Врач из будущего (Война)

Глава 22 Новый уровень

На следующее утро Лев снова стоял в кабинете Громова. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь плотные занавески, выхватывали из полумрака пылинки, кружащиеся в воздухе. Лев заметил, что на столе майора появилась новая папка с грифом «Особой важности», лежавшая рядом с привычными ему документами.

— Иван Петрович, — начал Лев, прежде чем Громов успел предложить ему присесть, — я принял решение по командировке на Халхин-Гол.

Громов, достав папиросу «Казбек» из серебряного портсигара, с любопытством посмотрел на него. Его пальцы привычным движением раскурили папиросу, и тонкая струйка дыма медленно поднялась к потолку.

— Так скоро. И каково же оно? Кого назначаете? — спросил майор, откидываясь на спинку кресла. — Должен сказать, ваши сотрудники проявили неожиданную активность. У меня уже есть три списка добровольцев от отделов Ермольевой и Неговского.

— Да, наши сотрудники проявляют себя как настоящие советские граждане. Но я принял другое решение. Я еду сам. Вместе с Алексеем Морозовым, — четко произнес Лев.

Спичка в руках Громова замерла на полпути к пепельнице. Он медленно опустил ее, не сводя с Льва пристального взгляда.

— Ты… совсем с ума сошел, Борисов? — в его голосе прозвучало неподдельное изумление, смешанное с растущим раздражением. — У тебя там, в лабораториях, мозги закипели от перегрузок? Или ты на себе новый препарат испытываешь? Ты сам, стратегический актив государства! Мы только что говорили об этом! Твоя гибель где-нибудь в монгольских песках будет равносильна проигрышу крупного сражения! Я не позволю…

— Иван Петрович, — мягко, но настойчиво перебил его Лев, — я не собираюсь там гибнуть. И я не поеду в первую линию окопов. Моя цель это полевые госпиталя, эвакопункты, санитарные палатки. Именно там я смогу увидеть то, что не увидит никто другой.

Громов резко встал и прошелся по кабинету. Его тень медленно скользила по стене, усиливая драматизм момента.

— Для этого есть опытные военврачи! Они пришлют отчеты! Подробные, детальные отчеты! — он ударил кулаком по столешнице. — У нас есть специальные люди в военной медицине занимающиеся этими вопросами!

— Отчеты… Это сухие цифры и описания, — парировал Лев, его голос зазвучал жестче. — Они не передадут, как жгут, сделанный по нашему образцу, впивается в рану после трех часов тряски в переполненном грузовике. Они не покажут, как в условиях пыльной бури санитары не могут найти воротник у раненого, потому что цветовая маркировка оказалась нестойкой. Они не объяснят, почему наши прекрасные капельницы остаются нераспакованными, потому что для их использования не хватает простейших штативов, которые мы не додумались включить в комплект!

Лев сделал шаг вперед, опираясь руками о стол. Между мужчинами повисло напряженное молчание, прерываемое лишь тиканьем настенных часов.

— Вы сами говорили, Иван Петрович, что ситуация накаляется. «Стальной пакт» подписан. Война с Финляндией уже на пороге. А что мы знаем о реальных потребностях армии? Мы создаем инструменты, не зная, как их будут использовать в полевых условиях настоящие люди.

Громов медленно вернулся к своему креслу, его лицо выражало глубокую озабоченность.

— Продолжайте, Лев Борисович — коротко бросил он.

— Я провел анализ отчетов после боев у озера Хасан, — Лев вытащил из портфеля несколько листков с пометками. — И знаете, что самое удивительное? Больше половины раненых погибали не от самих ранений, а от кровопотери во время эвакуации. Наши жгуты есть, но их не успевают или не умеют правильно накладывать. Есть проблемы с обезболиванием, с сортировкой раненых… Я могу так перечислять долго.

Он отложил бумаги и посмотрел Громову прямо в глаза.

— Иван Петрович, я создаю систему. Я не могу делать это из кабинета, как инженер, который никогда не видел свой самолет в полете. Мне нужен личный опыт. Мои знания… моя интуиция позволят мне за недели увидеть то, что другие не увидят за месяцы. Я смогу лично, точно определить самые критические узкие места и найти им решение. Это риск, да, определённо точно. Но он оправдан. Поверьте мне!

Громов молча курил, его взгляд был очень пристальным и тяжелым. Он видел перед собой не упрямого юнца, а расчетливого стратега, осознающего и цену, и потенциальную выгоду. Минуты растягивались, наполненные напряженным молчанием.

— Знаете, Борисов, — наконец произнес Громов, — когда я впервые познакомился с вами, я был уверен, что вы либо гений, либо вредитель. Сейчас я уверен в первом варианте. — Он тяжело вздохнул. — Ваша логика, как всегда, чертовски убедительна. И чертовски опасна. Но так же, я убежден, что все гении того… С небольшим приветом.

Майор потушил папиросу и взял со стола телефонную трубку.

— Соедините меня с Москвой, — приказал он в трубку.

Пока Громов ждал соединения, он снова посмотрел на Льва.

— Ладно. Я выйду с этим на самый верх. Но готовьтесь к тому, что вам поставят условия. И очень жесткие. И если Москва откажет, то никаких самовольных решений, понял?

Лев кивнул. Он понимал, что эта игра ведется на самом высоком уровне, и ставки в ней были исключительно высоки.

Пока Лев ждал решения из Москвы, в СНПЛ-1 кипела работа. В отдельном кабинете, выделенном Сашкой, архитекторы Сомов и Колесников день и ночь работали над проектом «Ковчег». Стены комнаты были завешаны чертежами и схемами.

— Вот здесь, Виктор Ильич, я предлагаю разместить блок чистых помещений, — Лев показывал на один из эскизов. — Операционные, перевязочные, палаты интенсивной терапии, которые мы создадим с Неговским. Полностью изолированный контур с собственными системами вентиляции и фильтрации, это важно.

Сомов, с покрасневшими от бессонницы глазами, внимательно изучал схему.

— Лев Борисович, я просчитал варианты. Для такой системы потребуется отдельная приточно-вытяжная вентиляция с подогревом воздуха. По нашим нормам…

— Нормы мы будем устанавливать сами, — уверенно сказал Лев. — Это должен быть эталон. Посмотрите сюда, — он перевел палец на другую часть чертежа. — Центральный операционный блок. Шесть операционных, расположенных звездообразно вокруг центрального стерилизационного ядра. Чтобы медсестра могла подать любой инструмент в любую операционную за 30 секунд.

Колесников что-то быстро подсчитывал на логарифмической линейке.

— Товарищ Борисов, по предварительным расчетам, только на системы вентиляции и отопления потребуется около 200 тонн металла. А где его взять в таких количествах?

— Это уже моя забота, — ответил Лев. — Вы считайте, а я буду добывать все необходимое. Напоминаю, у нас «зеленый коридор» от самого товарища Сталина! Вы думаете, мы не сможем достать необходимое количество материалов?

В этот момент в кабинет вошел Сашка с озабоченным видом.

— Лев, тебя срочно к Громову. Кажется, из Москвы ответ пришел.

Дача на Ладоге, которую Сашка раздобыл на выходные, была точной копией идиллии: старый деревянный сруб, почерневший от времени, скрип вековых сосен, терпкий запах хвои и свежего озёрного ветра. У берега покачивалась на волнах рыбацкая лодка, а на лужайке перед домом догорали угли в самодельном мангале, на которых еще дожаривались последние куски шашлыка из свинины и рыбы.

Дети, Андрюша и маленькая Наташа, дочка Сашки и Вари, заливисто смеялись, следя за стрекозами на залитой солнцем лужайке. Их беззаботные крики наполняли воздух жизнью и радостью.

Но под этой безмятежностью скрывалось напряжение, витавшее между взрослыми. Все они: и Катя, нервно поправлявшая скатерть на импровизированном столе, и Сашка, с необычной для него задумчивостью разглядывавший озерную гладь, и даже всегда невозмутимый Миша, знали, зачем они здесь на самом деле. Это была не просто очередная встреча друзей, а прощание.

Когда солнце начало клониться к воде, окрашивая озерную гладь в багряные и золотые тона, Лев, сидевший с Мишей у догорающего костра, поднялся. Он постучал ножом по своей жестяной кружке, и звук разнесся по вечернему воздуху.

— Друзья, — его голос прозвучал громче, чем нужно, и в нем слышалась легкая дрожь. Все разговоры стихли, даже дети прекратили гомон, почувствовав внезапную серьезность момента. — Я собрал вас здесь, чтобы сказать кое-что важное.

Он обвел взглядом лица самых близких людей: Катю, прижавшую к себе Андрюшу, на лице которой застыла маска тревожного ожидания; Сашку с Варей, сидевших рядом, их руки были крепко сцеплены; Мишу и Дашу, чьи пальцы едва касались друг друга, но в этом легком прикосновении читалась глубокая связь; и Лешу, смотревшего на него с обожанием и готовностью, свойственной больше для юности.

— Послезавтра мы с Лешей уезжаем. В командировку На Халхин-Гол, минимум на две недели, а там как получится.

Тишина, наступившая после этих слов, была оглушительной. Казалось, сам воздух застыл, и даже озеро перестало шуметь. Даже дети замерли, инстинктивно почувствовав взрослую тревогу.

Первым взорвался Сашка. Он резко вскочил, опрокинув свою табуретку.

— Брось, Лев! Это же не твое дело! Давай я сам поеду, мне не впервой! Кому как не мне, старому заводскому, смотреть за хозяйством в полевых условиях? — его голос дрожал от возмущения. — Ты тут институты строишь, наукой руководишь! А я… Куда мы тут без тебя⁈

— Нет, Саш, — мягко, но непреклонно остановил его Лев. — Ты нужен здесь. Ты мое второе я. Без тебя все тут развалится в тот же день. Стройка НИИ, снабжение, координация с Москвой, решение ежедневных проблем… Ты остаешься за главного. Это не просьба, а приказ.

Сашка хотел было возразить, но, встретившись с твердым взглядом Льва, лишь с силой выдохнул, сжал кулаки и отвернулся к озеру. Его широкие плечи напряглись, выражая безмолвный протест.

— Лев… — прошептала Катя. В ее глазах стояли слезы, но она сдерживала их, не желая показывать свою слабость перед другими. Ее пальцы бессознательно вцепились в плечико Андрюши, и мальчик, почувствовав материнское напряжение, насупился.

Миша поправил очки, его лицо было бледным, как мел.

— Это… очень опасно, Лев, — произнес он, и его обычно уверенный голос дрогнул. — Я читал сводки. Там идут ожесточенные бои. Японская артиллерия… авиация… Ты уверен, что это правда так необходимо?

— Я уверен, что это необходимо, — ответил Лев, и в его голосе прозвучала стальная убежденность. — Мы с Лешей будем глазами и ушами для всех вас. Мы привезем не просто отчет, а понимание. То, что поможет нам спасти тысячи жизней в будущем. Не где-то абстрактно, а здесь, в наших госпиталях, на наших заводах, выпускающих медицинское оборудование.

Леша, сидевший все это время сгорбившись, поднял голову, и его лицо озарила улыбка, в которой была и гордость, и страх, и юношеская отвага.

— Мы не подведем, Лев Борисович, — сказал он громко, и его голос прозвучал неожиданно уверенно в наступившей тишине.

— Я верю в вас, смотрите, какие вы у меня все талантливые! Даже если я не… В общем, я уверен что наше дело, наше общее дело, оно будет жить и без меня! — Лев заметил ужас в глазах жены и встрепенулся. — Да это я так, на всякий случай. Конечно я вернусь! И мы все вместе отметим это с размахом! Что весь Ленинград на уши поставим!

— Лев Борисович, вы и правда человек большой души! — высказалась молчавшая до этого Даша.

— Даша, не на работе, я для тебя просто Лев! Миша, поговори со своей девушкой уже наконец! — сказал Лев, и Миша тут же покрылся багряным румянцем. Все ребята засмеялись над неловкостью момента

— Ладно тебе Миш, что бы когда я вернулся, ты уже задумался над созданием новой ячейки общества! — продолжал Лев подливать масло в огонь, отчего Миша чуть не поперхнулся, пытавшись что-то сказать, но в итоге лишь махнул рукой. А Даша в это время сильнее сжала его руку в своей.

— Да у вас, ребята, и правда почти семейная идиллия, — добавил уже Леша. — Мы вернемся, точно вам говорю! Я за нашего Леву горой!

Позже, когда сумерки сгустились и дети, утомленные впечатлениями, уснули в доме, все собрались у разгоревшегося костра. Пламя рисовало танцующие тени на серьезных лицах взрослых. Леша достал гитару и тихо заиграл старую русскую мелодию. Сначала никто не пел, просто слушали, как струны перебирают знакомые аккорды. Потом кто-то негромко подхватил, затем другой. И скоро над ладожским берегом поплыла простая, задушевная песня, объединившая их в этот прощальный вечер.

Лев обнял Катю, сидевшую рядом на бревне, и прижал к себе. Он чувствовал, как дрожит ее тело.

— Я вернусь, — тихо сказал он ей на ухо, чтобы не слышали другие. — Обещаю. У меня есть ради кого возвращаться.

Она лишь кивнула, прижимаясь к его плечу, и смотрела на огонь, в котором трещали сосновые ветки, выпуская в ночное небо сонмы искр.

Ровно через три дня Лев снова сидел в кабинете Громова. На этот раз майор не предлагал ему коньяк и не курил. Его лицо было серьезным и сосредоточенным, а на столе лежала объемистая папка с многочисленными пометками.

— Ну что ж, Борисов, — начал он, положив перед собой папку и сложив руки на столе. — В Москве твои аргументы сочли… убедительными. Хотя, должен признаться, ругались сильно и долго. Особенно возражали товарищи из Наркомата обороны. Считают, что риск слишком велик.

Лев почувствовал, как камень свалился с души, но тут же напрягся, ожидая продолжения.

— Добро дали, — Громов сделал паузу, давая этим словам прозвучать с нужной весомостью. — Но! — он поднял палец, и его лицо стало еще более суровым. — Условия. И они не подлежат обсуждению.

Майор открыл папку и начал зачитывать:

— Первое: для обеспечения вашей безопасности приставляются два оперативника из центрального аппарата. Опытные ребята, прошедшие многое. Их задача не допустить вашей гибели или, не дай бог, пленения. Вы для них главный и единственный приоритет. Их приказы, касающиеся безопасности, являются для вас обязательными к исполнению.

Лев кивнул. Он этого ожидал.

— Второе, — Громов усмехнулся, но в его глазах не было веселья, — от РККА к вашей группе будет прикомандирована для связи и помощи… военфельдшер службы Островская. Она уже знает театр военных действий. — Он внимательно посмотрел на Льва, словно ожидая его реакции. Будто он что-то знал.

Внутри у Льва все похолодело. Островская. Женщина, которая, возможно, держала в руках его блокнот с планом эвакуации. Теперь она будет рядом с ним в условиях, где любой «несчастный случай» можно списать на войну. Угроза из абстрактной стала осязаемой и смертельно опасной.

— Третье, — продолжал Громов, — срок командировки не более трех недель. Ни дня больше. Четвертое: вы не имеете права приближаться к линии фронта ближе, чем на пять километров. Пятое: все ваши перемещения согласовываются с сопровождающими.

Майор закрыл папку.

— Вас это устраивает?

— Да, — ровным голосом ответил Лев, не подав вида своим опасениям относительно Островской. — Когда выезд?

— Послезавтра. С нашего аэродрома, в 09:00. Всю подробную информацию и документы вам передадут сопровождающие. — Громов встал и протянул Льву руку. — Так что удачи, товарищ Борисов. Возвращайтесь живыми. И с результатами. Страна вас ждет.

Лев вышел из «Большого дома» и остановился на набережной Невы. Светило майское солнце, по реке сновали лодки, слышались гудки пароходов. Город жил своей обычной, мирной жизнью. А он через два дня уезжал навстречу песчаным бурям, разрывам снарядов и лицу настоящей войны.

Он смотрел на воды Невы, и ему вспомнились строки из «Тихого Дона», которые он недавно перечитывал: «Выметываясь из русла, разбивается жизнь на множество рукавов. Трудно предопределить, по какому устремит она свой вероломный и лукавый ход. Там, где нынче мельчает жизнь, как речка на перекате, мельчает настолько, что видно поганенькую её россыпь, завтра идёт она полноводная, богатая»

Сейчас его собственная жизнь делала крутой поворот, унося его в неизвестность. И кроме очевидных опасностей войны, его ждали таинственный майор Артемьев, два телохранителя из НКВД и лейтенант Островская, чьи глаза, возможно, хранили его самую страшную тайну.

Игра действительно перешла на новый, смертельно опасный уровень.