Пора досталось не им, а совсем другому. Вынырнувший, как черт из табакерки, Чандрагупта воспользовался отсутствием сильных конкурентов и захватил не только Пенджаб, но и Таксилу, а потом и все восточные сатрапии Великого царства.

«Нехорошо это! — мысленно прикидываю, как лучше поступить. — Сил воевать на два фронта у меня нет, но и разбрасываться территориями тоже не хотелось бы!»

Понятно, реально вмешаться в дела восточных сатрапий я сейчас не могу, но зато могу попытаться помешать им наделать глупостей. Кликнув Арету, велю ей позвать своего нового секретаря Калана.

Арета хоть и грамотна, но пишет коряво, а при нынешнем «совершенстве» письменных приборов почерк приобретает крайне важный аспект, иначе любой текст становится больше похож на рецепт врача, где разобрать написанное может только сам написавший!

Калан появился мгновенно, и я быстро надиктовываю ему два письма. Одно — сатрапу Эвдаму, в котором прямо указываю ему всеми силами сохранять баланс между царствами Таксила и Пора и ни в коем случае не давать одному из них подмять другого.

Второе письмо адресую Гекатею, где приказываю тому выполнять порученную миссию с большим усердием и особо проследить, чтобы осенью с царем Пором не случилось ничего худого.

Мои переживания и активность по поводу какого-то неизвестного царя удивляют Энея, но он традиционно хранит полнейшую невозмутимость. На его лице в этот момент можно прочесть только одну философскую мысль: если бы я всерьёз пытался понять всё, что делает этот странный юноша, то я бы давно свихнулся.

Стоя на самом краю котлована, смотрю, как внизу строители суетятся у запорной дамбы. Заканчиваются последние приготовления перед пуском, и мое присутствие нервирует архитектона Абиссара. Он не переставая орёт на своих подопечных, заставляя их поторапливаться.

Я приехал взглянуть на открытие канала, который должен запустить первое водяное колесо с приводом на мельницу и лесопилку. Этот канал начали рыть буквально через неделю после моего приезда в Сузы. Место выбрали на реке Дез у большого порога, где имелся приемлемый перепад высот. Замысел был прост: всю реку перекрыть крайне трудно, а вот неширокий канал — запросто. Перепад высот даст необходимую скорость потока, а дамба ещё добавит ему мощности.

Сейчас всё уже готово: канал, дамба и закреплённое на оси водяное колесо чуть ниже дамбы. От него тянется деревянный вал с жёстко закреплённым на нём шкивом. С этого большого двухдорожечного шкива идут два ременных привода на повышающие обороты маленькие шкивы, а от них уже жёсткий привод на мельничный жернов и циркулярку. Одновременно два привода в полной нагрузке механизм не потянет, но всегда можно выбрать то, что больше требуется в конкретный момент.

Вся эта механика затянула бы строительство куда дольше, чем рытьё канала, если бы всё делалось местными силами. К счастью, изобретать велосипед не пришлось, потому что, покидая Пергам, кроме двух с половиной тысяч воинов, я забрал из нашего поместья ещё и полтора десятка самых разных мастеров. В первую очередь кузнеца Евдора с тремя сыновьями-подмастерьями, трёх плотников во главе со стариком Кассандром и мастера композитных луков Несторида.

Естественно, ехать никто никуда не хотел, и тут пришлось импровизировать. Евдору я посулил позаботиться о судьбе его младших сыновей, с Кассандром, наоборот, — раскошелиться на приданое дочери. С Несторидом было сложнее всего, но, как говорится, против лома нет приёма. Когда ни деньги, ни уговоры не сработали, пришлось прибегнуть к банальной угрозе: либо он едет со мной и продолжает с большой выгодой заниматься любимым делом, либо пускается в бега с непредсказуемым исходом, потому что в Пергаме ему жизни уже не будет. Поскольку я после некоторых известных событий приобрёл славу человека, с которым лучше не связываться, Несторид повздыхал-повздыхал и согласился на переезд.

Все долгие месяцы похода эти мастера следовали за моим войском в обозе, и это не какая-то моя прихоть, а необходимость. Техника во все времена, какая бы она ни была, требует обслуживания. Машинам и самолётам нужны механики, а лукам, лошадям и мечам — плотники, кузнецы и кожевники. Все изделия со временем имеют свойство ломаться, стираться и ржаветь! Всему время от времени требуется ремонт, не говоря уже про сражения, когда во множестве ломаются стрелы и мечи, рвётся сбруя и пробиваются панцири.

В общем, мои мастера, уже знакомые с инновациями, наладили в Сузах токарный станок и циркулярку с велосипедным приводом, что позволило в кратчайшие сроки провести все плотницкие работы. К тому же сам принцип был для них не нов, и в создании привода от водяного колеса к мельнице и циркулярке проблем не возникло.

Сейчас, глядя на рабочих и главу всего строительства архитектона Абиссара, я думаю о том, что пока всё идёт неплохо.

«В три месяца построили целое гидротехническое сооружение, — иронично усмехаюсь про себя, — и это только начало! То ли ещё будет!»

Слышу, что крики Абиссара затихли, и это значит, что всё готово к пуску. Ещё пара минут, и вот он уже сам выбрался на поверхность. В заляпанном грязью хитоне, с нервно взъерошенной шевелюрой, он глянул на меня горящими глазами.

— Что скажешь, мой царь? Начинаем⁈

— Давай! — Взмахом руки даю отмашку.

Тут же на том конце канала, где он ответвляется от реки, заскрипели блоки, натянулись канаты, и рабочие начали вытаскивать камни из запорной плотины.

Едва в ней образовалась брешь, как вода рванулась в канал. Бурный поток пронёсся по руслу, одним махом преодолел повышающую уровень преграду и уже более спокойно покатился дальше на выход в реку.

Следя за потоком, я на миг отвлекся, и довольный вскрик Абиссара вернул меня к тому, ради чего всё это было затеяно.

— Крутится, мой царь! Крутится!

Радостное возбуждение захлёстывает моего не в меру эмоционального строителя, что я даже начинаю опасаться, как бы его не хватил удар. Но это всё «лирика», а суровая победная правда в том, что водяное колесо действительно завертелось, приводя в действие вал, насаженный на него шкив и, далее, ременные приводы на шкивы мельницы и лесопилки.

Едва успокоившись, Абиссар уже тянет меня посмотреть на всё вблизи и проверить первый помол. Мне самому интересно взглянуть и на первый помол, и на первое распиленное бревно, так что я охотно соглашаюсь.

— Отчего нет!

Не затягивая, я двинулся по узкой тропинке в сторону лесопилки. Там два цеха: один — собственно лесопилка, а второй — бумажное производство. Последнее интересует меня в первую очередь.

Захожу в каменный амбар с невысокой плоской крышей. Здесь темновато, особенно после яркого дневного света. Привыкнув, различаю два чана, в которых несколько рабочих размельчают замоченные опилки.

Буквально тут же из соседнего помещения выскакивает полуголый тощий мужичонка в одной набедренной повязке и сразу бухается на колени.

Абиссар из-за спины даёт пояснение.

— Это Тарик — старший в бумажном цеху.

Увидев, как начальник уткнулся лбом в пол, рабочие тоже побросали все дела и встали на колени.

У меня на все эти царские церемонии нет времени, и я бросаю несколько раздражённо:

— Все, поднимайтесь и продолжайте работать! А ты, Тарик, давай показывай, как у тебя тут всё устроено.

Тот встал, одним движением отряхнул колени и, всё ещё настороженно косясь на меня, повёл нас по цеху.

— Всё сделали согласно трактату, что дал нам господин Абиссар, — сказав, Тарик не преминул поклониться в сторону начальника, а затем ткнул в стоящие у стены чаны. — Здесь измельчаем опилки, что берем с соседней лесопилки. Дальше…

Он повёл нас во двор, где на двух кострах булькал чан с мутновато-белой жижей.

— Тут варим опилки до однородной массы, — он опять подобострастно скосился на Абиссара. — Как указывал уважаемый господин архитектон, варим день и ночь без остановки.

Потом мы перешли к формовочной сетке, сушилке и прессу, где Тарик показал мне довольно грубый желтоватый лист, больше похожий на некачественный пористый картон.

Осмотрев его, я подумал:

«Лиха беда начало! Зато папирус возить из-за тридевяти земель не надо!»

Пока я разглядываю лист первой в истории человечества бумаги, Абиссар не сводит с меня вопросительно-заинтересованного взгляда. Мол, ну как, что скажешь?

Решаю не расстраивать своего мастера и, похлопав его по плечу, изображаю довольное выражение лица.

— Молодец, хорошо получилось!

Абиссар расплывается в счастливой улыбке, а вслед за ним — и все его мастера и рабочие.

«Ну и хорошо! — думаю я, глядя на них. — Бумага, конечно, гавно, но разве в этом дело!»

Глядя на них в этот момент, я думаю о том, что такой человек, как Абиссар, для меня бесценен. Я ему всё расписал лишь в общих чертах и в набросках, а он, молодчага, претворил все мои «фантазии» в жизнь. То, что качество неважное, — не беда; потыкаются-потыкаются и сами придут к пониманию, как и что надо делать.

Перед тем как уйти, подзываю Тарика и, показав на кипящий чан, даю совет:

— Ты в эту массу мела добавь или извести, чтобы бумагу отбелить.

Тот слушает меня, замерев как истукан, но в конце всё же бросает вопросительный взгляд на Абиссара, мол, делать или нет?

Абиссар же, не замечая, что я уже повернулся к нему, пучит на него зверские глаза со смыслом — ты что, идиот, тебе царь говорит!

Усмехнувшись, киваю ему — пошли дальше, — и разворачиваюсь на выход.

Следующей после лесопилки я собираюсь осмотреть мельницу и сразу из ворот сворачиваю к ней. Абиссар довольно семенит за мной, не переставая о чём-то рассказывать. Охрана с Энеем и Аретой отстала на пару шагов.

Подхожу к дверному проёму неказистого строения с круглой крышей, и тут неугомонный строитель с криком: «Мой царь, я тебе сейчас покажу, как мы тут всё устроили!» — успевает проскользнуть в тёмную арку первым.

Почти сразу же раздаётся сдавленный крик, и я даже не успеваю понять, что произошло. По инерции двигаюсь в темноту, но тут жёсткая рука Энея стопором впивается в моё плечо. Буквально в этот же миг вперёд проскакивает юркая фигура Ареты, а за ней и припоздавшие охранники.

Обернувшись, взглядом благодарю грека, но убираю руку с плеча. Затем вытаскиваю из ножен меч и твёрдо шагаю в темноту проёма. После яркого солнца ни черта не вижу и ориентируюсь только на слух.

Пара секунд — и я уже различаю контуры помещения. Из множества щелей льются ручейки света, позволяющие мне увидеть моих бойцов и лежащего прямо передо мной человека.

Это Абиссар, и по луже крови, растекающейся под ним, можно сразу сказать, что он мёртв. Всё же нагибаюсь и осматриваю рану. Удар сзади в печень! Прикладываю пальцы к горлу — пульс не прощупывается, что только подтверждает мою уверенность.

В отличие от меня, Эней не обращает внимания на труп и, перешагнув через него, сразу же идёт к телохранителям. Я тоже оставляю тело и следую за ним. Теперь мы все вчетвером смотрим на дырку в земле, ведущую под стену. Большой валун рядом подсказывает, чем именно был замаскирован выход из подземелья. По габаритам это даже тоннелем назвать трудно, скорее звериная нора, сантиметров пятьдесят в диаметре, но очевидно, что киллер пришёл и ушёл именно этим путём.

«Щуплый гадёныш!» — бурчу про себя, понимая, что взрослому мужчине в такую нору не пролезть.

Поднимаю голову и, оглядевшись, задаю вопрос:

— А где Арета?

Один из парней кивает на дырку в земле.

— Там! — Он смущённо почесал затылок, и только тут до меня доходит, что в погоне за убийцей девчонка нырнула в подземный ход.

— Да чтоб тебя! — взрываюсь ругательством и ору на телохранителей. — А вы чего стоите! Живо наружу, искать выход из этой норы!

Заканчиваю уже на ходу, но Эней всё равно опережает меня. Выскакиваю на солнце следом за мной оба телохранителя. Яркий свет режет глаза, и, прищурясь, лихорадочно кручу головой, пытаясь понять, куда может вывести подземный ход.

Берег реки усыпан крупными валунами, но чуть в сторону, до самого горизонта, — голая равнина, и лишь вдали видны крыши деревенских домов. Веду взглядом дальше и упираюсь в небольшие заросли кустарника в шагах тридцати.

«Если бы я хотел спрятать вход в нору, — анализирую увиденное, — то начал бы копать прямо от этих кустов!»

Стремительно бегу к кустарнику и, не жалея себя, пробиваюсь сквозь колючие ветви. Я почти уверен, что на верном пути; сомнения лишь в том, что увижу: пустую нору, труп Ареты или…

Отбрасываю шипастую ветвь и за горкой свеженасыпанной земли вижу показавшуюся из норы рыжую голову. За ней из земли выныривают руки, плечи, спина…

— Ах ты, дрянь, не уйдёшь! — рыча, прыгаю вперёд, пытаясь навалиться всей массой на киллера и не дать ему подняться.

Прыжок заканчивается ничем, а киллер выскальзывает у меня из-под рук так, словно у него вообще нет ног. Не сразу понимаю, в чём дело, а тут ещё из норы выныривает перепачканная землёй голова Ареты.

— Ты⁈ — Девчонка ошарашенно сплёвывает грязь, но, не слушая её, я уже вскакиваю на ноги

Бросаюсь туда, где только что исчез убийца, и, проломившись сквозь кусты, вижу убегающую фигуру коротконогого карлика. Теперь мне понятно, каким образом он выскользнул у меня из рук, и я рычу со злорадством:

— Ну уж карлику-то от меня не убежать!

Срываюсь с места, но пущенный чьей-то твёрдой рукой камень обгоняет меня. Увесистый булыжник тюкает бегущего карлика прямо в рыжее темя, и тот валится как подкошенный.

Теперь торопиться уже нет смысла. Обернувшись, вижу довольное лицо Энея и поздравляю его с удачным броском:

— Неплохо, дружище! Надеюсь, ты его не убил!

Неспешно подходим уже вдвоём, когда киллер начинает приходить в себя. Он пытается встать на колени, но Эней пресекает эту попытку в зародыше. Его правая нога впечатывается в спину карлика, возвращая того в лежачее положение. Следующий удар ноги приходится на руку с ножом, и придавленная тяжёлой сандалией, она безвольно выпускает оружие.

Тут уже подбегают телохранители и в сердцах начинают пинать неподвижное тело, пока я не останавливаю избиение.

— А ну, хватит! — ору на не в меру разошедшихся охранников. — Раньше надо было усердие проявлять!

Те сконфуженно тупят взоры, а Эней вяжет лежащего пленника.

Решаю не давать волю эмоциям и успокаиваю себя несколькими глубокими вздохами. Тут мой взгляд цепляется за подошедшую Арету, и я не могу сдержать улыбки.

У неё разбита губа и здоровенный кровоподтёк на всю правую половину лица, не говоря уже про разорванный грязный хитон и забитые землёй волосы. Вид у девушки карикатурно-потешный, но мне совсем не смешно.

— Это он тебя так? — киваю на лежащего карлика, и Арета сконфуженно оправдывается.

— Да, я его за ногу схватила, а он, собака, вырвался и лягнул… — Она бросила злющий взгляд на киллера. — Чуть нос не сломал!

С последними словами Арета хлюпает носом, и я решаю её поддержать: всё-таки безбашенной отваги ей не занимать.

Обернувшись к телохранителям, одеваю на лицо жёсткое выражение.

— Вот, — показываю на Арету, — берите с неё пример! Вот так, беззаветно, следует защищать своего царя!

Порывисто шагаю к слегка ошеломлённой девчонке и вытираю грязь с её лица.

— За твою доблесть и бесстрашие награждаю тебя титулом Отважная! — Ловлю счастливый блеск её глаз и вновь поворачиваюсь к Энею и охранникам. — Отныне и для всех она — Арета Отважная!