Война

Глава 27 Дарданелльская операция

— Да, места здесь безрадостные.

Безобразов сам удивился, что произнёс это вслух. Последнее время он больше помалкивал.

Флот бросил якоря в самом узком месте Дарданелл, в узкости Чанак-кале, рядом с одноимённым городком.

— Немного менее шестисот сажен в поперечнике, — оценил на глаз ширину пролива в этом месте Метлин. Николай Федорович только два месяца как получивший звание капитан-лейтенанта, испытывал к угрюмому надворному советнику интуитивную симпатию, отчего нередко оказывался поблизости. Разговорить того, впрочем, не выходило. Безобразов не шёл на контакт, на вопросы отвечал односложно, но вёл себя ровно, подчёркнуто корректно.

— При необходимости можно палить с обоих бортов разом, — добавил моряк.

«Посмотрим каков ты в бою», — подавил вздох Метлин. Подобно многим, из считавшихся на флоте людьми Лазарева, он подражал своему патрону. Тот же считал и неоднократно повторял в более-менее узкой компании (а на флоте любое слово адмирала становится известно последнему юнге), что лучшие из моряков отличаются молчаливостью. Сам Метлин, увы, никак не соответствовал подобному описанию, был всегда весел и говорлив. Не то, чтобы это печалило молодого ещё офицера, но, прощая сам себе эту слабость, к окружающим старался применять адмиральскую формулу.

Эскадра в составе четырёх хораблей, именуемых «Париж», «Императрица Екатерина», «Императрица Мария» и «Пантелеймон», в сопровождении дюжины фрегатов, корветов, шхун и бригов, вытянулась цепью между пустынных берегов. Турки, казалось, не замечали чужого присутствия. Прождав более двух часов, Лазарев, лично командующий этой, как он выразился, прогулкой, решил пошевелить сонное царство и с флагманского «Парижа» раздался залп с дюжины орудий.

— Холостые, — попробовал изобразить грусть Метлин.

На турок, впрочем, подействовало и от причала городка отошёл ялик с каким-то, судя по всему, начальством. В водах держав европейских правила вежливости требовали первыми представляться прибывающим на рейд, в странах Азии считалось наоборот. Вице-адмирал злился, что ничтожный городишко, с невеликим по званию главой, делал вид будто ничего не происходит.

«Париж» принял к себе делегацию, и, после непродолжительных переговоров, с корабля спустили адмиральскую шлюпку, отравившихся вслед за яликом в город. На кораблях находилось людей втрое, если не вчетверо больше всего населения Чанак-кале. К вечеру шлюпка вернулась обратно и крепкие моряки подняли на борт тело уставшего вице-адмирала.

На утро по кораблям получили команды и стали готовить батальоны к высадке.

Окрестности и вправду вид имели печальный, ничем не напоминая роскошный растительностью Босфор. Пустые голые холмы жёлтого цвета с багряным отливом, практически полное отсутствие растительности, за исключением редких чахлых олив и каких-то кустиков. Рука человеческая не осмелилась облагородить окружающую унылость, оттого имеющиеся постройки только подчеркивали неприветливость места. Белые здания маяков по обоим берегам выглядели некрасиво, оборонительные форты поражали уродливостью. Впрочем, военные имеют собственное представление о красоте, нередко прямо связанное с функциональностью, потому нельзя сказать, что русские впали в тоску. Скорее, наоборот, настроение на кораблях было приподнятое, особенно у тех счастливчиков кто был отобран в батальоны.

Основу собрали из абордажных команд, к ним добавили матросов покрепче. Официальной формы для них быть не могло, посовещавшись, офицеры пришли к выводу о необходимости однообразия внешнего вида. В искомое однообразие вошли летние брюки, рубашки и фуражки. Оружием стали мушкеты, но тысячи подсумков к ним не нашлось, оттого патроны предложили поместить в подсумки от абордажных пистолетов, по десятку выстрелов на каждого. Вместо солдатских ранцев — наплечные мешки, подсмотренные на Кавказе, в которых полагалось сложить продовольствие. С младшим командным составом решили просто, на каждый десяток назначив по унтер-офицеру.

Один батальон высадили на левую, а другой на правую сторону пролива. Матросы радовались прогулке как дети, и, не имея привычки к солдатской дисциплине, обсуждали происходящее.

Следовало осмотреть укрепления, чему едва не помешали турки. Безобразов, бывший с одним из батальонов, с удивлением заметил десятки лодочек пересекающих узкий пролив. Из них высыпали местные жители, вообразившие, что русские моряки могут стать для них хорошими покупателями. Турки привезли множество поделок из глины, и поделок довольно искусных, начиная от обыкновенных свистулек. Главным товаром, впрочем, были более традиционные кувшины и остальная посуда. Моряков это позабавило. С трудом удалось навести порядок и отогнать ораву местных торговцев на некоторое расстояние. Что происходит с батальоном совершившим высадку на другой стороне, у самого городка, старались не думать.

— Когда-то это чего-то стоило, — определил Безобразов качество укреплений древнего каменного форма.

— А сейчас? — спросил командующий батальоном капитан-лейтенант Путятин.

— Сейчас всё это несколько обесценилось, Евфимий Васильевич.

Тот кивнул, поскольку и сам всё прекрасно видел. Старая каменная башня с бронзовыми пушками времен Сулеймана Великолепного, «новый» земляной форт рядом с ней, начавший уже осыпаться, всё это могло привлечь интерес разве что ценителя древности.

— Ни одного каземата. Вообще. Ни одного.

— Правда ваша, Пётр Романович.

— Любой наш корабль подавит такие, с позволения сказать, бастионы, за пару часов. А для штурма довольно как раз батальона. От силы — двух. Ладно ещё стены. Подправить всегда можно хоть что-то. Гарнизон внушает опасения.

То было верно. Гарнизонная служба Блистательной Порты была поставлена из рук вон плохо. Поголовно худой, даже тощий гарнизон в оборванной засаленой форме забавно контрастировал с упитанной важностью командира фортов. Потомственный янычар, потомственный начальник «крепости падишаха», потомственный кто-то ещё, и в целом уважаемый человек прибыл на место несения своей потомственной службы вместе с торговцами из Чанак-кале, где, видимо, жил.

— Если это военный, то я китайский император, — оценил выправку турка Путятин.

Для слаживания состава и тренировки устроили стрельбы. Матросы радостно палили в белый свет как в копейку пока не кончились патроны. Опыт был признан успешным, ведь во избежание результата не слишком благополучного, решили обойтись без мишени, ограничившись направлением. По направлению почти никто не промахнулся. Офицеры выразили благодарность своим подчинённым и объявили, что все молодцы. Громогласное «ура» было ответом.

К вечерним склянкам батальоны вернулись на корабли. Петр Романович проиграл «лобанчика» неунывающему Метлину. Тот всё-таки смог если не разговорить, то навязать пари надворному советнику. Суть заключалась в следующем: при высадке все видели две ветряные мельницы, стоящие недалеко от берега одна за одной. Внимание к себе они привлекли там, что в них использовались маленькие паруса, числом большим привычных деревянных крыльев. Во время посадки обратно, все так же видели, что полотно с крыльев-парусов исчезло. Метлин с такой убежденностью заявил, что найдутся они уже на кораблях, что Безобразов невольно повёлся и усомнился в возможности оного. Все моряки находились перед глазами командиров непрерывно. Как можно было провернуть такой фокус? Метлин развеселился и предложил пари. Пётр пожал плечами, вздохнул, но принял. Он заподозрил оппонента в лукавстве, совершенно не представляя как можно обыскать даже один корабль, не говоря о всех, но Николай Федорович знал своих подчиненных. Доброе слово, угроза порки, обещание дополнительной чарки и серебряный рубль в совокупности оказались эффективнее бригады следопытов. Пред очи в самом деле удивленного Безобразова было откуда-то добыто и представлено искомое полотно. Не все, разумеется, малая часть. Образчик. Поразило не это, впрочем, а то, что полотно лежало в одном из тех сосудов, которыми пытались торговать местные жители.

— Черт возьми! Но как?!

— Довольно просто, Пётр Романович, во время нашего блестящего учения.

— Как?! Вы видели и допустили подобное?!

— Я ничего не видел, конечно. Предполагаю. Ну а когда ещё? Всё в дыму, шум, гам, толкотня. Кто-то да улизнул ненадолго. А доставить на судно незаметно от нас, офицеров, для этих ребят вопрос сугубо технический. Кстати, как вам учение?

— Гм.

— Так я и думал. Согласен, выглядело не очень. К счастью, никому не пришло в голову испытать их таланты в шагистике. Экипажи молодые, мало кто служит долее пяти лет. Ах, видели бы вы в каком ужасном состоянии тогда был флот, после чумной эпидемии! Сейчас это орлы сравнительно с тем выводком цыплят. Казалось, что со всей России собрали всех негодных рекрутов и отправили нам. Однако, поверьте на слово, Пётр Романович, в бою эти парни ещё проявят себя. Можете вообразить меня увлеченным фантазиями мечтателем, но я готов поспорить не на монету, а на собственную шпагу, что они удивят. При столкновении с любой регулярной пехотой, вот помяните моё слово, им нужно сдержать только первый натиск. Тут у пехоты есть шанс. Но если их не опрокинуть сразу, то эти молодцы наделают проблем любым гренадерам. Моряки — народ упрямый как мулы.

Безобразов выдавил из себя вежливую улыбку.

На следующий день пришла ещё группа линейных кораблей и транспорты везущие пехотную бригаду. С ними же был османский представитель воли и мысли султана, дальний родственник Великого визиря, по совместительству наблюдатель за действиями союзных гяуров.

Солдат высадили на ту же сторону, что вчера моряков. Верные уставу, пехотинцы вскоре разбили лагерь и берег даже как будто ожил.

Часть кораблей должна была пройти далее, к южным фортам пролива и уже снималась с якорей когда ушедший вперёд корвет «Гелиос» вернулся к эскадре. Разведчик отчаянно сигналил.

— Планы меняются? — спросил не разбиравшийся в морских сигналах Безобразов.

— Тревога, Пётр Романович. Скоро узнаем.

— Вы участвовали в абордажах, Николай Федорович?

— Было дело, но не особенно большое. А вы надеетесь на схватку, Пётр Романович?

— Да нет. Так, интересно. В случае чего от меня пользы немного, я ведь фактически пассажир. Но если вдруг случится абордаж — приму участие.

— Дело это редкое. Да и не факт, что вообще что-либо будет. Пока неясно ничего.

— Не спорю. Однако, если что-то всё-таки будет, то пусть вас не смущает мой статский мундир.

«Разговорился, — подумал Метлин мрачнея, — кровь чует волк. Стало быть, что-нибудь да будет.»

Мухаррем-бей приказал отрубить головы всем пленным. Возиться с ними не было никакого желания. Кому нужны жизни трусов? Попадись он сам в руки этих шакалов, с него бы медленно сняли кожу. Пусть вознесут хвалу Аллаху за быструю смерть. Это и есть милосердие, а не то что толкуют франки. При мысли о гяурах адмирал поморщился. Он не видел особой разницы между теми неверными с кем предстояло сражение и теми, что красовались трехцветными флагами сзади. Будь франки настоящими друзьями, они стояли бы рядом, а не в безопасном отдалении. Такова их суть. Падишах приказал ему захватить пролив и он выполнит приказание или погибнет. Второго позора поражения Мухаррем решил, что не переживёт. После погрома в Наваринской бухте от его флота мало что осталось. Тогда он ждал смерти и уже распрощался с жизнью, но вышло иначе. Его простил господин, сказав, что в случившемся нет вины человека. Его простили гяуры, двух парламентеров которых убили по его приказу. И вот сейчас он твёрдо стоит на палубе нового флагмана, во главе вновь отстроенного флота. Враги и друзья господина немного поменялись местами, но те что сожгли его корабли семь лет назад, те остались врагами. Это было хорошо.

Получив сведения о внезапном появлении чужих кораблей, Лазарев принял решение атаковать. По сообщению разведки, перед ним были египтяне. За ними удалось разглядеть французские вымпелы. Значит, египетский паша вздумал продолжить мятеж и причина его дерзости в пределах видимости.

Египтян вице-адмирал не опасался. Крупных кораблей мало, если вообще есть, а фрегаты непременно уступят его линейным. С Наварина он помнил любовь их флота к брандерам, но и это никак не пугало. Напрягало другое — французы. Что, если они поддержат мятежников? Каков состав их эскадры? У него теперь были главные силы Черноморского флота, восемь линейных кораблей. Французы могли выставить и десять и двенадцать в средиземноморье. А могли и не выставить. От боя отказываться из подобных соображений не хотелось, наоборот, в душе Михаил Петрович был бы счастлив схватиться ещё и с французами, но мешали доводы характера дипломатического. Требовалось подстраховаться. Начинать возможную войну одной своей волей вице-адмирал не рисковал, а «политика» могла испортить сколь угодно прекрасный замысел.

К его удовольствию, экстренно собранное совещание прошло как по маслу. Начальство «более высокое» оказалось настроено не менее решительно. Турок даже затрясся от гнева, узнав, что люди египетского паши смогли захватить оборонительные форты у входа в пролив. Михаил Петрович подозревал, впрочем, что трясло того не только от гнева, но и от страха. Представить карьерный рост человека доложившего в Константинополь о таком событии не составляло труда. Турок прямо потребовал от союзника уничтожить врагов султана и вернуть утерянное. На напоминание, что между султаном и пашой мир, турок поинтересовался не насмехаюься ли над ним. Вице-адмирал делал суровое лицо, хмурил брови и грозно шевелил бакенбардами, ликуя в душе.

Приставленный от посольства надворный советник удивил куда больше. Человек во фраке, пусть и бывший военный, дипломат, он просто попросил разрешения принять личное участие в захвате фортов. Такие мелочи как возможное столкновение с французским флотом и вытекающая отсюда война (как минимум дипломатический кризис) не взволновали того совершенно. Убежденный, что имеет дело с человеком имевшим строгие инструкции полномочного посла, а значит самого государя, Лазарев не сразу поверил своим ушам. Он расчитывал заручиться согласием, а в самом худшем случае думал отстаивать позицию сколь можно долго перед лицом своей совести (требующей отправить на дно всех кто вздумал вставать на пути), попытаться аппелировать к позиции турции и только в крайнем безвыходном случае с сожалением отступить перед соображениями высшего порядка об осторожности и интересах государства. Если окажется, конечно, что на руках у дипломата серьёзные бумаги от министра или самого… а тут такое!

Боясь спугнуть удачу, вице-адмирал сразу согласился на участие дипломата. Далее последовало совещание в более широком формате, с капитанами кораблей и командованием пехотной бригады, но главное уже решилось. Столкновению быть.

Решено было совместить действия на суше с действиями на море. Иначе и быть не могло. Ночные переходы чрезвычайно опасны для кораблей, но откладывать казалось худшим ввариантом. До противника было всего миль десять, но подобраться следовало аккуратно. На случай встречи с брандерами, поскольку враг мог догадаться о замысле, а то и просто ожидать, вперёд направлялись четыре фрегата и несколько шхун. У фрегатов было ещё второе задание — доставить морские батальоны на левый берег поближе к египтянам занявшим форты, ведь требовать от моряков марша в полтора десятка вёрст значило понизить их боеспособность. Было и третье — поддержать огнём пушек штурмовые действия. Касаемо пехотной бригады, то здесь решили не мудрствовать, а поднять солдат и ночным маршем отправить на юг по правому берегу. Пехота ногами ходит? Вот пускай и идёт. Основные силы флота, линейные корабли, планировалось вывести на линию боя с рассветом, когда станет ясно что вышло из всего предыдущего.

Морякам везло. Переход и сумбурная высадка получились успешными. Кум-Калеси, небольшой форт с азиатской стороны берега, был слабо приспособлен к обороне со стороны моря и очень плохо со стороны суши. Тем не менее, это было фортификационное укрепление и следовало отнестись к задаче ответственно.

Первый полубатальон смог подойти почти к самому форту, когда пришлось спешно отходить. Фрегаты начали бомбардировку укреплений и можно было попасть под свои же ядра.

— Пятый! — крикнул Безобразов, напряжённо вглядываясь в темноту. — Пошли!

— Вперёд, братцы, вперёд! — поддержал Метлин. По уговору два корабля должны были дать пять залпов всем бортом каждый, после чего взять паузу. Тогда батальоны должны были попытать счастье штурма. В случае неудачи отступить и по сигналу ждать новых обстрелов, но уже в десять залпов.

Темнота усилилась и пробираться приходилось едва не на ощупь. Пётр сам вёл нестройную колонну, чтобы не сказать толпу. Перед самой целью (в форте что-то горело и тем давало ориентир) перед ним возникла человеческая фигура, в которую Безобразов сразу выстрелил.

— Ура, братцы! — закричал Метлин. Моряки ответили дружным рёвом.

Ворваться внутрь оказалось легко. Форт был по сути укрепленной с двух сторон батареей, с высотой каменной кладки в полтора человеческих роста. Для привыкших к работе с парусами в непогоду моряков не составило труда вскарабкаться наверх помогая друг другу.

Пётр одним из первых спрыгнул внутрь. Сколько впереди ждало врагов он не знал, а задуматься было некогда. Ударив прикладом бежавшего к нему с чем-то в руках врага, он отбросил мушкет и выхватил абордажный тесак.

Ночная бойня в Кум-Калеси стала резней едва начавшись. Иного и быть не могло в ситуации распада боя на множество малых схваток в условиях темноты. Чувства людей обострились, кто свой и кто не свой определялось часто по наитию в доли секунды, и сразу в противника шёл удар. Никакое мастерство тут не выручало, когда в любое мгновение из темноты вынырнувший враг мог всадить лезвие в бок или раскроить голову. Спасение было одно — как можно скорее перебить всех чужаков.

Пётр ужом вертелся, сам не зная сколько людей он зарезал. Ему везло, а может не везло встречавшимся ему египтянам. Краем сознания он слышал знакомые уже звуки залповой стрельбы и понял, что начался штурм Седуль-Бахра, укрепления по ту сторону пролива. Значит, пехотная бригада подошла.

Пожелав мысленно солдатам удачи, он прислушался. Что-то ему не нравилось, что-то было неправильно. Внезапно он понял.

«Барабаны! Какие здесь ещё барабаны?!» — ударила мысль. Безобразов рванулся в направлении откуда шёл звук. Добежав до стены, он вскочил на неё по лесенке и застыл поражённый увиденным. Там, в менее версты от него, находился лагерь египтян, по числу костров не менее полкового. Азиатский берег был вообще повыше европейского, но здесь уходил от берега резко вниз, полностью закрывая обзор со стороны воды. В этой низине и устроился враг. Теперь, пробужденный нападением на крепость, он строился в боевые порядки.