Врач из будущего (Война)

Глава 10 Крепость из стали и бумаги

Конец мая 1938 года выдался на удивление жарким. Солнце палило нещадно, раскаляя крыши Ленинграда и наполняя воздух густым, пыльным запахом асфальта. В конференц-зале СНПЛ-1 было душно, несмотря на распахнутые настежь окна. За большим столом, заваленном чертежами, образцами и пузатыми графинами с теплой водой, собралось ядро лаборатории.

Лев, в расстегнутой на воротнике гимнастерке, стоял у доски, испещренной формулами и схемами. Рядом, с своим неизменным планшетом, сидела Марина Островская. Ее безупречная форма и холодная, собранная красота казались инородным телом в этой атмосфере творческого хаоса.

— Коллеги, — начал Лев, обводя взглядом собравшихся, — запрос из Наркомата обороны, это не просто бумажка. Это доверие. И это наш шанс. Мы должны подготовить не просто список идей, а готовые, продуманные до мелочей «пакеты». Давайте пройдемся по пунктам. Начнем с диагностики. Простейшие тесты на кетоновые тела и глюкозу в моче. Индикаторные полоски.

Миша, сидевший сгорбившись, тут же оживился.

— С кетонами проще. Нитропруссид натрия, сода… Пропитать фильтровальную бумагу технически осуществимо. А вот с глюкозой… — он поморщился, — глюкозооксидаза… Это ж фермент! Чистый и стабильный. Где его взять в промышленных масштабах? В лаборатории-то мы с горем пополам получаем, а на поток…

— А если поискать не чистый фермент, а микроорганизмы, которые его производят? — мягко вклинился Лев. — Грибки? Дрожжи? Выделить не идеально чистый экстракт, но для полевого теста, где важна принципиальная возможность, а не точность до сотой доли, может, сгодится?

Лицо Миши озарилось.

— Дрожжи… Да, конечно! Saccharomyces cerevisiae… Они содержат… Надо попробовать! Не идеально, но как временное решение… — он уже бормотал себе под нос, что-то быстро записывая в засаленный блокнот.

— Отлично, — кивнул Лев. — Прорабатываем оба пути. Далее. Антисептика. Йодная настойка, эффективно, но быстро смывается. Предлагаю создать вязкий раствор, йодинол, на основе поливинилового спирта.

Катя, до этого внимательно слушавшая, подняла глаза.

— Идея блестящая, Лев. Длительная защита раны. Но поливиниловый спирт… Я только слышала о нем, мы сможем через хим комбинаты его делать?

— Да, я позже объясню все Мише и он с Сашкой свяжется с комбинатами — уверенно парировал Лев. — ПВС получают из ацетилена и уксусной кислоты. В Союзе есть мощности. Саша, — он повернулся к своему заму, — тебе задача: выйти на химические комбинаты, выяснить возможности и объемы. Это будет прорыв не только для армии, но и для гражданской медицины.

Сашка, обмахиваясь папкой, решительно кивнул.

— Будет сделано. Договоримся.

— Следующий пункт, — Лев перевел взгляд на доску. — Шприцы-аппликаторы или шприц-тюбики. Можно сделать металлические герметичные тюбики с иглой с готовыми растворами.

— Отличная идея, — поддержал его Неговский.

— Владимир Александрович, готовьте протокол испытаний. Саша, найди нам инженера, который спроектирует простой и надежный шприц-аппликатор. — распорядился Лев

— Со стороны Наркомата этот пункт вызовет однозначный интерес, — вдруг вставила Островская. Ее голос был мелодичным, но без тепла. — Нужно продумать дизайн, чтобы он был интуитивно понятен для санитара в стрессовой ситуации. — Она посмотрела прямо на Льва, и ее взгляд задержался на нем дольше, чем того требовала субординация. Лев почувствовал легкое раздражение, но лишь кивнул и перевел взгляд на Арсения Ковалева.

— Арсений Павлович, ваша очередь. Глюкозо-солевые растворы для пероральной регидратации.

Ковалев, выглядевший вечно уставшим, вздохнул.

— Соль, сода, хлорид калия, глюкоза… Пропорции? Стандартизация?

— Я предлагаю следующий состав, — Лев взял мел и четко вывел на доске формулу, которую помнил еще со времен своей ординатуры. — На литр воды: натрия хлорид — 3.5 грамма, калия хлорид — 1.5 грамма, натрия гидрокарбонат — 2.5 грамма, глюкоза — 20 грамм. Фасовка в герметичные пакетики из вощеной бумаги.

— Это… это очень конкретно, — прошептал Ковалев, завороженно глядя на доску. — Откуда данные?

— Логические выкладки на основе осмотического давления и физиологических норм, — уклончиво ответил Лев. — Проверьте, протестируйте. Думаю, сработает.

Так, пункт за пунктом, они прошли через все предложения. Одноразовые салфетки с пропиткой (поручили Кате и технологам), УФ-лампы для стерилизации (Сашка должен был найти производителей кварцевого стекла), портативные жгуты с калибровкой (инженерам), складные носилки из дюраля и брезента (здесь снова пригодились связи Сашки с авиаторами).

Когда дело дошло до организационных моментов — медкарточки бойца, сеть доноров, мобильные дезотряды — дискуссия разгорелась с новой силой.

— Карточки, это же типография! — развел руками Сашка. — Краска, которая не боится воды, материал прочный… Головная боль!

— Но необходимая, — парировала Катя. — Представьте, фельдшер видит группу крови и аллергию сразу, а не гадает. Это спасет жизни. Я займусь разработкой макета и текста.

— Сеть доноров, — задумчиво сказал Лев. — Начать можно с комсомольских и партийных организаций крупных заводов. Создать там стационарные пункты. Ключевая проблема это консервант. Цитрат натрия. Миша, как успехи?

— Работаем, — буркнул Миша, не отрываясь от своих записей. — Синтез налаживаем. Скромные пока успехи, но работаем.

Островская все это время внимательно слушала, делая пометки в своем планшете. Лев не мог не отметить ее острый ум и способность схватывать суть. Но ее поведение… Когда он встал, чтобы попить воды, она «случайно» подвинула свой стул, и их руки едва коснулись. Лев отдернул руку, как от раскаленного железа, и сел на свое место, не глядя на нее. Он чувствовал ее настойчивый взгляд на себе, но упрямо игнорировал его, сосредоточившись на Сашке, который докладывал о сложностях с поиском средства от комаров для антимоскитных сеток.

К концу совещания, когда солнце уже клонилось к закату, а в зале стоял несмолкаемый гул от споров, был составлен детальный план работ по полутора десяткам направлений. Команда была измотана, но воодушевлена. Они чувствовали, что стоят на пороге чего-то грандиозного.

Островская закрыла свой планшет и встала.

— Потрясающе продуктивная работа, Лев Борисович. У Наркомата не будет вопросов к глубине проработки. — Она улыбнулась ему лично, и в ее улыбке было что-то интимное, предназначенное только для него.

Лев кивнул вежливо и безразлично.

— Спасибо, Марина Игоревна. Это заслуга всей команды.

Он отвернулся к доске, делая вид, что проверяет записи. Он слышал, как ее каблуки отстукивают по паркету, удаляясь. Только тогда он позволил себе выдохнуть. Эта женщина была опасна. Не как шпион или вредитель, а как угроза его внутреннему равновесию и тому хрупкому миру, что он выстроил с Катей.

Недели, последовавшие за тем совещанием, слились в череду жарких, напряженных дней. Ленинград изнывал от зноя, но в лабораториях и цехах СНПЛ-1 кипела работа, не утихавшая ни на минуту.

Лев строго придерживался графика, посещая стрельбище НКВД и тренировки по самбо. Эти часы стали для него своего рода медитацией. На стрельбище, с тяжелым, послушным ТТ в руке, он оттачивал не просто меткость, а состояние полного контроля. Мир сужался до мушки, мишени и ровного дыхания. Отдача, встряхивающая кисть, грохот выстрела, все это выжигало из него остатки внутренней дрожи, оставшейся после того вечера.

В спортзале ЛМИ пахло потом, кожей и пылью. Он и Леша стали настоящими напарниками. Леша, окрепший и уверенный в себе на новой работе у Неговского, с упоением отрабатывал броски и захваты.

— Лева, а представляешь, — говорил он, вытирая пот со лба, — если бы каждый санитар так умел? Он бы и раненого вытащил, и сам от штыка увернулся!

— Для этого мы и учимся, — отвечал Лев, пропуская его через бедро в отточенном, почти машинальном движении.

Инструктор Алексей Степанович, наблюдая за ними, одобрительно хмыкал.

— Из вас, Борисов, боец получается первоклассный. Жаль, не на том поприще служишь. Такая хватка пропадает.

Лев лишь улыбался в ответ. Он служил на своем поприще. И эти навыки были его щитом, который позволял ему на этом поприще уцелеть.

Тем временем, работа над «пакетами» продвигалась с переменным успехом. В цехе, курируемом Сашкой, уже были готовы первые, грубоватые, но функциональные образцы складных носилок из дюралевых труб и прочного брезента. Сашка, сняв гимнастерку и закатав рукава, лично помогал рабочим испытывать их на прочность.

— Выдерживают! — крикнул он, когда двое дюжих рабочих уселись на носилки. — Теперь бы вес раненого в полной амуниции проверить!

В лаборатории Миши царил творческий хаос. Он с командой бился над пропиткой тест-полосок. Первые образцы для кетонов уже работали, хоть и криво. С глюкозой было хуже, экстракт из дрожжей получался нестабильным.

— На солнце за полчаса выгорает! — почти рыдал Миша, показывая Льву коробку с потемневшими полосками. — Это никуда не годится!

— Успокойся, — Лев положил руку ему на плечо. — Сконцентрируйся пока на кетонах. Доведи их до ума. А по глюкозе… покопай литературу по альтернативным химическим методам, не ферментативным. Возможно, есть что-то попроще, пусть и менее точное.

Катя с своим отделом разрабатывала дизайн медицинской карточки бойца. Спорили до хрипоты: какой размер, какой материал, какую информацию указывать, как защитить от влаги.

— Разработать новый химический состав для пропитки бумаги? — предлагала одна из сотрудниц.

— Слишком дорого для массового производства! — парировал другой.

— Тогда вощеная бумага и специальный карандаш! — находила компромисс Катя.

И сквозь весь этот кипучий поток, как тень, скользила Марина Островская. Она появлялась то в одном цехе, то в другой лаборатории, ее вопросы были всегда по делу, а замечания точны. Но ее присутствие всегда сопровождалось легким, едва уловимым флером чего-то личного, направленного на Льва. То она «случайно» касалась его руки, передавая документ. То ее взгляд, полный нескрываемого интереса, задерживался на нем на долю секунды дольше необходимого.

Однажды вечером Лев задержался в кабинете, дописывая отчет. В дверь постучали. На пороге стояла Островская. На ней не было формы, только легкое летнее платье в мелкий цветочек, что делало ее странно уязвимой и еще более красивой.

— Лев Борисович, я забыла перчатки, — сказала она, и в ее голосе прозвучала легкая, нарочитая неуверенность.

Они лежали на стуле. Лев молча указал на них взглядом.

Она вошла, взяла перчатки, но не ушла, а остановилась напротив него.

— Вы всегда так поздно работаете? — спросила она, обводя взглядом заваленный бумагами кабинет.

— Дела не ждут, Марина Игоревна.

— Да… дела… — она сделала шаг ближе. — Вы невероятный человек, Лев Борисович. Уверена, что такие люди должны уметь не только работать, но и… отдыхать. — Она посмотрела на него прямо, и в ее глазах плясали чертики. — Я могла бы составить вам компанию.

В кабинете повисла тягучая, звенящая пауза. Лев медленно поднял на нее глаза. Его лицо было абсолютно спокойным, почти каменным.

— Марина Игоревна, — сказал он четко и холодно, — моя работа и есть мой отдых. А компанию мне составляет моя жена. Доброго вечера.

Он взял со стола папку, встал и, не глядя на нее, вышел из кабинета, оставив ее одну в наступающих сумерках. Он шел по коридору, чувствуя, как по спине бегут мурашки, не от страха, а от яростного, праведного гнева. Эта игра могла стоить ему всего.

На следующее утро Лев проснулся с тяжелой головой и осадком на душе. Инцидент с Островской висел в воздухе, как невысказанная угроза. За завтраком Катя, намазывая масло на хлеб, внимательно посмотрела на него.

— Лёва, с этой вашей Островской всё в порядке? — спросила она прямо, без предисловий.

Лев почувствовал, как у него внутри всё сжалось.

— В каком смысле? — стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Она на тебя как-то… странно смотрит. Слишком пристально. И вчера, когда ты задержался, я звонила в лабораторию, мне сказали, что ты с ней в кабинете. — В глазах Кати читалась не ревность, а тревога.

Лев вздохнул. Лучше быть честным.

— Ты права, Кать. Она позволяет себе лишнее. Вчера вечером она зашла под предлогом и сделала довольно прозрачное предложение.

Катя побледнела.

— И что же ты?

— Я послал её куда подальше, — отрезал Лев. — Вежливо, но недвусмысленно. Моя жена ты. Ничего другого мне не нужно.

Он протянул руку через стол и накрыл ее ладонь своей. Катя сжала его пальцы, и напряжение в ее плечах немного спало.

— Прости, я просто… — она замолчала.

— Не извиняйся. Ты имеешь право волноваться. Но доверяй мне. Всегда.

Этот разговор, как ни странно, еще больше сблизил их. Угроза извне заставила по-новому ощутить ценность того, что у них было.

Следующие несколько дней Островская вела себя с подчеркнутой официальностью. Ее взгляд был холоден, а тон безупречно корректен. Лев понимал, что это затишье, лишь передышка. Но у него не было времени разбираться в душевных терзаниях лейтенанта. Работа над «пакетами» вступала в решающую фазу.

Как-то раз в его кабинет, сияя, вкатил Сашка. Он катил перед собой тележку, на которой лежали первые готовые образцы.

— Смотри, командир! — с гордостью продемонстрировал он. — Полуфабрикат счастья!

Лев подошел. На тележке лежали аккуратно упакованные в бумагу комплекты ротного медика: шприцы в стерильных пакетах, жгуты с новыми металлическими застежками, ампулы, пинцеты. Рядом покоились складные носилки: легкие, прочные, занимающие в сложенном состоянии втрое меньше места.

— Молодец, Саш, — Лев с искренним восхищением осмотрел образцы. — Очень достойно. Как с испытаниями?

— Жгуты проверяли на свиных окороках, держат! Носилки два здоровых мужика держат, не сломались. Осталось полевые испытания устроить.

В этот момент в кабинет вошла Островская. Увидев образцы, она подошла ближе.

— Можно? — спросила она, глядя на Льва.

— Конечно, Марина Игоревна.

Она взяла один из шприцев, осмотрела его, затем вскрыла упаковку и достала шприц для обработки ран. Нажала на поршень. Пена вышла густая, обильная.

— Хорошо, — отрывисто сказала она, ставя аппликатор на место. — Практично. Функционально. Наркомат будет доволен.

Её похвала прозвучала сухо, по-деловому, но Лев почувствовал, что это высшая степень одобрения с ее стороны. Она кивнула им обоим и вышла, ее каблуки отстучали по коридору ровно и быстро.

— Ну что, вы смотрю подружились? — хмыкнул Сашка, когда дверь закрылась.

— Работаем, — уклончиво ответил Лев. — Докладывай, что дальше.

Эйфория от первых успехов длилась недолго. На следующее утро к нему в кабинет ворвался Миша. Он выглядел так, будто не спал несколько суток.

— Лев! Катастрофа! С этими дрожжами полный провал! Фермент нестабилен! На солнце, в полевых условиях, он разлагается за полчаса! Все полоски чернеют! Это никуда не годится!

Лев усадил его в кресло.

— Успокойся, Миша. Выдохни. Сконцентрируйся пока на кетонах. Доведи их до ума, чтобы работали как часы. А по глюкозе… — Лев замолчал, давая ему успокоиться. — Копни литературу по альтернативным химическим методам, я же тебе уже говорил. Не ферментативным. Возможно, есть что-то попроще, на основе тех же реакций восстановления меди. Пусть будет менее точно, но зато стабильно.

Миша уставился на него, его мозг уже прошивал новую информацию.

— Восстановление меди… Да, метод Бенедикта… Там медь… Но он сложный, для полевых условий…

— Упрости! — настоятельно сказал Лев. — Создай не идеальный лабораторный анализ, а индикатор! «Есть глюкоза — нет глюкозы». Цвет изменился значит тревога. И все.

Миша замер, его глаза загорелись новым огнем.

— Индикатор… Да… Можно попробовать… Спасибо, Лев! — Он вскочил и пулей вылетел из кабинета, уже бормоча себе под нос.

Лев остался один. Он подошел к окну. Гроза, витавшая на горизонте с самого утра, наконец разразилась. Первые тяжелые капли дождя забарабанили по стеклу. Он смотрел на темнеющее небо и чувствовал тяжесть. Он взял на себя огромную ношу. Четырнадцать направлений. Слишком много? Возможно. Но иного пути не было. «Назвался груздем — полезай в кузов», — процитировал он сам себе мысленно. Отступать было нельзя.

В одну из суббот в конце июня их навестил профессор Жданов. После короткого совещания он отвел Льва в сторону.

— Лев, вы с Катей не планируете выбраться на природу? Солнце, воздух. Вы оба выглядите измотанными. У меня есть скромная дача. Простенько, но посидеть вечерок на веранде, шашлычков сделать… Поезжайте в воскресенье. Я настаиваю.

Лев, после мгновения колебания, согласился. Это было нужно им обоим.

Дача Жданова действительно была скромной: аккуратный деревянный домик под темной краской, окруженный высокими соснами. Воздух был напоен хвойным ароматом и запахом нагретой за день земли. После городской духоты здесь можно было дышать полной грудью.

Жданов и его жена, Надежда Павловна, встретили их радушно. Андрюшу оставили с Анной Борисовной — специально, чтобы родители могли отдохнуть.

— Ну, Лев Борисович, — сказал Жданов, раздувая мангал, — я слышал, у вас там целая индустрия развернулась. Четырнадцать направлений? Не многовато ли?

— Дмитрий Аркадьевич, — вздохнул Лев, — когда начинал перечислять, сам не понял, как набралось. Но теперь назад дороги нет. Наркомат ждет.

— Не пытайтесь объять необъятное, — мудро заметил Жданов, укладывая на решетку маринованное мясо. — Выберите три-четыре ключевых. Те, что дадут максимальный эффект здесь и сейчас. Комплект медика, полевой триаж, антисептика, что-то еще. Остальное в перспективный план. Иначе рискуете не сделать ничего.

— Вы правы, и вы мне это уже советовали… — согласился Лев. — Но процессы уже запущены.

В это время Лев неожиданно для всех взял инициативу на себя.

— Дмитрий Аркадьевич, позвольте, я займусь рыбой. Есть один рецепт.

Он очистил и выпотрошил свежего судака, натер лимоном и травами, и аккуратно уложил на решетку рядом с мясом. Жданов с интересом наблюдал за его уверенными движениями.

— Лев Борисович, да вы кулинар! — восхитилась Надежда Павловна, когда аромат запекаемой рыбы смешался с запахом шашлыка. — Мужчина, который и наукой рулит, и на кухне не пропадет, это ж редкость!

Катя с гордостью смотрела на мужа. Она знала, что многие его умения загадка, но сейчас это не имело значения.

За столом на просторной веранде разговор постепенно перетек от рабочих тем к мировым событиям. Жданов налил всем по бокалу легкого крымского вина.

— В Европе, друзья мои, пахнет жженым порохом, — сказал он, и его лицо стало серьезным. — Гитлер бряцает оружием. А на Дальнем Востоке японцы ведут себя все наглее. У границ Монголии постоянно стычки. Наши дипломаты работают на износ, чтобы отсрочить неизбежное. — Он посмотрел на Льва. — Ваша работа, Лев, это тот самый тыл, который даст нам шанс, когда дипломатия исчерпает себя. Каждая ваша капельница, каждый жгут это не просто предмет. Это уверенность. Уверенность бойца, что его не бросят, что ему помогут.

Эти слова легли на Льва тяжелым, но почетным грузом. Он всегда думал о конкретных жизнях. Жданов заставил его взглянуть на свою работу как на часть огромной государственной машины, от которой зависела судьба страны.

Позже, когда Ждановы ушли в дом, Лев и Катя остались на веранде. Ночь была теплой и звездной. Они сидели в плетеных креслах, прислушиваясь к стрекоту цикад.

— Спасибо, что привез меня сюда, — тихо сказала Катя. — Я будто заново родилась.

— Мне тоже это было нужно, — признался Лев. — Иногда кажется, что мы в этой лабораторной круговерти забываем, для чего живем.

— Ты не забываешь, — она положила голову ему на плечо. — Я это вижу. И про Островскую… прости за глупые мысли.

— Не за что извиняться. Ты имела полное право. Но знай, для меня существуешь только ты.

Они сидели так молча, глядя на темный силуэт сосен на фоне звездного неба. Это был момент глубокого, выстраданного покоя. Они черпали силы друг в друге и в этой тихой, хвойной ночи, чтобы завтра снова вернуться в свою крепость из стали и бумаги, которую им предстояло построить. Гроза миновала, но все они чувствовали, что впереди буря.