Воронцов. Перезагрузка. Книга 9

Глава 19

Прошло две недели с момента, как аппарат Киппа заработал в полную силу. Производство водорода наконец встало на рельсы, Митяй передал с Уваровки полсотни колб и мы начали выполнять накопившиеся заказы. Строганов получил свою первую небольшую партию ламп и уехал на Урал довольный как слон.

В тот день я решил прогуляться по центру города — хотел лично посмотреть, как идёт установка первых экспериментальных фонарей на Центральной улице. Погода выдалась солнечной, тёплой. Захар увязался за мной, но я отправил его обратно — хотелось побыть одному, подумать, насладиться результатами работы.

Центральная улица была оживлённой, как всегда. Купцы торговали с лотков, дети носились между домами. Я шёл не спеша, разглядывая столбы, на которых рабочие под руководством городского инженера устанавливали крепления для наших ламп.

— Егор Андреевич! — окликнул меня инженер, Пётр Фёдорович, небольшого роста мужчина с аккуратной бородкой. — Вот, смотрите! Уже пятый столб оборудовали. К вечеру ещё три поставим.

Я подошёл ближе, осмотрел крепление. Прочное, добротное. Лампа будет висеть на высоте трёх метров, защищённая стеклянным колпаком от дождя и ветра.

— Хорошая работа, Пётр Фёдорович, — похвалил я. — Когда планируете первое включение?

— Завтра вечером, — с гордостью ответил он. — Глеб Иванович хочет устроить торжественную церемонию. Пригласили городскую знать, купечество.

Я кивнул. Дубинин любил пафос. Но в данном случае это было оправдано — первое в России уличное освещение механическими лампами. Событие действительно историческое.

Мы ещё немного поговорили о технических деталях, потом я пошёл дальше. Проходя мимо лавок, заметил купчиху средних лет в дорогом платье, с пышными юбками и кружевным зонтиком. Рядом с ней шла прислуга, толкая детскую коляску.

Я улыбнулся. Значит, производство колясок пошло! Градоначальник не зря взялся за дело.

Но что-то в этой коляске меня насторожило. Я присмотрелся внимательнее, замедляя шаг.

Каркас был кривоватым. Колёса разного размера. Кожа натянута неровно, с морщинами и складками. И главное — при каждом толчке коляска издавала противный скрипучий звук, словно несмазанная телега.

Я нахмурился. Это явно была не работа мастеров градоначальника. Слишком грубо, слишком топорно.

Купчиха остановилась у лавки, рассматривая ткани. Прислуга — молодая девушка лет восемнадцати — оставила коляску у края мостовой и последовала за хозяйкой.

Я подошёл ближе, разглядывая конструкцию. Чем больше смотрел, тем сильнее хмурился. Медный каркас был сделан явно наспех, швы неровные. Колёса держались на осях без креплений — просто воткнуты и зафиксированы согнутыми гвоздями. Никакого войлока, никакой амортизации. Кожаные ремни, на которых должна была висеть люлька, были не натянуты, а просто провисали петлями.

Это была подделка. Грубая, наглая подделка.

Я посмотрел в люльку. Там мирно спал младенец, завёрнутый в дорогое кружевное одеяльце.

И в этот момент коляска дёрнулась.

Я не сразу понял, что произошло. Одно из колёс — то, что было криво прибито — съехало с оси. Коляска накренилась вправо. Люлька начала сползать.

Время замедлилось.

Я видел, как младенец, потревоженный толчком, начинает просыпаться. Как одеяльце сползает. Как вся конструкция, теряя равновесие, заваливается набок.

Мои ноги сами понесли меня вперёд. Два шага, три. Я успел. Схватил люльку обеими руками в тот момент, когда она уже почти опрокидывалась.

Каркас коляски с грохотом рухнул на мостовую. Медная трубка с треском сломалась пополам. Второе колесо отскочило и покатилось по булыжникам.

Младенец заплакал — громко, испуганно. Я прижал люльку к груди, чувствуя, как колотится сердце.

— Что случилось⁈ — купчиха выбежала из лавки, лицо побелело. — Боже мой! Васенька!

Она кинулась ко мне, выхватила люльку из моих рук. Прислуга застыла с открытым ртом, глядя на обломки коляски.

— Ваша коляска развалилась, — выдохнул я, приходя в себя. — Ребёнок чуть не выпал на камни.

Купчиха прижимала к себе рыдающего младенца, её руки тряслись:

— Господи… Господи… Васенька, тише, тише…

Она посмотрела на обломки, потом на меня. В её глазах был ужас:

— Эта коляска… Мне её только вчера привезли! Я заказывала у мастера на Кузнечной улице! Он клялся, что делает по чертежам самого Егора Воронцова!

Я присел на корточки, поднял отвалившееся колесо. Войлок был тонким, дырявым. Ось — кривой, с зазубринами. Крепление — просто согнутый гвоздь, который и держать-то ничего не мог.

— Где этот мастер? — спросил я, поднимаясь.

Купчиха указала дрожащей рукой:

— На Кузнечной… Третий дом от угла… Вывеска «Мастерская Семёна Курочкина».

Я кивнул. Имя запомнил.

— Барыня, вам повезло, что я оказался рядом, — сказал я. — Но это не моя работа. Это подделка. Опасная подделка.

Она всхлипнула:

— Я заплатила… Пять рублей… Он говорил, что это настоящая коляска Воронцова…

Пять рублей. За смертельно опасный хлам.

В этот момент к нам подошёл городовой — молодой парень с румяным лицом, в форменном кафтане.

— Что здесь происходит? — спросил он, оглядывая обломки.

— Происходит преступление, — твёрдо сказал я. — Продажа опасного товара, подделка под официальное изобретение. Младенец чуть не пострадал.

Городовой нахмурился:

— А вы кто такой, коли заявления делаете?

— Егор Андреевич Воронцов, — представился я. — Автор этого изобретения. И имею полное право заявить, что это, — я пнул обломок каркаса, — не имеет ко мне никакого отношения.

Глаза городового расширились:

— Воронцов? Тот самый? Который лампы без огня делает?

— Он самый, — подтвердил я. — А теперь веди меня к этому Курочкину. На Кузнечную улицу.

Городовой замялся:

— Ну… мне бы разрешение от начальства…

— Разрешение получишь от градоначальника, — оборвал я его. — Прямо сейчас идём к нему. И эту барыню с младенцем берём. Пусть Глеб Иванович сам посмотрит, что творится в его городе.

Купчиха, всё ещё качая плачущего Васеньку, кивнула:

— Я согласна. Пойдёмте. Я хочу, чтобы этот негодяй ответил!

Через полчаса мы были в кабинете градоначальника. Глеб Иванович Дубинин сидел за массивным столом, разбирая какие-то бумаги. Увидев нас — меня, купчиху с младенцем, городового с обломками коляски — он поднял брови:

— Егор Андреевич? Что случилось?

Я положил на его стол сломанное колесо и кусок каркаса:

— Вот что случилось, Глеб Иванович. Контрафакт. Опасный, некачественный, едва не покалечивший ребёнка.

Дубинин поднялся, взял колесо в руки, осмотрел. Лицо его стало каменным:

— Объясните подробнее.

Я рассказал всё — как увидел коляску, как она развалилась, как я успел поймать люльку. Купчиха добавила про мастера Курочкина, про пять рублей, про обещания «настоящей коляски Воронцова».

Градоначальник слушал молча. Когда я закончил, он медленно опустил обломок на стол и повернулся к городовому:

— Сколько таких «мастеров» в городе?

Городовой замялся:

— Ну… я слышал, что несколько… Кузнечная, Гончарная, ещё где-то на окраине…

— Несколько, — повторил Дубинин, и в его голосе прозвучала сталь. — То есть, пока я организовываю официальное производство, пока обучаю мастеров, пока забочусь о качестве — по городу ползут кустари, которые клепают смертельно опасный хлам и продают его под моим носом?

Он ударил кулаком по столу так, что чернильница подпрыгнула:

— Это не просто мошенничество! Это покушение на жизнь! Сегодня младенец чуть не пострадал! А завтра? Сколько ещё детей пострадает от этих… этих подделок⁈

Купчиха всхлипнула, прижимая к себе Васеньку. Младенец, успокоившись, посапывал у неё на руках.

Дубинин повернулся ко мне:

— Егор Андреевич, я прошу прощения. Это моя вина. Я должен был предвидеть, что появятся мошенники. Должен был поставить контроль.

Я покачал головой:

— Вы не виноваты, Глеб Иванович. Мы оба не подумали о том, что кто-то будет копировать внешний вид, не понимая сути конструкции.

— Но это нужно пресечь, — твёрдо сказал он. — Немедленно.

Он позвал секретаря:

— Иван Петрович! Собирайте городовых. Десять человек. Прямо сейчас. И езжайте со мной.

Секретарь кивнул, выбежал. Дубинин взял шляпу, трость:

— Егор Андреевич, пойдёмте со мной. Вы, как автор изобретения, должны присутствовать. А вы, сударыня, — он обратился к купчихе, — можете идти домой. Деньги вам вернут. Я лично прослежу.

Купчиха благодарно кивнула, всё ещё всхлипывая.

Мы вышли из здания управы. Во дворе уже собирались городовые — десять крепких мужчин в форменных кафтанах.

— За мной! — скомандовал Дубинин, садясь в карету. — На Кузнечную улицу!

Мастерская Семёна Курочкина располагалась в полуподвальном помещении — низкий потолок, закопчённые стены, запах металла и кожи. Над входом висела грубо намалёванная вывеска: «Детские коляски. Дёшево».

Дубинин распахнул дверь ногой. Мы вошли — я, градоначальник, десяток городовых.

Внутри было тесно и грязно. У верстака стоял мужик лет сорока, тощий, с всклокоченными волосами и грязным фартуком. Он что-то сваривал, не обращая внимания на вошедших.

— Семён Курочкин? — громко спросил Дубинин.

Мужик обернулся, увидел градоначальника, побледнел:

— Я… да… это я, ваше благородие…

— Вы делаете детские коляски? — продолжал Дубинин ледяным тоном.

— Делаю, ваше благородие, делаю! — засуетился Курочкин, вытирая руки о фартук. — По чертежам самого Воронцова! Качественные, надёжные!

— Качественные? — Дубинин швырнул на верстак обломки коляски. — Вот ваше качество! Эта коляска развалилась сегодня на улице! Ребёнок чуть не погиб!

Курочкин уставился на обломки, его кадык дёрнулся:

— Это… это не моя… я так не делаю…

— Врёшь! — рявкнул городовой, тот самый, что привёл нас к градоначальнику. — Барыня сказала — купила вчера у тебя! Пять рублей заплатила!

Я подошёл к верстаку, на котором лежали заготовки. Медные трубки — кривые, с заусенцами. Кожаные полосы — тонкие, потрёпанные. Колёса — разного размера, кое-как набитые войлоком.

— Покажите мне чертежи, — потребовал я.

Курочкин замялся:

— Ну… чертежей как таких нет… Я по памяти делаю… Видел коляску на улице, запомнил…

— По памяти, — повторил я. — То есть, вы скопировали внешний вид, не понимая, как работает конструкция?

Он молчал, глядя в пол.

Я взял одно из колёс, показал ему:

— Вы знаете, зачем войлок на колёсах?

Молчание.

— Для амортизации! — объяснил я, повышая голос. — Чтобы смягчить удары! Чтобы ребёнок не трясся на каждой кочке! А вы наклеили тонкую тряпку, которая стёрлась за день!

Я швырнул колесо обратно на верстак:

— И ось! Посмотрите на эту ось! Она кривая! Колесо держалось на одном согнутом гвозде! Конечно, оно отвалилось!

Курочкин съёжился:

— Я… я старался сэкономить… Заказчики хотят дёшево…

— Дёшево⁈ — взорвался Дубинин. — Вы чуть не убили ребёнка ради экономии! Вы понимаете, что могло случиться⁈

Он повернулся к городовым:

— Конфисковать всё! Все заготовки, все инструменты, все готовые коляски! И опечатать мастерскую!

Городовые принялись за работу. Курочкин попытался протестовать:

— Но… но это моё! Я честно работал!

— Честно? — Дубинин посмотрел на него с презрением. — Вы продавали смертельно опасный хлам под видом качественного товара! Это не честность, это преступление!

Он посмотрел на секретаря:

— Пиши!

Тот достал из папки лист бумаги и поднял голову, готовый записывать.

— Постановление градоначальника города Тулы. С сегодняшнего дня запрещается производство и продажа детских колясок без официального разрешения городской управы. Нарушители подлежат штрафу в размере пятидесяти рублей и конфискации товара.

Градоначальник поставил подпись, секретарь шлепнул печатью:

— Иван Петрович! — продолжил он. — Размножьте это постановление. Развесьте по всему городу. Чтобы каждый кустарь знал!

Секретарь взял бумагу, кивнул.

Дубинин повернулся к Курочкину:

— А вам — штраф пятьдесят рублей. Плюс компенсация пострадавшей — пять рублей. Итого пятьдесят пять. Будете платить?

Курочкин побелел:

— У меня таких денег нет, ваше благородие…

— Тогда работать будете, — холодно сказал Дубинин. — На городских работах. Пока не отработаете. А мастерскую закрываю.

Он развернулся и вышел. Я последовал за ним.

На улице Дубинин остановился, тяжело дыша. Лицо его было красным, руки сжаты в кулаки:

— Сколько ещё таких, Егор Андреевич? Сколько этих… пиратов?

— Городовой говорил — несколько, — напомнил я.

— Тогда едем дальше, — решительно сказал он. — Гончарная улица, окраина. Проверим всех. Сегодня же.

Мы объехали ещё три мастерских. В одной делали коляски из гнутых досок, скреплённых верёвками. В другой — делали каркас из ржавого железа. В третьей вообще использовали толстую лозу.

Везде — одна и та же картина. Кустари копировали внешний вид, не понимая принципов. Экономили на материалах, упрощали конструкцию. Результат — опасный хлам, который продавался под видом «коляски Воронцова».

Ко всем Дубинин применил те же меры — конфискация, штрафы, закрытие мастерских.

К вечеру мы вернулись в управу. Градоначальник был измотан, но доволен:

— Всё. Пресекли. Теперь никто не посмеет делать подделки.

Я сел в кресло. День выдался тяжёлым.

— Глеб Иванович, — сказал я, — постановление это хорошо. Но нужно идти дальше.

Он посмотрел на меня:

— В каком смысле?

— Нужно создать официальный бренд, — объяснил я. — Клеймо качества. Чтобы люди знали — если на коляске стоит печать «Управа Тульская», значит, она безопасна. Проверена. Сделана по правильным чертежам.

Дубинин задумался:

— Бренд… Клеймо качества… Разумно. А как это сделать?

Я достал бумагу, начал набрасывать схему:

— Первое — строгий контроль производства. Только мастера, прошедшие обучение, могут делать коляски. Второе — проверка каждого изделия перед продажей. Инспектор от управы осматривает, испытывает. Если всё в порядке — ставит клеймо. Третье — ответственность. Если коляска с клеймом сломалась — управа компенсирует ущерб и наказывает мастера.

Дубинин слушал внимательно:

— То есть, мы гарантируем качество своей репутацией?

— Именно, — подтвердил я. — Люди будут знать — если куплено у управы, значит, безопасно. А если без клейма — на свой страх и риск.

— А если кто-то подделает клеймо? — спросил он.

— Сделаем его сложным, — ответил я. — Не просто печать, а комбинация. Например, герб города плюс номер изделия плюс дата выпуска. Подделать сложно, проверить легко.

Дубинин кивнул:

— Хорошо. Завтра же организую. Иван Петрович разработает дизайн клейма, наймём инспекторов, составим инструкции для мастеров.

Он посмотрел на меня с благодарностью:

— Егор Андреевич, спасибо. Если бы не вы, этот хаос продолжался бы. Дети страдали бы.

Я пожал плечами:

— Я просто вовремя заметил. А вы действовали.

Мы пожали друг другу руки.

Вечером я вернулся домой усталый, но удовлетворённый. Машка встретила меня с Сашкой на руках:

— Выглядишь измотанным. Что случилось?

Я рассказал ей о том, как прошел день — о коляске-подделке, о рейде с градоначальником, о новых правилах.

Она слушала, обнимая Сашку:

— Господи… Значит, могли пострадать дети?

— Могли, — кивнул я. — Но мы успели. Теперь будет контроль.

Сашка зевнул, потянулся. Я взял его на руки, качал, глядя в его сонное личико.

— Знаешь, Машенька, — сказал я тихо, — сегодня я понял одну вещь. Недостаточно просто изобрести. Нужно ещё защитить. Защитить людей от тех, кто хочет нажиться на чужих идеях, не думая о последствиях.

Она кивнула:

— Ты прав. И ты это сделал.

Я посмотрел на сына. Он спал, посапывая носиком. Беззащитный, доверчивый.

— Для него, — прошептал я. — Для него и для всех детей. Чтобы они росли в безопасности.