Война

Глава 6 Случай на охоте

Во дворце Топканы готовились к выезду. Посланный от визиря гонец указал стоять у ворот и ждать.

— Всё-таки это случилось, Апполинарий Петрович, нас заставили ждать у ворот. — рассмеялся Степан.

— У вас подпруга слабовата, граф, поправьте пока есть время. — отозвался посол. — Неизвестно сколько времени придётся сидеть в седле. Пока все соберутся. Мы первые из посольств.

— Думаете будут другие?

— Безусловно.

— А вы не знаете куда мы собираемся? — Степан последовал слез с коня.

— На охоту. Куда — знают только султан и Всевышний. Могу только предпологать.

— Это уже кое-что, ваше высокопревосходительство, — шутливо отсалютовал граф, — предположите, если вам не трудно.

— Не трудно. Вряд ли куда-то далеко. Точно не в Эдирне, тогда нас бы предупредили. Вероятно, действительно рейд по окрестностям. Султан недавно построил себе новый охотничий дом в Маслаке, это к северу отсюда, можно рукой подать. Наверное, туда и отправимся.

— Какого зверя будем бить? — не унимался Степан.

— А вам не всё равно, господин граф? — поморщился Безобразов.

— Интересно ведь, Пётр Романович. У меня и оружия нет. А вдруг что?

— Охотиться будет султан, а мы, ваше сиятельство, находимся здесь в роли благодарных зрителей. — резонно заметил Бутенёв.

— Благодарных? — усомнился Степан. — Но вдруг султан промахнется, или нам не понравится?

— Даже если падишах промахнется и попадёт вам стрелой, например в… то место которым вы мучаете лошадь, нам всё равно следует быть благодарными. — не отставал Безобразов. — это называется дипломатия, ваше сиятельство.

— Промах подобного рода может вызвать международный скандал. — с серьезным видом ответил Степан. — по возвращении домой, наш государь оценит подобную самоотверженость и щедро наградит за службу.

— Непременно. И повелит добавить в ваш родовой герб изображение символизирующее этот подвиг. Ваш отец будет счастлив.

— А вы умеете в сарказм, Пётр Романович. — расхохотался Степан представив как он сообщает Помпеевичу о подобной награде.

— Смех смехом, но я бы попросил воздержаться от шуток сегодня. Охота, граф, дело серьёзное. — заметил Пушкин. — Ну вот опять. Что такого я смешного сказал, Степан?

— Ничего, Александр Сергеевич, просто ваш конь…

— Что — конь? Он как раз не ржёт, спокоен и послушен, как и положено хорошему коню.

— Да нет, я про имя. С вас можно рисовать картину и назвать её «Пушкин верхом на Аристотеле».

— Действительно забавно, ваше сиятельство. Но смотрите — французы.

И правда, к нашим всадникам приближалось несколько верховых, старший их которых нёс на себе мундир французского адмирала.

Почти сразу показались другие всадники в европейских костюмах. Обмениваясь дежурными приветствиями учтивости, они занимали понравившиеся места сбоку от ворот.

Апполинарий Петрович, пользуясь случаем, взял на себя труд дать краткое представление об основных участниках.

— Француз это Альбен Рейн Руссен, барон и адмирал. Говоря проще — пират. Во времена корсиканца он грабил англичан и кого мог ещё в Индийском океане, за что получил орден Почётного легиона. Перейдя на сторону роялистов получил орден Святого Людовика. Во время «ста дней» избежал ошибок. Получил титул барона. Прославился во время войны Бразильской империи против провинций. Прибыл с эскадрой прямо в Рио, наставил пушки и потребовал компенсацию французским купцам, которую выплатили. Стал членом академии наук. Не самая приятная личность.

— А это кто, с вытянутым лицом и выпучеными глазами?

— Австрийский посланник. Эдуард фон Клесль. Древний род, но только третий в семье. У австрияков, как вы знаете, майорат. Впрочем, его семья богата настолько, что получаемый им апанаж достаточен для представительства в Порте, что показатель. Холост. По слухам, весьма несчастен. Якобы любил одну девушку, но одна из прабабушек объекта его страсти не являлась дворянкой, правило шестнадцати не выдержало проверки и потому старший брат запретил помолвку. В Вене нравы довольно строгие.

— Ужас. — передернул плечами Степан.

— А те трое, на отличных гнедых, должно быть англичане? — спросил Безобразов.

— Вы правы, Пётр Романович. Старший лорд Понсонби, джентльмен до мозга костей и дипломат от Бога. Очень опасен для интересов Его Величества. А вот его спутник опасен для нас.

— Который?

— Что слева. Тёмная личность. Зверь в человечьем обличии. Но не трогайте его, господа. Это моя дичь.

— Воля ваша, Апполинарий Петрович. Но кто вон те люди?

— Испанцы. А за ними Пруссаки.

— Тот немец нехорошо на нас глядел, когда была аудиенция.

— Он на всех так смотрит, ваше сиятельство. Считает, что именно так выглядел старый Фридрих. Но будет, кажется начинается. Слышите?

У ворот засуетились. Раздался звук труб возвещающий о том, что ожидание завершено.

Почти через целый час кавалькада выбралась из города и шагом двинулась на север.

Всего в охоте участвовало по оценке Степана не менее полутысячи всадников, десятую часть которых составляли представители дипмиссий. В середине процессии находилось с два десятка крытых поводок, на вид лёгких и богато украшенных. Впрочем, здесь всё дышало роскошью.

— А как вообще турки относятся к иностранцам, Апполинарий Петрович?

— Всё зависит от статуса, как, наверное и везде, Саша.

— Понимаю, — поддержал Степан, — если вы посол от какого-нибудь правителя, то ещё ничено, но если просто неверный гяур, то голова с плеч.

— Что вы хотите сказать? — посол так удивился, что дёрнул повод и его конь сбился с шага.

— Ну как. Вы же сами сказали — от статуса.

— Но гяур не столько статус, сколько вопрос веры.

— Разве османы веротеопимы? — засомневался в своих знаниях граф.

— Помилуйте, ваше сиятельство, что значит веротерпимы? Примерно половина населения империи, а по мне так и больше — христиане.

— Как?!

— Кто-то должен платить повышенные налоги, — усмехнулся посол, — прими все они завтра ислам и империя рухнет.

Степан задумался.

Впереди вновь зазвучали трубы.

— Вот мы и на месте.

Посол не ошибся. Всадники впереди разворачивались в два крыла, охватывая лежащее пепед ними поле шириной в версты полторы. Султан с группой особ приближенных продолжил движение по центру, но вскоре и он остановился.

К дипломатам подскакал всадник, на довольно приличном английском предложивший господам приблизиться к падишаху. Здесь вышло недоразумение между французами и англичанами, не поделившими одно и то же место, но устраивать войну перед султаном никто не хотел и потому французы уступили невозмутимым островитянам.

Повелитель Востока выглядел как… султан из сказки, хотя придирчивый взгляд мог бы найти, что золота и драгоценных камней в этом наряде всё-таки многовато.

Заметно было, что турки действовали по многократно повторенному ритуалу. Все участники действовали быстро и слажено. Подкатили возки. Из них на свет вынесли…

— Ох, матерь божья! — выдохнул Безобразов. — Это ведь соколы?

— Что в том странного, Пётр Романович?

— Царская охота, — ответил за него Пушкин, — у нас уже и нет почти. Остатки.

— Беркуты, кречеты, в сапсана нет. — Безобразов пожирал птиц глазами. Степана это развеселило.

— Не знал, что вы такой страстный охотник, Пётр Романович.

— Да что вы в этом деле понимаете, граф, — рассердился надворный советник, — соколиная охота наивысшая охота в мире.

— О, значит нам оказана высокая честь?

— Совершенно верно, ваше сиятельство, — подтвердил посол, — честь и показ могущества.

— В чем? Приручить птичку настолько сложно?

— Приручите, попробуйте, — фыркнул Безобразов, — одну, может быть, приручите. Или две. Но содержать большую охоту под силу только государям. Ого, вот и дичь!

Степан не заметил как в небе оказались птицы назначенные в жертву.

— Вон, с того края запускают.

Действительно, приблизительно в полуверсте от них, на опушке леса примыкающего к полю находились крытые повозки сходные с теми в которых везли хищных птиц. Там суетились люди и вдруг в небо взмыла ещё одна пара журавлей.

— Смотрите!

Со стороны охотников взлетела птица, быстро набиравшая высоту. Затем она заложила маневр в сторону удалявшихся целей.

— Атака!

— Как вы видите столь далеко? — удивился Степан. — Я наблюдаю их как точки в небе.

— Попал! Какая ставка, а?!

Несколько всадников сорвалось с места и поскакали вперед. Султан величественно поднял руку, на которую несколько мгновений спустя сел вернувшийся кречет.

Охота длилась около трех часов и состояла из двух частей.

Султан охотился на птиц. Запускали цапель, воронов и голубей. С первыми пришлось потрудиться, несколько кречетов не справились и упустили дичь.

— Двоих разом кинули. — Безобразов ближе всех принял к сердцу разворачивающееся представление. — Вдвоём должны догнать. По одному что за дело!? Цапля не котёнок, она верткая, сама ударить может.

— Глядите, ворон! Двоих на него пускают. Мало, можно и трех. Умная птица. Его и с пяти ставок* бывает не взять. Ну что я говорил! Догоняй его теперь.

— Вы так всё подмечаете, словно полжизни провели на подобной охоте. — не удержался от шпильки Степан.

— Читал о том. Книги есть старинные. Ого, чайки! Ну, этих посбивают!

Вдруг добрая сотня османских всадников зашумела и поскакала вперёд через поле.

— Куда это они вдруг?

— Птица не вернулась, — пояснил Безобразов, — силу почуяла. Надо найти её как можно скорее. Вот и скачут.

— Интересно. А до того птица силу не чуяла?

— Нет, граф. Птицу надо уметь содержать. Кормить так, чтобы и ставки мог делать и улететь опасался. Значит, ошибся кто. Перекормил. А сытому соколу человек без надобности. Теперь искать. Такие кречеты многие тысячи стоят.

— Как же можно найти птицу в небе, если решила улететь? — не понял Степан.

— По звону колокольчика. Он дичь не отпустил, съесть решил. Далеко не понесёт. Можно успеть найти. Главное разом площадь осмотреть. Подбираюших мало будет, потому пошла сотня. Вообще, граф, мы тоже должны скакать, охотники то есть. Хорошая охота на много вёрст уйти может. Это султан нам шик наивысший показывает — не сзодя с места дичь бьёт. Хорош! Вот, наконец-то! Лебеди!!

Султан охотился на зверей.

— Беркуты! — едва не свалился с коня Безобразов. — Теперь по земле.

И верно — в центре поля буквально высыпали из возка несколько десятков зайцев специально заготовленных, добрая половина которых оказалась прибита могучими лапами больших птиц.

— Лисы! Интересно, а волк будет?

— Кажется, эти птички даже результативнее тех. — Степан пытался найти удовольствие в охоте и не находил.

— От баб не уйдёшь. — на Петра Романовича нашла несвойственная словоохотливость. — Беркуты для охоты почти всегда самки. Ловчее намного. А рыжие, наоборот, самцы. Вон как чешут по-прямой, дурни. Лисички иначе уходят.

Вдоволь показав свое могущество, султан приступил к раздаче даров, в этот раз охотничьих. Послы европейских недоразумений по одному подзывались к Повелителю Вселенной, обменивались несколькими словами, получали какую-то часть из добычи, например дохлого ворона или голубя, с благодарностью принимали трофей и отьезжали на прежнее место. Англичанину досталась лисица, что логично, если учесть древнюю страсть лордов Альбиона. Французскому посту торжественно вручили цаплю, с которой тот явно не знал что делать. Третьим позвали Австрийского посла и добрейший Апполинарий Петрович потемнел лицом. Четвёртым попросили предстать перед султаном его, так что времени совсем расстроиться он не имел. Переговорив с султаном и вернувшись с видом озабоченным, посол продемонстрировал сразу трех зайцев доставшихся в подарок.

— Он тебя зовёт, Саша, и вас, граф. Говорит — хочу видеть поэтов. Вы там поосторожнее, ради Бога. Особенно вы, граф.

Поэты переглянулись и двинули своих коней к султану.

Махмуд был весел и приветлив.

— Вы знаете, я иногда тоже пишу стихи. Когда мне не идёт слово и строки не слушаются, я беру птиц и выезжаю в поле. Тогда всё возвращается. Разве есть в мире что-то прекраснее охоты с благородной птицей? — радушно спросил султан. — Только тогда человек может чувствовать себя хозяином не только на земле, но и в небе.

— Лошадь можно и обогнать. Если не очень далеко. — беззаботно возразил Степан Юльевич. — Вот у меня в деревне уж на что резвые кони были, так всех обгонял.

Пушкин похолодел. Толмач без паузы и запинки перевёл сказанное.

Султан приподнял удивлённо бровь и пристально всмотрелся в лицо Степану. Тот выдержал взгляд без видимых усилий. Султан заговорил.

— Падишах спрашивает, верно ли он понял, что его благородный гость способен обогнать скачущего коня?

Степан улыбнулся.

— Да, господин, но не просто коня, они ведь разные, а любого коня. Я не говорю о больном или дряхлом коне. На небольшой дистанции я могу обогнать какого угодно коня. Самого резвого из всех.

Выслушав толмача, султан задумчиво погладил бороду. Глаза его блеснули предвкушением когда он вновь заговорил.

— Падишах спрашивает о каком именно расстоянии говорит его благородный гость.

— Пятьдесят саженей, — прикинул Степан, — но я должен сам выбрать это расстояние, откуда и куда.

— Путь ровный? Без канав и барьеров? Честный бег? — продолжал переводить вопросы султана толмач.

Стёпа принял слегка оскорбленный вид, но только слегка.

— Конечно. Никаких помех ни мне, ни коню. Но я должен сам выбрать где бежать. Тогда — пусть господин вырвет мне язык и отрубит голову если я лгу, смогу обогнать лошадь. Коня то есть.

Султан опешил. То что говорил этот русский казалось нелепицей. Но тот уверенно стоял на своём. Что было делать? Гость неприкосновенен, его особа священна. Гость представитель Белого Царя, унизить его насмешкой — оскорбить своего брата-императора. Сделать вид, что не расслышал — невозможно. Ведь это означало стерпеть ложь, а ложь противна Всевышнему. Он оглянулся на визиря. Тот понял всё затруднение повелителя и пришёл на помощь.

— Уважаемый гость не должен терпеть урона ни в чем, таков обычай. — перевёл его слова толмач. — Не хочет ли гость показать всем как возможно то, что считается невозможным?

— Да не вопрос, — Степан не обратил внимания на старавшегося подать какие-то знаки Пушкина, — я о том и говорю. Могу показать. Пятьдесят саженей, конь против человека.

— Возможно, уважаемому гостю требуется время для подготовки к столь сложному испытанию?

— Да не надо никакой подготовки, — стал немного раздражаться Степан, — можно устроить все здесь и сейчас. Я готов.

— Повелитель не может выставить своего коня, — покачал головой визирь, — ведь неудача огорчит благородного гостя, а успех опозорит благородного коня. Но здесь есть и другие гости. Быть может кто-то из них предоставит своего коня или сам примет участие в испытании?

Султан незаметно облегчённо вздохнул. Мудрый визирь предложил подходящий выход. Пусть гяуры состязаются между собой! Тогда позор при любом исходе падёт на них, и закон гостеприимства не пострадает.

Визирь, со следующими за ним толмачом, Пушкином и Степаном, подъехал к дипломатам, жестами созывая их.

Визирь озвучил предложение. Первым отреагировал секретарь посольства Англии.

— Я согласен. Если позволите, мне бы хотелось участвовать.

— Ставлю на вас тысячу франков. — почти сразу заявил посол Франции.

Остальные со смущением переглядывались. Степан заинтересованно посмотрел на француза и обратился к визирю с вопросом можно ли делать ставки. Тот развёл руками, затем воздел их к небу и объявил, что гости вольны в саоих действиях.

— Можно ли ставить на себя? — допытывался Степан.

— Остановись, безумец. — прошептал ему на ухо Пушкин.

— Я знаю что делаю, — так же шёпотом ответил Степан, — вы бы лучше поставили на меня. Этот француз сам нарывается.

Но «нарывался» не только и не столько француз. Предложивший свои услуги британец, услышав о возможности пари, поднял планку.

— Ставлю тысячу фунтов на себя, если найдётся смельчак выступить против.

— Принимаю. — согласился Степан выслушав перевод.

— Принимаете? — на лице англичанина проступила ненависть. — Я ставлю три, нет шесть тысяч фунтов, всё что у меня есть.

— Согласен.

— Вы сошли с ума, Уркварт? — поинтересовался Понсонби подъехав ближе. — Жаль. Вы мне нравились. Не посоветуете секретаря вам на замену, пока разум ещё теплится в вас?

— Нет ни малейшего риска, мой лорд, — оскалился секретарь, — русский сошёл с ума, но не я.

— Само участие в подобном пари наводит на определённые мысли, Дэвид.

— То было бы верно предложи я такое. Но нет, я только поддержал, разве нет?

Прусскак отрывисто заявил, что ставит сотню талеров на лошадь. Испанец принял условие, сказав, что ставит столько же на человека.

Никто больше не захотел участвовать.

— Спорить будем тут. — Степан соскочил с коня. — Вам понятно условие, что по условиям я выбираю расположение дистанции?

— Что там? — султан видел как англичанин вдруг стал размахивать руками и выкрикивать если не оскорбления, то грубые слова в адрес русского. Тот возражал не менее активно.

— Спорят об условии, повелитель, — отозвался визирь. — Оказалось, что русский действительно выбрал ровное место, но поделил его надвое. Двадцать пять саженей в одну сторону, потом обратно. Англичанин в негодовании.

Султан всё понял и только усилием воли удержал рвущийся наружу смех. Следовало блюсти серьёзность. Русский оказался не сумасшедшим, но хитрецом. В предложенном им условии не указывался обязательно прямой путь в одну сторону. Конь, безусловно, обогнал бы человека, но как разогнаться, если впереди поворот? Конь просто не справится быстро, потеряет время. Значит, с места в галоп брать нельзя. Успеет ли конь догнать за обратные двадцать пять саженей? Неизвестно.

Визирь и прочие знатные турки ждали решения своего владыки.

— Русский сказал свои условия. Они были приняты. Странно, что англичанин, чей народ так любит пари, возмущается.

Англичанин глотал слюну, чтобы не плеваться. Спорить было бесполезно. Он попался как ребёнок, что выводило из себя.

Турки воткнули сабли, отмерив нужное расстояние. Турецкая сажень на целый фут меньше русской, так что Степан приободрился ещё более. Шутка, которую он вспомнил, показалась весьма подходящей. Это запомнят. Об этом будут говорить. Оставалось одно — победить. Сделать это было не так просто, как уверенно он говорил, но возможно.

— Ну-с, если чего — не поминайте лихом. — подошёл он к своим.

— Под монастырь нас подведёте, ваше сиятельство. — бедный посол даже вспотел от волнения.

— Надо было ставить, — хмыкнул Безобразов, — его сиятельство известный прохво… нигде не пропадёт.

Пушкин ничего не сказал, но лицо его выражало более не ужас, но азарт.

Договорились начать по выстрелу из пистолета. Тот дал осечку к досаде визиря, но со второй попытки выстрел раздался и участники помчались вперёд.

Никогда ещё Степан не бежал с такой скоростью. Проиграть он позволить себе не мог, потому мчался изо всех сил. Это едва не обернуло задумку против него самого. С трудом не «улетев» при развороте, Степан неловко вдохнул воздуха, сбив дыхание. На силе воли он побежал назад.

«Всего ничего», — скользнула мысль, а спина уже чувствовала, что враг настигает. Интуитивно зная, что даже повернуть голову станет ошибкой роковой, Степан выжал из себя что мог, оттолкнувшись так, что в последний прыжок пошёл головой вперёд. Удар о землю принёс боль, но он понял, что победил.

* ставкой назывался бросок-нападение ловчей птицы после набора высоты. За один вылет птица могла сделать несколько ставок.