Алекс

Глава 3. В кругу семьи.

То, что шотландец называл домом, было обычной лачугой. Земляные полы, закопченные стены и потолок там, где он был, почти в центре стояло что-то наподобие камина, над которым в крыше зияло отверстие для дыма. Рядом стоял стол и скамьи, на одной из которых сидела старуха и скорбно вздыхала. Возле одной из стен находились две грубо сколоченных кровати, и на полу валялся соломенный тюфяк. На одной из кроватей лежал мужчина. По его высохшему желтоватому лицу было понятно, что он тяжело болен.

На появление в доме гостей больной не среагировал, а старушка вскочила со своего места с неожиданной для ее возраста прытью и побежала к нам. Она кружила вокруг нас, как ворон, и все время причитала.

— Алекс, как же так, если и ты сляжешь, мы умрем с голоду, — приговаривала она, делая вокруг нас очередной круг.

— Не сляжет, — пообещал Дик, — я его быстро на ноги подниму.

— Что случилось? — донесся до нас слабый голос больного.

— Ох, Квентин, наш Алекс совсем плох, мой внук умирает! — заголосила старуха.

Я подумал, что передо мной еще одна сумасшедшая, и ничего не сказал.

— С ним все будет в порядке, просто полежит денек другой, и силы к нему вернутся, — уверенно сказал Дик.

Я все это время пытался понять, откуда этим людям известно мое имя и почему Бренна и эта старуха считают меня близким родственником, но ничего путного на ум не приходило. Шотландец довел или лучше сказать, дотащил меня до соломенного тюфяка и помог лечь. Только теперь я смог хорошенько его рассмотреть.

Это был крупный мужчина с огромными ручищами. Его штаны, которые я изначально принял за кожаные, оказались обычными крестьянскими шоссами, обшитыми клочками кожи, которая служила вместо брони во время столкновений с врагом. Конечно, такая защита, как кожаная куртка и клочки кожи на штанах, не шла ни в какое сравнение с доспехами, но это было лучше, чем ничего.

Уложив меня на тюфяк, Дик отошел к столу и бросил на него свой походный мешок. Он достал оттуда сыр и хлеб. Отрезав ломоть хлеба и кусок сыра, протянул их старухе. Она хотела спрятать бесценный дар, чтобы разделить потом на всех членов семьи, но шотландец сказал ей, что все содержимое мешка теперь принадлежит им. Старушка заплакала и принялась за еду.

Дик налил вина из своего бурдюка в глиняную кружку и подошел к больному. Шотландец помог Квентину сесть и поднес кружку к его губам. Сделав несколько глотков хмельного напитка, больной немного оживился, тогда Дик принес ему сыр с хлебом. Меня этот добрый человек тоже не обошел стороной. Мне тоже досталось немного вина и бутерброд с сыром.

Не знаю, как вам передать все то, что я тогда чувствовал, но ощущения были не из приятных. Все это напоминало кошмар, от которого невозможно проснуться. Я понимал, что меня закинуло в чужое время и чужую страну, но как исправить ситуацию, не имел ни малейшего понятия. Единственное, на что я рассчитывал, это помощь коллег. Я искренне надеялся, что они меня вытащат, и каждый миг ждал этого. Но чуда не происходило. Тогда я решил, что должен выжить в этом диком средневековом мире с его варварскими законами и обычаями. Сейчас для меня было важно никак себя не выдать, и я стал внимательней ко всему приглядываться и прислушиваться, принюхиваться не приходилось, вонь везде стояла такая, что лучше было не дышать вовсе. Теперь ко всем моим переживаниям добавилось еще одно, я боялся, что вернется настоящий Алекс, а меня отправят в тюрьму или сожгут на костре как колдуна.

Оставив дары, шотландец ушел. Я остался лежать на тюфяке у стены и делал вид, что сплю. В доме пахло сыростью и мокрыми головешками из очага. Ткань тюфяка сгнила, и местами из тюфяка торчала солома, от которой пахло плесенью. Дверь на улицу была распахнута, и в нее беспрепятственно залетали мухи и неприятные запахи с улицы.

— Бабуля Одри, — услышал я уже знакомый юношеский голос, — Алекс в порядке? — спросил он.

— Да, Уильям, проходи, сынок, — пригласила его старуха, — только он спит, — добавила она.

— Это ничего, пусть поправляется, я вернусь позже, — пообещал Уильям, — а пока мне нужно вернуться к стаду, а то если заметят мое отсутствие, люди Бенедикта сдерут с меня шкуру, — сказал он и помчался выполнять свои обязанности пастуха.

Честно сказать, мне совсем не хотелось, чтобы юнец навещал меня. Не потому, что я слишком высокого мнения о себе, а просто боялся проколоться в разговоре с ним. Еще мне было до чертиков интересно узнать, кто такой Бенедикт, но открыто об этом спросить я не мог, так как, судя по всему, личностью он был известной.

Я попытался найти в своем мозгу хоть какую-то информацию о нем, но ее не было. Единственное, что мне точно было известно, это то, что местного барона звали по-другому, но о нем расскажу позже. Сейчас меня интересовал Бенедикт. Если у этого человека были свои наемники, то он был небеден и обладал властью. Я начал вспоминать все, что мне было известно об Англии четырнадцатого века, но знаний, несмотря на всю мою ученость, оказалось недостаточно.

Так, размышляя о своем нынешнем положении, я пролежал до вечера. Вечером пришла Бренна. Как я позже выяснил, она работала в замке прачкой, иногда помогала на кухне, а иногда ее отправляли доить коров. Кроме всего прочего, ей приходилось отбиваться от солдат. Несмотря на всю свою усталость и тяжелую работу, женщиной она была привлекательной. Дику приходилось частенько вступаться за нее.

Вот и сегодня Бренна буквально валилась с ног. За этот день ей пришлось поработать прачкой, посудомойкой и дояркой. И за всю свою нелегкую работу она получала черствый кусок хлеба, который делила на всю семью, и небольшую денежную плату в конце месяца, которой как раз хватало на уплату налогов. Иногда, как, например, сегодня, она могла стянуть что-нибудь с кухни, рискуя собственной жизнью.

Слугам запрещалось брать даже очистки от овощей. Объедки с хозяйского стола доставались собакам, очистки свиньям, и только тем, кто работал, не доставалось ничего. Такие порядки в замке появились чуть больше года назад, и люди потихоньку смирились с этим. Тем, кто работал в поле или смотрел за скотиной, приходилось не слаще. Жаловаться было некому. Любое неповиновение жестоко каралось, вплоть до смертной казни. Тех, кто не работал из-за старости и болезни, сильные мира сего вообще не считали за людей.

Старая Одри работать уже не могла, старость не позволяла ей заработать себе даже черствый кусок хлеба. Теперь она помогала своей дочери Бренне по дому и присматривала за ее больным мужем. Квентин – муж Бренны, болел уже полгода. Когда женщина возвращалась домой и приносила свой скудный гонорар в виде хлеба, ее муж часто притворялся спящим. Ему было стыдно глядеть в глаза жены, которая вынуждена содержать семью. Их сын – Алекс, был пастухом и тоже приносил домой немного хлеба, но этого не хватало для того, чтобы избавить их от голода.

Одри усадила Бренну за стол и подала ей хлеба и полоску мяса. Женщина с жадностью набросилась на еду. Старуха отрезала еще несколько ломтей хлеба и полос вяленного мяса и раздала нам. В этот раз Квентин не притворялся спящим и даже пытался разговаривать с нами, но сил на долгие разговоры ему не хватало.

Мне было ужасно стыдно брать у них еду, я понимал, что это все, что у них есть, но нужно было восстановить собственные силы. Я поклялся себе, что если меня не выдернут отсюда в ближайшее время, обязательно отплатить этим людям добром за добро. Пусть они казались мне сумасшедшими и принимали меня за кого-то другого, но я обязан был возместить им все сполна.