Золото Стеньки

Глава 8 Кофе по-английски

Пиво оказалось так себе — или я просто не привык к местным вкусам, поскольку ни в Кремле, ни в Преображенском этот напиток не использовался. Ожидание «кафе» затянулось, как и рассказ о судьбе отца Марта, но он меня неожиданно увлек.

Герр Густав Дорманн был старым воякой, который успел застать Тридцатилетнюю войну, повоевав сразу за несколько армий, тем более что это особой сложности не представляло. В той войне участвовало столько германских герцогств, княжеств, курфюршеств и имперских городов, что можно хоть раз в год переходить из-под одного стяга под другой и всё равно кто-то окажется обделенным. Потом участвовал в первой англо-голландской войне — на стороне голландцев, разумеется, в польском Потопе — на стороне шведов. Потом в датско-шведской — уже на стороне датчан и в чине лейтенанта кампании наемников[15].

Во второй англо-голландской войне Дорманну повоевать не удалось, поскольку боевые действия шли в основном на море, а он к кораблям относился не слишком положительно. Ну а в позапрошлом году он отказался выступать под знаменами Испании против Франции, что всерьез озадачило власти Соединенных провинций[16].

После их вопросов Дорманн подхватил жену и дочь и погрузился на ближайший корабль и поселился в вольном городе Гамбурге, где ему не понравилось. Из Гамбурга он переехал в не менее вольный город Любек, и там ему не понравилось ещё сильнее — узнав о талантах герра Дорманна, местные власти решили забрать его уже в свою армию, которую собирали, опасаясь реакции соседних герцогств на попытку возрождения Ганзейского союза. Из Любека он бежал буквально в чем был, без гроша в кармане, добрался до Риги, где вспомнил, как положительно отзывался о далекой страшной Московии его старый приятель, давно поселившийся в её столице — мол, там перед иностранцами открыты все пути, только служи, и будут у тебя всегда гульдены в карманах. Дорманн посоветовался с женой, послушал, что говорят в городе — и решился. Да и то — московиты вроде давно уже не воевали со шведами, да и свою многолетнюю свару с поляками тоже смогли завершить, так что издалека эта Московия смотрелась очень привлекательным и мирным государством. К тому же Дорманн не без оснований рассчитывал на чин полковника или его заместителя, так что у него была надежда, что он нашел то место на земле, где сможет прожить остаток своих дней.

Но Рига оказалась не слишком гостеприимным место — портовый город, много проезжих, а также встречных и поперечных. Супруга Дорманна умерла от скоротечной горячки, там он её и похоронил, решившись последовать совету друга. До Москвы он добрался зимой 1669 года, снял небольшой домик в Немецкой слободе и вручил свои патенты судье Рейтарского приказа князю Никите Ивановичу Одоевскому. Тот прошение принял благосклонно — на Руси сейчас ценились специалисты, знакомые с военным делом западноевропейских стран, — но предложил подождать решения царя.

Ожидание затянулось — войн действительно не планировалось, а армия мирного времени, если так можно назвать существование Русского государства в кольце врагов, много специалистов не требовала. К тому же Дорманн запрашивал четыреста рублей в год — весомая сумма для государственного бюджета, так что Одоевскому было о чем поразмышлять. Но во время ожидания пришлый голландец сделал то, чего от него Мейерс даже не ожидал — сел за игральный стол и проиграл целое состояние.

Какие-то накопления у Дорманна имелись, так что за проигрыш он расплатился, но залез в серьезные долги — около четырех тысяч рейхсталеров. Деньги для него пришлось собирать по всей слободе, многие отказывали, когда узнавали, сколько именно он задолжал, но многие давали из уважения к Мейерсу, понимая, никогда своих монет не увидят. Сам Мейерс занял другу две тысячи, но он мог себе позволить подобную благотворительность.

Про талеры я знал и в будущем, а здесь выяснил и подробности. Это был имперский «рубль» — серебряная монета весом в тридцать грамм, аналоги которой ходили по всей Европе. Алексей Михайлович пытался внедрить их на Руси — на иноземную монету наносили русское клеймо, получая ефимок, — но талер не соответствовал рублю, который был счетной единицей и оценивался в сорок или сорок два грамма серебра. Затея тогда не взлетела, хотя ефимки и сейчас попадались в обороте[17].

Конечно, это была не катастрофа. В принципе, Дорманн мог расплатиться с кредиторами лет за десять — если, конечно, ему повезет не сложить голову в походах и вернуться домой с богатой добычей. Но царь пока его на службу не принял, а Одоевский лишь разводил руками. Мейерс подозревал, что до Кремля дошли слухи о том, что голландец оказался в долгах, и Дорманна «дожимали», надеясь, что он согласится на меньшую зарплату.

— Теперь Густав мыкается, пытаясь хоть что-то заработать… а я взял на себя заботы о его дочери, чтобы снять с него хоть эту тяжесть, — закончил свой рассказ купец. — Мы оба надеемся, что получится удачно пристроить Марту замуж, но потенциальные женихи тоже в курсе ситуации и не готовы взять на себя такие долги.

Он снова посмотрел на меня с явной надеждой, но я проигнорировал этот взгляд.

— А что тот шулер? — спросил я. — Его нельзя привлечь к ответственности, если доказать, что он играл нечестно?

— Никак нельзя, господин царевич!! — Мейерс даже непочтительно замахал руками. — Густав сам сел с ним играть, хотя его и предупреждали… хмель придает храбрости, но уничтожает осторожность. Да и уехал он… собрал деньги, купил товары и уехал. Сейчас, наверное, с выгодой распродался в Англии, там в цене пенька и сукно, все только и говорят о новой войне…

Я задумался, но никаких мыслей по поводу этой истории у меня так и не возникло. Моя наличность была более чем скромной, а если я задамся целью выкупить Густава из кабалы, то мне придется идти на поклон к царю, который меня пошлет, заодно усомнившись в рассудке наследника. Или же на это дело придется спустить — другого слова тут и не подберешь — весь годовой доход с выделенного мне удела, да ещё и где-то взять недостающее.

«Где-где, в Немецкой слободе», — ехидно прокомментировал эту идею внутренний голос.

Но на это я не был готов. Да и никто на моем месте не стал бы вмешиваться в дела, где задействованы суммы, которые выходят за мои же возможности. Но Мейерс, кажется, на что-то надеялся — наверное, на природную щедрость всех королей, царей и принцев, которые в реальности были скупы, как тот самый рыцарь.

— Хорошо, — кивнул я. — Герр Мейерс, не покажете ли нам свой товар? Интересуют легкие нарезные мушкеты или что-то вроде. Можно без украшений, мне нужно боевое оружие.

Мейерс хорошо уловил перемену моего настроения и засуетился. Опустошенный под рассказ о Густаве кувшин пива отправился под стол, а второй, в котором оставалась ещё половина, отставлен на конторку вместе с кружками. Ну а на стол легли первые образцы, которые совершенно не произвели на меня впечатления.

Стрелецкая пищаль сейчас весила примерно восемь килограммов. На мой взгляд, даже просто носить её было невозможно — во всяком случае, достаточно долго, — а уж применять… Сотник моих стрельцов Андрей Семёнович Коптев предложил мне «пальнуть», но я вежливо отговорился, пообещав, правда, что когда-нибудь и как-нибудь обязательно продемонстрирую свои снайперские таланты. Собственно, для этого мне и нужно было что-то более-менее современное, легкое и, желательно, иноземное.

На творения русских мастеров у меня надежд не было никаких. Доброго железа в наших краях пока что не водилось, даже Тульские заводы пробавлялись тем, что нашли поблизости. Причем месторождений быо много. Курская магнитная аномалия уже наполовину находилась под защитой Белгородской засеки, но первую руду там начали добывать только при СССР. Что-то вроде было на Урале, но там плотно сидели Строгановы, которые трепетно оберегали свои секреты и секреты своих земель. Я читал, что они и серебро со своих уральских рудников имели, но не показывали его, потому что понимали: царь сразу наложит на эту роскошь свои загребущие лапки. Впрочем, никаких подтверждений этого не имелось, хотя у меня была идея взять побольше стрельцов и каких-нибудь западных рудознатцев, чтобы на месте проверить все слухи и сплетни. Правда, ссориться сейчас со Строгановыми, которые держали Россию за горло соляной торговлей, было, пожалуй, очень непредусмотрительно.

В общем, ручное огнестрельное оружие у нас делали, но лишь то самое, которое по восемь килограмм с достаточно быстрым износом стволов. Иностранцы на русской службе предпочитали что-то своё — они покупали его на собственные деньги, потому что казна обеспечивала их исключительно продукцией отечественных предприятий. Вот для таких приверед и держал лавку в Немецкой слободе уважаемый герр Мейерс — да и не он один. Но его кандидатуру предложил мой персональный князь, и я решил не подвергать сомнению знания Трубецкого — мне всё равно, а ему будет приятно.

В принципе, Мейерс не подвел. У него имелись и русские пищали, но их он лишь продемонстрировал как образцы, сразу же отложив в сторону, понимая, что мне они не нужны. Шведские мушкеты были чуть легче, но всё равно, на мой вкус, тяжелые — около семи килограмм.

Мне понравились кавалерийские карабины — короткие, ухватистые и действительно легкие, если, конечно, сравнивать не с автоматом Калашникова, а с пищалью стрельцов. В принципе, шестикилограммовая и не слишком длинная труба меня почти устраивала — я понимал, что ничего лучше я здесь и сейчас не смогу получить. Стоил этот карабин на наши деньги около пяти рублей, что Трубецкой посчитал вполне нормальной и даже низкой ценой. В принципе, за гладкоствольную пищаль казна платила по четыре рубля, так что я вынужден был с ним согласиться.

Пистолеты мне приглянулись значительно больше, хотя если содрать с них серебряные детали, это были обычные пугачи, которыми мы с приятелями развлекались в босоногом детстве. Но всё же это было оружие высочайшего для сегодняшнего средневекового дня класса — с кремнёвым замком, который пока лишь отвоевывал позиции у колесцовых и фитильных предшественников. К тому же эти пистолеты можно было держать в одной руке, а продавались они парой, хоть и дороже карабина — за восемь рублей.

В итоге я взял всего по пять штук — с деньгами расставаться не хотелось, но я понимал необходимость передоваого вооружения. С такими игрушками мои стрельцы смогут — после соответствующей тренировки и подготовки — делать по три-четыре выстрела в минуту, а сейчас их огневая мощь ограничивалась одним выстрелом раз в две минуты. Освоить кремниевые замки русская промышленность была пока не в состоянии — там тоже нужно было доброе железо, хотя бы на пружины, и его обработка по повышенным стандартам.

И как раз к концу нашей сделки в комнату снова вошла Марта — она несла на подносе три пиалы, которые пахли очень и очень знакомо.

«Кафе».

— Marta, dank je wel, je mag nu gaan, — сказал Мейерс, подождал, пока девушка не скрылась, и повернулся к нам: — Кафе, господа, опробуйте, Марта умеет готовить его по английской методе.

Нормальный кофе я пробовал — в Москве моего времени он появился сразу везде и был, в принципе, доступен. Если не привередничать, то кофе в самом разном виде можно было купить и в «макдональдсе», очереди в который уже исчезли. Поэтому я хорошо представлял вкус этого напитка и даже предвкушал, что попробую нечто знакомое и привычное — этого мне очень не хватало.

Реальность оказалась очень сурова к аспиранту, оказавшемуся в изучаемой эпохе. «Кафе по английской методе» было похоже на гущу, которая остается в кружке, если заварить помолотые зерна простым кипятком; у нас такое обычно сразу выкидывали в мусор. Но Мейерс с Трубецким сначала привычно выхлебали небольшое количество жидкости, которое можно было описать, как «сироп из сажи» или «эссенцию из вареных ботинок», а потом с помощью ложечек поели немного собственно гущи. Мне пришлось последовать их примеру, хотя аромат у этого варева наводил на мысль не о кофе, а каких-то заморских специях. Кажется, этот запах был следствием долгого путешествия кофейных зерен из Африки в Европу в трюмах кораблей, битком набитых различными пряностями — я где-то читал об этом, но подробностей не помнил. Память, кстати, услужливо молчала — Алексей, похоже, никакого «кафе» никогда в жизни не пробовал.

Отставив пиалу в сторону, я задумчиво посмотрел на образцы холодного оружия, отметив испанскую прямую шпагу — что-то такое носили знаменитые мушкетеры из романов Дюма, — и перевел взгляд на купца.

— Герр Мейерс, скажи, а этот ваш друг, который попал в долги…

— Да, господин царевич? — он тоже с готовностью отставил пиалу в сторону. — Что ты хотел спросить?

— Хотел, герр Мейерс… этот ваш друг… насколько он опытный военный? Знаком ли с тактикой европейских армий, может ли его опыт быть полезным в России?

Мейерс надолго задумался, но я его не торопил. Он явно понял, что я всё-таки могу помочь несчастному Густаву, но и понимал, что расхваливать боевые качества Дорманна по полной программе было решительно нельзя — откровенное вранье быстро будет разоблачено, а это может бумерангом ударить и по респектабельному купцу и его российскому бизнесу. А этот бизнес, будем говорить прямо, был очень прибылен — например, прямо сейчас я оставил здесь шестьдесят пять полновесных рублей, что соответствовало годовому доходу какого-нибудь небедного боярского сына.

Конечно, такие дни у герра Мейерса случаются не часто, но оружие у него хорошее, а менять его в эту эпоху приходится часто. Ну а если его лавку знает Трубецкой, то, наверное, клиенты у него есть, в том числе и состоятельные. Трубецкие, например, точно не бедствовали — помимо собственно Трубчевска и вотчины в Гребнево у них были в собственности подмосковные сёла Копнино и Очаково, а также наделы в воронежских и переславских землях. А если бы семье удалось сохранить у себя владения по реке Ваге, то они могли бы спорить богатством с самими Романовыми. Но Вага ушла от Трубецких после смерти Дмитрия Тимофеевича — боярина, вовремя переметнувшегося к победителям во время Смуты, который сумел стать одним из главных советников Михаила Федоровича[18].

Так что ответ Мейерса был очень взвешенным и точным.

— Густав воевал около четверти века, половину своей жизни, — сказал он. — Он выжил во время войн, а это уже говорит о его талантах, его привлекали и в мирное время. Чаще всего он имел дело с частными кампаниями — сам командиром не был, на это у него не хватало авторитета, но как заместитель, лейтенант, он зарекомендовал себя только с положительной стороны. Умеет организовать вербовку, фуражировку, снабжение, знаком с организацией армейских магазинов — вы, думаю, знаете, господа, что сейчас в Европе это очень востребованное умение. Конечно, снабжение не на армию, а лишь на свой отряд, но таких специалистов вообще мало, а нужный опыт есть далеко не у всех. В общем, я бы мог его порекомендовать, господин царевич — если вы задумали организовать собственный отряд и хотите быть уверенным, что у ваших воинов всегда будет что поесть и из чего стрелять.

Он снова придвинул к себе пиалу с «кафе» и ткнул туда ложечкой. Посмотрел на добытый коричневый комочек, бросил ложку обратно и в сердцах произнес:

— Марта всё же не умеет готовить «кафе»! Простую пищу — пожалуйста, чай — всегда. А это лакомство у неё получается просто отвратительно!

— Почему же ты заставляешь её переводить дорогой продукт? — усмехнулся Трубецкой.

— Да всё надеюсь, что научилась… но она даже по-русски говорит так, что нужен переводчик, и «кафе» ей не дается. Но я не теряю надежду! Господин царевич, вы сможете помочь бедному Густаву?

Герр Мейерс всё же не выдержал и спросил меня напрямую. Я мог и не отвечать, отделавшись общими словами — мол, попрошу Одоевского ускорить прием Дорманна на службу, — но мне почему-то не хотелось. Правда, и просто выплатить за голландца его долги я не мог — у меня просто не имелось столько наличности, а брать товары в счет того самого кредита и пытаться расторговаться ими было попросту глупо. Тот кредит вообще имело смысл использовать только для того, что в другом месте будет невозможно найти или это обойдется слишком дорого. Ну и ждать, пока мой удел не принесет нужную сумму, мне тоже не хотелось — я был уверен, что смогу придумать, как использовать умения Дорманна прямо сейчас.

— Знаешь, герр Мейерс, я мог бы сказать: нет, не помогу, и это было бы самой правдивой правдой, — сказал я, ковырнув ложечкой кофейную гущу. — У меня нет столько денег, чтобы выплатить за герра Дорманна его долги и привязать его к себе долговой распиской на неопределенное время, пока я не посчитаю, что он закрыл свои обязательства. Устроить его на службу в один из рейтарских полков? Государь наверняка знает о склонности герра Дорманна к играм…

— Он не склонен! — невежливо перебил меня Мейерс и тут же склонил голову. — Прости, господин, не со зла. Густав вовсе не игрок, хотя, конечно, иногда соглашается кинуть кости, но это у нас на родине считается весьма приличным развлечением для любого сословия. Поэтому могу тебя уверить, что более такого не повторится![19].

— Никогда не говори никогда, герр, — улыбнулся я. — Я же могу попросить гарантий, и что ты будешь делать, если твой любезный Густав снова усядется за игорный стол? Поэтому оставим эту тему. Но главное ты, надеюсь, понял — в глазах государя невинные привычки герра Дорманна лишь порочат его кандидатуру. Но я всё же хочу поучаствовать в его судьбе, правда, на взаимовыгодной основе. Думаю, если он сможет посетить Преображенский дворец через… скажем, завтра, то я смогу предложить ему способ избавиться от долговых обязательств и даже немного заработать, хотя бы на достойное приданное дочери. Подойдет такое, герр Мейерс?

Разумеется, он согласился — да и посмотрел бы я на того, кто бы смог отказаться от подобного предложения, сделанного сыном царя.

— Хорошо, — кивнул я. — А мне от тебя нужна будет ответная услуга. Знаешь ли ты что-нибудь о растении из Америки, которое французы называют земляными яблоками? Если не ошибаюсь, на их языке название этого растения звучит как pommes de terre. Испанцы называют его patata, а португальцы — batata.

Мейерс ненадолго задумался.

— Да, я знаю это растение, — кивнул он. — У нас в Нидерландах его использовали для украшения садов. Вы хотите его купить? И сколько нужно?

Я прикинул размеры заливного луга на другом берегу Яузы, получил вполне приличную цифру в четырнадцать гектаров и усмехнулся.

— Знаешь, герр Мейерс, я бы приобрел триста пудов… у меня очень большой сад. И не поскупился бы — по рублю за пуд готов заплатить. Кажется, это достойная цена?

Он что-то прикинул в уме:

— Да, господин царевич, вполне достойная, — согласился он. — Я бы даже сказал — царская.

С Мейерсом мы расстались друзьями. Он приглашал заезжать ещё, обещал пригласить какого-то Патрика, у которого «кафе» получается выше всяких похвал. Мы, разумеется, пообещали — а потом загрузились в карету и поехали обратно в Преображенское.

И только тогда Трубецкой с некоторым напряжением сказал:

— Царевич, надеюсь, вы не приняли слишком близко к сердцу историю этой девушки и её отца?

Я ждал чего-то подобного, поэтому не стал ходить вокруг и около.

— Думал об этом, князь, но судьба девушки не так печальна, как видится на первый взгляд, — ответил я. — С другой стороны, ты, наверное, заметил, что она мне понравилась.

Трубецкой напряженно кивнул. Думаю, мысленно он уже прикидывал, как будет оправдываться перед царем за то, что повез царевича к немцам и не смог удержать от опрометчивых поступков типа влюбленности в первую встречную девицу вовсе не знатного происхождения.

— Но это вовсе не означает, что у меня есть на эту Марту какие-то особые планы, — кажется, князь чуть расслабился. — Да и не особых тоже нет. В принципе, я буду рад, если ей удастся выйти замуж за русского дворянина и родить русских детей. Но вряд ли мы с тобой будем искать Марте жениха, не так ли?

— Не так ли, — эхом откликнулся Трубецкой. — Хотя есть у меня на примете один увалень, сын соседского помещика… ему и кофий вряд ли понадобится, но не знаю, как он на эту Марту посмотрит — уж больно тоща.

— Это от голландской пищи, — с видом знатока сказал я. — На наших расстегаях быстро фунты в нужных местах наберет. Но мы отвлеклись, князь, личная жизнь Марты не так интересна, как то, для чего мне понадобился её отец.

— Он задолжал четыре тысячи талеров, — напомнил князь. — Это огромная сумма.

— Я помню, — улыбнулся я. — И помню, что у меня таких денег нет, даже если прямо сейчас продать весь удел… ну допустим, что государь позволит мне такой поступок. Но я знаю, где такие деньги можно взять. Сколько времени нужно, чтобы добраться от Москвы до Астрахани с сотней стрельцов?