Золото Стеньки

Глава 9 Поймать Разина

Я сидел на берегу Яузы, прямо напротив будущего картофельного поля, и ловил рыбу. Длинная палка из орешника вместо бамбука, леска, сплетенная из конского волоса, достаточно тонкая, чтобы удовлетворить меня, и грубый крючок из железа. Ну и червяки, которых накопал на заднем дворе Еремка — возможно, не сам, а с помощью местных мальчишек, которых тут крутилась целая прорва.

Сидел я, как настоящий царь — мне вынесли расписной стул с высокой спинкой, а на берегу реки соорудили целый помост из струганных досок, который зачем-то накрыли очень качественным ковром. Отбиваться от всего этого я не стал, хотя и подумал, что слишком непродуктивно отвлекать ценные трудовые ресурсы на такую безделицу, как рыбалка. Но тут был мой удел, я был чем-то вроде удельного князя, и даже рыбалка в моем исполнении являлась государственным делом. Правда, я подозревал, что все вокруг считали, что негоже царевичу марать себя такой низкой работой — ему о вечном нужно думать, а не рыбку тягать, — но боялись сказать мне это в лицо. Даже Трубецкой промолчал. Но о вечном я думал со вчерашнего дня, баланс у меня категорически не хотел сходиться, и я сбежал на Яузу, чтобы немного успокоиться и отдохнуть, привычным для жителя двадцатого века образом.

Государственность моей рыбалке обеспечивали стрельцы охраны — их было четверо, и они расположились лагерем поодаль. Рядом со мной удил рыбу непременный Еремка, а чуть сбоку дрались на деревянных мечах два Ивана, которые явно были недовольны, что царевич их избегает. Ещё тут же, на берегу, прогуливались сестры и тетка Алексея вместе с маленьким Симеоном, а также со служанками, которые могли им понадобиться хотя бы в теории. В общем, это был настоящий светский раут, а не рыбалка, которую сложно было назвать успешной.

Поймал я не слишком много. В деревянной бадейке с водой плескались пяток карасиков, что-то неопознанное — кажется, окуньки, пара больших, с ладошку, карпа. Любой окрестный пацан наловит столько за десяток минут, если возьмет обычный бредень и найдет подходящую заводь. Даже Еремка меня опередил — так и тягал рыбешек одну за другой, не пропуская ни одной поклевки и громко комментируя каждый свой успех. Я его не приструнивал — мне даже нравилась непосредственность этого парнишки.

Но мне рыбалка нравилась. В той своей жизни, которая прервалась по вине неизвестных мне киллеров, я иногда выбирался на канал, чтобы поймать рыбешку-другую рядом с такими же любителями клёва. Есть ту рыбу, правда, категорически не рекомендовалось, но окрестные коты считали её вполне съедобно. Рядом с моей бадейкой величаво сидели два живших во дворец кота — они косились на улов Ерёмки, но тот их сразу приструнил, и больше они не рисковали. Мне в этих котах нравилось то, что они не пытались воровать — но и кормили их при дворцовой кухне от пуза, так что, наверное, всё было по законам природы.

В принципе, уже пора было сворачиваться. Я сидел на Яузе два часа, если судить по солнцу. По часам судить не получалось — часы, которые я приобрел в Немецкой слободе, остановились в какой-то момент. Это был некий механизм со стрелками, который стоил дорого, но был неудобным в обращении. Я собирался эти часы разобрать, чтобы посмотреть, до чего додумались здешние мастера, и был заранее уверен, что увиденное мне не понравится. Кажется, нормальные хронометры, которые можно носить с собой — это уже следующий, восемнадцатый век, а я оказался на сто лет раньше[20].

Но мне надо было дождаться появления герра Дорманна, а также возвращения из Кремля Трубецкого — он решил пообщаться со знакомыми из приказов, чтобы попытаться понять, насколько моя затея разумна и выполнима. Я и сам был не уверен, что идея сработает, а потому ждал его с некоторым нетерпением.

— Царевич, ты проиграл, — раздался его голос.

Наконец-то вернулся.

— Еремка, прими удилище, — я встал и властно протянул снасти своему ближнику. — Здравствуй, князь. Я не соревновался, так что и не проиграл, зато удовольствие получил. Давай прогуляемся вон туда, к дороге и обратно. А то засиделся на одном месте… Есть новости?

— Да, мне удалось узнать в приказах, какие были донесения о Разине…

Про Стеньку Разина я помнил. В школе нам рассказывали, что он — народный герой, который воевал со злыми боярами за благо простых крестьян. Его восстание иногда так и называли — Крестьянская война, хотя казаки, с которых всё и началось, к крестьянам всегда относились свысока. Но партия приказала, историки ответили «есть», и получилось что получилось. Когда с партией покончили, я учился на втором курсе, так что успел застать переосмысление этого периода в истории страны. Разин всё ещё оставался героем, он всё ещё беспокоился о благе народном, но теперь всё оказывалось не так однозначно. Емельян Пугачев, кстати, прошел тот же самый путь. Впрочем, переименовывать названные в их честь улицы, площади и городки вроде бы не стали.

Но сейчас я был самым что ни есть «злым боярином». Конечно, какая-то угроза имелась только в том случае, если мне удастся прожить дольше отведенного срока. Восстание Разина начнется лишь весной 1670-го, через несколько месяцев после смерти царевича Алексея, которая случилась в январе. Но даже если мы сможем пересечься, лично мне беспокоиться не о чем — хотя восстание охватило огромные территории, до Преображенского дворца оно точно не добралось, а войска бунтовщиков были разбиты на дальних подступах к Москве.

Но я точно знал, что любое чрезвычайное происшествие в государстве приводит к непредвиденным расходам, когда деньги забираются из тех статей, на которые они были предназначены, и всё заканчивается очередной штурмовщиной. То есть латать дыры в бюджете царь и его дума будут в том числе и за мой счет — и всё, никаких тебе, Алексей, мостов на Яузе и тарифов на проезд, никаких тебе Потешных полков или каменных домов в Преображенском селе. Сиди на солнышке, лови рыбу, а о больших делах даже не думай.

Мне такое будущее не нравилось, мне хотелось иметь в сундуках столько рублей, чтобы оплата моих прихотей была чуть ли не автоматической — сколько нужно, столько и выделю. Конечно, в реальной жизни так не бывает, но я хотел стремиться именно к чему-то похожему на бесконечные патроны в компьютерных играх. Поэтому мне нужно было как-то утихомирить Разина и его варнаков, чтобы они тихо сидели у себя на Дону, беспокоили крымских татар, а также обороняли доверенный им рубеж от нашествия черкесских племен.

Проблема была в том, что изначально я не мог вспомнить правильную последовательность событий. Персидский поход Разина для меня был чем-то мифическим — его упоминали в учебниках, но без лишних подробностей, а большая часть известной мне информации содержалась в известной песне о той самой персидской княжне, которой была уготована страшная смерть в набежавшей волне. Но что-то мы всё-таки проходили мимо, что-то рассказывали лекторы, что-то я читал уже позже, и окончательно всё это сошлось в одной точке только во время неспешного потягивания пива в лавке голландского купца Мейерса в Новой Немецкой слободе.

Вспомнил я, правда, не слишком много, но достаточно для первоначального планирования. Бунтовать Разин начал ещё два года назад — поругался с казачьей старшиной Донского войска, собрал ватагу у Паншина городка, что стоял неподалеку от переволоки на Волгу, после чего и отправился в поход за зипунами. На Волге грабил купеческие караваны, но этого ему показалось мало, он сумел обойти Астрахань с многочисленными стрельцами, перебрался на Яик, захватил там Яицкий городок, гарнизон казаки перерезали, потом остались на зимовку. В 1668-м эта банда уплыла на юг Каспийского моря, чтобы разорять персидское побережье — именно в этот период и была набрана основная добыча, весьма богатая. Персы через год опомнились, послали мощный флот — я даже вспомнил, что их адмирала звали Мамед-хан, — но этот флот был разинцами разгромлен в битве у острова со смешным названием Свинной; кажется, это случилось уже летом, но точной даты я не помнил — вроде бы везде упоминался июль. Пресловутая княжна, кстати, была дочерью Мамеда, которую отец неизвестно зачем потащил в морскую битву.

Ну а потом Разин вернулся на Дон, где с помощью добытого золота сумел снарядить весьма грозное войско, которое и стало ядром для восставших крестьян. То есть вывод напрашивался однозначный — нужно было остановить казаков где-то на волоке из Волги в Дон; кажется, он переправлялся рядом с Царицыным.

Но я находился в определенном смятении. Просто пойти к Алексею Михайловичу и заявить, что Разина из Персии на Дон пускать нельзя, я не мог — с чего бы царю снова верить в мои откровения? Я и про «Орла» вспомнил как раз в приложении к Разину — мне хотелось увидеть хороший российский флот за много лет до экспериментов Петра, а для этого действующий образец подходил очень хорошо. Но чтобы уцелеть, этот кораблик должен перезимовать в Нижнем или в Казани, а никак не в Астрахани.

Ещё одна проблема была во времени. Кажется, Разин будет проходить Астрахань примерно в августе, до которой от Москвы по прямой было почти полторы тысячи километров, а по существующим трактам и все две с лишним. Да и времена сейчас и в самом деле неторопливые, все перемещения на дальние расстояния осуществлялись со скоростью пешего человека, уже начался май, то есть на всё про всё нам оставалось примерно три месяца. И хотя на мой вопрос, за сколько мы доберемся до тех краев, Трубецкой ответил оптимистичной цифрой в два месяца, я всё равно не был уверен, что у нас получится успеть. К тому же надо было тратить время на убеждение царя в необходимости этой авантюры, а заодно в том, что моё участие в ней имеет смысл.

Зипуны, кстати, у Разина должны быть знатные — писали про серебро и золото в изделиях и монетах, драгоценные камни, редкие ткани, пряности, которые по нынешним временам ценились чуть ли не выше золота, а также кучу других товаров и серьезное количество пленников. Пленные меня интересовали постольку-поскольку — я не собирался заниматься работорговлей ни в каком виде, но они могли помочь мне освоить доставшийся удел. Например, резко увеличить численность подданных. А если среди них есть мастеровые люди — то ещё лучше. Ну а со знатных пленников можно было получить выкуп, что тоже шло мне в плюс. В общем, мне очень хотелось заполучить эти разинские «зипуны» — да и у Трубецкого, когда я ему немного описал то, что может войти в казну удела, загорелись глаза.

Конечно, какие-то аргументы для Алексея Михайловича у меня имелись. Развлечения Разина на Каспии и на Волге серьезно мешали намечающемуся союзу между Россией и Персией против турков и крымских татар — а это уже международная политика, причем очень высокого полета. Если русский царь и персидский Сефи II Сулейман из рода Сефевидов договорятся, то султану Мехмеду IV придется сильно постараться, чтобы разбить этот союз. Ну а если Россия сумеет обеспечить нормальную торговлю по Волге, без налетов разбойничьих шаек, то и экономика государства это очень быстро ощутит на себе. Царь, кстати, необходимость украпления на Волге и Каспии понимал хорошо и кое-что для этого делал — тот же «Орёл» был послан в Астрахань как раз на усиление тамошнего гарнизона. Вот только его советники не учли, что главная опасность угрожает со стороны Дона.

В общем, если мы с Трубецким сумеем прижучить Разина, всем будет хорошо — и России, и Персии, и царю, и шаху, и «Орлу». И мне тоже — захваченные у разинцев «зипуны» помогут мне, например, построить каменный мост не только через Яузу, но и достроить ту задумку Михаила Федоровича. Да и в целом награбленного казаками должно было хватить на любые мои желания. Ну а Густаву Дорманну участие в этом походе может позволить погасить его долги.

— Доподлинно известно, царевич, что прошлой весной Разин оставил Яицкий городок и ушел в море, с тех пор от него ни слуху, ни духу, — рассказывал Трубецкой. — В Посольский приказ доносили о больших грабежах на персидском побережье, а летом он отправлял посольскую станицу к самому шаху. Переговоры расстроил полковник Ришард Палмер…

— Англичанин? — удивился я.

— Из скоттов он, бежал, как они короля казнили, — пояснил князь. — К нам прибился, воевал против поляков под рукой князя Юрия Никитича Барятинского. А к персам его государь отправил, Палмер немного смыслит в кораблях, а шаху и того довольно.

— Любопытно, — кивнул я. — И что шах сделал?

— Станицу казнил, на казаков флот и армию выслал, — Трубецкой чуть пожал плечами. — Больше пока ничего не известно. С чего ты, царевич, взял, что Разин скоро обратно на Дон пойдет?

Я уверял его, что этим летом Разин будет в Астрахани, но никаких доказательств не представил — и не препятствовал, когда Трубецкой отправился по приказам. С одной стороны, это было недоверие мне, с другой — князь был в своем праве, он был не обязан верить мне только на слово, даже если я буду клясться мамой. Подтверждений он получить и не мог — сведения с берегов персидской державы доходили до Москвы через пень-колоду, нормальной ямской системы в том направлении не существовало, да и с дорогами были сложности — всё сообщение велось только водными путями.

— Сам посуди, Юрий Петрович, — я улыбнулся. — Вот представь, что ты Разин. У тебя сорок стругов, две тысячи казаков, полсотни орудий, какие-то пищали, сабельки, огневой припас. Царские воеводы на Волге перед тобой заискивают, а не отдают приказы, даже на разорение Яицкого городка не отреагировали. Из Донского войска иногда доходят подкрепления и припасы — но их немного, струг-другой, даже текущие потери не перекрыть. Что-то ты награбил у персов, но добыча уже тяжела, потому что воровством пробавляешься уже два года. И тут шах направляет против тебя свои войска, которых у него достаточно, а подмога сидит ближе, чем у тебя. Какие твои действия?

Трубецкой задумался.

— Вернуться на Дон и набрать войско? — предположил он.

— Именно! — воскликнул я. — Расторговаться добычей, получить новые струги, новых казаков — может, уже не из голутвенных, а домовитых. И снова отправиться за зипунами, раз ты такой удачливый атаман. Только на этот раз он пойдет не на сорока стругах, а пару сотен возьмет, чтобы шах пощады запросил заранее, узнав, какая армада движется в его направлении. И никакой скотт его не отговорит, переговоры будут, и договор будет — только не с нами, а с Разиным.

Я решил ничего не рассказывать о будущем бунте — с захватом Царицына и Астрахани, осадой Синбирска и атаками на Тамбов и Пензу. Не стоит заниматься такими предсказаниями, их никакими видениями не объяснить. К тому же я помнил, что царь и его бояре и так справились, без знания будущего. Ну а если мне удастся отобрать у Разина нынешний набор персидских зипунов, на следующий год он не сможет набрать достаточно войска и бунта вообще не будет. Или будет, но позже.

— То есть, царевич, ты считаешь, что уже к концу лета Разин вернется на Волгу?

— Я бы поступил именно так, — ответил я. — Это хорошо укладывается в последовательность его действий. Разин не хочет далеко отрываться от Дона. Там у него корни, там он и будет готовиться к следующим боям.

— Вокруг государя считают, что нужно проявить милосердие, а не нападать, — смущенно пояснил Трубецкой. — В думе опасаются, что если послать на Разина войско, Донское войско тоже отшатнется от нас и пойдет договариваться с султаном, как отшатнулись на правом берегу. Не хотят проявлять жестокость, надеются на милосердие и увещевание.

— Кто это такой… хм… милосердный? — усмехнулся я.

— Известно кто — Афанасий Лаврентьевич, — князь отвел взгляд. — Но он часто про такое говорит, особенно как про Малороссию речь заходит. Не хочет большой войны всех против всех, боится, что Дикое поле запылает по обе стороны от Днепра.

— Миролюбив старый лис, — подтвердил я. — Иногда без меры миролюбив. Но в данном случае надо отсечь больной орган, пока не стало хуже. Буду с государем говорить. А по расписанию похода что?

— У меня есть записи и росписи… — начал было Трубецкой, но я его прервал.

— Своими словами, князь. Потом твои документы посмотрю.

Мы уже дошли до Стромынки и сейчас возвращались обратно. Стрельцы разделились на пары и сопровождали нас сзади и спереди, а сбоку маячили оба мои Ивана. Охрана бдила.

— Если своими словами, то успеваем с запасом, — легко согласился Трубецкой. — Для сотни стрельцов нужно шесть-семь стругов, ещё два дощаника надо будет взять, для припасов. Грузиться лучше на Клязьме, возле Мытищинского волока, но можно и здесь, на Яузе. За три недели дойдем до Нижнего, там встретим «Орла», пополним припасы — и дальше вниз по Волге. Это ещё месяц, месяц с неделей. Дорога известная, главное — в Нижнем хорошего кормчего найти, чтобы свежие мели знал.

— Значит, если выступить прямо сейчас, то в Астрахани мы будем к концу июня?

— Выходит так, царевич.

— Рано… незачем так заранее приходить. Нужно незадолго до Разина, чтобы слух не пошел, — задумчиво сказал я.

— Согласен, так лучше… — сказал Трубецкой. — А ещё лучше — ждать его у Царицы, он наверняка на переволок там пойдет. А ловить его у волжских проток — можем и не поймать.

Я удивленно посмотрел на князя.

— Да, как-то так и нужно действовать, — выдавил я. — Но не зря говорят, что любой план хорош только до начала битвы. У нас пока информации мало…

Тут я заметил, что рядом с нами крутится Ерёмка и жестом подозвал его.

— Там это… немец приехал, наверное, тот, о котором ты говорил сегодня, — сказал мальчик. — Прогнать или поговоришь?

Густав Дорманн был совсем не похож на свою дочь — вернее, Марта была не похожа на своего отца, наверное, пошла лицом в мать. С русским языком у него было неважно, но то ли сам, то ли по совету Мейерса он озаботился толмачом, что лишь добавило ему очки в моих глазах. Дочь он тоже не взял, хотя приятель наверняка поведал о моей реакции на девушку — и это тоже я посчитал в его пользу. В общем, Дорманн мне понравился.

Он и выглядел, как настоящий европеец — серый камзол, не новый, но аккуратный и чистый, черные бриджи и черные чулки, дорожные башмаки с серебряными пряжками, шляпа с широкими полями и перевязь со шпагой. Эдакий странствующий мушкетер, только без мушкета и без синей накидки с золотыми лилиями. Даже усики с небольшой бородкой у него имелись, как у Арамиса из советского фильма, пусть он и был значительно шире и пузатей, чем актер Игорь Старыгин. Но на Портоса Дорманн не тянул никак — у него было волевое лицо, более подходящее мрачному Атосу, чем добродушному толстяку.

— Прошу сюда, в беседку, — пригласил я гостей после приветствий.

Беседкой эту конструкцию называл, кажется, только я — для всех остальных это был позаимствованный у европейцев павильон для отдыха во время прогулки. Стояла она рядом с остатками сосновой рощи к югу от дворца, и на самом деле была просто деревянным помостом с крышей на тонких столбах; в случае нужды туда ставили лавки.

Лавки там стояли и сейчас, но по моей просьбе слуги притащили тяжелый стол, на который поставили пару бутылок вина из Голландии — мне показалось, что это подходит к случаю, — а также набор закусок, который тянул на небольшой обед. Ну и писчие принадлежности имелись — всё же я собирался заниматься делами, а не просто отдыхать от трудов праведных.

Дорманн оглядел обстановку, вопросительно посмотрел на меня и сел на указанное ему место. Рядом с ним расположился переводчик, а мы с Трубецким сели напротив.

— Герр Дорманн, мне тебя рекомендовали как очень умелого и толкового военного, знакомого с вопросами снабжения и тактики, — сказал я.

— Да, это так, — он снова кивнул. — Мой опыт подтверждают патенты и лицензии, которые я передал князю Одоевскому, когда искал места в русском войске.

— Я этих бумаг не видел, поэтому буду верить тебе на слово, — продолжил я. — Но хочу задать тебе одну задачку для небольшой проверки. Итак, имеется враг. Легковооруженные воины, которые передвигаются на легких гребных шлюпах по реке. Численность — примерно полторы тысяч. Имеются установленные на шлюпах фальконеты малого калибра, фунт или полтора… количество… допустим, двадцать. Вооружение — холодное оружие, сабли, пики, копии, имеется неустановленное число фитильных мушкетов. Необходимо перехватить этот отряд в определенном месте на реке, засаду устроить можно. Сколько потребуется сил для этого?

Дорманн выслушал перевод, задал толмачу пару уточняющих вопросов, а потом надолго задумался. Я уже собрался его поторопить, когда он вновь поднял голову.

— Я могу использовать эту бумагу? — он указал на подготовленную стопку.

— Конечно, — улыбнулся я. — Она для этого и припасена. И вот — итальянские карандаши… хотя если ты предпочитаешь перо и чернила…

— Нет-нет, карандаши подойдут!

Это было ещё одно приобретение, которое я сделал в Немецкой слободе. Продавец упорно называл эту графитовую палочку «итальянским карандашом» и уверял, что им пользуются по всей Европе. На знакомый мне «кохинор» этот карандаш был похож только тем, что напоминал палочку, при этом безбожно пачкал пальцы, а чтобы писать, нужна была определенная тренировка. Но я уже попробовал возиться с гусиными перьями и здешними чернилами, так что даже такая замена показалась мне весьма адекватной[21].

Следующие несколько минут Дорманн старательно черкал карандашиком по бумаге, и она быстро покрывалась буквами латинского алфавита, цифрами и непонятными мне значками. Наконец он провел жирную горизонтальную черту и подписал под ней несколько очередных значков и цифр.

— Господин царевич, думаю, для гарантированной победы необходимо половина тысячи мушкетеров, сотня конных драгун, пять пушек полевого калибра и пороховой припас на полчаса боя. Ещё необходимы укрепления — хотя бы два редута и две сотни… хотя нет. Ведь у этого противника нет своей конницы?

— Нет, — я покачал головой. — Конницы у него точно нет.

— Тогда копейщики не нужны, — Дорманн решительно зачеркнул одну из строк.

— А если на нашей стороне будет фрегат с двадцатью пушками калибра шесть фунтов? — я прищурился.

— Фрегат? — кажется, мне удалось его удивить. — Фрегат такой мощи… тогда можно обойтись всего тремя сотнями мушкетеров, но потребный пороховой запас вырастет многократно. Большие корабли требуют больших вложений, господин царевич.

— А без драгун обойтись не получится? — вмешался Трубецкой.

Видимо, он тоже представил проблемы перевозки целой сотни лошадей по всей Волге.

— К сожалению, господин, — Дорманн отрицательно покачал головой. — Это подвижный резерв, он может быть важен в случае прорыва неприятеля или удара не в том направлении, в котором мы ожидаем.

— Хорошо, герр Дорманн, — остановил я этот спор. — А сколько транспорта потребуется для перевозки потребной армии и припасов для неё?

Он о чем-то пошушукался с переводчиком, а потом сразу ответил:

— Для войск — около двадцати шлюпов… у вас их называют стругами. Ещё с десяток барж для коней, а также не менее пяти грузовых судов для припасов.

Я кивнул и повернулся к князю.

— Юрий Петрович, это совпадает с твоими прикидками?

Тот разложил свои листки, посмотрел на них — явно собираясь с мыслями.

— Не совсем, царевич, — сказал он. — Я не планировал брать с собой конных драгун, но «Орла» учел. С ним нам нужно около пяти сотен стрельцов и десяток пушек… впрочем, можно обойтись и пятью. Но по количеству кораблей… да, примерно так и получится. Впрочем, можно набрать в Казани служивых татар, тогда и фуража потребуется меньше. Но мы не знаем, есть у тамошнего воеводы потребное количество стругов и дощаников, да и с баржами сложно что-то сказать, возможно, проще взять от Мытищ, там точно всегда можно найти нужные корабли.

Ну да, вряд ли Дорманн был в курсе, как на самом деле обстоят дела в нашей Московии, поэтому он и закладывался на знакомых ему по Европе конных драгун. В России драгунские полки были и сейчас, но, насколько я помнил, все они обитали по окраинам — больше всего их было на Белгородской засечной черте, где им, в принципе, было самое место. Быстро подвести войска к точке прорыва, спешиться, устроить заграждение из рогаток — и перестрелять нахальных крымских татар, которые по привычке отправились шляхом за полоном и добычей. В центральных областях имелись рейтары, но использовать их против казаков Разина было, пожалуй, чрезмерно. А вот татары из-под Казани могли и пригодиться. Но для этого мне нужно было получить разрешение у царя на мою экспедицию.

— Вот что, Юрий Петрович, — я сдвинул обратно его бумаги. — Завтра отправляйся снова в Кремль, поговори там с боярином Ордин-Нащокиным и передай государю наше прошение об организации похода. Сейчас я вас оставлю, а тебя прошу — найди с герром Дорманном золотую середину. Нам нельзя просить слишком много, но и с малым числом выходить на бой не стоит. Герр Дорманн, тебе предстоит стать моим гостем на ближайшую неделю, мне нужно знать, будет ли одобрена моя затея. Если я получу разрешение, то я предложу тебе контракт на год, на четыреста рублей, а также долю в добыче. Если нет… твоё время будет всё равно компенсировано. А ты, — я посмотрел на толмача, — у тебя же нет никаких обязанностей, которые помешают и тебе тоже принять моё приглашение на ближайшую неделю?

— Нет, государь царевич, — тот встал и склонился, — только о заработке беспокоюсь.

— Если немца найму, то и у тебя будет годовой договор, о цене сговоримся, не обижу. И за эти дни заплачено будет с лихвой. Согласен на такое?

Конечно, он согласился — предложение для вольного подъячего было более чем щедрым. Впрочем, и Дорманну я пообещал зарплату чуть больше, чем он мог бы выторговать в Рейтарском приказе, а уж доля в добыче и вовсе была делом для иностранца на русской службе делом невиданным — здесь они в основном отбивали нападения врагов, а не разоряли чьи-то города и села.