Tat 28

— Я выбирал уже однажды, — ответил Сейвен и поднялся. — Доля у меня такая.

Разиель радостно улыбнулась, обнажая темные, подернутые белизной только у кромок, зубы.

— Сейчас, — она развела в стороны руки и закрыла глаза. — Мы уйдем.

От нее, как от маленького шторма, подул ветер, всколыхнувший одежду Сейвена. Меж разведенных ладоней, прямо напротив ее лица, образовалась узкая и длинная щель, вонзившаяся концами в пол и потолок. Проем медленно расширялся, внутри что-то поблескивало черно-синими искрами, переливалось, как масло на поверхности воды.

Сейвен следил за разверзающимися вратами с мучительным чувством неправильности происходящего. Он ошибся, жестоко ошибся, согласившись с оскверненной Разиель. «Должен быть способ вспомнить ее иначе. Должен быть… Ведь… Ведь она существовала, не для меня одного, не я один ее знал».

Вдруг ему на плече легла чья-то рука. Сейвен обернулся и увидел Олафа — протектор приветливо, по-отечески улыбался ему.

— Я помню ее, — со странной задумчивостью произнес он, глядя куда-то вглубь Сейвена. — Милая, маленькая девочка. Всегда грустная, всегда одинокая. Другие дети не то чтобы боялись ее, а всегда сторонились. Было в ней что-то отталкивающее, странное. Я считал, что смерть ее родителей в Лазурную ночь наложила свою печать на ее характер. Так, если бы цветок втоптали в грязь. Он смят, но все также прекрасен. Мне нравилась прелесть ее сосредоточенных глаз, ее прямота и ответственность. Сейчас, оглядываясь в прошлое, мне вериться, что она была моей любимицей. Но, думаю, услышь она мое откровение, то непременно рассердилась бы.

— А я помню, как однажды стащил у нее туфельку, — Сейвен повернул голову и увидел Зака. Он тоже улыбался и смотрел задумчиво, точно как Олаф. — Не со зла, а так… На спор. Внимание, наверное, хотел привлечь к своей персоне. Мало’й был, что уж… Это случилось в редкий день нашего выгула в порт. Солнечно было, жарко. Тогда мы участвовали в пляжных соревнованиях. И что же? Она не наябедничала, никому не доложила. Просто выбросила оставшуюся туфлю и вернулась в купол босиком.

— Слишком много в ней было напускного, — проговорил возникший рядом с Заком Крайтер. — Она всегда хотела казаться строже и резче, чем на самом деле. Да, это придавало ей своеобразного очарования, ставило ее выше, делало взрослее. Отчасти это шло ей на пользу. Взрослые смотрели на нее как на равную, как на не по годам развитого ребенка. Отсюда и скорый чин наставника. Но среди нас, среди сверстников, она прослыла изгоем. Высоким и прекрасным изгоем. Никем так ни разу и не покоренным.

— Кроме тебя, — вступилась Лейла, шагнув оттуда, куда Сейвен не смотрел. Он повернулся и встретился все с той же задумчивой улыбкой. — В поезде, по пути на наше первое задание мы играли в карты. Вдруг вошел ты и уселся читать устав. Как вспыхнули ее щеки тогда! Время от времени она засматривалась на тебя так, что мне приходилось скрипеть стулом или кашлять, чтобы вернуть внимание к игре. Она не замечала этого за собой и отвлекалась по наитию. Ей нравилось смотреть на тебя. А ты читал и не замечал всего. Как-то, задумавшись, ты смешно выпятил губу и она не сдержалась, улыбнулась…

— Диз… — прошептал Сейвен, но опомниться ему не дали.

Со всех сторон подходили люди, которых он знал, как хорошо, так и не очень. Все они, по очереди, в каком-то задумчивом вдохновении рассказывали о ней. Каждый отдавал по кусочку, припоминая то или это; из проведенного вместе детства или юности. Люди окружили Сейвена плотным кольцом, сменяли друг друга и говорили, говорили, говорили…

— Нет! Нет! Этого не может быть, не может! — взвизгнул резкий, чужой голос. — Это все не в самом деле! Так нельзя, нельзя!

В своем множестве народ оттеснил, позабыл темную Разиель. Пинки, размашистые удары и грозный рык помогали мало. Гости стояли крепко, безответно, но мало-помалу пропускали ее к Сейвену.

— Ублюдки! Гнойные твари! Выродки помоешные! Мы вас всех уроем! Я!.. Ты будешь нашим, Сей!.. — она замерла на полуслове, встретившись взглядом с другой, со светлой Разиель. Нарн они стояли неподвижно, в разном молчании изучая друг друга.

— Ты помнишь, — вдруг произнесла светлая, отчего двойница отпрянула, точно ее ударило током. — Ты помнишь время, проведенное в Вечности Кетсуи-мо? Те восемьдесят дней разлуки с парнями? Сколько было сказано слов, пролито взаимных слез… Помнишь миг, когда вы стали близки по-настоящему? Ты помнишь?.. Ты все помнишь.

Ужас на лице темной вздрогнул, поплыл. Ее рот исказился в плачь, в немой, иступленный рев. Разиель закрыла лицо руками и опустилась на колени. Тело ее сотряслось рыданием:

— Я помню… — всхлипнула она. — Я помню ее. Помню всю!

Люди перестали делиться воспоминаниями и обступили трясущуюся в рыданиях Разиель. Другая, светлая, возвышалась над ней немым упреком и лицо ее ничего не выражало. Простой, задумчивый взгляд и только.

Так продолжалось нарна с три. Потом светлая присела и, с улыбкой сочувствия, прикоснулась к двойнице. Едва ее пальцы дотронулись до темного локона, как в ладонь ударила черная искра. Она отдернула руку, нахмурилась и встала, потеряв интерес к согбенной близняшке. Вслед за ней отвернулась толпа. Люди вновь обступили Сейвена, скрывая собой разбитую плачем темную Разиель, больше не обращая на нее внимания. Еще совсем недавно она казалась единственным настоящим существом в мире его иллюзий, но вдруг стала единственной иллюзией. Сейвен смотрел сквозь прибывающих людей, непременно говорящих о Диз. Много и обрывисто, но… Вдумчиво и уверенно. Облик Разиель, просвечивающийся сквозь их тела черным негативом, замер и потускнел. Он точно растворялся в их словах, в их неустанно возрастающей массе. Вскоре ее образ выветрился окончательно и тогда Сейвен точно полетел с обрыва в ласковую глубь воспоминаний.

Голоса — одиночные, сбивчивые, постепенно слились в общий гомон. Уже невозможно было разобрать кто говорит и что. Личности окружающих тоже потеряли былую отчетливость. Вместо них Сейвен видел образы так или иначе, но связанные с Диз. Картины переплетались, вились точно нити бесконечно сложного, живого ковра. Перед ним, вокруг него и внутри разворачивался узор. Ее узор.

Не осталось никого в конце. Только он и ее присутствие. Отчетливое, как биение сердца, как пульс артерии на тонкой шее. Он чувствовал ее дыхание, ее шепот:

— Сей-вен… — голос исходил из него и в него же возвращался. — Сейвен, обними меня.

Он закрыл глаза и едва сделал это, как ощутил нежные прикосновения ее рук, почувствовал, что и его руки аккуратно, с трогательной заботой, придерживают ее. Он прикоснулся к ее теплой щеке щекою, кончиком носа, губами… Поцелуй отыскал ее сам. А после… Сейвен больше ничего не делал сознательно.

* * *

Он проснулся от чужого взгляда, пристального и тяжелого, но глаз не открыл — не хотел выдавать своего пробуждения. С нарн он прислушивался, но ничего, кроме мерного, глубокого дыхания Диз не слышал. Вдруг в изножье скрипнул стул, хрустнули суставы. Это поднялся его загадочный наблюдатель, который, видимо, дожидался уже очень долго. Шаг, еще шаг и еще. Теперь он стоял прямо над Сейвеном.

— Я знаю, ты не спишь, — шепнул он ему в самое ухо. — Одевайся и выходи. Я буду ждать снаружи.

Аккуратные, но тяжелые шаги удалились. Скрипнула ручка, щелкнул дверной замок и в помещении воцарилось безмятежие. Сейвен открыл глаза и порывисто сел. Осмотрелся. Рядом с ним на огромном ложе спала Диз, укутанная в тонкое шелковое покрывало. Ее распущенные волосы волнами украшали маленькую плоскую подушку. Она спала и слегка улыбалась сновидению. Налюбовавшись ею вдосталь, Сейвен улыбнулся сам и обвел взглядом комнату. «Видимо так я представлял наше с ней место». Большая спальня, подстать кровати, щеголяла дорогой и светлой мебелью. Два высоких окна, оба в стену шириной, являли взору ясное утро, слегка оттененное толстой водяной прослойкой.

Сейвен глубоко вздохнул, задержал дыхание. «Все удалось. Я вспомнил ее». Не удержавшись, он поцеловал спящую Диз, выбрался из пастели, наспех оделся и вышел за дверь.

Он оказался у самой верхней кромки купола Бредби, на последнем, шестом этаже, которого у центрального шпиля никогда не было. Кроме их просторной скорлупки и примыкающей к ней коробочке лифтовых дверей, строений не наблюдалось. Все пространство утопало в чудесном саду. Журчал ручей, шептались деревья… Дышалось на удивление глубоко и приятно. От опочивальни уводила узкая извилистая тропка, мощенная тесаным камнем. Шагах в пятнадцати, на первой же скамейке, сидел давешний незнакомец. Сидел неподвижно и пристально. Споткнувшись взглядом об его темную фигуру, Сейвен нахмурился и твердым шагом направился к нему.

— Это ведь ты? — он уселся напротив сумрачного гостя, не переставая разглядывать того.

С виду это был обычный, хотя и выше среднего, человек, питавший нездоровую любовь к черной одежде. Строгий деловой костюм, лоснящаяся свежестью рубаха, запонки на рукавах, застегнутый на три пуговицы сюртук, лакированные туфли… Все до последнего штриха мрачнело ночью. Даже небольшая круглая шляпа, что сейчас лежала возле него, выглядела как черная дыра.

Человек скупо улыбнулся, снял солнцезащитные очки, обнажая черные глаза, пригладил ладонью смоляные волосы и кивнул.

— Да, это я. Или ты ждал кого-то еще?

— Ждал тебя, но не так скоро. И не в таком виде.

— Оставим мой облик. Если я здесь, лезу на твой рожон, то к тому есть причины.

— Твои слова они… Слышишь ветер? Он и то значит больше.

— Значит, ты не поверишь, что бы я ни сказал?

— Нет, не поверю.

— Тогда хотя бы выслушай.

— Говори. У тебя есть нарнов пять, пока не проснется Диз.

— Диз… Она чудо, не правда ли?

Сейвен не ответил. Полыхнувший угрозою взгляд ответил за него.

— Не сердись, — поспешил добавить Атодомель. — Я не имел в виду ее… Хм, внешность или еще что-то. Тем более я не посягаю на нее. Она чудо сама по себе. Ее существование.

— Поясни.

Теперь выдержал паузу темный. «Он поймал меня. Теперь я сам от него не отстану. И уж точно ничего не сделаю ему, до тех пор пока…»

— Видишь ли… Айро, действительно, вытравила ее из твоего сознания так, что и следа не осталось. Однако тебе удалось воссоздать ее. По воспоминаниям тех других, кого ты помнил.

— Это Разиель? Она тебе рассказала?

— Отчасти. Отчасти она является мною, так что я видел все случившееся своими, хм, глазами.

— И все же я склонен полагать, что это твоих рук дело.

— Предположение твое ошибочно. Обладай я такой способностью, я бы лучше тебя самого вытравил. Или, на крайний случай, вырвал кусочек попроще и подейственнее. Например, воспоминания о себе. Но Айро, как субстрат скорее чувственный, чем мыслящий, нашла в тебе максимально уязвимый сенсуальный элемент. Помнишь, я говорил тебе о ваших чувствах? Так вот, любовь, пожалуй, одно из самых ее ярких проявлений. Не полюби ты Диз, ты бы не потерял ее. А не будь ты тем, кем являешь, то не смог бы ее вернуть.

Он помолчал, вглядываясь в Сейвена с каким-то внезапным интересом, азартом естествоиспытателя, наткнувшегося на химеричную находку.

— Если Диз чудо, то ты истинный кудесник. Ведь ее не было. Нигде. Айро ее просто стерла. Пережевала в элементарное это твое воспоминание о ней.

— Вы знали об этом с самого начала. Знали и хотели заполучить меня по пустой надежде.

— Ты воссоздал ее подлинный лик, призвав в помощники тех, кого помнил. Не осознанно, спонтанно, но… Возбудил в них воспоминания, которых они не должны были содержать. Ведь все они шагнули из твоей памяти, а значит, не могли помнить ее. Но и не это главное, — Атодомель хищно улыбнулся. — Воспоминания о Диз только ключик, которым ты распахнул дверь неведомому. Теперь каждый из них помнит себя, так, если бы являлся самодостаточной ментальностью. Так, если бы прожил все свои воспоминания наяву. Они вспомнили для тебя Диз, но на том не остановились. Они продолжают вспоминать для тебя. Они вспомнят кого угодно, когда угодно и их воспоминания будут неотличимы от подлинности. Любая ментальность Вербарии может быть вынута из ничего, воссоздана из одного только тебя.

Впервые, за все время разговора, Атодомель пошевелился. Он наклонился немного вперед и внушительно, с расстановкой заключил:

— Ты стал Теньеге, Сейвен. Обычный смертный репликант стал разумом сонм.

Он снова выпрямился и холодно, с некоторой иронией продолжил:

— Моделирование не всегда приводит к желаемому результату. Эволюция может преподнести детерминанту, что разрушит самый четкий и выверенный план. У братьев случались отклонения, случались заминки, тогда они несколько коррелировали ход истории, что, впрочем, крайне нежелательно. Нарушается чистота. Вербария изначально задавала интерес. Вы раскрыли прикладную, физическую сторону ментальности, что случается крайне, крайне редко.

— Биоэфир…

— Одного этого было достаточно, чтобы досрочно прервать бытие Вербарии. Но я решился ненадолго отсрочить момент исхода с тем, чтобы как можно глубже наполнить генизу.

— И развязал Ту войну.

— Но я просчитался, недооценив вас. Выбранный мною культурный пласт — Кетсуи-Мо — ценою собственной свободы заключил меня в ментальную тюрьму, в тот самый объект, которой должен был за раз уничтожить все живое и мгновенно наполнить генизу. Война слишком утомительное и долгое мероприятие, я убедился в этом на личном опыте. Благодаря войне и отсутствию контроля с моей стороны, вы постигли истинную сущность ментальности. Делио Флаби. Именно этот репликант, одержимый идеей воскрешения своей супруги, совершил прорыв.

— Это объясняет появление Айро, но не мое.

— Ты — продукт сложной, запутанной цепи причинно-следственных связей. Та самая детерминанта, которую я, увы, допустил. И вот, как итог, я разговариваю с тобой, на равных. Такого исхода я уж точно никак не мог предугадать.

— Все, чего я хочу, это избавить Солнечную систему от тебя. Так, чтобы и следа не осталось. Ты мне не брат и не пытайся брататься. Ты нуждаешься во мне, а потому и пришел. Хочешь, чтобы я тебя вызволил? Подал руку «равному», так?

— Ты глуп, репликант Сейвен, — после некоторого тяжелого молчания ответил Атодомель. — Несмотря на свой потенциал. Это твое первородное наследие, от которого если ты и избавишься то не скоро. Мне нет дела до текучести времени. Я вечен. Рано или поздно, но за мной вернутся братья и Вербария станет нашей. Ты всемогущ здесь, внутри генизы. Но в вещественной плоскости, твоя сила не так велика. А пришел я к тебе с другим. Ты должен остановить Айро.

Сейвен задумался. Он ведь, действительно, хотел остановить Айро. Об этом же его просила мать Теньеге. «Но раз к этому же клонит Атодомель, то означать это может одно — погибель Айро ему на руку».

— Ты лукавишь, — наконец, протянул он. — Именно Айро сдерживает тебя. Не будь ее, ты бы уже давно унес генизу Вербарии. Она твой замок. Твоя запе’рть. И раз ты стоишь на этом, значит это что-то тебе дает.

— Только одно. Гениза Вербарии не сгинет в ее жвалах и, к возвращению моих братьев, она останется в сохранности. Видишь, я откровенен с тобой. Тем более, ты сопоставим с ней. Ничто не помешает тебе самому взять меня под стражу. И спокойно жить. Может быть, еще миллиард земных лет.

— А что помешает мне сперва избавиться от тебя?

— Айро, — Атодомель улыбнулся, обнажая черные зубы. — Пока я в ее власти, ты мне ничего не сможешь сделать. Но тебе лучше поторопиться с решением. Пока мы тут беседуем, Айро продолжает перемалывать генизу. Уже очень скоро, ты, верхом на ней, как верхом на взбесившемся слоне, ворвешься в хрустальные палаты и тогда…

— Сгинь! — вдруг рявкнул Сейвен, вскочил на ноги, но Атодомель уже пропал. Только длинная и узкая щель затухала искристыми разрядами в память о нем.

Кулаки сжимала бессильная ярость. «Попался». Поддавшись негодованию, он бросился к смыкавшемуся проему, пронзил его ладонью, впихнул вторую руку и раздвинул щель, точно ставни. Внутри мерцала редкими звездами чернота, обозначая, видимо, другие проколы пространства. Он уже, было, занес ногу, чтобы забраться внутрь, как услыхал за спиной знакомый голос:

— Сейв, ты это куда собрался?

Тогда он отпустил брешь и, не без сожаления, позволил той затянуться.

— Ну и шут с тобой. Все равно достану, — проворчал он, развернулся и пошел к скорлупке.

— Кто это был? Атодомель? — спросила Диз, что стояла у порога, уже одетая и причесанная.

Вместо ответа Сейвен сильнее стиснул челюсти, отчего желваки заметно напряглись.

— Какой ты сосредоточенный с утра, — фыркнула Диз и рассмеялась. — Завтракать пошли. Все уже накрыто.

Войдя, он тут же отыскал взглядом столик у окна, который почему-то ускользнул от его внимания утром, и, без лишних слов, уселся за него. Фарфор, серебро, какие-то бутерброды… Он видел все, но туго соображал, что видел. «Что же теперь делать?» В пустую кружку перед ним вдруг полился дымящийся завар. Он машинально взял ложечку и стал сыпать сахар. Одну, вторую, третью…

— Что, совсем плохо?

Он посмотрел на Диз, сморгнул и натянуто улыбнулся.

— Да нет, не особо. По крайней мере, не для нас с тобой.

— Если «по крайней мере, не для нас», — передразнила она его и уселась напротив. — То все, действительно, скверно. Давай, выкладывай, что он сказал тебе?

Неохотно, слово за словом, Сейвен разговорился. Со скупого и образного пересказа, вскоре он перешел на дословное изложение. Диз его не перебивала, слушала молча и время от времени кивала. Обернулось все тем, что Сейвен возвратился куда как дальше: к моменту его самообнаружения на мшистых болотах, встрече с Теньеге и тернистому походу сквозь бред Айро. «Длинноватым вышел рассказ… Ну, зато выговорился».

— Зря ты так запросто прогнал Атодомеля, — задумчиво протянула Диз, глядя куда-то в сторону, когда Сейвен, наконец, выдохся и замолчал. — Надо было больше говорить самому. Больше спрашивать. Он хоть и Первый, но остолоп тот еще.

Она выбралась из-за стола и зашагала по комнате, явно что-то обдумывая. Какое-то время Сейвен наблюдал за ее молчаливой ходьбой, но потом пожал плечами и потянулся к еде.

— Нет, просто так удалять Айро нельзя. Это слишком очевидно. Слишком очевидно, что он именно этого и хочет. Но удалить ее надо. А ты смог бы? — вдруг обратилась она к Сейвену, который неожиданно увлекся аппетитными бутербродами.

— Наверное, — ответил он после небольшой паузы. — Пробовать надо.

— Пробовать нельзя, надо наверняка знать. Если ты не тверд, значит не сможешь…

— Но я ведь даже…

— Т-ш-ш, — погрозила она пальцем, больше не глядя на Сейвена. — Предположим, худшее. Предположим, что с ней тебе не совладать. Вспаханные ею ментальности, это только след, но не она сама. Но… Где она сама? Где Айро?.. Вот что нужно… Нужно узнать где ее средоточие. Атодомель сказал, что она сдерживает его. Но раз он свободно разгуливает по генизе, значит его ментальность не связана. Или вернее, есть какая-то цепь, к которой он прикован и которую не может перегрызть.

— Немного не так, — осмелился встрять Сейвен. — Он не внутри генизы, он внутри Айро. Как и мы с тобой. Она и есть его тюрьма. Ну, или вольера.

— Что он получит, избавившись от Айро?

— Свободу, видимо. Вернет себе доступ к генизе Вербарии.

— А она ему нужна? Ему нужен ты, наш кудесник.

— На кой я ему? Пока мы здесь, он ничего мне не сделает… Постой-постой… — Сейвена вдруг осенила догадка. — Наружу ему надо, в физическую плоскость, вот что! Не гениза Вербарии с ее ментальным устройством, а гениза как кристаллический конгломерат! Вот почему так много! Миллиарды лет жизни он сулил! Конечно, ведь это все внутри генизы! Пока мы тут будем вариться как консервы в банке, он доставит нас по адресу, и тогда все мои возможности не будут иметь никакой цены!

— Для тебя нет, а вот для Первых очень даже. Хм. Вот это больше похоже на правду. Нам он оставляет реплику, наподобие той, что послал на землю, для видимости, а в телесном виде сделает то, что ему потребуется.

— Если он хочет вернутся в свое тело, то сможет сделать это только если уйдет Айро.

С нарн они помолчали, глядя друг другу в глаза.

— Это что же? — наконец обескуражено проговорил Сейвен. — Замкнутый круг получается? Покончи мы с Айро, то гениза окажется в руках у Первого, а не тронь мы ее — конец Вербарии.

— Угу, — вздохнула Диз и вновь села за стол. Помолчали еще немного. — Если только…

— Что?

— Если только не уничтожить сперва его тело. Ты сможешь покинуть границы Айро и вернуться в Вербарию?

Сейвена передернуло от одной мысли, что снова придется продираться сквозь кошмарные бредни.

— Думаю, что смогу. Это будет не просто, но отыскать лазейку можно. Только это полдела. Другая половина это выбраться в физическую плоскость.

— Надеюсь в этом нам поможет твоя матушка, — Диз улыбнулась. — Пойдем. Мне очень хочется познакомиться с ней.

Загрузка...