Врач из будущего (Война)

Глава 4 Московская ставка

Поезд «Красная Стрела» был не просто средством передвижения. Он был символом. Символом статуса, скорости и той особой, стремительной эпохи. Лев знал, что в советские времена этим поездом пользовалась партийная элита, и теперь, стоя у темно-вишневого, отполированного до зеркального блеска вагона, он чувствовал всю весомость этого момента.

Их купе первого класса поражало продуманной до мелочей роскошью. В отделке преобладало дерево, предположительно, мореный дуб, с глубоким, благородным оттенком. Бронзовые детали брались рукой, обещая надежность, а небольшая хрустальная люстра под потолком, отражая свет, отбрасывала на стены причудливые блики. Верхние полки в их спальном вагоне были убраны, а на их месте разместились изящные бра и зеркала в массивных рамах, зрительно расширявшие и без того просторное помещение. Воздух был насыщен ароматами древесного лака, кожи и едва уловимой озонной свежести — пахло дорогой, основательной вещью, сделанной на века.

— Ну, Лева, давай, показывай, что тебе Катя в дорогу собрала? — с нескрываемым энтузиазмом произнес Сашка, с удовольствием разваливаясь на мягком диване-полке. — А мне Варя целую охапку бутербродов с колбасой всучила, огурцов соленых, печенья своего, зелени пучок! От голода не помрем!

Лев с улыбкой развернул свой, куда более объемный сверток.

— Ну, у меня тут, кажется, целый пир на весь мир. Зажаренный цыпленок, яйца вареные, сало с хлебом и чесноком, и конфеты какие-то завернула, «Жар птица», кажется.

— Вот это да! — рассмеялся Сашка. — Ну, гляди, с голоду точно не помрем. Если что, в купе-буфет сходим. Говорят, там и ужин заказать можно, и шашки с шахматами взять время скоротать.

Вскоре поезд плавно тронулся, и в купе вошел проводник, женщина в безупречно чистой форме и накрахмаленном переднике. Она принесла два блестящих никелированных подстаканника с гербом СССР и заварочный чайник.

— Чай будет готов через пять минут, товарищи, — сказала она с профессиональной улыбкой. — Если потребуется что-то еще, позовите меня.

Когда она вышла, Сашка с благоговением потрогал тяжелый, прохладный подстаканник.

— Вот это сервис… Я, конечно, привык к поездам, но на «Красной Стреле» впервые. Чувствую себя каким-то буржуем.

«О, эта романтика поездов…» — подумал Лев, глядя в окно на убегающие рельсы. Он вспомнил плацкарты XXI века с их суетой, пластиковыми стаканчиками и запахом лапши быстрого приготовления. А здесь деревянная отделка, струганые полки, бархатные шторки. Другой мир. Другая жизнь.

Они принялись за еду. Простой, но невероятно вкусный дорожный пир: хрустящая курочка, яйца с нежно-желтым желтком, душистое сало на ломте свежего ржаного хлеба. Чай из подстаканников оказался крепким, ароматным, согревающим саму душу.

— Лева, я вот все думаю, — начал Сашка, откладывая куриную ножку. — Откуда у тебя все эти идеи? Раньше я списывал все на гениальность. Ну, мол, студент, в библиотеке сидел, все прочитал, все понял. Но сейчас… Слушай, у меня такое ощущение, будто у тебя под рукой лежит готовый чертеж будущего. И ты просто по нему сверяешься. Так откуда, Лёв?

Лев почувствовал легкий укол в сердце. Он посмотрел на верного друга, на его открытое, чуть простоватое, но невероятно честное лицо. Он не мог рассказать правду, но и врать не хотел.

— Представь себе, Саш, — медленно начал он, глядя на пар за стеклом, — что ты прочитал увлекательнейший фантастический роман. О враче из будущего. О том, какие лекарства он создает, какие приборы использует, как организует больницы. И вот ты просыпаешься утром, и понимаешь, что все детали, все идеи из той книги… они работают. Они логичны, они осуществимы. И ты пытаешься их воплотить, пока не забыл. Будто спешишь, потому что знаешь, что скоро страница перевернется, и все исчезнет. — Он тяжело вздохнул и посмотрел Сашке прямо в глаза. — Может, к старости и я свою книгу напишу… в том самом жанре. Фантастики.

Он мысленно представил толстую папку, тайно перепечатанную на машинке, и это вызвало у него горьковато-ироничную улыбку.

Сашка слушал внимательно, хмурясь. Он не все понял, но почувствовал искренность.

— Книга… — протянул он. — Ну, если это из книги, то автор у нее сумасшедший гений. И ты, выходит, его главный герой. Ладно, не буду больше допытываться. Просто знай, Лева, я с тобой. До последней страницы.

Позже они решили размяться и отправились в купе-буфет. Тот оказался небольшим, но уютным помещением. Стояли несколько столиков с вековыми столешницами, за которыми можно было перекусить, а за длинной стойкой из красного дерева хранились закуски, напитки и, вероятно, те самые настольные игры. Они заказали по бутылке лимонада, жаль алкоголь не продавали. Сашка, недолго думая, попросил шашки.

Игра затянулась. Лев, человек другого времени, рассчитывал комбинации, но Сашка, с его практической хваткой, применял простые, но безотказные схемы. Он бил подряд несколько шашек Льва, довольного похлопывая по деревянной доске.

— Вот так-то, профессор! — смеялся он. — Теория теорией, а практика рулит!

Лев лишь отшучивался. Он был рад этой легкости. Они говорили о новых проектах: о пластмассах, которые нужно было разработать, чтобы заменить хрупкое стекло, о логистике витаминных концентратов для армии. Лев генерировал идеи, Сашка тут же прикидывал, как их реализовать, с кем договориться, что где достать. Они были идеальным тандемом: теоретик-стратег и практик-дипломат. За окном мелькали леса, поля, редкие огоньки деревень. «Красная Стрела» несла их навстречу Москве, навстречу самой важной бюрократической битве в жизни Льва.

Прибытие на Ленинградский вокзал Москвы было подобно попаданию в другой мир. Клубы пара, оглушительные гудки маневровых тепловозов, крики носильщиков, густая толпа. Воздух, холодный и промозглый, пах угольной пылью, машинным маслом и тысячами людских жизней. После сдержанного, имперского Ленинграда, Москва поражала своим стремительным энергетическим напором.

Едва они сошли с подножки вагона, как к ним подошли двое носильщиков в форменных фартуках.

— Товарищи, помочь с багажом?

Лев кивнул, и их чемоданы, в которых помимо личных вещей лежали кипы документации и чертежей, были ловко подхвачены. Они шли за носильщиками, прокладывавшими им путь через людской поток, к выходу на огромную площадь, уже озаренную вечерними огнями. Быстро поймав такси, товарищи направились в гостиницу.

Их ждала гостиница «Москва» — монументальное здание, символ новой советской архитектуры. Пройдя через массивные врата, они оказались в вестибюле, от которого захватывало дух. Высоченные потолки, мощные колонны, хрустальные люстры, размером с автомобильное колесо, ковровые дорожки, гасившие любой шорох. У стойки администрации, отделанной темным деревом, царила образцовая чистота и порядок.

Лифтов, разумеется, еще не было, их чемоданы понесли по широкой парадной лестнице. Их номер оказался просторным, с высокими потолками и тяжелой, добротной мебелью. Из окна открывался вид на ночную Манежную площадь и начинающуюся улицу Горького.

— Ну, Лева, — выдохнул Сашка, оглядывая апартаменты, — тут сам Сталин, поди, останавливается. Я на заводе за всю жизнь в таких хоромах не бывал.

— Привыкай, Саш, — улыбнулся Лев, сбрасывая пальто. — Если мы хотим, чтобы к нам относились серьезно, выглядеть мы должны соответственно. Давай разложим документы, еще раз пробежимся по плану.

Они достали папки. Письма от Ермольевой и Жданова с их авторитетными подписями, положительные отзывы из Военно-медицинской академии, подробные сметы и технические обоснования. Они репетировали ключевые тезисы: «обороноспособность», «снижение летальности на 43%», «промышленный масштаб», «валютная выручка».

— Главное давить на военную необходимость, — говорил Лев, расхаживая по комнате. — Болдырев, говорят, человек умный, он поймет. Ты, Саш, готов свой козырь про экспорт выложить?

— Готов, — уверенно кивнул Сашка. — С цифрами все ясно. Если нас послушают, через год мы еще поднимем бюджет страны на экспорте!

Решив, что подготовлены достаточно, они вышли на улицу. Вечерняя Москва встретила их суетливым движением, яркими, по меркам того времени, витринами, гулом трамваев и свежим запахом недавно уложенного асфальта. Они шли по улице Горького, и Лев отмечал про себя иной, более быстрый и деловой ритм жизни по сравнению с его родным Ленинградом.

Вскоре они достигли цели своего вечернего променада — «Коктейль-Холла». Заведение, открывшееся лишь в этом году, уже стало притчей в определённых кругах. Из-за тяжелой двери доносились звуки джаза.

Их встретил швейцар. Лев назвал свою фамилию, и после секундной паузы, в течение которой швейцар, видимо, сверялся со списком, их с легким поклоном впустили внутрь.

Их охватила волна теплого, насыщенного ароматами воздуха: дорогих духов, табака, кофе и алкоголя. Интерьер «Коктейль-Холла» был выдержан в стиле, который позже назовут «советским ар-деко». Мраморные колонны, хрустальные люстры, отражавшиеся в полированном паркете, длинная барная стойка, заставленная бокалами всех калибров, низкие столики, окруженные кожаными диванами, и пальмы в массивных кадках создавали ощущение роскоши и приватности. На небольшой эстраде негромко играл живой оркестр, исполняя задумчивый фокстрот.

Они заняли столик в стороне. Лев с интересом изучал меню, состоящее из невиданных коктейлей: «Таран», «Карнавал», «Красная Шапочка». Сашка, слегка опешивший от обстановки, тыкал пальцем в первый попавшийся пункт.

— Мне… э-э-э… «Нептуна», что ли, — скомандовал он официанту.

Лев заказал «Красную Шапочку», странноватое сочетание шампанского, мороженого и вишневого сиропа. Из закусок взяли тарталетки с печенью трески и жареный соленый миндаль.

Пока они ждали заказ, Лев обвел взглядом зал. И вдруг замер. За столиком у дальней колонны, в одиночестве, с бокалом коньяка в руке, сидел человек с тонкими, нервными чертами лица и пронзительным, усталым взглядом. Лев узнал его сразу, с первой секунды. Это был Михаил Булгаков.

Сердце Льва учащенно забилось. Он видел перед собой не просто великого писателя, а автора одной из главных книг своей прошлой жизни — «Мастер и Маргарита». Книги, которая будет опубликована лишь через четверть века, в 1966 году, и станет откровением для миллионов.

— Саш, смотри, — тихо сказал он. — Видишь того мужчину вон там? Это Булгаков. Писатель.

— Булгаков? — Сашка нахмурился. — А, тот, что «Белую гвардию» написал? Слышал, слышал. Говорят, сам Сталин его хвалил, но и ругал тоже. Рисковый парень. Но писатель хороший.

Лев поймал себя на мысли, что не может упустить этот шанс. Он поймал взгляд официанта и, когда тот подошел, сказал, понизив голос:

— Видите того господина у колонны? Михаила Афанасьевича Булгакова. Передайте ему от нас, от двух ленинградских врачей, с глубочайшим уважением. И предложите ему его любимый напиток за наш счет. Бутылку, конечно.

Официант, кивнув, удалился. Сашка смотрел на Льва с нескрываемым удивлением.

— Не думал что ты большой его поклонник, — хмыкнул он.

— Можно и так сказать, — загадочно ответил Лев.

Через несколько минут они увидели, как официант подошел к Булгакову, что-то сказал, указывая на их столик. Писатель поднял глаза, с легким удивлением посмотрел в их сторону, затем кивнул. Вскоре на его столе появилась новая бутылка коньяка и бокал.

Минут через десять Булгаков неожиданно поднялся и направился к ним. Лев и Сашка встали.

— Господа врачи, — произнес Булгаков глуховатым, но очень четким голосом. — Благодарю за жест. В наше время не часто встречаешь бескорыстное уважение к ремесленнику пера. Не сочтите за грубость, но не составите ли мне компанию? Сидеть в одиночестве за полночь занятие для затворников, а я, кажется, сегодня затворником быть не готов.

Они, не раздумывая, согласились и перешли к его столику.

— Михаил Афанасьевич, для нас это большая честь, — сказал Лев, когда они уселись. — Ваши «Записки юного врача» для нас не просто литература, а почти учебное пособие.

Булгаков улыбнулся, и его лицо на мгновение помолодело.

— О, вы читали? Значит, не только о Белой гвардии и Роковых яйцах наслышаны. Вы, коллега, судя по всему, человек разносторонний. А ваш друг?

— Сашка, — представился тот, немного смущенно. — Я, конечно, больше по технической части, но «Морфий»… это сила. Мне очень понравилось.

Булгаков загадочно улыбнулся.

— Рукописи, знаете ли, не горят. Они иногда… живут своей жизнью. В столах, в умах. Как некий замысел, над которым работаешь годами, не надеясь увидеть его при жизни. Почти как ваш пациент, которого вы лечите, зная, что он обречен, но не можете не бороться.

Лев почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он понял, о чем говорит Булгаков.

— Вы сейчас о… новом большом романе? — осторожно спросил он.

Булгаков пристально посмотрел на него, и в его глазах мелькнул интерес.

— Вы удивительно проницательны, доктор. Да. О романе. О дьяволе, посетившем Москву, о Пилате, о Мастере и его возлюбленной… О вечных вопросах, на которые у меня, увы, нет ответов. Иногда кажется, что я собираю по крупицам не просто сюжет, а некий миф, который существовал всегда.

Лев слушал, затаив дыхание. Он сидел за одним столом с гением, который в этот самый момент творил бессмертное произведение. Он знал его будущее, знал, какую бурю оно вызовет, как его будут читать и перечитывать десятки лет спустя. И сколько раз в будущем роман экранизируют…

— Михаил Афанасьевич, — сказал он с предельной искренностью. — Я не знаю, что это за роман. Но я уверен в одном. Он переживет нас всех. Он станет… главной книгой для многих и многих. Это та работа, ради которой стоит жить.

Булгаков смотрел на него с растущим изумлением. Никто не говорил ему таких слов о его «закатном романе».

— Вы… верите в это?

— Я знаю это, — твердо ответил Лев. — Как знаю, что завтра взойдет солнце.

Лев действительно был поклонником автора. И знал о его трагический судьбе. Кажется у того с детства были проблемы с почками.

Лев смотрел в усталое, но острое лицо писателя и чувствовал, как внутри него разрывается два человека. Один — врач и учёный, принявший решение не вмешиваться в ход истории. Другой — простой читатель из будущего, для которого «Мастер и Маргарита» была не просто книгой, а откровением. Он умрет через два года, — с болезненной ясностью подумал Лев. От нефросклероза. Болезнь почек, которую он носил с детства. И он знает. Черт возьми, он точно знает, что болен. Но почему я не попытался спасти того же Кирова? Не знаю. Боялся наверно, да и вряд ли смог бы. Но тут… Тут другой случай.

— Михаил Афанасьевич, — начал Лев, тщательно подбирая слова. — Простите за бестактность врача, но… вы неважно выглядите. Я вижу это не как поклонник, а как специалист. У вас, простите, небольшие отеки под глазами, цвет лица… Это почки?

Булгаков откинулся на спинку стула, его взгляд стал отстраненным и горьким.

— Коллега, вы весьма наблюдательны. Да, старый недуг. Сопровождает меня с молодости. Врачи в Москве разводят руками. Участь, знаете ли, неизбежная. Остается лишь успеть. — Он бросил взгляд на лежащую на столе папку с рукописями.

Сашка смотрел на них обоих, как на играющих в шахматы инопланетян. Он не понимал и половины их разговора, ни того, почему его друг, всегда такой сдержанный и рациональный, вдруг с таким жаром говорит с каким-то писателем.

— Неизбежность это диагноз, который ставит себе сам пациент, когда теряет надежду, — тихо, но очень четко сказал Лев. — Медицина не стоит на месте. В Ленинграде, в нашей лаборатории, мы как раз работаем над новыми методиками лечения именно таких хронических состояний. Не чудодейственных, нет. Но тех, что позволяют взять болезнь под контроль, продлить активную жизнь. На годы. На десятилетия.

Он сделал паузу, давая словам просочиться сквозь стену писательского скепсиса.

— Я не предлагаю вам панацею. Я предлагаю вам шанс. Шанс закончить ваш роман. Не торопясь. Не в страхе перед очередным приступом. Вы говорите «успеть». А что, если не нужно торопиться? Что, если у вас впереди еще десять, пятнадцать, двадцать лет работы?

Булгаков молча налил себе коньяку. Рука его дрожала.

— Ленинград… — протянул он задумчиво. — Мне предлагали переехать. Говорили, оформить как командировку для работы над либретто. Но я… я связан с Москвой. Здесь мой дом. Моя жена. Здесь… всё.

— Дом можно на время покинуть, чтобы вернуться в него здоровым, — настаивал Лев. В его голосе зазвучала та самая уверенность, которая заставляла верить ему самых отъявленных скептиков. — Жена поймет. А работа… Михаил Афанасьевич, я не буду вас обманывать. Это будет непросто. Диета, процедуры, регулярные анализы. Но я лично руковожу лабораторией и могу гарантировать вам самое лучшее, что есть сегодня в советской медицине. Мы боремся за каждую жизнь. И ваша жизнь, и ваше творчество бесценны для нашей культуры. Поверьте мне.

— Лева, да что ты его уговариваешь? — не выдержал Сашка. — Человек болен, в Москве лечат, а ты тут про какой-то Ленинград… Неудобно как-то.

Лев резко обернулся к нему, и во взгляде его было столько силы и боли, что Сашка отшатнулся.

— Молчи, Саш. Ты не понимаешь. Речь идет не просто о человеке. Речь идет… о будущем.

Он снова посмотрел на Булгакова.

— Я прошу вас. Рассмотрите эту возможность. Как врач. Как читатель. Как человек, который знает, что ваша главная книга еще не дописана. Позвольте нам помочь вам ее дописать.

Булгаков долго смотрел в свой бокал, словно в темно-янтарной жидкости искал ответ. В зале стояла тишина, нарушаемая лишь отдаленным гулом города. Даже музыканты, будто слыша их разговор, на мгновение остановились. Казалось, прошла вечность.

Наконец он поднял голову. В его усталых глазах затеплилась крошечная, слабая искра, не надежды, нет, а скорее любопытства к своему собственному будущему.

— «Рукописи не горят»… — тихо процитировал он сам себя. — Хорошо. Вы… вы очень убедительны, доктор. Я не даю обещаний. Но я… я подумаю. Я поговорю с женой. Возможно… возможно, я оформлю эту командировку. — Он слабо улыбнулся. — Посмотрю ваш Ленинград. И вашу медицину.

Лев почувствовал, как с его плеч свалилась гиря. Он еще не спас Булгакова. Но он выиграл битву. Он открыл дверь в свое новое амплуа.

— Этого пока достаточно, — тихо сказал Лев. — Это главное. Когда будете готовы, просто напишите или позвоните. Я оставлю вам свои данные. Вас будет ждать поезд и лучший врач. Скромный, Борисов Лев Борисович, со своей командой.

Они допили свой коньяк уже в другом настроении, более легком, почти дружеском. Разговаривали о литературе, о театре, о сложной московской жизни. Булгаков оказался блестящим собеседником: язвительным, остроумным, глубоким. Прощаясь, он пожал им руки.

— Спасибо вам, коллеги. Вы не только подарили мне бутылку коньяка. Вы подарили мне каплю веры. Удачи вам в Москве. Держитесь подальше от бюрократов, они куда опаснее любого беса из моего романа.

Выйдя на прохладный ночной воздух, Лев и Сашка молча шли по направлению к гостинице.

— Вот это вечер, — наконец выдохнул Сашка. — Писатель, коньяк, разговоры о дьяволе… Лева, наша жизнь она и правда похожа на какой-то фантастический роман. Хотя я до конца и не понял твоего стремления… Ладно, не буду на мозги капать.

— Похожа, Саш, — тихо согласился Лев, глядя на темное небо над Москвой. — Очень похожа. И, спасибо.

Историю не изменить, но одну человеческую жизнь, одну великую судьбу, попробовать можно. И нужно.