Бастард Александра 2

Глава 1 // Часть 1 Первый шаг к трону

Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, конец июля 318 года до н. э.

Уже прошло больше месяца с того дня, как Эвмен покинул Пергам, а я все еще нахожусь в «творческом тупике». Его отказ поломал всю мою стратегию, и что делать дальше, я пока ума не приложу. Без Эвмена заявлять о своих претензиях на трон было бы самоубийством! У меня недостаточно сил для военного противостояния ни с одним из нынешних игроков. Вся ставка была на грека и его войско, а теперь… Теперь я один против всех!

Какое-то время у меня еще есть в запасе. Пока «большие дяди» дерутся между собой, им не до мелких шалостей какого-то бастарда. Меня никто не тронет, по крайней мере, полтора-два года, пока Антигон не одолеет Эвмена. А вот после, когда Антигон вернется, он обязательно займется Пергамом и мной. Уж больно я засветился! Отодвинул его людей от власти в городе, набрал войско. Ему это не понравится, а противопоставить его силе мне будет нечего. Для того чтобы нанять достаточное войско за этот срок, у меня недостаточно средств, а про славу и авторитет и говорить не приходится! Самое печальное, что даже если я найду деньги, это не поможет! Кто пойдет под знамена какого-то мальчишки против таких гигантов, как Антигон, Птолемей, Селевк⁈ Да, никто!

Из-за этого понимания у меня постоянная апатия и депрессия. Ничем заниматься неохота, и, по большей части, я просто валяюсь в саду, бессмысленно пялясь в небо и пытаясь понять, что мне делать дальше.

Свою конную гипархию (отряд) я полностью сбросил на Энея, Экзарма и Патрокла и не появлялся в лагере со времени последних показательных маневров. Эней несколько раз приезжал, видимо, желая со мной поговорить, но я даже не принял его. Пока говорить не о чем, а видеть меня в таком расхристанном состоянии ему ни к чему.

Единственный, с кем я общаюсь, — это Гуруш. Хотя общением это назвать трудно. Он по привычке приходит, рассказывает мне последние городские слухи и сплетни, я молча выслушиваю, и он уходит. Вот и все общение.

Пожалуй, тут я слегка соврал! Кроме Гуруша есть еще один человек, который достает меня по несколько раз в день, — это, конечно же, моя «мамочка». Избавиться от ее удушающей заботы невозможно, как и ответить на ее каждодневный вопрос — ну что с тобой происходит, сынок⁈

Ведь не скажешь же ей, что, согласно официальной истории, жить нам с тобой осталось всего девять лет, а с учетом моей активной деятельности в последние годы, то, скорее всего, и того меньше. Если я что-нибудь не придумаю раньше, то нами обязательно займутся сразу же, как только разберутся с Эвменом, Олимпиадой и Роксаной.

«Девять лет — это ты загнул, — вновь вспоминаю про Антигона. — Нами займутся уже через два года!»

В этот момент слышу осторожные шаги и, не поднимая головы, определяю, что это Гуруш. У него такая походка, будто он все время подкрадывается к кому-то. Поначалу она меня жутко раздражала, как и сам Гуруш, но теперь я привык, и этот человек вместе со своей походкой уже не кажется мне таким отвратительным. В общем, воспринимаю его таким, каким его создал бог, с подобающим всякому смертному смирением.

Гуруш подошел к моему лежаку и безмолвно замер в шаге от меня. Еще одна дурацкая привычка, к которой мне пришлось привыкнуть.

— Ну что там в городе? — этим вопросом даю ему понять, что я знаю о его присутствии.

В ответ слышу гнусавый голос Гуруша.

— Желаю здравствовать тебе, юный господин!

На этом он замолкает, и я лениво взмахиваю рукой, мол, продолжай.

Гуруш тут же подхватывает:

— Сводная сестра ныне покойного Аристомена, покупая сегодня сливы, трепалась, будто ее двоюродный племянник Ксантей уехал в военный лагерь наемников, а жена Горация, того, что торгует медью, отвечала ей, будто ее сынок отъехал туда еще на прошлой неделе.

Гуруш продолжает перечислять какие-то имена, а я успеваю подумать: «А не тот ли это Ксантей, с которым у меня была стычка на стадиуме?»

Словно подслушав мои мысли, Гуруш вдруг вновь возвращается к Ксантию.

— Ты его должен помнить, юный господин! Он вел себя неподобающе во время вашей встречи на стадиуме и на приеме по случаю приезда Антигона.

«Значит, он! — Со злым удовлетворением вспоминаю, что тот утверждал, будто военная служба для тупых наемников. — Видать, все теплые места на гражданке закончились, раз он в армию подался!»

Пока я злословлю про себя, Гуруш вновь вернулся к прежней теме.

— Вчера про это же говорила и Антида, что недавно вышла замуж за Геронта, члена ареопага от клана Тарсидов. Мол, два ее брата тоже поехали в военный лагерь…

Тут надо сказать, что те две тысячи воинов, что Пергам нанял для Антигона, до него так и не добрались. Поскольку главный идеолог и инициатор их найма, Аристомен, нежданно покинул сей мир, то и отправка их затянулась. Следующее правительство Пергама с этим решением торопиться не стало, не желая в драке «слонов» вставать на чью-либо сторону. По этой же причине этот отряд не отдали и Эвмену, когда он был в городе.

Поначалу Антигон еще слал гонцов с требованиями отправить ему обещанный таксис (подразделение фаланги в 2048 воинов), но, так и не дождавшись, выступил со своим войском на восток без него. На этом вопрос решился сам собой: отправлять воинов стало некому, да и некуда. Где конкретно проходят боевые действия между Антигоном и Эвменом, никто не знал, а приходящие с востока известия все время менялись.

Так, очень приличный по нынешним меркам отряд в одну тысячу девятьсот фалангитов и сотню тяжелых гоплитов застрял в лагере у городка Гамбрий, что в четырех парасангах (около двадцати пяти километров) от Пергама. У некоторых членов ареопага была мысль его распустить, но тут мнение Совета разделилось, и к общему консенсусу так и не пришли. Многие посчитали, что военная сила в эти непростые времена будет для города не лишней, да и оставить вот так, вдруг, две тысячи головорезов без обещанного заработка было страшновато. Мало ли что им придет в голову! В общем, с роспуском отряда решили повременить, и так продолжается вот уже больше года! Наемное воинство лежит тяжелым бременем на казне города, но распустить его не хватает ни решимости, ни смелости.

Сейчас, слушая Гуруша, я вдруг задался вопросом: «А чего это богатенькая молодежь города потянулась в военный лагерь наемников, коих еще недавно искренне презирали?»

Ответа у меня не было, но тут из бубнежа Гуруша я выхватываю следующее:

— Еще! Сегодня мясник, коего зовут Диодор из Гераклеи, заявил в ссоре Ассару, сыну Нияза, что всем им, персам, скоро придет кирдык.

Эта фраза в моей голове тут же наложилась на предыдущий вопрос, и постепенно начала вырисовываться весьма мрачная картина.

Продолжая рассказывать, Гуруш добавил в нее еще черных мазков.

— Две кожевенные лавки, что на самом краю городского рынка, которыми владел купец Ариобарзан, стоят закрытыми третий день, и поговаривают, что он с семьей уехал из города. — Он закатил глаза, словно бы вспоминая. — А на днях я еще слышал, будто купца Ашшура, что торгует керамикой, сильно избили, а в кузнице Башара сегодня так и не развели огонь. Говорят, тоже уехал.

Перечисленных людей я знаю. Все они персы и верные сторонники нынешнего архонта, «моего дяди» Шираза.

'Что бы это значило? — вновь задаю себе вопрос, и ответ на него мне не нравится. Уж больно все смахивает на готовящийся погром персов.

В городе, где глава городской администрации и председатель высшего законодательного совета — перс, в такое плохо верится.

«Может, Гуруш сгущает краски, а мне просто во всем мерещится заговор? — отбрыкиваюсь от дурного предчувствия, но привычка в случае сомнений считать себя ближе к опасности все же берет верх. — Может и так, но спокойствия ради неплохо было бы проверить!»

Усиленная работа мозга и ощущение реальной опасности чутка разогнали апатию, и я прихожу к мысли, что надо бы сходить на рынок и проверить все самому.

Решив, поднимаюсь с лежака, на ходу размышляя, как бы это лучше сделать. Пока вижу только одну ниточку и потому переспрашиваю Гуруша:

— Как говоришь, зовут того мясника, что обещал персам кирдык?

— Мясника? — Гуруш с важным видом изображает работу мысли, но я знаю, что он все прекрасно помнит, но не может не растянуть это мимолетное ощущение собственной значимости.

Потакать его маленьким слабостям мне сегодня совсем не хочется, и я бросаю на него суровый взгляд.

— Мне повторить⁈

Память Гуруша в момент прозревает, и он выдает имя:

— Так это, Диодор из Гераклеи! В Пергаме не так давно, год или два всего.

«Надо бы поговорить с этим Диодором!» — решаю я и прохожусь взглядом по двору, надеясь увидеть хоть кого-нибудь, кто бы смог составить мне силовую поддержку. Ведь откровенничать с пятнадцатилетним юнцом солидный купчина вряд ли станет.

Никого подходящего не видно: все, кто помог бы мне в таком деле, сейчас в лагере.

«Туда с час пешком, или верхом — полчаса. — Поднимаю взгляд на солнце, прикидывая, какая сейчас часть дня. — Если послать гонца сейчас, то часа через полтора кто-нибудь уже вернется».

Еще один взгляд на небо говорит мне, что к этому времени будет уже конец дня и мясник может уйти с рынка.

«А где его потом искать? — Мысленно прикидываю перспективы. — Придется расспрашивать, а лишнее внимание привлекать не хотелось бы. Значит, надо будет ждать до утра!»

Я уже настроился, и откладывать на завтра мне не хочется, поэтому бросаю оценивающий взгляд на Гуруша.

«С силовым давлением он мне не поможет, но все ж таки взрослый мужчина!»

Отряхнув тунику, делаю первый шаг и киваю ему:

— Пошли что ли, покажешь мне этого Диодора!

В мясном ряду остро пахнет кровью и подтухшим мясом. Рой мух вьется над прилавками, терроризируя как продавцов, так и покупателей. Хотя и тех и других уже немного. Основная торговля идет с утра, а сейчас уже так, по мелочи. Остались лишь те, кто не распродался утром и все еще надеется впарить остатки.

Гуруш за моей спиной шепчет мне в ухо:

— Вон тот, здоровый, с черной бородой.

Смотрю в указанном направлении и действительно вижу в одной из лавок скучающего бородатого бугая. Изредка поглядывая на редких покупателей, тот сидит в тени навеса, а мальчонка лет десяти яростно отгоняет мух от выложенного товара.

Подхожу ближе и, остановившись перед прилавком, осматриваю куски мяса. Они уже немного обветрились, но на вид свежие, явно сегодняшнего забоя.

Взгляд бородача без малейшего интереса прошел сквозь меня и остановился на стоящем позади Гуруше.

— Чего тебе? — Мясник даже не оторвал задницу от деревянной колоды, давая понять, что не видит в этом странном чудаке покупателя.

Гуруш молчит, а я достаю из кошеля тетрадрахму и демонстративно кладу ее на край прилавка.

— Можем купить у тебя все, что осталось… — Оставляю предложение незаконченным и поднимаю взгляд на мясника.

При виде серебра тот сразу же оживился. Вскочив, он оттолкнул мальчонку в сторону.

— Так в чем же дело⁈ Берите, мясо свежее!

Его глаза мечутся с меня на Гуруша, не понимая, с кем ему вести дела. Гуруш, понятное дело, тут же запаниковал и впал в столбняк. Незаметно наступаю ему на ногу, мол, давай, не молчи. Пока мы шли сюда, я всю дорогу втолковывал ему, что, когда и как надо говорить. Он уверял меня, что все сделает как надо, но вот дошло до дела и…

Ойкнув от боли, Гуруш выдает своим писклявым голоском:

— Сегодня ты сказал Ассару, сыну Нияза, что…

Обрывая Гуруша на полуслове, здоровяк угрожающе рявкнул:

— Тебе что за дело⁈ Берешь мясо — бери, а нет…! Тогда проваливай!

Гуруш сразу же стушевался и забубнил совсем уж какую-то хрень.

— Я просто спросить. Ничего дурного! Что ты… — Под угрожающим взглядом мясника он совсем сник и окончательно замолк.

Делать нечего, вижу, что надо как-то брать разговор в свои руки. Демонстративно подкидываю монету в воздух и, поймав, открываю ладонь прямо перед носом мясника. Сей нехитрый маневр отвлек его от Гуруша и сконцентрировал все внимание на серебряном кругляше в моей руке.

Через мгновение он отрывает взгляд от серебра и поднимает его на меня. Тут я встречаю его вопросом:

— Хочешь, эта монета будет твоей?

Тот смотрит на меня сверху вниз, словно бы спрашивая: «Да кто ты такой⁈» Пару секунд меряемся взглядами, а потом он рычит:

— Чего надо?

Не реагируя на его грозный вид, спокойно задаю вопрос:

— Ты угрожал, что персам в городе скоро придет кирдык, почему?

Этот вопрос подействовал на мясника как красная тряпка на быка, и он злобно заорал:

— А ну, пошли вон отсюда!

Огромная волосатая лапа смела монету с прилавка и сбросила в грязь, а сам мясник разъярился еще больше и для пущей убедительности схватился за нож.

— Вон, я сказал!

Несмотря на грозный вид, в облике торговца чувствуется какая-то наигранность, поэтому его угрозы меня не пугают.

«Юпитер, ты сердишься, — значит, ты неправ! — Мрачно иронизирую про себя. — Беседа явно зашла в тупик из-за отсутствия весомых аргументов! Острие меча, упертое в брюхо этого бугая, сделало бы его куда сговорчивее!»

Будь со мной сейчас Эней или Экзарм, то те бы церемониться с мясником не стали. А нож в его руках стал бы лишь поводом применить силу. К сожалению, их здесь нет, и надо как-то изворачиваться самому.

Мрачно смотрю на побагровевшее лицо торговца, на мух, роящихся над кусками мяса, на мальчонку, от страха забившегося в щель, и не знаю, что делать дальше. Видно же, что мясник орет скорее от страха, чем от злости. Он чего-то боится! Боится настолько, что вон целую тетрадрахму смахнул как медный обол.

Тут мой взгляд упирается в упавший серебряный кругляш, и я вижу перепачканный грязью лик Великого Александра. Глядя на изображение своего мнимого отца, мне на ум приходит занятная мысль, которую я тут же претворяю в жизнь.

Изобразив искреннее возмущение, демонстративно округляю глаза.

— Ты что же это, собака, Великого царя в грязь! — Говорю негромко, но четко и с придыханием. Так, будто сам леденею от понимания содеянного кощунства.

Подняв голову, оглядываюсь по сторонам и повышаю тональность.

— Эй, стража! Сюда! — Кричу уже во весь голос. — Этот грек осквернил память Великого царя Александра!

Этим воплем я четко даю понять, в какую сторону будет направлено мое обвинение, и что оно не сулит мяснику ничего хорошего.

Наигранный гнев тут же слетает с лица торгаша, и появляется смятение. Вижу, что он обеспокоен моими обвинениями, но пока не понимает их сути. Наконец, проследив за моим взглядом, он перегибается через прилавок и видит монету, что он смахнул. Профиль царя смотрит на него из грязи, и теперь до него доходит, чем ему это грозит, если на это смотреть как на прецедент так, как я.

Первое, что ему приходит на ум, — это достать монету. Перегнувшись через прилавок, он тянется за ней, но длины рук ему явно не хватает.

Глядя на его старания, чутка повышаю голос.

— Стража, арестуйте этого человека за оскорбление царя!

Стражники еще не появились, но все ближайшие торговцы уже засобирались домой, от греха подальше! Мясник же, оставив бесплодные попытки достать монету, затравленно заозирался по сторонам.

Осознание грозящей ему кары отображается ужасом на его лице, и он умоляюще тянет ко мне руки.

— Тихо! Прошу тебя, тише!

Упираюсь в него требовательным взглядом, мол, ты знаешь, что мне надо. Под ним здоровенный мужик словно сжимается и шепчет, бросая по сторонам испуганные взгляды:

— Хорошо, я расскажу! Чего ты хочешь знать?

Повторяю свой вопрос, и он вытягивает шею, чтобы нашептать мне прямо на ухо:

— Мне сказали, что если я не хочу попасть под раздачу, когда будут резать персов, то должен заплатить сто драхм. Я заплатил, и я не один такой!

«Может, развод?» — приходит на ум первая мысль, но я знаю, что это не так. Это в нашем времени развелось всяких мошенников как грязи, а здесь с этим не забалуешь. Башку снесут на раз, потому и подобной шелупони здесь почти нет!

Поэтому задаю второй вопрос:

— Кому ты отдал деньги?

Еще раз оглядевшись по сторонам, мясник прошептал, почти прижавшись губами к моему уху:

— Тевтаму!

Это имя мне ни о чем не говорит, и на мой вопросительный взгляд тот поясняет:

— Это ближний человек Ономарха.

Вот теперь общая картина становится куда прозрачней.

«Ономарх пролетел на последних выборах, и это не дает ему покоя. После почти безграничной власти Аристомена его племяннику трудно смириться со второстепенной ролью. Он затеял переворот в городе, и, по-видимому, большая часть клана Тарсидов поддерживает его в этом. Они хотят сковырнуть моего „милого дядюшку“ Шираза с поста архонта, но подать это народу не как госпереворот, а как борьбу с возвратом персидского владычества. Не глупо! — Быстро прокрутив все это в голове, привязываю к нынешней ситуации. — Некто Тевтам пугает торгашей и выманивает у них деньги. Что это⁈ Ономарх таким образом собирает себе сторонников и дополнительные средства? Вряд ли, уж больно топорно и с риском раскрыть весь заговор. Скорее, этот Тевтам просто решил поднажиться на „праведном“ деле. Платить, чтобы не попасть в списки проскрипций, в этом времени дело обычное!»

В любом случае для меня это не важно. Главное в другом! Жадность Тевтама раскрыла мне готовящийся в городе переворот, и с этим надо что-то делать.

«Вот же какой неугомонный этот Ономарх! Его в парадную дверь не пустили, так он с черного хода лезет!» — мрачно нахмурив лоб, пытаюсь понять, как мне действовать в такой ситуации.

«Вариант первый и самый простой — пойти к Ширазу и все ему рассказать. — Начинаю быстро прокручивать варианты. — Что он сделает? Арестует Ономарха, начнет следствие? А доказательства⁈ Тут вам не застенки гестапо, пытать его не позволят остальные члены Совета, а без этого его вину не доказать. Прямых улик нет, только косвенные да слова вот этого мясника».

Прохожусь оценивающим взглядом по бородатой щекастой роже и понимаю, что он откажется от своих слов сразу же, как только его хорошенько прижмут.

«Тут, прежде чем действовать, надо подумать! — убеждаю самого себя, продолжая смотреть на бледное лицо мясника. — Перво-наперво, надо убедить этого жирдяя не трепать языком!»

Как это сделать? В поисках ответа прохожусь глазами по внутренностям лавки — ничего интересного, только мальчонка по-прежнему пялится на меня испуганно-любопытным взглядом.

Киваю на него, обращаясь к мяснику:

— Сын?

Тот безмолвно подтверждает, и я жестом маню мальчишку к себе:

— Подойди, подними монету!

Мальчишка юрко ныряет под прилавок и, утерев грязь с тетрадрахмы, кладет ее перед отцом. Мы с мясником оба смотрим на серебряный кругляш, и в полной тишине я достаю еще одну монету и кладу сверху. При этом добавляю в голос максимум таинственной угрозы:

— Про наш разговор — никому! Сболтнешь лишнего… — Замолкаю и демонстративно перевожу взгляд с отца на сына, а затем обратно. — Сам сдохнешь как собака и всю семью свою погубишь!