Бастард Александра 2

Глава 20

Сатрапия Сузиана, город Сузы, конец августа 316 года до н. э.

Веду взглядом от лагерного вала через все поле к большой группе всадников и слышу поясняющий голос Экзарма:

— Там первая ила из мидийской агемы Телеспора тренируется в стрельбе на скаку. Стрелки неплохие, но луки у них дерьмо, с нашими не сравнить! — Откинувшись в седле, он бросил на меня испытывающий взгляд. — Ты обещал поменять! Помнишь?

Конечно, я помню, но с луками та же беда, что и со всем остальным вооружением. Делается все медленно, хотя заказы размещены не только в Сузах, но и во всех городах Сузианы, Персиды и даже Вавилона. Трудность еще и в том, что нужны не просто луки, а кавалерийские, то есть небольшого размера, но дальнобойные и композитные, что не каждый мастер может сделать и не у всех есть нужный материал. Те изделия, что приходят из мастерских, сразу же идут в войска, но до мидийской гипархии, кажется, еще не дошло.

«Видать, у Экзарма свои любимчики есть, — мысленно иронизирую насчет своего доморощенного магистра эквитум, — раз новое вооружение распределяется так неравномерно!»

Сегодня с самого утра я в военном лагере. Первым делом заехал к пехоте. Там перед шатром Патрокла была намечена встреча с македонскими командирами фаланги. Перед шатром, потому как внутри не поместились бы, поскольку на совет пригласили всех офицеров, начиная с синтагматарха (командир синтагмы) и выше. А это ни много ни мало восемьдесят человек.

С самого начала, несмотря на бодрое приветствие, македонские командиры встретили меня довольно прохладно и, по большей части, хмурыми недовольными лицами. Причина проста и известна! Мое нововведение, перестраивающее стандартный лохос македонской фаланги.

Никто не любит нововведений, особенно ветераны, да еще когда их проводит малопонятный юноша вроде меня. Реакция отторжения последовала незамедлительно и выражалась она в простой формуле — зачем ломать то, что хорошо работает⁈

Что-то подобное я ожидал, ведь покусился, можно сказать, на святое — на глубину строя. Иначе говоря, я приказал укоротить стандартный лохос с шестнадцати фалангитов до десяти, а шесть последних бойцов — облачить в бригантный доспех, вооружить щитами, мечами-ксифосами, коротким копьем и дротиками. Мой посыл был понятен: зачем строить фалангу в шестнадцать шеренг, если единовременно воевать могут только пять передних? Еще пять расходуются как резерв, в качестве замены первой пятерки, а шестеро последних вступают в бой крайне редко и исключительно в случаях прорыва строя или обхода фаланги.

Казалось бы, всем понятно, что в тот момент, когда уже пошел ближний рукопашный бой, длинные сарисы воинам только помеха. Раз понятно, предложил я, давайте поменяем и улучшим работающий механизм! Так ведь нет, будут упираться и рвать на груди рубаху, мол, испокон веку так воевали и ничего менять не хотим!

Про «испокон веку» я бы на их месте говорить постеснялся, пока и на два поколения толком не натянули, хотя соглашусь — воевали успешно.

Надо сказать, что к тому дню, когда я приехал, пик самого бурного обсуждения был уже пройден. Патроклу удалось сломить их баранье сопротивление. Не знаю, может, пригрозил, может, просто уговорил не бузить раньше времени, а посмотреть, как пойдет.

В общем, от полного неприятия македонский командный состав перешел к тихому недовольству и саботажу.

Вспомнив сегодняшнее утро, не могу сдержать улыбку.

Тогда, подойдя к собравшимся командирам фаланги, я обвел взглядом их мрачные лица и сразу понял, что они настроены принять в штыки все, что бы я ни сказал. Поэтому я начал не с убеждений, а просто дал им выпустить пар.

Широко улыбнувшись, я сразу «наступил на больную мозоль»:

— Итак, чем вы недовольны, господа синтагматархи и хилиархи? Говорите смело, я готов выслушать любые претензии!

По рядам собравшихся пошел шепот, и поначалу желающих выступить не нашлось. Это нежелание высовываться было понятно, поскольку все были наслышаны как о прошлых методах воспитания аргираспидов, так и о совсем недавних в рядах конницы.

Пришлось их подначить:

— Смелее! Обещаю, никого не наказывать!

После этого седой ветеран с аж почерневшим от солнца лицом и тремя серебряными браслетами хилиарха (командир хилиархии) все-таки решился.

— Ты царь, и твое слово — закон! С этим никто не спорит, но, коли уж ты спрашиваешь нашего мнения, то я скажу. Уменьшать глубину строя опасно, это всякий знает!

«Всякий знает» — для меня не аргумент, но в дискуссию я все же вступил.

— Имя, звание? — начал жестко я, и ветеран сразу потупился.

— Хилиарх первой хилиархии Второго персидского таксиса, Фенод Черный!

В пехоте деление прошло так же, как и у конницы. Каждый таксис получил именное название по национальности основного контингента и места набора, а более мелкие подразделения — только цифровую нумерацию.

Удовлетворенно кивнув, я взглянул ветерану прямо в глаза.

— Говоришь, что опасно… — словно бы раздумывая, я выдержал паузу и сам задал вопрос. — И чем?

— Дак, известно чем! — хилиарх вскинул взгляд на товарищей, словно ища поддержки. — Бой длинный, люди впереди устают, их надо менять!

«Понятно! Чем длиннее скамейка запасных, тем меньше риски!» — сыронизировал я про себя, а вслух спросил:

— Соглашусь с тобой, Фенод, если ты скажешь мне, сколько продлился твой самый длинный бой в жизни? Только без отдыха и перерывов, чистый бой!

Почесав затылок, ветеран напряг память.

— Ну, так чтобы без перерыва… — потянул он. — С пятую часть от полудня, думаю!

«Если взять в среднем световой день в двенадцать часов, — быстро прикидываю про себя, — то полдня — шесть, а пятая часть — чуть больше часа!»

Посчитав и еще раз убедившись в своей правоте, я вернулся к хилиарху.

— Что ж, вот и скажи мне, Фенод! Разве за это время разовой смены бойцов было бы недостаточно? Первую пятерку сменила вторая, а если уж приперло, то вперёд снова бы вышла первая, но уже отдохнувшая!

Хилиарх насупленно замолчал, а я обвел взглядом собравшихся командиров.

— Кто из вас при Габиене сражался за Антигона?

Признаваться в этом никому не хотелось, но и отмолчаться было нельзя. Несколько мгновений тишины — и вперёд вышел еще довольно молодой воин. Лет тридцати, явно грек, с черными курчавыми волосами и сломанным, очевидно в драке, носом.

— Прости, царь, был грех!

Я молча смотрю на него в упор, и, поняв, тот вдруг спохватывается:

— Синтагматарх второй синтагмы первой хилиархии Первого фригийского таксиса, Аэрон, сын Эвдама.

Ограничиваюсь одобрительным взглядом и сразу же задаю вопрос:

— Как синтагматарх ты стоял замыкающим в ряду, так?

— Так! — кивнул тот, и я продолжаю:

— Когда аргираспиды взломали ваш строй и проникли внутрь фаланги, что ты сделал?

На это грек замялся и тяжело вздохнул, а затем, опуская глаза, ответил:

— Тогда ничего сделать было уже нельзя! Аргираспиды кололи нас как свиней! Все вокруг меня побежали, и я тоже побежал!

— Вот! — тыкаю в него пальцем, а затем перевожу взгляд на хилиарха. — Вот тебе, Черный, и ответ! Как им было биться с аргираспидами? С длинной сарисой в той тесноте не развернёшься! Ломать их пополам, что ли⁈

Я усмехнулся, и все вокруг меня тоже улыбнулись нелепости ситуации — сломать сарису дело непростое.

Фенод Черный замялся с ответом, но на помощь ему пришел товарищ с тремя такими же браслетами на левой руке.

— А ежели враг обойдет с фланга, да в тыл ударит, тоды как? С одним ксифосом против конницы много не навоюешь! — Он с довольной хитринкой уставился на меня, просто излучая всем своим видом: «Ну что, съел? Мы тоже не лыком шиты!»

Такой вариант я, конечно же, прорабатывал. Поэтому, повернувшись к Патроклу, строго спросил:

— Вы действия фаланги в полном составе отрабатывали?

Тот утвердительно кивнул, и тогда я вновь повернулся к командирам.

— Вы, когда в строю стояли, видели, что вас с обоих флангов прикрывают оттянутые назад шеренги тяжелых гоплитов?

Понимая, о чем я, мои оппоненты посмурнели, и я дожал их.

— Любая попытка охвата в первую очередь на них наткнется, и тогда задняя шестерка развернется и гоплитам поможет. В этом случае, опять же, близкий контактный бой начнется, в котором и щит, и дротики с коротким копьем полезнее будут.

Еще я мог бы добавить, что в будущих войнах планирую иметь тотальное превосходство в кавалерии над любым противником, так что фалангитам вряд ли придется иметь дело с конницей на флангах. Мог бы, но не стал! В тот момент я увидел, что доводы мои и без того оценены по достоинству. Желающих поспорить со мной более не находилось, а тишина стояла лишь потому, что сдаваться вот так сразу эти люди не привыкли.

Слишком сильно давить на них я тоже не собирался, а потому, пройдясь жестким взглядом по нахмуренным лицам, просто сменил тему. Разговор о погоде для такого разворота, понятное дело, не подошел бы, но у меня был заготовлен сюрприз.

Улыбнувшись во всю ширь, я примирительно махнул рукой:

— Ладно, не будем сейчас препираться попусту, вскоре само время нас рассудит! Лучше пойдемте, я вам одну штуковину покажу.

Сказав это, я двинулся прямо сквозь плотную толпу, окружавшую меня, а расступающиеся передо мной командиры потянулись следом. Большинство из них оценило мою тактичность и разом повеселело. То, что я не заставил их признать свое поражение и не стал насмехаться, в их глазах дорогого стоило.

Выйдя из толпы, я поманил своего телохранителя, и тот, подбежав, передал мне завернутый в ткань сверток.

Развернув его, я показал всем созданный по моим чертежам арбалет. В это время, как я понял, он не то чтобы совсем неизвестен, но уж точно популярностью не пользуется. Я даже знаю почему! По той же причине, что и композитные кавалерийские луки, — дорог и очень труден в исполнении.

Теперь же, когда после стольких лет использования производство композитных луков шагнуло вперед и в качестве, и в количестве, появилась возможность подумать и об арбалете.

Я никогда с арбалетами дела не имел, но конструкцию представлял себе достаточно ясно. Вопрос оставался только один: каким сделать способ натяжения? У меня было понимание, что для максимально убойной силы использования только рук и спины будет недостаточно. Нужен был механизм, но такой, чтобы цена его производства не стопорила создание самого арбалета. Всякие там гребенки и шестеренки отметались на раз, поскольку это сразу же переводило оружие из разряда массового в категорию исключительного.

Посидев несколько вечеров в раздумьях, я остановился на простом валу с двумя рукоятями противоположной направленности. Крутя эти ручки, стрелок наматывал бы на вал две тросика с крючками, которые тянули тетиву, пока та не цеплялась за запорный блок. После этого оставалось только снять крючки, наложить стрелу и нажать на спусковую скобу. В дополнение к этому на своем чертеже я нарисовал еще упорную петлю в начале ложа для большего удобства стрелка при натягивании механизма.

Евдор и Кассандр уже привычно претворили эскиз в изделие. Я опробовал его и вернул на доработку. Евдор поставил на вал регулируемый запор, дабы стрелок при натягивании мог отвлечься и при этом ему не пришлось бы начинать все сначала. Еще оба крючка соединили деревянной пластиной, дабы цеплять их можно было зараз и одной рукой.

В общем, изделие получилось не такое уж и простое, но доступное для массового производства. Сегодня я решил похвастаться им перед командирами, а заодно и втемяшить им в башку простую мысль: раз их царь может создавать такие сложные штуковины, то голова у него точно не за тем, чтобы только шапку носить.

Дав всем рассмотреть новое оружие, я спросил:

— Ну что, кто-нибудь из вас видел такое?

Из всех откликнулся только один — все тот же Фенод Черный.

— Видал я такой гастрафет! — Он уважительно крякнул. — При осаде Тира финикийцы по нам из таких били. Серьёзная штука, бронзовый панцирь пробивала насквозь!

Покачав седой головой, он вскинул на меня взгляд:

— Твоя-то игрушка, царь, может такое?

На это я лишь весело осклабился:

— А вот мы сейчас и попробуем!

По моему знаку телохранители достали трофейный бронзовый панцирь и, вбив в землю заранее приготовленную крестовину, повесили его. Я отмерил ровно пятьдесят шагов и задорно глянул на замерших в любопытном ожидании воинов:

— Ставлю сорок драхм, что пробью панцирь! Даю десять к одному тому смельчаку, кто готов поставить тетрадрахму и поспорить с царём!

Я точно знал, что с пятидесяти шагов мое изделие пробивало бронзовую пластину и потолще, но специально заводил народ для поднятия ажиотажа. Пока македоняне мялись, к моему удивлению, встрял Патрокл:

— Чё-то мне не верится! — крякнул он и, вытащив серебряный кругляш, подкинул его в воздух. — Ставлю!

Он зыркнул на своих подчинённых единственным глазом:

— Сорок драхм мне не помешают, а царь не обеднеет!

После такого представления набралось еще с десяток желающих подняться на халяву. В случае проигрыша сумма тянула уже на четыреста драхм, и, целясь, я подумал о том, что теперь желательно бы не промахнуться.

К счастью, пристрелянный арбалет не подвел, и болт, звякнув о начищенную бронзу, застрял в панцире, утонув в нем аж на целую палайсту (ладонь). Все тут же бросились к мишени и, восторженно ахая, принялись рассматривать продырявленную броню. Патрокл же, огорченно вздохнув, первым выложил проигранную тетрадрахму.

— За такое оружие не жалко! — протянул он мне серебряную монету.

Но я лишь рассмеялся и во всеуслышание объявил:

— Весь свой выигрыш отдаю на устройство праздника для моих воинов, а чтоб командиры не скупились, добавлю к нему еще десять мин серебра!

Эту новость все встретили радостным гулом, и уже под него я запрыгнул в седло подведенного жеребца.

Прощаясь, я все же пристрожил Патрокла.

— Завтра устрой войску праздник, но смотри, чтобы не загуляли через край! С утра чтоб все на плацу были!

Пока вспоминал сегодняшнее утро, уже подъехал вплотную к стрелкам. Натягиваю узду, и Аттила послушно останавливается.

Вижу, что иларх успел выстроить свою илу в шеренгу, а сам устремился к нам навстречу. Рядом с ним — командир агемы Телеспор и гипарх Борей. Их я не звал, но, видать, им уже доложили о моем приезде, и оба почли за должное встретить царя.

Иларх — мидиец, а Телеспор и Борей — из моих парней. Телеспор еще недавно был десятником, а Борей командовал сотней. Сейчас у них проблем прибавилось, но Экзарм хвалил обоих, говорил, что спуску подчиненным не дают.

Последняя чистка уже принесла свои плоды. Управлять этой вольницей стало проще, да и взаимопонимание наладилось.

Поприветствовав меня, командиры пристроились позади, и мы все впятером едем вдоль строя. Первым делом я оцениваю состояние лошадей. Это наивернейший показатель в кавалерии: если конь в порядке, то почти всегда и все остальное содержится с должным уходом. Затем — сбруя, седло и стремена. Этим может похвастаться пока лишь треть, но на большее я и не рассчитывал.

«Ничего, — мысленно успокаиваю сам себя, — время еще есть. Даст бог, к весне все будут иметь полный комплект!»

Мой взгляд скользит от снаряжения к лицам воинов, и в глазах почти каждого я ловлю нескрываемые восторг и зависть. Знаю, что эти эмоции вызываю не я, а мой конь. И это понятно! Я сам обожаю своего жеребца, и любой кавалерист не может пройти мимо него равнодушно. Аттила — чистокровный ахалтекинец золотой масти с черными чулками и гривой. Сухой, поджарый и мощный одновременно! Каждая мышца играет на его теле, как у культуриста на сцене, а сам он возвышается над всеми остальными лошадьми, как красавец-эльф над коренастыми толстожопыми гномами. И тут неважно, какой породы другие лошади: фесалийской, тарентийской или мидийской!

Вот и сейчас, когда я еду вдоль строя, мидийцы невольно сравнивают своих скакунов с моим, и я не виню их за ту белую зависть, что читается на их лицах. Аттила тоже чувствует этот восторг и посматривает на всех свысока! Таких, как он, чистокровных ахалтекинцев у меня единицы; в основном вся моя, теперь уже расформированная, кавалерия сидит на арабских скакунах, и лишь у тетрархии катафрактов под седлом — самые крупные и выносливые полукровки ахалтекинцев и арабов. Все они были выведены и выращены еще у меня в поместье в ходе почти шестилетней селекции, потому как найти таких лошадей на рынках Азии практически невозможно, а те, что есть, стоят баснословно дорого!

Закончив с общим осмотром, перехожу к частностям. Треть сотни уже сидит в седлах и со стременами.

«Это хорошо!» — все-таки ставлю себе плюс, но больше пока радоваться нечему. Хотя это тоже как сказать. Половина сотни в новых льняных доспехах! Это как, плюс или минус? С одной стороны, это далеко не бригантина, но и не тот линоторакс, который был в ходу раньше.

Тогда ведь что: обмотал себя вокруг живота пять раз отрезом проклеенной льняной ткани, сбоку скрепил фибулой, через плечи перекинул подтяжки из такого же материала — и вуаля, вот тебе и вся защита. Теперь же на этой сотне — совсем другой доспех, хоть и тоже из льна.

Благодаря моей ткацкой мануфактуре и пошивочному цеху этот доспех отличается от всего того, что было, как небо от земли. Теперь это сшитая куртка с короткими рукавами и широким проемом, чтобы ее можно было надеть через голову. Между пятью внутренними и пятью внешними слоями проложен конский волос, и вся куртка прошита насквозь ромбом, что делает этот комбинированный доспех еще плотнее и крепче. На груди, животе и плечах приклепаны одиночные железные пластины, что пусть и частично, но предохраняют наиболее уязвимые места.

Еще одно новшество: у этих всадников ножны висят на широком кожаном поясе, а не на перевязи, как раньше. Кто-то может сказать — какая разница, и будет неправ. Перевязь она подвижна, ерзает туда-сюда, и в бою, когда все решают мгновения, рука может вовремя не найти рукоять меча в привычном месте. А в битве как? Потерял долю секунды — и все, ты уже труп!

Мой взгляд с удовлетворением отмечает все эти нововведения, как и то, что четверть сотни уже в штанах, наподобие галифе, которые заправлены в высокие кожаные сапоги. Меч тоже претерпел изменения. Теперь, кроме односторонней заточки и стрелки прогиба, он еще и расширяется к окончанию, что делает его похожим на классическую махайру. Такое утяжеление концевой части усиливает рубящий удар, делая его опасным даже для формованных бронзовых панцирей.

Кованых шлемов пока нет ни у кого — не дошли еще руки, как и до луков, копий и дротиков. Эта часть вооружения осталась с прежних времен.

«Луки непременно заменим, — делаю себе пометку, — а вот остальное и так сойдет!»

Проговариваю это, несмотря на то что вижу у многих бронзовые и даже медные наконечники. Тут надо реально смотреть на вещи: все за год не осилить даже для семи с половиной тысяч.

«Тут, дай бог, эти кожаные колпаки, что у них на головах, на шлемы поменять! — хмыкаю про себя. — Про наконечники потом будем думать!»

К слову сказать, даже то оружие, что я вижу сейчас, уже стоит таких денег, что мои резервы неумолимо стремятся к истощению! Единственное утешение — что обязательное вооружение, которым я снабжаю свою кавалерию и пехоту, идет не бесплатно, а в рассрочку. Каждый всадник или фалангит по новому уложению обязан вернуть мне всю стоимость снаряжения из своего жалованья в течение пяти лет, а я же обязуюсь предоставить им скидку в четверть рыночной стоимости.

Закончив осмотр и удовлетворенно кивнув, поворачиваюсь к Телеспору:

— Ну что ж, пока неплохо! Теперь давай посмотрим, чему ты их успел научить!