Закат Ра

Tat 9

Лейла поерзала на стуле, подняла, было, взгляд на Енисея, но потупилась и продолжила сбивчивый рассказ:

— Ну вот, я проснулась. Точнее, я подумала, что проснулась, но на самом деле это произошло во сне. Сон во сне, понимаете?.. Вот. Я как будто открыла глаза и увидела, что лежу в своей постели. Увидела со стороны, а не… А не из себя. Ночная рубашка на мне была какая-то мешком, белая, как балахон для мертвых. Я еще удивилась: откуда она у меня? У меня таких никогда не было. Удивилась и сразу забыла. Поднялась с кровати… Запомнилось, что ночь стояла светлая. Я еще посмотрела на небо и… Ну я уже была не у себя в комнате и не в куполе, а под открытым небом. Над головой огромная луна, звезд не видно. Я на большой поляне посреди леса одна. Кругом черным-черно, а поляна светлая. Стою и не решаюсь идти. А куда идти? Я не знаю. Переминаюсь возле кровати, ногам холодно и я забираюсь обратно в постель, ложусь, закрываю глаза и стараюсь уснуть. Представляете? Хочу уснуть во сне! И… Я не знаю. Не знаю, как долго я пытаюсь уснуть, но мне начинает мешать свет. Как сквозь закрытые веки светят фонариком. Открываю глаза, но уже внутри себя. Ну вот, открываю глаза и вижу себя. Совершенно, простите, голую. Эта вторая я светится сильным голубым светом. Мне сразу вспомнилась Айро-старшая. Помнишь ее, Сейв?

Сейвен кивнул. Он сидел тут же в лазарете на краешке стола и внимательно слушал.

— Она мне сразу ее напомнила. Ну, какое-то время она спокойно стояла, смотрела на меня. Было тихо. Но потом она улыбнулась и вдалеке как будто звякнул колокольчик. Нет, это только походило на звон. На самом деле это звучало как… Ксилофоновый смех. Точнее не опишу. Она смотрит на меня, улыбается, а звон становиться все громче. Я замечаю, как лес наполняется какими-то мерцанием. И чем звон отчетливей, тем ярче этот блеск. Не знаю как скоро, но уже освещена все кромка. Я ясно вижу стволы деревьев, но не вижу источник света. Его как будто бы и нет вовсе. Свет из… Из неоткуда. Вторая я начинает оглядываться на этот звон. Дальше она уже не замечает меня и не улыбается. Она заворожено глядит на кольцо света и уходит. Я хочу окликнуть ее, вернуть, но не могу. Прикасаюсь к губам, а их нет! Страшно! Я ощупываю голову. Ни глаз, ни носа, ни ушей. Даже волос нет! Голова гладкая, как речной камень. Ужас просто… А она уходит, совершенно позабыв обо мне. Я спрыгнула с кровати — хотела догнать ее, но упала в траву. Мои ноги они тоже пропали или… Или срослись. Как червяк. Холодная земля, мокрая трава. Резкие, отчетливые запахи. Я до сих пор их чувствую. Я чувствую запахи, но не чувствую себя… Ну вот. Все… Все светлеет. Сквозь густую траву пробивается свет. У меня ни глаз, ни носа, а я вижу свет и различаю запахи. Зеленый, наверное, от травы свет начинает заполнять меня. И… Я сама уже трава. Колышусь на легком ветру и всем естеством тянусь к свету. Когда я проснулась было уже светло. Думаю, что свет был дневным, и я просто спала с открытыми глазами. Вот, все.

— Зпаззибо тебе, Лейла, — поклонился Енисей. — Позтараемзя зкорее во взем раззобратьзя.

Лейла удалилась крайне подавленной. «Еще бы. Хотела разъяснить свой сон, а получила далекий посул». Сейвен спрыгнул со стола и направился к входной двери, чтобы затворить ее, но не успел — на пороге появился Зак. Всклокоченный и бледный он схватил Сейвена за плечи и слегка встряхнул его:

— Сейвен, я, кажется, схожу с ума, — горячечно прошептал он.

— Кошмар приснился? — Сейвен аккуратно стряхнул с себя руки товарища.

Зак округли глаза:

— Откуда ты знаешь?

— Ты уже… Енисей, который он по счету?

— Воземнадзатый! — психобот заглянул в планшет и сделал там отметку. — Ты тозже видел зебя в лаззурном ореоле и уходзящим вдаль под змеюзжийся ззвон?

— Почти… — Зак кивнул и, наконец, вошел, захлопнув за собой дверь. — Только хуже! Я… Я закапывал себя. Я как будто проснулся. В куполе никого не было, и я решил выйти наружу. Когда вышел, то увидел большую гору земли. Выше купола! На вершине что-то блестело. Я стал взбираться на нее. Пока лез, погода, хорошая солнечная погода, начала портится. На самом верху — тьма хоть глаз коли и холодрыга, ух! Дождь так и хлещет! А на вершине — яма. Я заглядываю в нее и вижу себя! Голого! Прозрачного как та бешеная баба с Вербарии! Как ее… Жена Делио Флаби… Ну?!. Ай!.. Короче, я лежал, скрестив руки на груди, и блаженно так улыбался на самого себя. Решил спуститься, но соскользнул и рожей в самую грязь! Переворачиваюсь на спину, кое как продираю глаза, а второй я уже наверху у края воронки и не спеша, так, закидывает меня землей. А я от страха пошевелиться не могу. Не, я пытаюсь, но как-то, как… Как будто сам из грязи сделан! Проснулся от того, что дышать стало нечем. Что за хрень?! Снов триста дней не было и вот нате! Получите! В самый глаз! До сих пор грязь на зубах скрипит!

— Збаззибо, Зак! — звякнул Енисей и неуклюже поклонился. — Мы зами езче не знаем что это. Но зкоро выязним. Зновидения начализь позле того, как улетел Крайтер. Я зклонен полагать, что причина взему именно отзутззвие креатуры. Бззт. Как только мы разберемзя в чем дело — взем зообзжим.

— Чего? — вытаращился на психобота Зак. — Чего ты сказал?

— Он сказал, — пояснил Сейвен, настойчиво провожая гостя к двери, — что мы сами ничего не понимаем. Как разберемся — дадим знать.

— А ты-то сам как? Не того?

— Все так же не сплю.

За дверью поджидало еще трое вербарианцев. На лицах растерянность, глаза бегают… Сейвен поморщился. Он выслушал почти два десятка кошмарных грез и продолжать совершенно не хотелось.

— Вы с чем? — поинтересовался он.

— Да вот, приснилось в первый раз за столько времени…

— И такое, что аж тошно…

— И у меня! Мне приснилось, будто второй я…

— Так, — прервал досрочные излияния Сейвен. — Возвращайтесь через час. А лучше через три. У нас консилиум!

А поразмыслить над чем и вправду было, ведь существовала еще одна штука, о которой кроме него и Енисея больше никто не знал…

А штука заключалась в том, что прошлой ночью Сейвен, как обычно, вышел на прогулку и, к удивлению, встретил еще одного полуночника. Избегая встречи, он укрылся в саду и стал ждать, пока скиталец уйдет куда-нибудь сам. Но тот не уходил и чем дольше Сейвен наблюдал, тем больше странного замечал в его поведении.

Он слонялся без цели. Подолгу замирал на одном месте, конвульсивно вздрагивал, делал несколько шагов и вновь замирал. Так гуляка наткнулся на высокий кустарник, но не пошел прочь, а стал обрывать с него листву. Сейвен прислушался: сквозь шелест доносилось глухое бормотание. Товарищ явно был не в себе.

Сейвен вышел из тени зарослей и направился к злопыхателю с тем, чтобы проводить в лазарет, но тут же и остановился — заметил еще троих. Один сидел прямо в клумбе и рыл руками землю, другой забрался под лавочку и царапал сиденье, а третий стоял у стенки купола и лизал ее. Все они что-то лопотали, подобно врагу кустарника.

Недобрые предчувствия заставили Сейвена оставить бродяг и поспешить к Диз, но та не спала и читала книгу. Он вытребовал у нее обещания не смыкать глаз до утра, а сам поспешил в лазарет к Енисею.

Психобот оказался на месте и, уже вместе, они вернулись к шатунам, но будить их не стали. Енисей пояснил, что прерывание такого сна может негативно сказаться на психике людей. Утром, когда страждущие хлынули на прием, Сейвен узнал в числе посетителей одного из ночных знакомых. Но ни ему, ни кому-то еще они не раскрыли подробностей. Это могло усугубить и без того нервозную ситуацию.

Раскрыть подробности следовало исключительно начальству, тем более что Дейт с Олафом наверняка увидели свои кошмары.

Енисей собрал записи, Сейвен прихватил дисплей и вместе они поднялись к Олафу. Протектор оказался на месте и, судя по воспаленным глазам и припухшему лицу, ночь у него выдалась тяжелая.

— Как спалось? — вместо приветствия поинтересовался Сейвен и взгромоздил на стол дисплей. — Вид у вас затасканный.

— Да как «спал», — неопределенно повел рукою Олаф. — Плохо. Закошмарился сил нет.

— Уж не себя ли со стороны видели?

— У вас есть что-то по моим кошмарам? — со вздохом ответил протектор.

— Немного.

— Вы не перестаете меня удивлять. Я не могу с мыслями собраться после ночи, а вы уже анализ приготовили. Выкладывайте, что там у вас.

Сейвен включил дисплей и уступил место Енисею.

— Взе началозь, когда Крайтера извлек креатуру из оболочки купола. Озтавзжизь без зазжиты взе вербарианззкое зообзжезтво подверглозь возздейдтвию планеты. А именно — подавлению. — На дисплея была изображена планета в разрезе, где тонким слоем лучилась подкорка генизы земли. От нее к поверхности тянулось множество тонких жгутиков. — Во зне ментальнозть раззумного организма узкользает из-под контроля физичезкой зклеры и зтановитзя подверзжена зклонениям. Очевидно, что гениза Земли зтремитьзя к однороднозти, приводзя любые ментальнозти к зтруктуре бользжинзтва. Бззт. Монзшер Олаф, что вы видели в звоих знах?

Олаф раскрыл было рот, но Енисей его перебил:

— Предвозхизжая ваш ответ: вы прознулизь во зне и увидели в нем второго зебя непременно обназженного и в лаззурном ореоле. Этот второй уходил прочь озтавляя ваз или избавляязь от ваз каким-либо зпоззобом.

— Верно, — после некоторого молчания кивнул Олаф. — Только у меня случилось три таких сна. И последний… Ну да по порядку. Первый раз я проснулся на вершине купола, а мой… Двойник был внизу и звал меня. Я не знал, как спуститься и в итоге упал. Второй раз я проснулся в подвале. В той комнате, где меня держали визитаторы. Только входная дверь оказалась такой маленькой, что через нее не пролезла б даже голова. Дверца вскоре открылась и я разглядел за ней второго себя, вращающего какую-то ручку. Он вращал ручку и потолок опускался. На мои мольбы и крики о помощи он только широко улыбался и кивал. Ну вот. А третий сон… Я проснулся здесь, у себя в кабинете. Все было реальным как, вот, сейчас: солнечно, светло, тихо. Я понял, что сплю, только когда второй я вошел и уселся напротив. Он просто сидел и улыбался, неотрывно глядя на меня. Я что-то спрашивал у него, кричал, но в итоге собрался уйти… В общем я вышел из кабинета, но за дверью меня поджидала… Поджидало… Не знаю как и описать. Тлен какой-то. Душный, гнетущий, безвыходный… Кругом ржавые цепи, крючья, подвешенные останки человеческих тел, грязные ванны наполненные чем-то липким и зловонным, стеллажи с угловатыми свертками. И выхода из этого смрада не было. Понимаете? Дверь исчезла. Вместо нее появилась корявая кирпичная кладка вся заляпанная чем-то темным. По запаху это были… Фекалии. Пока я принюхивался за спиной у меня что-то всхлипнуло. Я оглянулся, взял со стены факел и подошел к одной из ванн. По поверхности красно-бурой, густой жидкости шли круги. Я смотрел на них и все видел, что это не жидкость, а что-то другое, что-то напоминающее массу извивающихся червей. А круги это не круги, а лицо. Мое лицо… Что-то мерзкое смотрело на меня моим же лицом! Это… Непередаваемо. Я такого ужаса ни во сне, ни в реальности до сих пор не испытывал. Существо с моим лицом стало… Становилось мной. Кишащее червями оно выбралось из ванны, а я взобрался в нее. До сих пор не могу понять… Я пребывал как в гипнозе. Вот. Потом это чудище взгромоздилось сверху. Оно не просто погребло меня под собой, оно… Заполнило всего меня, просочилось, но не в тело, глубже. В меня. В меня самого.

Олаф замолчал и Сейвен с Енисем переглянулись. Из всех выслушанных историй эта не вписывалась в общую канву. Появилось самостоятельное третье лицо. «Три сна. Все рассказывали об одном сне, а у Олафа случилось сразу три. Может быть, в этом все дело?»

— А почему три сна? — вслух поинтересовался Сейвен. — Они шли один за другим или с перерывами?

— Не знаю, — Олаф наморщил лоб и растер виски. — Я не помню, чтобы просыпался.

Он поднял на вопрошающих воспаленные глаза.

— Я даже сейчас не уверен, что бодрствую.

— Будьте, — заверил его Енисей. — Я здезь, но знов не визжу.

— Почему?

— Я не зживой, а зинтетичеззкий разум.

— А как же Вечность Кетсуи-Мо? Ты ведь был там.

— Зреда Вечнозти изкуззтвенна и предузматривала техничезкую воззможнозть экзтраполяцзии. У генизы нет разъема, к которому я мог бы подключитьзя. Бззт. Но мы уходим от главного. Череда вазших знов, монзшер Олаф, ввиду звоей зкоротечноззти, выявляет позтупательное угнетение вашей личности.

— И… И что произойдет когда она станет угнетена окончательно?

— Не могу знать, но, очевидно, ничего хорозжего. Крайтер долзжен вернутьзя через два дня. До тех пор я бы рекомендовал никому не лозжиться зпать.

Олаф согласился озвучить рекомендацию по интеркому, но, как показалось Сейвену, моншеру протектору рекомендация не понравилась.

Уже в лифте Сейвен вспомнил о Разиель, способной управлять сном наравне с Крайтером. «Ведь именно она научила его проникать в чужие сны». Вспомнил и удивился, что она до сих пор не соблаговолила навестить их. «Собственно, мы как-то тоже про нее забыли». Спустившись, он распрощался с Енисеем и направился в покои Разиель.

На вкрадчивый стук никто не ответил. Сейвен подождал немного и постучал громче, но снова тишина. «Может она вышла?» Он повернул ручку и дверь легко поддалась. Сквозь приоткрытую щель виднелась кровать с босыми ступнями на ней.

— Кхм! — кашлянул Сейвен, но Разиель даже не пошевелилась. Тогда он, ведомый беспокойством, распахнул дверь и переступил порог.

Разиель лежала отвернувшись лицом к стене. Поза, разметавшиеся по подушке волосы, сбитое одеяло свидетельствовали о беспокойном сне.

— Разиель, — тихо позвал Сейвен и прикоснулся к ее обнаженному плечу. — Проснись. Разиель…

Но она по-прежнему не шевелилась. Было видно, как одеяло вздымалось и опадало в такт глубокому дыханию.

— Разиель! — громко позвал он. — Проснись, у нас беда!

Рывком он перевернул ее на спину и замер. Разиель блаженно улыбалась. Не своей, а какой-то восковой не свойственной живому лицу улыбкой. Но глаза! Широко раскрытые, воспаленные, они смотрели на Сейвена с мольбою.

Скользнувшая по ее щеке слеза будто огрела Сейвена дубиной. В глазах потемнело, он попятился, запнулся обо что-то и упал, а когда поднялся, то сдавленно прошептал:

— Ох, ну нет, нет! Только не сейчас… — его, как днем ранее, швырнуло в черно-белую карикатуру мира. — Только…

Он торопливо поднялся и выглянул наружу. Истлевший мир несколько изменился с прошлого раза — выцвела оболочка купола. «Верно. Все верно. Крайтер забрал креатуру, а значит, вода стала просто водой. Нет тех маленьких мушек, что стерегли сон».

Разиель тоже посерела, но как-то не так… Не так, как это было с Лейлой. Ее пепельная кожа взблескивала редкими искорками и иногда, точно вдосталь наэлектризовавшись, испускала тонкую молнию. Зигзаг разряда вспыхивал, замирал в воздухе, а когда гас, то оставлял лазурную дымку.

Сейвен медленно подошел к Разиель. Молний стало больше и они начали выстреливать в его сторону. Тело Разиель как будто резонировало с ними и теперь не просто взблескивало, а переливалось отчетливыми каскадами.

Поколебавшись минуту, он потянулся к ней. Между ладонью и ее плечом занялась электрическая буря, слившаяся в короткий, но сильный разряд. Когда рука коснулась плеча, Разиель как будто задрожала, но не телом, а сияющим нутром. На мгновенья из поблекшего тела возникали то локоть, то колено, то грудь… Сейвен чувствовал ее трепет как сердце, бившее об одном: не отпускать!

Он положил другую ладонь ей на плече. Пульсация окрепла, выровнялась в подлинное биение. В нем словно застучало второе сердце. Ее сердце.

Сейвен наклонился, прикоснувшись лбом к ее лбу.

— Разиель, это я, Сейвен. Ты слышишь меня?

Она ответила. Но не словом — уста хранили ложную улыбку. Ответило биение внутри Сейвена.

— Я держу тебя. И не отпущу. Но мне нужна твоя помощь. Сосредоточься на моем голосе. Сосредоточься на мне. Я держу. Крепко держу. Помоги мне, Разиель!

Биение ускорилось настолько, что стало неотличимо от пения одинокой струны. Он почти физически ощущал ноты незримого потока: невообразимо сложная, живая мелодия лилась бесконечной волной. Сейвен закрыл глаза и отдался созерцанию. В мизерных, едва уловимых крупинках света он узнавал ее. Явное и сокровенное, все то, чем жила Разиель, чем она являлась, будучи личностью, раскрылось перед ним, точно другой мир. Чужой, но удивительно близкий.

Ментальный поток иссяк и в голову ввалилась дика боль. Сейвен застонал, с трудом разлепляя глаза. Он все еще сжимал плечи Разиель, низко склонившись к ней. Улыбка на ее лице сгладилась, глаза закрылись. Теперь она спала по-настоящему.

Пальцы одеревенели и едва слушались. Он выпрямился, разминая кисти, и только теперь заметил, что окружение вновь наполнилось красками и звуками. Реальность воспрянула, но… Разиель все еще спала. Бледная, изможденная и точно раздавленная временем. «По крайней мере, она спит, а не таращится в пустоту. Надо Енисею сказать. Может он придумает, как добудиться ее».

— Сейвен?

Он обернулся. На пороге комнаты стояла Разиель. Босая, с распущенными волосами и в белом мешковатом балахоне.