Агнесса

Контора пишет

— «Взял он жилизяку чужолую и…». Что, прямо так по башке и дал?

— Вольдемар, ты же меня знаешь, я никогда не вру. Иногда недоговариваю, чтобы руководство не расстраивать лишний раз, но врать… Пф…

Агнесса сидела на столе, аккуратно передвинув кипу исписанных листов в сторону. С этого угла можно было смотреть в крохотное приоткрытое окно. Смотреть и плеваться жеванной бумажкой через бронзовую трубочку. На плацу как раз капитан наемников драл залетчиков из патруля, поэтому получалось забавно: бумажка щелкала очередного бедолагу в приоткрытую шею, увешанный железом боец дергался, капитан зверел еще больше и голосил не переставая.

И правильно. А то вздумали, заразы, ночами какой-то пропуск требовать. И ворота не открывают, хотя монастырь стоит внутри городских стен и по улицам с заходом солнца обычно дрянь разная не шебуршится. Только изредка дамы с отбитой напрочь лобной костью.

— И что, лом погнулся? — переписчик манускриптов и официальный архивариус с изрядной долей сомнения посмотрел на гостью. В отличие от других Чумных Сестер, почерк Агнессы могла разобрать только она сама — дама, приятная во всех отношениях. Дама, которой надоело плеваться в охрану и теперь Повитуха высматривала подходящую тару, дабы промочить горло. Для хозяина подвального помещения это означало, что читать вслух отчет о проделанной работе Агнесса не будет. Поэтому проще выспросить вежливо ключевые детали, затем перетолмачить условно матерный на более-менее приличный и подшить лист в нужный гроссбух.

— Как иначе. Ты же знаешь этого скифа, он башкой постоянно потолочные балки на прочность проверяет. Ну и поспорил с Германом, что тому поплохеет, если один идиот другому по кумполу железякой даст. Хорошо еще, что боевой молот не взял.

— Лом. Железный. По башке.

— Ага. Герман как раз с выезда вернулся при полном параде. Доспехи, шлем, щит ростовой и меч, который я даже поднять не смогу. Прямо у ворот они с Хельгом и поспорили. Скиф взял лом и как еб…

— Тихо! — не выдержал переписчик. — Агнесса, ты что себе позволяешь? Я хронику пишу, понимаешь? Официальный документ, который потом дети будут читать. А ты — …

— Точно. Извини, забыла, — кокетливо улыбнулась потрошитель нежити, незаметно выливая остатки чая из глиняной кружки за стол. — Тогда ты сам там допиши, как надо… Значит — один как еб! А другой как еб на жопу! А лом — того-самого. В дугу… Крепкие шлемы монастырские кузнецы делают, без дураков.

— И что?

— Ну, Германа потом колодезной водой через полчасика отлили. Еще отец-настоятель пришел. Сначала начал молитву на отпевание читать, а как дурак зашевелился, так плавно перешел к тому, как на всех епитимью наложит.

— Значит, выжил наш рыцарь.

— Что ему сделается? Шлем пока снять не могут. Но у него снизу дверка есть, туда и жрет. Так и ходит, бедолага…

Вздохнув, монах почесал ухо кончиком гусиного пера и дописал на сером листе:

«Чужолую и дорогую, которой шандырахнули по башке рыцаря могутного, и чем жилизяку погнули. Точка».

Присыпав песком чернила, подул сверху для надежности и с подозрением посмотрел, как гостья наливает в пустую кружку темно-бордовый пахучий напиток.

— Подожди. А ты каким боком к этому? Зачем я вообще это писал?

— Ну, ты же у нас собираешь разную хрень, что в округе происходит. Вот, я и рассказала. Потому что — хрень. Полная. — Увидев, что архивариус начинает потихоньку звереть, Агнесса тут же добавила: — У меня ведь ничего интересного не было, Вольдемар. Ну, бегали по округе, дрянь разную гоняли. Так это каждый день одно и то же. Разве что у соседей отчебучили. Выловили на болотах страхолюдину, в клетку засунули. Хотели на ярмарке показывать за деньги. А зверюга кислотой плюется. Прутья изглодала, на волю выбралась и сожрала ловцов. Еще моих собак пыталась на зуб попробовать, еле успела твари голову отчекрыжить.

— Да? Вот это — интересно. Это для потомков надо будет записать.

— Тогда можешь во дворе посмотреть, пока свиньи не доели. Я привезла для отчетности. Зараза такая — три мешка мне испоганила! Завернешь в мешковину, узел затянешь, в седле трясешься — а у нее с пасти продолжает капать и все, дыра. Намучилась — жуть.

Про свиней Агнесса не врала. В монастыре был выводок, кому постоянно волокли на утилизацию разнокалиберные останки. Контроль и учет — это хорошо и правильно. Но куда остатки разнообразной нежити девать? Вот и нашли выход. На дармовых харчах хрюшки неплохо подросли и пару даже начали приучать к седлу. Не одну даму в кроваво-красном балахоне считали отмороженной. Умельцев с огоньком прокатиться от Рейна до Мааса хватало.

— Еще что-нибудь?

Занюхав рукавом выпитое, Чумная Повитуха поставила пустую кружку рядом с бумагами и сипло ответила:

— Не, все. Может, завтра еще что будет. Так что иди, любуйся башкой.

Кроме записи разных интересных историй у Вольдемара была еще одна страсть — он делал иллюстрации к текстам. И старался по мере возможностей не преукрашать. Разве что — самую малость.

Через час монах снова скрипел пером, но уже в одиночестве.

«И жрала монстра уродская людей и жавотных биз счета, ущерб причиняя. И была бита и рублена, и закопана в землю числа сегодняшняга от Рождества Христова».

Полюбовавшись результатом, Вольдемар подрисовал клыки покрупнее и с чувством хорошо выполненной работы засобирался на ужин. После выходных должен прибыть караван с припасами. Там наверняка в дороге кого-нибудь погрызли, отравили, ограбили. Будет отличный повод добавить пару-тройку страниц в исторические хроники. Главное — без «еб», дети же будут потом читать. В школах. Хором.