Врач из будущего (Война)

Глава 21 Предчувствие бури

Кабинет старшего майора государственной безопасности Ивана Петровича Громова в «Большом доме» мало чем отличался от других кабинетов чекистов его ранга: массивный стол из красного дерева, сейф «Яуза» в углу, строгие портреты вождей на стенах. Но сегодня в нем царила атмосфера не обычной служебной встречи, а скорее совещания стратегических союзников. Воздух был насыщенным от табачного дыма, и пахло не только папиросами, но и дорогим коньяком, который Громов, нарушая правила, пригубил вместе с Львом.

Громов, отложив в сторону папку с грифом «Совершенно секретно», смотрел на Льва с нескрываемым, почти отцовским удовлетворением. На нем была рубаха цвета хаки, воротник и обшлага рукавов, обшитая золотым кантом. Нарукавный знак: овал цвета золота, с мечом, серпом и молотом цвета серебра. Петлицы были крапового цвета, с золотым ромбом, отличительно для старшего майора ГБ.

— Иван Петрович, а я и не знал, что вас повысили до старшего майора ГБ! Примите мои поздравления! — Лев заметил новые петлички на форме Громова.

— Благодарю, но мы сейчас не для этого здесь, — начал он, и в его голосе звучала редкая теплота, — примите и вы мои поздравления. Ваш проект нового НИИ в Куйбышеве получил высочайшую поддержку. Я имею в виду с самого верха. — Он многозначительно посмотрел на потолок, и Лев понял, что речь идет не о наркоме, и даже не о Молотове. — Товарищ Сталин лично распорядился оказать всевозможное содействие.

Лев, стоявший напротив, почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он ожидал одобрения, но не такого уровня. В горле пересохло. Он молча кивнул, понимая, что слова здесь излишни.

— В связи с этим, — продолжал Громов, — из Москвы назначается специальный куратор проекта от НКВД — старший майор Артемьев. Человек с огромным опытом, будет отвечать за безопасность, финансирование и координацию между всеми наркоматами. И тут я должен быть с вами предельно откровенен, — его взгляд стал жестче, профессиональным. — Страна, партия и лично товарищ Сталин не терпят хищений. Ни копейки. Ваш отец, как замначальника ОБХСС, это прекрасно понимает. Страна надеется на Борисовых. На вас обоих.

Лев снова кивнул, понимая весь груз и всю честь этого доверия. Он мысленно поблагодарил отца за его безупречную репутацию, которая теперь стала частью и его собственного щита.

— Обстановка, как вы знаете, накаляется, — Громов встал и подошел к большой карте мира, висевшей на стене. — В Берлине подписан так называемый «Стальной пакт» между Германией и Италией. Два хищника сковали себя одной цепью. Но наша страна готова ко всему. Даже ситуация с финнами на границе не помеха для вашего проекта. Наоборот, он становится еще важнее, стратегически необходимым.

Затем Громов вернулся к столу и взял другой документ, менее толстый, но с грифом Наркомата обороны.

— А вот и непосредственная задача, — он протянул бумагу Льву. — Официальный запрос из Наркомата обороны. РККА просит направить группу специалистов из вашего СНПЛ-1 на Халхин-Гол. Цель — оценка эффективности нашего медицинского обеспечения в реальных боевых условиях и выработка срочных предложений по его улучшению. У вас трое суток, чтобы сформировать группу. Командировка на срок от двух недель.

Лев взял документ. Бумага была шершавой, текст отпечатан на пишущей машинке. Но за этими сухими строчками он видел другое: песок, кровь, грязь полевых госпиталей. И возможность. Возможность увидеть все своими глазами.

— Спасибо за доверие, Иван Петрович, — сказал Лев, поднимаясь. — Я все понял. Группа будет сформирована в срок.

Громов встал и, обойдя стол, крепко пожал ему руку.

— Удачи, Лев Борисович. И помните, вы не просто ценный кадр, вы стратегический актив. Берегите себя.

Вернувшись в свой кабинет в СНПЛ-1, Лев застал там оживленную дискуссию. Сашка, развалившись в кресле, ожесточенно спорил с двумя незнакомыми мужчинами в гражданском. Один, лет пятидесяти, в строгом, но поношенном костюме и с очками в роговой оправе, держал под мышкой толстую папку-планшет и с горящими глазами что-то доказывал. Второй, помоложе, с интеллигентным, но уставшим лицом, нервно теребил край чертежной трубки, из которой виднелись свернутые в рулон ватманы.

— Лев, наконец-то! — бодро произнес Сашка, увидев его. — Встречай! Это те самые инженеры, о которых я говорил. Лучшие в городе, хоть и сидят без больших проектов. Виктор Ильич Сомов, главный архитектор, и его помощник, Павел Андреевич Колесников, инженер-проектировщик.

— Здравствуйте, товарищ Борисов, — первым подал голос Сомов, поправляя очки. — Александр Михайлович нас кое-как проинформировал. Речь идет о проектировании целого научного городка с нуля. Это… это грандиозно. — В его голосе звучал сдержанный восторг, смешанный с профессиональным скепсисом.

— Именно так, Виктор Ильич, — Лев пригласил всех сесть к большому столу и разложил на нем свою собственную, испещренную пометками схему, которую он готовил ночами. — Мы строим не просто НИИ. Мы строим «Ковчег»: автономный, самодостаточный комплекс, который должен будет работать в условиях любой, даже самой тяжелой, внешней обстановки. И он должен быть образцом медицинской мысли не только в научном, но и в организационном плане. Я хочу, чтобы он был лучшим в мире. Не сегодня, а с заделом на двадцать лет вперед.

Он обвел взглядом архитекторов, видя в их глазах смесь интереса и недоверия.

— Я изложу вам основные принципы, которые должны лечь в основу проекта. Записывайте.

Лев начал, и его речь была размеренной и уверенной, будто он видел этот комплекс своими глазами много раз. Он говорил не как заказчик, а как главный инженер, знающий каждый технологический узел.

— Принцип первый: Разделение потоков. В идеальной больнице потоки пациентов, персонала, чистых и грязных материалов, а также покойников никогда не должны пересекаться. Это основа эпидемиологической безопасности и эффективности. Значит, нам нужны раздельные коридоры и лестницы. Главный вход для амбулаторных больных, отдельный для доставки тяжелых и экстренных случаев прямо в приемное отделение, третий для персонала и поставок. Никаких случайных встреч инфекции с ослабленными больными.

Сомов быстро делал пометки в своем блокноте, его первоначальный скепсис постепенно сменялся глубоким интересом.

— Принцип второй: Централизация ключевых служб. Одна крупнейшая централизованная стерилизационная на весь комплекс, с прямыми и короткими путями доставки в операционные блоки. Центральный лабораторный корпус, оснащенный самой современной вентиляцией и системами фильтрации воздуха. Собственная котельная и энергоблок, наш НИИ должен быть энергонезависим. Предусмотрите возможность работы в автономном режиме в течение месяца.

— Товарищ Борисов, — вмешался Колесников, перестав вертеть в руках трубку, — это потребует колоссальных расчетов по нагрузкам на сети. И таких котельных у нас в стране не строили…

— Значит, построите первую, — парировал Лев. — Продолжаю. Принцип третий: Модульность и доступность. Все научные и клинические корпуса должны быть связаны теплыми переходами. Ширина всех основных коридоров не менее двух с половиной метров, для беспрепятственного разъезда двух каталок с сопровождающими. Операционный блок в географическом центре комплекса, чтобы время доставки пациента из любого отделения реанимации или приемного покоя исчислялось секундами, а не минутами. Каждая секунда это чья-то жизнь.

Он сделал паузу, дав инженерам осознать сказанное.

— Принцип четвертый: Инфраструктура. Это не только клиника и лаборатории. Это целый город. Нам нужны: жилой квартал с благоустроенными квартирами для сотрудников и их семей, два-три комфортабельных общежития для молодежи и стажеров, свой детский сад и ясли, поликлиника для семей сотрудников, столовая, клуб, библиотека, спортивный зал и стадион. Мы создаем не просто рабочее место, мы создаем среду обитания для научной элиты страны. Чтобы люди думали о науке, а не о том, где достать еду или устроить ребенка.

Сомов и Колесников слушали, раскрыв рты. Они были шокированы. Таких принципов строительства в советской практике 1939 года просто не существовало. Это была не архитектура, это была социальная утопия, облеченная в бетон и сталь.

— Товарищ Борисов, — наконец выдохнул Сомов, снимая очки и протирая их. — Это… это революция. То, что вы описываете, превосходит все известные мне типовые проекты, включая ВИЭМ в Москве. Многие из этих решений придется буквально изобретать с нуля, проводить новые расчеты, пробивать через Госстрой… Это займет месяцы, если не годы!

— У нас нет столько времени, Виктор Ильич, — твердо сказал Лев. — У нас есть месяцы. Максимум пол-года. Именно поэтому я обратился к вам. Я предоставлю вам все свои эскизы и технические обоснования. Ваша задача перевести их на язык чертежей, которые поймут строители, и которые пройдут все государственные экспертизы. Мы должны доказать, что это не фантастика, а единственно возможный путь развития медицины будущего. Начинайте с генерального плана территории. У вас есть три дня, чтобы подготовить первые наброски. Александр Михайлович обеспечит вас всем необходимым.

Сашка, до этого молча наблюдавший, утвердительно кивнул.

— Все будет, Виктор Ильич. Бумага, карандаши, свет, питание, отдельная комната для работы. Только работайте.

Когда архитекторы, потрясенные и воодушевленные одновременно, ушли, Лев остался наедине с Сашкой.

— Ну что, Саш, — тихо спросил он, глядя в окно на весенний Ленинград, — потянем? Не сорвется?

— Конечно, потянем, — без тени сомнения ответил Сашка, подходя к нему. — Раз уж сам Сталин за нас, чего уж там. Будем строить твой «Ковчег». Ты же сам говорил, он нам скоро очень понадобится.

Лев кивнул. Первый камень был заложен. Теперь предстояло убедить остальных, что эта громадина не только нужна, но и возможна. И следующей проверкой на прочность станет не чертежная доска, а далекие пески Монголии. Он развернул листок с запросом из Наркомата обороны. Трое суток. Нужно было собрать группу. И принять одно очень важное, очень тяжелое решение.

Следующие несколько часов пролетели в лихорадочной работе. Лев успел провести планерку с начальниками отделов, обсудив текущие результаты и проблемы. Когда последний из них, Неговский, собрал свои бумаги, чтобы уйти, Лев поднял голову.

— Минутку, коллеги. Есть еще один вопрос, куда более срочный.

Все замерли на местах. В кабинете, помимо Льва, находились Сашка, Катя, Миша, Леша и остальные начальники: Ермольева, Неговский и другие. Лев взял со стола злополучный документ.

— Только что от майора Громова. Официальный запрос из Наркомата обороны. Нас просят направить группу специалистов на Халхин-Гол. Для оценки работы военной медицины в реальных боевых условиях.

В кабинете повисла гробовая тишина. Первым ее нарушил Сашка.

— На Халхин-Гол? Это же черт знает где! Идут настоящие бои, японцы… Лев, ты в своем уме? Мы тут институт строим!

— Институт мы строим именно для того, чтобы спасать жизни на войне, — холодно парировал Лев. — А чтобы строить эффективно, нужно знать, что происходит на передовой. Не по отчетам, а в действительности. Запрос обоснован. У нас есть трое суток, чтобы сформировать группу из двух-трех человек. Прошу каждого из вас подумать и к завтрашнему утру представить мне кандидатов из ваших отделов. Требования: крепкое здоровье, стрессоустойчивость, знание нашей полевой аппаратуры и методик. Вопросы есть?

Вопросов не было. Было шоковое молчание. Люди медленно поднимались и выходили из кабинета, переваривая услышанное. Последним, уже за дверью, задержался Леша. Он стоял, опустив голову, явно что-то обдумывая. Когда дверь закрылась за Неговским, он сделал шаг вперед.

— Лев… Можно я?

Лев, который уже снова уткнулся в бумаги, взглянул на него.

— Конечно, Леш. Что-то не так?

— Нет. Я… я хочу поехать.

Лев отложил ручку.

— Леша, у Неговского в отделе есть более опытные сотрудники. Ты только начал…

— Я знаю! — перебил его Леша, и в его голосе впервые зазвучала не робость, а горячая убежденность. — Но я здоровый, как бык. Я все наши жгуты, капельницы и методики Неговского выучил до последней запятой. Я смогу там глазами увидеть, что работает, а что нет. Дай мне эту возможность. Я должен быть полезен не только здесь, в четырех стенах.

Он замолчал, перевел дух и вдруг неуверенно улыбнулся.

— Вот поехали бы мы с тобой вдвоем… Глядишь, за неделю все проблемы бы нашли и решения придумали.

Шутка повисла в воздухе. Но для Льва она прозвучала не как шутка, а как удар молота по наковальне. Он откинулся на спинку кресла, уставившись в одну точку.

Поехать самому.

Мысль, которая подсознательно зрела в нем с момента разговора с Громовым, теперь оформилась в четкую, железную конструкцию. Он создает систему для войны, которую видел только в отчетах и учебниках будущего. Его знания были абстрактны, оторваны от реалий грязи, крови и хаоса. Он требовал от других рисковать, а сам оставался в безопасности кабинетов.

— Иди, Леша, — тихо сказал Лев. — Подготовь со своим начальником списки добровольцев. Я… я подумаю над твоими словами.

Когда Леша ушел, Лев еще долго сидел неподвижно. Он смотрел на свои руки: руки хирурга, руководителя, «стратегического актива». А что они по-настоящему знали о войне? О той цене, которую платили за его изобретения простые бойцы и санитары?

Он подошел к карте мира, висевшей в его кабинете. Его палец нашел крошечную точку у границы Монголии. Халхин-Гол. Песок, жара, японские снаряды и советская кровь. Его система проходила проверку там, в настоящем аду. И он, ее создатель, сидел в своем кабинете, в тысячах километров от этого ада.

Решение созрело. Оно было безумным, опасным, безрассудным. Но оно было единственно правильным.

Вечер в квартире Борисовых на этот раз был лишен привычной уютной атмосферы. Даже Андрюша, обычно оживлявший любое застолье, чувствовал напряжение и капризничал, пока Марья Петровна не унесла его в детскую.

Лев отпил из чашки остывший чай и посмотрел на сидящих за столом: Катя, сжавшая губы, его мать, Анна Борисова, с лицом, вытянувшимся от тревоги, и его отец, Борис Борисович, с невозмутимым, как всегда, видом слушавший его.

— Итак, — Лев откашлялся. — Новости хорошие. Проект НИИ в Куйбышеве получил поддержку на самом верху. Лично товарищ Сталин распорядился оказать всемерное содействие.

Катя вздохнула с облегчением, на ее лице на мгновение появилась улыбка.

— Лёва, это же прекрасно! Значит, все будет как ты хотел?

— Все будет, — подтвердил Лев. — Но есть и другая новость. Меня… нас с Лешей… просят направиться в командировку на Халхин-Гол.

Словно по команде, в комнате повисла ледяная тишина. Анна побледнела и схватилась за сердце.

— На… на войну? — прошептала она. — Лёвушка, ты с ума сошел!

Катя вскочила с места. Ее глаза полыхали.

— Нет! Ни за что! Ты нужен здесь! Ты отец, муж, руководитель! Твоя жизнь… твоя жизнь стоит тысяч других! Ты не имеешь права так рисковать! Ты создаешь здесь спасение для тысяч, а сам хочешь лезть под пули? Это безумие!

Лев молчал, давая ей выплеснуть гнев и страх. Он смотрел на отца. Борис Борисович не проронил ни слова, его взгляд был тяжелым и изучающим.

— Катя, успокойся, — тихо сказала Марья Петровна, вернувшаяся в столовую. — Лев мужчина. Хозяин своего слова и своей судьбы. Он сам должен решить.

— Спасибо, Марья Петровна, — кивнул Лев. — Но это не о героизме. Это о профессиональной необходимости. — Он перевел взгляд на Катю. — Я создаю систему для войны, которую никогда не видел. Я требую от бойцов и санитаров пользоваться нашими жгутами, капельницами, методиками. А сам сижу в теплом кабинете и читаю о их смерти в сухих отчетах. Я не могу так. Я должен своими глазами увидеть, как это работает. Где слабые места. Что нужно улучшить прямо сейчас, до того как… до того как все это начнется в гораздо большем масштабе.

— Он прав, Катюша, — негромко произнес Борис Борисович. Все взгляды устремились на него. — Кабинетный стратег, не нюхавший пороха, — не стратег, а теоретик. Лев создает оружие. Медицинское, но все же оружие. Конструктор должен видеть свое оружие в деле. Чтобы понять, где оно дает осечку. Это мужественный и, я бы сказал, единственно правильный поступок настоящего руководителя.

Катя смотрела то на отца, то на мужа. В ее глазах стояли слезы.

— А если… если ты не вернешься? Что я скажу Андрею?

Лев встал, подошел к ней и взял ее за руки.

— Я вернусь. Я обещаю. У меня есть ради кого возвращаться. И ради чего. То, что я увижу там, спасет здесь, в тылу, тысячи жизней. Возможно, и твою, и жизнь нашего сына. Я должен это сделать.

Долгий, тяжелый вечер закончился тем, что Катя и Анна, изможденные и притихшие, дали свое молчаливое, выстраданное согласие. Поздно ночью, провожая Льва в прихожей, Борис Борисович положил руку ему на плечо.

— Будь осторожен, сынок. «Стальной пакт» в Берлине это не просто бумажка. Немцы и итальянцы сковали себя одной цепью. Война в Европе неизбежна. А наши японские «друзья» на Дальнем Востоке ее прелюдия. Ты едешь не на маневры. Учись и возвращайся. Ты нужен стране. И нам всем.

Лев кивнул. Теперь он был уверен в своем решении на все сто двадцать процентов.