Бастард Александра 2

Глава 24

Сатрапия Сузиана, город Сузы, июнь 315 года до н. э.

Шум в приемной отрывает меня от работы, и в который уже раз я задумываюсь о необходимости дверей.

«И не просто двери, а толстые и дубовые!» — раздраженно пробурчав, поднимаю голову и, прислушавшись, различаю ехидный голос Ареты:

— Это куда же это мы поперлись без спросу⁈

Ей отвечает надрывный писк Гуруша:

— Верному слуге государя, Гурушу, не нужно разрешение наглой девчонки, чересчур возомнившей о себе!

По голосу чувствуется, что мой идеальный шпион с трудом пересиливает страх, но не уступает.

«Растет у меня Гуруш-то!» — усмехнувшись, решаю не вмешиваться и послушать, чем все закончится.

Гурушу разрешен вход без доклада, и Арета это знает, но она не была бы Аретой, если бы упустила возможность поиздеваться над своим давним конкурентом.

— А вдруг у тебя за пазухой нож спрятан!

Вслед за этим восклицанием слышу шорох резкого движения и понимаю, что Арета заступила Гурушу путь.

— От таких тихонь можно чего угодно ждать! — в голосе девушки послышалась наигранно-демонстрационная угроза. — Может, мне обыскать тебя⁈

— Меня⁈ — От ужаса такой перспективы писк Гуруша дошел до невыносимо высоких пределов, и вслед за ним раздался его отчаянный вопль. — Не смей ко мне прикасаться, дрянь!

За этим последовал шум возни и басистый смех охранников. Понимаю, что Гуруш пытается отбиться от цепких рук Ареты, а та показательно донимает его, веселя стражу у входа.

Решив, что шпиона пора спасать, поднимаюсь из-за стола и подхожу к арочному проему. Картина выглядит именно так, как я и ожидал. Арета зажала щуплого Гуруша в углу и показательно шарит по его бокам, а тот визжит под довольный гогот охраны.

Это неподобающее веселье мне совсем не нравится, и я пресекаю его на корню.

— Отставить! — рявкаю в голос, заставляя стражников и Арету вытянуться по струнке. — Это что за бардак у вас тут⁈

Прохожусь жестким взглядом по испуганным лицам и останавливаюсь на Арете.

— Еще раз подобное повторится — вернешься на конюшню!

Побледневшее лицо девушки говорит мне, что серьезность моего предупреждения дошла до ее понимания, и тогда я поворачиваюсь к Гурушу.

— Заходи! — киваю ему на вход в кабинет, и тот, окинув недавнее поле боя взглядом победителя, важно прошествовал в арку.

Захожу вслед за ним и раздраженно падаю в кресло.

«Может, действительно отправить ее куда-нибудь, уж больно много стала себе позволять в последнее время. Разбаловал!»

После случая с карликом и получения титула Отважная у моей адъютантши действительно слегка поехала крыша от ощущения собственной важности и гордыни. Арета и раньше не отличалась покладистым характером, а теперь и подавно. Со мной она вела себя безупречно, радуя примерной исполнительностью и буквально предугадывая любое мое желание, а вот с другими… В общем, жалобы на нее поступали регулярно, и я уже начал подумывать, а не совершил ли я ошибку, посадив ее в приемной.

Немного успокоившись и остыв, я вдруг улыбнулся.

«С одной стороны, то, что она всех бесит, не очень хорошо, а с другой — пусть бесит! Этакий громоотвод, который оттягивает на себя весь негатив. Типа, царь-то у нас хороший, добрый и справедливый, а вот та сука, что у него на пороге сидит, вот она-то истинное зло!»

Подумав в таком ключе, я прибавил Арете в плюс еще и то, что как телохранителю ей цены нет. После покушения она сделала правильные выводы и теперь всегда первой идет в незнакомые помещения, пробует всю еду и напитки, что мне предлагают на стороне или приносят в кабинет. На каждого смотрит как на потенциального убийцу, независимо от чинов и званий, а это обижает порой очень важных людей. Для такого, скажу я вам, нужно иметь немалую смелость и именно такой склочный характер, как у Ареты. К тому же взгляд у нее цепкий, как рентген, — лучше нее никто не видит спрятанное под одеждой оружие. Проверяли не раз. С обыском Гуруша она, конечно, переборщила, ведь знала и видела, что у него ничего нет. Тем более что на входе ко мне вообще никого не обыскивают, а просто требуют сдать оружие.

«Ладно, — решаю в конце концов, — пусть все остается как есть. Арета хоть и не подарок, а злопамятная и вредная мегера, но кто сказал, что цепной пес должен быть вежливым и добрым!»

В этот момент голос Гуруша отвлек меня от размышлений.

— Если Великому царю будет интересно, то его верный слуга Гуруш расскажет ему обо всем, что удалось услышать на…

— Давай уж, — разрешающе взмахиваю рукой, — начинай без прелюдий!

Проглотив конец заготовленной фразы, тот сразу перешел к сути.

— На рынке города Сузы сейчас не протолкнуться, и разговоры только о прибывающих войсках и огромной армии царя Геракла.

Я понимаю, что Гуруш говорит о войсках тех сатрапов восточных провинций, что уже месяц как подтягиваются в Сузы. Начало похода намечено на конец этого месяца, и, с учетом огромных расстояний, гонцов ко всем властителям верхних сатрапий я отправил еще прошлой осенью. Приказ для всех был один — к маю будущего года прибыть с набранными войсками в Сузы.

То, что никто не откажется, было очевидно. У сатрапов Востока нет иного выбора: ведь если решат отсидеться, то в будущей борьбе может победить Антигон, а уж он тогда припомнит им всем свое поражение при Габиене.

Нет, проблем с большинством сатрапов не ожидалось, разве что только с двумя — с сатрапом Арахосии Сибиртием и сатрапом Паропамисад Оксиартом. Первый еще до моего прибытия под Габиену был обвинен Эвменом в измене и, испугавшись ареста, сбежал к себе в сатрапию. Второй примерно в это же время также по-тихому свалил из лагеря союзного войска.

Они могли опасаться, что им припомнят старые грехи, и, предвидя такой оборот, я уже в письмах пообещал обоим не вспоминать о прежних проступках, если они приведут в Сузы свои войска. Не то чтобы я ждал от них большой военной помощи, просто мне нужна была консолидация вокруг трона как можно большего количества сатрапов. Пусть лишь видимая, пусть недостаточно надежная, но тем не менее безоговорочная поддержка всех верхних сатрапий. Она придавала мне больший статус, ведь де-юре легитимным царем Великого царства по-прежнему оставался сын Роксаны Александр IV.

Пусть он практически низложен и заперт Кассандром в четырех стенах, но тем не менее его право именоваться царем никто не отменял. Правда, есть одно «но»: его право не абсолютно! Он не старший сын, не единственный, его не указывал в завещании отец. Он всего лишь избран советом полководцев, а раз так, то и я, поддержанный всеми восточными сатрапами, имею такое же право. Пожалуй, даже не так! Я имею куда больше прав, потому что я старший сын, и меня ведет к трону бессмертный дух великого отца.

Именно для поддержания статуса истинного царя мне и нужны бывшие полководцы моего «отца». Ведь в этом статусе заключается та объединяющая идея, что несет на своих мечах и копьях моя армия. Мол, истинный царь поднимает всех достойных людей, все народы Великого царства на войну с узурпаторами и предателями. Ведь истинный царь избран богами, а не людьми, и потому несет стране мир и процветание, а всякие там изменники-диадохи — лишь бесконечную войну и разорение.

Без единодушной поддержки всех сатрапов идея истинного царя может пострадать. Во всяком случае, не будет выглядеть безупречной. Ведь в таком деле важна целостность, а ежели нет единодушия и не все поддерживают царя, то сразу возникают ненужные вопросы: а почему, может, не истинный это царь, может, слабоват и не даст стране долгожданного покоя?

К моему удовлетворению, пришли все, а Сибиртий и Оксиарт примчались еще самыми первыми. Им, как никому другому, требовалось выказать свою преданность. Я их принял, обласкал и, несмотря на желание Эвмена наказать обоих, уверил их, что прошлые грехи остались в прошлом, а сейчас у них есть равные со всеми шансы доказать царю свою верность.

На Оксиарта, надо сказать, у меня были далеко идущие планы, ведь он, как никак, родной папаша Роксаны, матери Александра IV.

«Если мое вмешательство в историю не ускорит гибель бактрийки и ее сына, — сказал я себе тогда, — и они доживут до моей победы над Кассандром, то рычаг давления на безумную стерву и ее сыночка мне ох как пригодится».

Вспоминая о прошлом, я умудряюсь не пропускать того, что рассказывает мне Гуруш, а тот гундит не переставая.

— В хлебных рядах цена на зерно выросла вдвое, а народ, что при деньгах, все равно раскупает.

Он перевел дух и вновь начал:

— Сегодня у храма Мардука какой-то юродивый вещал народу, что зерно скоро кончится и начнется по всей земле Элама великий голод.

Вот это меня уже насторожило. Такие разговоры надо пресекать на корню, или они плохо заканчиваются. Молча останавливаю на Гуруше вопросительный взгляд, и он понимает меня правильно.

— Великий царь подметил верно, человечек этот божий подозрителен очень, — начал он, словно прочитав мои мысли, — потому-то я подождал, когда народ разойдется, да последил. И таки да, едва площадь опустела, к юродивому подошел человек в серой хламиде и сунул тому пару оболов.

Гуруш замолчал, явно ожидая похвалы, но я реагирую на его новость вопросом:

— Кто таков? Ты этого в хламиде знаешь?

— Нет! — Он замотал головой, и я не сдерживаю разочарования:

— Плохо! Надо было узнать, кто это воду мутит в городе!

Перестав мотать головой, Гуруш соглашающе кивнул.

— Великий царь, конечно же, прав, и я тоже так подумал. Поэтому пошел вслед за незнакомцем в серой хламиде.

Возмущенно не даю ему закончить:

— Ты же сказал, что не знаешь его!

— Все верно! Великий царь тут абсолютно прав! — забубнил он, оправдываясь. — Верный слуга государев, Гуруш, не знает этого человека, но зато знает, в чей дом он вошел.

Если бы за столько лет я уже не привык к манере Гуруша, то он сейчас точно получил бы по лбу за свои выкрутасы. Только моя устойчивая привычка не распускать руки понапрасну позволила мне сохранить ироничное спокойствие.

— Ладно, так и чей же это был дом?

— Главы городского совета Мельхомира, — все в той же бесстрастной манере выдал Гуруш, и я уже с философской иронией хмыкаю про себя.

«Ну конечно же, кому еще может быть выгоден рост цен на зерно, как не его крупнейшему производителю!»

Ставлю себе пометку в памяти, что с членами городского совета надо провести разъяснительную беседу и хорошенько вразумить неразумных. Мне голодный бунт в Сузах не нужен! Послушают — так и бог с ними, а нет — тогда придется по всей суровости «революционного закона» спросить. На казнь знати народ поглазеть любит!

Я так спокоен, потому как, предвидя грядущую необходимость снабжения армии, заранее обговорил цену и необходимое количество зерна с главными «латифундистами» Элама и Вавилонии. Тогда, в конце декабря, они еще не предвидели кратного увеличения численности армии, и мы сошлись на высокой, но все-таки приемлемой цене. Сейчас же, видя растущий спрос, многие из них жалеют о том соглашении, но порвать договор с царем не хватает духу, вот и отыгрываются на населении, раздувая ажиотаж.

Мне доподлинно известно, что до конца июня, когда армия покинет Элам, зерна в городе хватит, и на конфликт с городской верхушкой мне идти не хочется, но припугнуть толстосумов все-таки стоит.

Решив, как поступить, перевожу разговор на другую тему:

— Что нового в лагерях наших «друзей»?

Гуруш иронии не понимает в принципе, и потому замер в раздумье — о чем это его спрашивают? Работа мысли в его несоразмерно большой голове явно притормаживает, и, осознав, что ждать бессмысленно, я поясняю:

— Я посылал тебя послушать, о чем говорят в армейских лагерях недавно подошедших сатрапов.

— Аааа! — радостно реагирует тот. — Был, был я там! Вчера грелся у костров мидийцев, и те крыли почем зря Фратаферна. Мол, он лучший кусок парфянам всегда отдает, а им, мидийцам, что похуже.

Замолчав, он подождал, не будут ли вопросы, и, не дождавшись, добавил:

— Правда, у парфян я услышал прямо противоположное. Мол, мидийцы жируют, потому что Фратаферн всегда на их стороне.

Я помню, что при Александре перс Фратаферн руководил Парфией, и после смерти царя, при Вавилонском разделе, Парфию ему оставили, а вот когда начали делить царство во второй раз, посчитали, что жирно будет какому-то персу, и всё отобрали. Когда же я поручил ему навести порядок в Мидии, то и Парфию всучили ему же, до кучи.

Сейчас, слушая своего шпиона, я не могу удержаться от иронии.

«Раз обе стороны ругают, значит, хороший человек, строгий и правильный!»

А заунывный голос Гуруша продолжает вещать:

— Еще был вчера в лагере Эвдама, что сатрап Гандары. Он выкатил своему воинству пять бочек пива по случаю прихода в Сузы, и потому к ночи там полный бардак стоял. Я дошел до шатра самого Эвдама, и никто меня не остановил. С полночи простоял там, у задней стенки, и никто даже ухом не повел.

Гуруш замолк, вскинув на меня взгляд, и я демонстрирую свой интерес.

— Ну и…?

— Пока не захрапел, Эвдам все кому-то жаловался, что еще в прошлый раз ссудил Эвмену сто талантов серебром, и никто так их ему и не вернул. За сто пятьдесят слонов, что он привел к битве при Габиене, тоже никто не заплатил, а вот указывать ему, как поступить с царем Пором, так желающих прям пруд пруди! А Пор ему уже поперек горла стоит.

На это что я могу сказать? В своем праве Эвдам: было такое, и деньги, и слоны. Мысленно признаюсь, что запамятовал, и сразу же решаю, как поступить.

«Надо будет наградить его чем-нибудь, да проценты пообещать на будущее, чтобы не думал, будто я не помню про былые заслуги. Сейчас-то у меня лишних денег нет, а вот после победы, если она, конечно, будет, непременно появятся».

В этот момент в проеме арки вновь появилась Арета. Она не прерывает бубнеж Гуруша, но ее молчаливая фигура говорит, что кто-то ждет меня в приемной. И этот кто-то, скорее всего, Эвмен, потому что Энея она пропустила бы без доклада, а всех остальных просто заставила бы ждать.

Жестом останавливаю Гуруша и вскидываю на нее взгляд:

— Что?

Ответ Ареты лишь подтверждает мою правоту.

— Мой царь, Эвмен ждет твоего разрешения в приемной.

Два тяжелых подсвечника на восемь свечей разгоняют вечерний сумрак, наполняя мой кабинет ярким пляшущим светом. За проемом арки — темная тишина сада, нарушаемая лишь заливистым пением птиц.

В креслах напротив меня сидят все четверо моих ближайших советников и с напряженным ожиданием смотрят на меня. Я давно не собирал общего совета, но новость, которую принес Эвмен, настолько неожиданна, что мне потребовался коллективный разум.

Чтобы вызвать из лагерей Энея, Патрокла и Экзарма, потребовалось время, поэтому собрались только к вечеру. Такая срочность, естественно, всполошила моих помощников, и они на нервах примчались сразу, как только получили приказ.

Сейчас вот сидят напротив и в полном нетерпении ждут, когда же я поведаю им, из-за чего весь сыр-бор.

Держу еще одну секундную паузу, а потом обращаюсь к Эвмену:

— Поведай нашим друзьям ту новость, что сообщил мне сегодня днем.

Говорить сидя греку так непривычно, что он поднялся и отошел чуть в сторону от стола.

— Сегодня от моих друзей при дворе Антигона пришла интересная весть.

Прерывая его, тут же встрял Экзарм:

— Хороши же у тебя друзья, Эвмен, раз служат нашим врагам.

На это грек лишь недовольно поморщился, а я сурово глянул на массагета, мол, заткнись и слушай.

Этого внушения хватило, и Эвмен продолжил уже в тишине.

— Шесть месяцев назад на Кипре прошла встреча трех наших главных противников, на которой хитроумный Птолемей склонил Антигона и Кассандра к заключению нового союза, — тут он бросил в мою сторону выразительный взгляд, — против тебя, мой царь. Более того, он предложил им совместный план действий. Первым делом — выпустить Роксану из плена, а ее сына всенародно объявить единственным полноправным царем Александром IV. Кассандр упирался, но Птолемей убедил его, уверяя, что мать с сыном легко будет держать в узде. К тому же Кассандру пообещали пост регента при малолетнем царе. Антигон поначалу тоже возражал, но недолго и лишь для вида. Он человек неглупый и понимал, что наш первый удар достанется именно ему, и потому особо уговаривать его не пришлось.

В этот момент мне приходит в голову мысль, что примерно в это же самое время Птолемей «забрасывал мне удочку» насчет женитьбы на Барсине.

«Интересно, если бы я согласился, — нахожу про себя это забавным, — кого бы он кинул, меня или тех двоих?»

Вопрос занятный, но уже гипотетический, а то, что Птолемей ушлый, как змей, я и без того знал.

«Верить ему, да и всей этой троице, нельзя ни на грош!» — делаю категоричный вывод, а Эвмен продолжает говорить.

— Все трое наслышаны о том, что происходит здесь, в Сузах, и понимают: выставить войско, равноценное нашему, в одиночку никто из них не сможет. Тем более что слухи об истинном сыне Александра, Геракле, уже достигли Фригии и Геллеспонта. Воины шепчутся у костров и, пока еще открыто не бузят, но по-тихому не одобряют войну против своего царя.

— Еще бы! — вновь не удержался Экзарм, но эту реплику грек пропустил мимо ушей.

— Также мои друзья пишут мне, что ты, Геракл, настолько напугал бесстрашных полководцев своего отца, что они готовы поделиться властью с кем угодно, лишь бы не уступать ее тебе!

Грек замолчал, и тогда вдруг подал голос молчавший до этого Патрокл:

— Новость, конечно, неприятная, но, в конечном итоге, какая нам разница, сколько их там соберется. Как говорится, чем гуще трава, тем легче косить!