Врач из будущего (Война)

Глава 5 Утро победителей

Утро следующего дня встретило их чистым небом. Позавтракав в гостиничном ресторане порцией овсяной каши с маслом, бутербродами с сыром и крепким кофе, они были готовы к бою.

— Так, на такси поедем? — предположил Сашка, застегивая свой лучший, слегка поношенный, но добротный пиджак.

— Да, — решительно сказал Лев. — Но давай до метро поедем, больно хочется посмотреть на него. Всего одну станцию прокатимся.

— Точно! Метро ведь! Я тоже хочу посмотреть, а то только и слышал про него… — с горящими глазами добавил Сашка

Они вышли на улицу. Утренняя Москва была полна деловой суеты. Поймать такси не составило труда, темно-зеленый ГАЗ-М1 быстро подкатил к обочине. Удивлению водителя не было предела, когда Лев назвал адрес: «До станции метро 'Охотный Ряд».

— Товарищи, это же рукой подать! Пешком минут десять! — воскликнул шофер.

— Мы знаем, — улыбнулся Лев. — Но мы гости из Ленинграда. Хотим посмотреть на ваше метро, а времени сейчас нет.

Водитель, покачивая головой, повез их по переулкам, и через пять минут они стояли у вестибюля. Сашка, никогда не видевший московской подземки, был поражен уже на входе. Широкие ступени, свет, льющийся отовсюду.

Но настоящее потрясение ждало их внизу. Когда они вышли на перрон станции «Охотный Ряд», Сашка остановился как вкопанный, а Лев сдержанно, но восхищенно выдохнул. Это был не транспортный узел. Это был дворец. Высокий сводчатый потолок, массивные мраморные колонны, бронзовые светильники, отражающиеся в полированном гранитном полу. Люди внизу казались спешащими актерами на сцене грандиозного театра. Воздух был чист и свеж.

— Боже… — прошептал Сашка. — Да это… это же просто космос! Лев, ты представляешь? Мы ведь под землей!

Лев представлял. Он представлял стандартные, функциональные, часто грязные станции своего времени. И видел перед собой монументальное произведение искусства, символ веры в светлое будущее, высеченное в камне. Его охватило странное чувство гордости. Не за режим, а за людей, за страну, способную на такое.

— Это сила, Саш, — согласился он. — Настоящая сила.

Они не стали сразу уезжать. Прошли по перрону, разглядывая детали. Лев мысленно сравнивал с известными ему станциями кольцевой линии, и понимал, что даже по меркам его времени это было грандиозно.

Выйдя на поверхность, они оказались в самом сердце Москвы. Прямо перед ними, на Красной площади, высился Мавзолей Ленина. В 1938 году он был еще не гранитным, а деревянным, ступенчатым, облицованным темно-красным дубом и серым лабрадоритом. Он выглядел более строгим и монументальным, чем его известный поздний вариант.

Очередь была довольно длинной, люди двигались молча и сосредоточенно. Они встали в хвост. Через несколько минут к ним подошел пожилой мужчина в очках и скромном пальто.

— Простите за беспокойство, — вежливо сказал он. — Вы… не Лев Борисов? Тот самый, кто пенициллин создал?

Лев, удивленный, кивнул.

— Да, я Борисов.

— Узнал по фотографии в «Известиях»! — обрадовался незнакомец. — Позвольте пожать вам руку! Вы делаете великое дело! — Он обернулся к людям в очереди. — Товарищи, пропустите, пожалуйста! Это Лев Борисов, наш ученый, светило медицины!

Лев смущенно пытался отнекиваться, но люди, с интересом и уважением глядя на него, расступились. Сашка, сияя от гордости, шептал ему в ухо: «Видишь, Лева? Видишь? Тебя уже в лицо узнают!».

Минут через пятнадцать они уже выходили из Мавзолея. Оба были под глубоким впечатлением, но от разных вещей. Сашка от самой атмосферы священного для советского человека места. Лев же от щемящего чувства соприкосновения с историей, которая для него была уже прошлым.

Наконец, они подошли к зданию Наркомздрава. Монументальное, солидное строение. Их пропустили после проверки документов. В кабинете Михаила Фёдоровича Болдырева пахло деревом, бумагой и лампадным маслом. Сам нарком здравоохранения, мужчина лет пятидесяти с умным, аскетичным лицом и внимательными, уставшими глазами, сидел за массивным столом. Он был в простой гимнастерке, но держался с природной авторитетностью.

— Лев Борисович, проходите, — он жестом указал на стулья. Его взгляд скользнул по Сашке. — И вашего товарища я знаю, организатор Александр Морозов, кажется.

— Михаил Фёдорович, благодарим за возможность встречи, — начал Лев, занимая место.

— Не благодарите, — сухо парировал Болдырев. — Я читал ваши отчеты и письма Жданова с Ермольевой. Вы либо гений, либо фантазер. Давайте разберемся. Излагайте. Но кратко, время не резиновое.

Лев был готов к такому приему. Он изложил суть: необходимость промышленного производства витаминов B1, C, D для армии, стратегическое значение сульфаниламидов, опережающих немецкие разработки, важность нового ЭКГ для диагностики в госпиталях. Он говорил четко, с цифрами, ссылался на успехи на учениях.

Болдырев слушал, изредка делая пометки в блокноте.

— Понимаю необходимость, Борисов. Но бюджет страны не резиновый. У нас в деревнях до сих пор с цингой борются, школы в бараках строят, промышленность требует инвестиций. Вы просите средств, как на небольшой завод. Докажите, что это не просто блажь ученых.

И тут в разговор мягко, но уверенно вступил Сашка.

— Михаил Фёдорович, разрешите? Мы ведь не просто просим деньги. Мы предлагаем выгодную инвестицию. — Он отодвинул папку с отчетами и положил на стол другой документ. — Вот сводка по валютной выручке от экспорта «Крустозина» и полевых капельниц за последний квартал. Цифры растут. Швеция, Турция, даже США интересуются. Если мы сейчас вложимся в витамины и новые сульфаниламиды, то через год мы будем не просители, а одни из главных поставщиков валюты для страны. Мы сможем сами финансировать свои исследования. Это самодостаточный проект.

Болдырев взял бумагу, внимательно изучил. В кабинете повисла напряженная тишина. Лев видел, как в глазах наркома идет борьба. Он понимал логику Льва, но его сдерживала реальность. Аргумент Сашки о валютной выручке был тем самым козырем, который мог переломить ситуацию.

Наконец, Болдырев отложил документ.

— Ваша настойчивость… и конкретика впечатляют. — Он тяжело вздохнул. — Но суммы, которые вы запрашиваете, слишком велики для моего единоличного решения. — Он посмотрел на часы. — Ждите здесь. Я схожу к Николаю Алексеевичу Петруничеву, заместителю председателя СНК. Сейчас же. Дело срочное, и, судя по всему, важное.

Он встал и вышел из кабинета, оставив их в одиночестве с тикающими настенными часами.

Прошло полчаса. Лев и Сашка молча сидели, изредка перекидываясь фразами.

— Как думаешь, прокатит? — тихо спросил Сашка.

— Аргументы железные, — так же тихо ответил Лев. — Но в большой политике логика не всегда побеждает. Ждем.

Еще через полчаса Болдырев не возвращался.

— Что-то долго, — забеспокоился Сашка. — Не похоже, чтобы отшили сразу. Значит, спорят.

Лев кивнул. Эта неизвестность была хуже любого отказа.

Через час они решили, что сидеть без дела невыносимо. Оставив записку секретарю, что вернутся через два часа, они вышли на улицу. Нервы были натянуты как струны, и им требовалась передышка.

— Пошли в «Арагви», — предложил Лев. — Нужно подкрепиться перед возможным продолжением.

Ресторан грузинской кухни «Арагви» располагался в здании бывшей гостиницы «Дрезден» на улице Горького. Попасть туда «с улицы» было практически невозможно, но фамилия «Борисов» снова сработала как волшебный ключ. Швейцар, с почтительным поклоном пропустил их внутрь.

Их охватила совершенно иная, чем в «Коктейль-Холле», атмосфера — восточная, томная, чувственная. Низкие диваны, полумрак, арочные проемы, и главное: сногсшибательный аромат специй, жареного мяса и свежеиспеченного лаваша.

Их усадили за столик в глубине зала. Официант, настоящий грузин с залихватскими усами, принес меню.

— Рекомендую начать с хачапури по-аджарски, — сказал он с густым акцентом. — А на горячее харчо и шашлык из молодого ягненка. И, конечно, сациви.

Они так и сделали. Когда перед ними поставили лодочки хачапури, из которых струился пар и плавал яркий желток в обрамлении расплавленного сыра и масла, Сашка ахнул.

— Лева, да я таких вкусностей в жизни не видел! — воскликнул он, разламывая хрустящий край теста.

Еда была великолепна. Острый, согревающий харчо, невероятно нежный и ароматный шашлык, пикантный соус сациви. Они ели почти молча, наслаждаясь вкусами, заглушая ими внутреннее напряжение.

— Как думаешь, о чем они там сейчас говорят? — снова начал Сашка, заедая шашлык гранатовыми зернами.

— О деньгах, Саш. Всегда говорят о деньгах, — отозвался Лев. — И о войне. Болдырев не дурак, он видит, куда ветер дует. Наши витамины это не просто таблетки от цинги. Это боеготовность дивизии. А наш сульфидин это тысячи солдат, которые не умрут от заражения крови. Они это понимают. Вопрос в цене.

— Наша цена самая низкая на рынке, — с полным ртом сказал Сашка. — Потому что другого рынка нет.

После обеда, сытые и немного заторможенные, они вышли на улицу. Решили не идти пешком и спустились в метро. Проехали одну станцию от «Охотного Ряда» до «Библиотеки имени Ленина». И снова вышли, чтобы полюбоваться. Станция была иной: более светлой, устремленной вверх, с легкими, ажурными сводами.

— Красиво, — констатировал Сашка. — Сильно. Прямо дух захватывает. Жаль, у нас в Питере такого нет.

— Будет, — уверенно сказал Лев, зная, что первая линия ленинградского метро откроется только через семнадцать лет. — Обязательно будет.

Они медленно пошли в сторону Наркомздрава. По дороге зашли в небольшой сквер, посидели на лавочке, наблюдая за москвичами: матерями с колясками, стариками, читающими газеты, детьми, играющими в салочки. Эта простая, мирная картина странно контрастировала с их миссией, с тревожными мыслями о будущем.

— Ладно, — поднялся Лев, отряхивая ладони. — Пора. Идем получать свой вердикт.

Возвращение в кабинет Болдырева было похоже на возвращение в зал суда после вынесения приговора. Секретарь, встретивший их у дверей, на этот раз улыбнулась более приветливо и немедленно провела их внутрь.

Михаил Фёдорович сидел за своим столом. На его лице читалась усталость, но в уголках глаз пряталось редкое для этого сурового человека выражение — удовлетворение. Перед ним лежала стопка документов, и он что-то помечал на полях быстрыми, точными движениями руки. Он не стал заставлять их томиться.

— Садитесь, — сказал он, жестом указывая на стулья. — Вам повезло. Петруничев человек занятой, но умеет принимать решения. Он был… впечатлен. Особенно аргументом о валютной выручке, — его взгляд на секунду задержался на Сашке. — И, что важнее, он разделяет озабоченность по вопросам обороноспособности.

Лев почувствовал, как у него внутри что-то сжалось в тугой, горячий комок надежды. Он заметил, что Болдырев говорил чуть медленнее обычного, тщательно подбирая слова, как будто взвешивая каждое из них на незримых весах государственной важности.

— Значит… — начал он.

— Значит, — перебил Болдырев, откладывая перо и складывая руки на столе, — финансирование выделяется. В полном объеме, который вы запрашивали. Более того, добавлено десять процентов на непредвиденные расходы. Петруничев лично распорядился.

Сашка не сдержал низкого, победного возгласа: «Сделали!». Лев же просто закрыл глаза на секунду, чувствуя, как гигантская тяжесть спадает с плеч. Он не ощущал эйфории, лишь глубочайшее, всепоглощающее облегчение, смешанное с ошеломляющим пониманием масштаба открывающихся возможностей. Теперь можно было заказывать не один автоклав, а три. Теперь можно было пригласить не двух, а пятерых лучших химиков. Теперь…

— Но, — Болдырев поднял палец, и его лицо вновь стало строгим, словно высеченным из гранита, — за всем этим будет строжайший контроль. Не только финансовая проверка, но и техническая приемка каждого этапа. Отчетность ежеквартальная. Каждая копейка на счету. Малейшая нестыковка, малейшее подозрение в нецелевом расходовании и все будет немедленно прекращено. А с вас, Борисов, — и он посмотрел прямо на Льва, — я буду спрашивать по всей строгости. Вы получили не просто деньги. Вы получили доверие государства. Не обманите его.

— Мы не обманем, Михаил Фёдорович, — твердо сказал Лев, глядя ему в глаза. — Вы получите свои лекарства. И свою валюту.

— В этом я не сомневаюсь, — Болдырев неожиданно улыбнулся, и его лицо на мгновение стало почти отеческим. — Иначе бы не стал пробивать это решение. — Он потянулся к небольшому шкафчику, достал оттуда графин с темно-янтарной жидкостью и три небольших стопки. — Коньяк, армянский. Не самый изысканный, но с характером. Выпьем за успех вашего предприятия. И за здоровье наших будущих солдат, которым, я уверен, ваши разработки спасут не одну жизнь.

Этот жест был настолько неожиданным, что и Лев, и Сашка на секунду опешили. Болдырев налил по стопке и протянул им.

— За победу, — сказал он просто.

Они выпили. Напиток обжег горло, но был действительно хорош. В кабинете воцарилась короткая, почти дружеская пауза.

— Знаете, Борисов, — задумчиво произнес Болдырев, ставя стопку на стол, — я прошел Гражданскую. Видел, как умирают люди от гангрены и тифа. Видел, как не хватает самого элементарного: бинтов, йода, хирургических инструментов. То, что вы делаете… это меняет правила игры. Впервые у меня есть ощущение, что в следующей войне, а она, считайте, уже на пороге — наша медицина будет не догонять, а опережать. Не теряйте это ощущение. Оно дорогого стоит.

Лев кивнул, словно давая клятву. В этот момент он почувствовал не просто одобрение начальства, а передачу некоего знамени. Эстафеты, которую он был обязан донести.

— Мы не подведем, — повторил он, и в этот раз эти слова звучали еще весомее.

Они вышли из кабинета, и тяжелая дверь закрылась за ними. В коридоре, пустом и торжественно-тихом, они остановились, переведя дух. Сашка с силой сжал кулак, его лицо расплылось в широкой, безудержной улыбке.

— Сделали, Лева! Черт возьми, сделали! — прошептал он с неподдельным восторгом. — Ты слышал? В полном объеме! И еще сверху добавили! И коньяк с самим наркомом! Да о таком на заводе и не мечталось!

— Слышал, — Лев улыбнулся, наконец позволяя радости и гордости прорваться наружу. Он чувствовал легкое головокружение — от алкоголя, от усталости, от переполнявших его эмоций. — Мы это сделали, Саш. Вместе. Твой аргумент с экспортом оказался решающим. Ты был блестящ.

— Наш аргумент, — поправил его Сашка, хлопая друга по плечу так, что тот чуть не пошатнулся. — Я просто вовремя его вставил. А ты… ты говорил так, будто не просил, а докладывал о неизбежном. Как о том, что завтра взойдет солнце. Это, наверное, и убедило их окончательно. — Он оглянулся по сторонам и понизил голос. — А теперь, главнокомандующий, какие приказы? Шампанское в «Метрополе» или немедленный отход к новым рубежам?

— Приказ один: домой, — рассмеялся Лев. — Быстро собрать вещи и на вокзал. Я хочу быть в Ленинграде завтра утром. Катя ждет новостей. И я уже почти физически чувствую, как Миша там, без нас, скучает по новому оборудованию.

Они почти бегом, легкими, пружинистыми шагами, вернулись в гостиницу «Москва», стремительно собрали немногие вещи и, расплатившись, вышли на улицу. Вечер был в разгаре, но им было не до московских огней. Поймав такси, они помчались на Ленинградский вокзал. Ужинали уже в простой, шумной и дымной станционной забегаловке — ели простые, но сытные котлеты с пюре, запивая крепким, как деготь, чаем. Еда казалась им невероятно вкусной, со вкусом победы, самой честной и желанной.

«Красная Стрела» была уже подана. Они поднялись в свое роскошное купе, и на этот раз оно показалось им еще уютнее, еще роднее. Когда поезд плавно тронулся, увозя их из сверкающей Москвы обратно, к родным невским берегам, они сидели друг напротив друга, и наступило блаженное, усталое молчание, нарушаемое лишь равномерным стуком колес.

— Ну что, Саш, — нарушил тишину Лев, глядя в темное окно, где мелькали отражения вагона и их собственные усталые, но счастливые лица. — Мы выиграли сражение. Но война… она только начинается. Теперь нам нужно оправдать каждую вложенную в нас копейку. Мы должны сделать больше и быстрее, чем от нас ожидают.

— Оправдаем, — без тени сомнения ответил Сашка, уже доставая свои, чуть помятые, но такие родные вареники. — С такими деньгами мы им такой НИИ построим, что весь мир обзавидуется. Представляешь, Лева? В будущем у нас и правда будет настоящий Научно-исследовательский институт. Не лаборатория в подвале, как тогда, вначале, а целый городок науки. С собственными производствами, больницами… — Он замолчал, и в его глазах вспыхнули огоньки далеких прожекторов. — Доедай цыпленка, закругляться надо. Завтра дома будем. И знаешь, что я думаю? Самое сложное только начинается. Но оно же и самое интересное.

Лев взял кусок хлеба. Он не чувствовал полной, безмятежной победы. Он чувствовал, что только что взвалил на свои плечи еще больший, невероятный груз ответственности. Но груз этот был желанным, выстраданным. Он смотрел на верного Сашку, на темное окно, за которым лежала огромная, незнающая о его миссии страна, и думал о том, что его плацдарм только что получил тяжелую артиллерию и полномасштабное снабжение. Теперь предстояло самое сложное — правильно всем этим распорядиться и успеть до того, как грянет гром.