Воронцов. Перезагрузка. Книга 9

Глава 3

Я проснулся на следующее утро с ощущением приятной усталости в теле. За окном солнце уже поднималось, обещая очередной тёплый весенний день. Анфиса, как всегда, оставила на столе завтрак — на этот раз горячую кашу с маслом и свежеиспечённый хлеб.

Пока я ел, в дверь постучали. На пороге появился Петька, весь в саже и масле, но с сияющими глазами.

— Егор Андреевич! — радостно поздоровался он. — Мы с Ильей всю ночь не спали, работали. Хотим показать, что получилось!

Я допил чай и последовал за ним. Любопытство разбирало — как же они справились с коляской? В кузнице меня ждал Илья, тоже измотанный, но довольный. А посреди помещения стояло… произведение искусства.

Коляска получилась именно такой, как я представлял, как сделал чертеж, но даже лучше. Каркас из медных прутов был аккуратно согнут, образуя плавные, красивые линии. Стенки из толстой кожи — тёмно-коричневой, натёртой воском до блеска — были натянуты идеально ровно, без единой складки. Четыре небольших колеса, обшитые войлоком и обмотанные кожаными ремнями, выглядели прочными и надёжными.

— Петька, Илья, — только и смог выдохнуть я, обходя коляску со всех сторон, — это потрясающе!

Петька покраснел от удовольствия:

— Мы старались, Егор Андреевич. Вот смотрите, — он взялся за ручку и слегка толкнул коляску.

Она покатилась плавно, почти бесшумно. Колёса крутились ровно, без скрипов и заеданий. А корзинка действительно слегка покачивалась на кожаных ремнях, амортизируя движение.

— Я положил внутрь мешок с песком, — объяснил Илья, — чтобы проверить, как выдержит вес. Покатали на улице — всё отлично работает. Ремни держат крепко, нигде не трёт, не скрипит.

Я наклонился, осмотрел крепления. Всё было сделано на совесть — медные заклёпки, толстые кожаные ремни с пряжками для регулировки натяжения. Даже тент над корзинкой — из той же кожи, на медных дугах — можно было поднимать и опускать.

— Внутри мы положили овчину, — добавил Петька, показывая. — Мягкая, тёплая. Ребёнку будет удобно.

Я провёл рукой по мягкому меху. Действительно, всё было продумано до мелочей.

— Мужики, — торжественно сказал я, — вы просто молодцы! Это не просто коляска — это шедевр!

Оба мастера расплылись в довольных улыбках. Я протянул им по очереди руку, пожимая:

— Спасибо вам. Машка будет в восторге.

— А когда в Тулу обратно поедете? — спросил Илья.

— Завтра утром, — ответил я. — Пока дорога ещё проходима. С каждым днём грязи всё больше.

— Мы коляску сделали чтоб на две части разбиралась, — сказал Петька. — Верхнюю корзинку можно снять с рамы. Легче везти будет. А в Туле соберёте обратно за пять минут.

— Умно, — одобрил я.

Остаток дня я провёл, наблюдая за работой в деревне и давая последние указания. К вечеру зашёл к Степану.

— Степан, слушай, — начал я, когда мы сели за его столом с кружками кваса. — Скоро снег совсем сойдёт, ночи станут тёплыми. Помнишь, как я в прошлом году делал тепличку?

— Помню, Егор Андреевич, — кивнул он. — Редис у вас быстро вырос.

— Вот именно, — подтвердил я. — Так вот, когда земля оттает, а ночи уже не будут морозными, сделайте несколько таких же. Длинные гряды, над ними дуги из ивовых прутьев, сверху — промасленный холст или кожу натяните. Получится как маленький домик для растений. Внутри теплее, чем снаружи, растения быстрее растут.

Степан задумчиво кивал:

— Дельная мысль. Огурцы посадим, редиску. К лету уже будет свежая зелень.

— Именно, — согласился я. — После зимы людям витамины нужны. Да и продать можно — ранние овощи всегда дорого стоят.

— Так и сделаем, Егор Андреевич, — пообещал он.

Мы ещё немного поговорили о хозяйственных делах, потом я вернулся к себе. Завтра предстоял ранний выезд.

Утро выдалось ясным, но прохладным. Я проснулся с рассветом, быстро собрался. Захар уже седлал лошадей, а Петька с Ильей осторожно привязывали разобранную коляску к заводной лошади. Раму с колёсами закрепили с одной стороны, корзинку — с другой, тщательно обмотав холстом, чтобы не поцарапать.

Фома прибежал, когда мы уже были готовы к выезду:

— Егор Андреевич, может, я с вами? Дела в Туле есть, с Игорем Савельевичем переговорить надо…

Я покачал головой:

— Фома, посмотри на дорогу. Видишь, какая грязь? Верхом ещё можно проехать, а на возу уже нет. Подожди, пока всё высохнет. Тогда и поедешь с первой партией товара.

Он расстроенно вздохнул, но кивнул:

— Понял, Егор Андреевич.

— За это время, — продолжил я, — мужики уже пилораму запустят — проследи, чтобы ангар был полон досок. Как дорога наладится — Игорь Савельевич обязательно приедет за материалом, что было все готово. Пусть мужики ещё одну избу начинают ставить — народу прибавилось, тесновато стало. И старые дома подправьте, где надо.

— Будет сделано, — пообещал Фома.

Я повернулся к Степану:

— Ну, поехал я. Следи тут за всем. Любые проблемы — шли гонца в Тулу.

— Езжайте с Богом, Егор Андреевич, — он крепко пожал мне руку.

Мы с Захаром сели на лошадей и тронулись в путь. Заводная лошадь с коляской послушно шла следом.

Дорога действительно была непростой. Местами грязь доходила до копыт, лошади шли медленно, осторожно. Но мы не торопились, берегли животных. Кроме коляски, мы везли ещё и ампулы — три десятка штук, которые Митяй успел сделать за два дня. Каждую он аккуратно завернул в холстину, переложил соломой и уложил в деревянный ящик. Я лично проверил упаковку перед отъездом — всё было надёжно закреплено.

Захар ехал молча, лишь изредка поглядывая по сторонам — привычка военного, всегда быть начеку. Я же погрузился в свои мысли. Столько всего нужно было сделать в Туле — проверить, как идут дела на заводе, навестить Ричарда в клинике, посмотреть на прогресс мастеров в школе.

Мы остановились в полдень у знакомого ручья. Напоили лошадей, сами перекусили сухарями и вяленым мясом. Захар проверил упряжь, подтянул ремни.

— Дорога всё хуже, Егор Андреевич, — заметил он, садясь обратно. — Хорошо, что успели. Ещё пару дней, и совсем непроходимо будет.

— Я знаю, — кивнул я. — Поэтому и торопились.

Мы продолжили путь. Солнце клонилось к закату, когда впереди показались окраины Тулы. Ещё час, и мы будем дома.

Но судьба распорядилась иначе.

Мы подъезжали к небольшому мосту через речку — обычный деревянный настил на сваях, какие встречались на всех дорогах. Река была неширокой, но быстрой — весенний паводок разогнал воду по заберегам, она неслась, бурля и пенясь.

Я ехал первым. Конь уверенно ступил на мост, доски заскрипели под копытами. Я уже расслабился, думая, что всё позади, когда вдруг конь резко заржал и встал на дыбы.

Это было так неожиданно, что я не успел среагировать. Руки соскользнули с поводьев, тело потеряло равновесие. Я почувствовал, как лечу назад, как исчезает под ногами седло…

Удар. Холодная вода. Тьма.

Ледяная река подхватила меня, потащила под мост. Я на мгновение растерялся — что произошло? Почему я в воде?

Потом до меня дошло. Я провалился под лёд.

Паника. Холод обжигал, сковывал мышцы. Быстрое течение несло меня, крутило, било о подводные камни. И это все подо льдом!

Не паниковать. Не паниковать!

Я заставил себя сосредоточиться. Тулуп промокал, становился невыносимо тяжёлым, тянул вниз. Еще немного и холод реки доберется до тела. Сапоги набирались водой. Я лихорадочно пытался рассмотреть хоть что-то в мутной воде.

Там! Впереди — просвет. Светлое пятно над головой. Промоина во льду!

Я изо всех сил заработал руками и ногами, стараясь выгрести к этому спасительному просвету. Течение мешало, крутило, но я упорно греб, греб, греб…

Ноги коснулись дна. Твёрдый песок! Я оттолкнулся изо всех сил, вынырнул, плечом пробив тонкий лёд на краю промоины.

Воздух! Я жадно хватал ртом воздух, кашлял, выплёвывал воду. Руки нащупали край льда, попытались ухватиться, но лёд ломался под пальцами, крошился. Я никак не мог выбраться — каждый раз, когда пытался подтянуться, лёд проваливался, и я снова уходил под воду.

Холод сковывал тело. Пальцы почти не слушались. Ещё немного, и я просто не смогу держаться…

И тут я услышал выстрел.

Громкий, резкий хлопок эхом прокатился над рекой. Потом еще один.

— Егор Андреевич! — крик Захара. — Держитесь! Сейчас!

Я повернул голову. Захар стоял на берегу, в десятке метров от меня. В руках у него была верёвка. Он быстро привязал к ней что-то тяжёлое — камень? — и размахнулся.

Верёвка со свистом пролетела над моей головой, упала в воду в паре метров от меня. Я судорожно схватился за верёвку, обмотал её вокруг руки.

— Держитесь крепко! — крикнул Захар и начал тянуть.

Он тащил меня к берегу, к краю промоины. Я помогал, как мог, работая свободной рукой и ногами. Край льда всё ломался и ломался, но я упорно полз вперёд.

Наконец твёрдая земля под коленями. Я выполз на берег и рухнул на спину, тяжело дыша. Всё тело тряслось от холода.

— Егор Андреевич! — Захар склонился надо мной. — Вы живы? Ранены?

— Ж-живой, — выдавил я сквозь стучащие зубы. — Н-не ранен…

— Нужно срочно в тепло! — Захар уже стаскивал с меня промокший тулуп. — Сейчас, сейчас…

Он сбегал к лошадям, вернулся с сухим одеялом, которое было в наших припасах. Закутал меня, начал энергично растирать.

— Зачем стрелял? — спросил я, когда немного отдышался.

— Волки выскочили, — Захар начал отвечать, но я его остановил.

— Понятно, потом расскажешь. Костер не разводи — долго это. Давай быстрее собираться и в путь. До Тулы час езды, не больше.

Он посмотрел на меня, оценивающе, потом кивнул и полез в сумку, привязанную к его седлу. Достал свёрток с одеждой:

— Вот, Егор Андреевич, не по размеру, конечно, но сухая. Переоденьтесь.

Я с благодарностью принял одежду. Руки тряслись от холода, пальцы почти не слушались, но я кое-как стянул с себя мокрые штаны и рубаху. Захар тем временем принялся энергично меня растирать тем самым одеялом, которым меня укутывал. Дальше я натянул сухие вещи Захара. Действительно, великоваты — Захар был крупнее меня в плечах — но какая разница. Главное, сухие.

Захар протянул мне флягу:

— Хлебное вино. Для согрева.

Я не стал отказываться. Сделал большой глоток — жидкость обожгла горло, но внутри разлилось приятное тепло. Ещё глоток. Захар протянул кусок вяленого мяса:

— Ешьте. Силы нужны.

Я послушно начал жевать. Мясо было жёстким, солёным, но я жевал упорно, заставляя себя глотать. Нужно было восстановить силы.

— Костёр, — сказал я между кусками мяса, — это час-полтора греться будем. А до Тулы всего час езды. Одно и то же по времени получится. Так что давай по-быстрому собираемся да поедем.

Захар кивнул, не споря.

— Так что там с волками? — спросил я, когда немного согрелся.

— Да с двух пистолей стрельнул, — ответил он, проверяя подпруги на лошадях. — Они и разбежались. Стая небольшая была — штук пять-шесть.

— Чего так близко к Туле подошли? — удивился я. — Тут же деревня на деревне.

— Непонятно, — пожал плечами Захар. — Может, зима голодная была, вот и осмелели. Или больные какие.

Я глотнул из фляги ещё раз, почувствовал, как тепло растекается по телу. Дрожь стала меньше. Встал на ноги — ноги держали, хоть и не очень уверенно.

— Ладно, поехали, — сказал я. — Пока совсем не стемнело.

Мы сели на лошадей. Заводная с коляской послушно пошла следом. Я старался держаться в седле ровно, но тело предательски покачивалось. Холод проникал глубже, несмотря на сухую одежду и водку. Зубы выбивали дробь, руки дрожали на поводьях.

Захар ехал рядом, не спуская с меня глаз. Я видел беспокойство на его лице, но молчал. Нужно было доехать. Просто доехать до дома.

Дорога казалась бесконечной. Каждый шаг лошади отдавался в костях. Перед глазами начало плыть — то ли от усталости, то ли от переохлаждения. Я сжимал зубы, заставляя себя не падать из седла.

Наконец впереди показались огни Тулы. Ворота, улицы, знакомый поворот к нашему дому. Ещё немного. Ещё чуть-чуть.

Мы въехали во двор. На крыльце уже стояли люди — силуэты в свете факелов. Отец. Мать. Бабушка. Машка.

Я попытался спешиться, но ноги подкосились. Захар успел подхватить меня под руку, не дав упасть.

— Егор! — крик Машки. Она бросилась ко мне, но отец остановил её:

— Стой! Не мешай!

Отец быстро оценил ситуацию. Я видел, как его взгляд скользнул по моей одежде — не моей, а Захара. Моя же мокрая, грязная — привязана к седлу заводной. По моему лицу — наверное, бледному как полотно.

— Баня топлена, — коротко сказал он. — Веди его, Захар.

Я хотел что-то сказать, но язык не слушался. Только кивнул. Захар повёл меня к бане, поддерживая под руку.

Машка шла следом, вцепившись в мою свободную руку:

— Егорушка, что случилось? Что с тобой?

— Потом, — выдавил я. — Всё… нормально…

В предбаннике было тепло. Жаркий воздух ударил в лицо, и я с облегчением опустился на лавку. Захар начал стаскивать с меня одежду.

— Что случилось? — спросил отец, заходя следом.

— Под лёд провалился, — коротко ответил Захар, помогая мне снять рубаху. — В реке. Волки лошадь испугали, он с моста упал.

— Господи, — прошептала мать, крестясь.

Машка побледнела ещё больше меня:

— Под лёд⁈ Егорушка!

— Всё… хорошо, — я попытался улыбнуться, но получилось кривовато. — Вылез же… Ричарда позовите, — сказал я. — А то причитаете тут!

Матрёна уже побежала. Захар и отец принесли горячий чай — я жадно пил, обжигая губы, но не обращая внимания. Тепло. Нужно больше тепла.

— В парную иди, — велел отец. — Прогреешься.

Я кивнул и, пошатываясь, пошёл в парилку. Жар накрыл меня волной. Я опустился на полок, закрыл глаза. Тело постепенно оттаивало, холод отступал.

— Егор Андреевич! — голос Ричарда через дверь. — Что случилось?

Я слышал, как Захар рассказывал ему всю историю — про волков, про падение в реку, про то, как долго я был в ледяной воде.

Ричард куда-то убежал. Минут через пятнадцать, когда я уже выходил из парной, чувствуя себя немного лучше, он вернулся с кружкой.

— Вот, — протянул он мне. — Пейте.

Я принюхался — ивовый отвар. Горький, но полезный. Помогает от жара и воспалений.

— Пейте всё до дна, — настаивал Ричард, внимательно глядя на меня. — И ещё одну кружку потом. Вы очень сильно переохладились. Нужно предотвратить воспаление лёгких.

Я послушно выпил. Отвар был действительно горьким, но я заставил себя допить до конца.

— Теперь вам нужно лечь, — распорядился Ричард. — В постель, под тёплые одеяла. Я приготовлю ещё снадобье — с мёдом и травами. Будете пить каждые два часа.

— Я в порядке, — попытался возразить я, но голос вышел слабым.

— Нет, не в порядке, — жёстко сказал Ричард. — У вас уже начинается лихорадка. Температура поднимается. Если не принять меры сейчас, завтра будет хуже.

Отец и Захар помогли мне дойти до дома. Ноги подкашивались, в голове кружилось. Меня довели до постели, уложили, укрыли одеялами.

Машка сидела рядом, держа меня за руку. Её лицо было бледным, глаза красными.

Ричард вернулся с новым снадобьем — горячим, пахнущим мёдом и какими-то травами. Заставил меня выпить, несмотря на протесты.

— Спите, — сказал он. — Организму нужен отдых. Я буду проверять вас каждые два часа.

Я закрыл глаза. Сквозь дрёму слышал голоса — отец что-то говорил Захару, мать причитала, бабушка молилась. Машка не отпускала мою руку.

Ночь была тяжёлой. Меня мучил жар, сменявшийся ознобом. Снились какие-то странные сны — волки, ледяная вода, тьма. Я просыпался в холодном поту, не понимая, где я.

Ричард приходил несколько раз, проверял пульс, слушал дыхание, поил новыми отварами. Машка не отходила от меня ни на шаг.

К утру стало легче. Жар спал, тело перестало ломить. Я открыл глаза — за окном светало. Машка спала рядом, положив голову мне на грудь. Я осторожно погладил её по волосам.

— Проснулись? — тихо спросил Ричард из кресла у окна. Видимо, уснул прямо тут под утро.

— Да, — прохрипел я. — Горло болит.

— Это нормально, — успокоил он. — От холодной воды. Пройдёт. Главное, что температура спала. Кризис миновал.

Он подошёл, проверил пульс, заглянул в глаза, послушал лёгкие:

— Хорошо. Воспаления нет. Вам повезло, Егор Андреевич. Очень повезло.

— Знаю, — кивнул я.

Машка проснулась от наших голосов. Увидев, что я в сознании, с нормальными глазами, разрыдалась:

— Егорушка! Я так боялась! Так боялась!

Я обнял её:

— Всё хорошо, солнышко. Всё позади.

Бабушка принесла горячий бульон. Ричард заставил меня съесть всю тарелку, несмотря на то, что есть совсем не хотелось.

— Организму нужны силы на восстановление, — объяснил он. — Ешьте.

Я послушно ел. После бульона почувствовал себя намного лучше. Силы возвращались.

Хотел было встать, но Ричард посмотрев на меня, сказал:

— Егор Андреевич, только до уборной. А так — попрошу вас лежать. Вы и сами знаете, что так надо, не хуже меня.

— Ну и сколько вы мне этот арест устроите? — спросил я у Ричарда.

— Минимум пару дней, — твёрдо ответил он. — Полный покой. Никаких выездов, никаких дел. Только отдых, питьё и еда.

— Но дел на самом деле много…

— Подождут, — отрезал Ричард. — Ваше здоровье важнее. Если сейчас не долечитесь, получите осложнения. А это может быть очень серьёзно.

Отец зашёл в комнату:

— Слушай врача, сын. Дела никуда не денутся. А ты нам нужен живой и здоровый.

Я вздохнул, но кивнул. Спорить с Ричардом, когда он был в таком настроении, было бесполезно. Да и сил на споры не было.

— Хорошо, — сдался я. — Надо, так надо.

— Чудесно, — довольно сказал Ричард. — Сейчас я приготовлю ещё один отвар. Будете пить три раза в день. И никаких возражений.

Дни постельного режима тянулись мучительно долго. Я лежал, глядя в потолок, слушал звуки дома. Машка читала мне вслух — какую-то книгу, которую привезла мать. Бабушка приносила еду, заставляла есть. Ричард приходил трижды в день, проверял состояние, поил отварами.

На второй день я уже чувствовал себя практически здоровым. Горло перестало болеть, силы вернулись. Но Ричард был непреклонен:

— Ещё день. Полный.

На третий день утром он наконец разрешил мне встать:

— Но никаких нагрузок. Только лёгкая прогулка по дому. И если почувствуете слабость — сразу обратно в постель.

Я с радостью встал, оделся. Спустился вниз, где семья уже завтракала.

— А вот и наш утопленник, — усмехнулся отец, но в его глазах читалось облегчение.

Мать тут же засуетилась, накладывая мне полную тарелку каши:

— Ешь, ешь, сынок! Тебе нужно силы набираться!

Я сел за стол, с аппетитом принялся за еду. Действительно, два дня на бульонах и отварах — хотелось нормальной пищи.

— Кстати, — сказал отец, — пока ты болел, приезжал Иван Дмитриевич. Интересовался твоим здоровьем. Я сказал, что ты поправишься, но нужно время.

— Что он хотел? — спросил я.

— Говорил про какие-то дела на заводе. Сказал, что зайдёт, когда ты выздоровеешь.

Я кивнул. Значит, что-то срочное. Иван Дмитриевич просто так не приезжает.

— Ещё Григорий приходил, — добавила мать. — Из школы мастеров. Передал, что ученики спрашивают, когда ты придёшь.

— Скоро, — пообещал я. — Как только Ричард разрешит.

После завтрака я вышел во двор. Солнце светило ярко, снег почти весь сошёл, обнажив тёмную землю. Весна вступала в свои права.

Захар возился с лошадьми. Увидев меня, подошёл:

— Егор Андреевич, рад видеть вас на ногах. Как здоровье?

— Спасибо тебе, Захар, — я протянул ему руку. — Если бы не ты, я бы не выбрался.

Он крепко пожал мою руку:

— Я ваш телохранитель, Егор Андреевич. Моя работа — вас защищать.

— Ты отлично справляешься, — искренне сказал я.

Мы постояли молча, наслаждаясь солнцем и теплом. Потом Захар кивнул куда-то в угол двора:

— Кстати, коляску вашу разгрузили. Стоит в сарае, целая, невредимая. Петька с Ильей отличную работу сделали.

Я пошёл посмотреть. Коляска действительно стояла в сарае, аккуратно разобранная на две части — раму с колёсами и корзинку. Ни царапины, ни повреждения.

— Соберём? — предложил Захар.

— Давай, — согласился я.

Мы вдвоём за пару минут собрали коляску обратно. Захар покатил её по двору — плавно, бесшумно, колёса крутились ровно.

— Чудо техники, — восхищённо сказал он. — Никогда такого не видел.

Машка вышла на крыльцо, увидела коляску и ахнула:

— Егорушка! Это… это что⁈

— Коляска, — гордо ответил я. — Для нашего малыша. В Уваровке вот сделал.

Она подошла ближе, осторожно дотронулась до мягкой овчины внутри:

— Какая красивая… И такая удобная!

— Можно будет гулять с ребёнком, — объяснил я. — Не на руках носить, а катить в коляске. Спина не будет болеть.

Машка обняла меня и мы стояли обнявшись, глядя на коляску.