Воронцов. Перезагрузка. Книга 9

Глава 20

Заводской гул — это музыка, к которой привыкаешь быстро, но в которой фальшивые ноты слышны сразу. Я стоял посреди токарного цеха и слушал. Стучали приводные ремни, шипел сжатый воздух в трубах, визжали резцы, вгрызаясь в металл. Но меня раздражал другой звук — постоянная беготня.

Мальчишки-подмастерья, «заводные», как их тут прозвали, бегали от станка к станку с Т-образными ключами.

— Третий ряд, пятая лампа! Тухнет! — орал мастер цеха.

Паренёк срывался с места, тащил стремянку, лез наверх, крутил ворот, заводя пружину нашей «Лампы тип Б». Это занимало время. Это отвлекало. И, честно говоря, это выглядело глупо.

Мы построили передовой цех с пневматическим приводом от водяной турбины и парового двигателя. У нас станки крутятся силой сжатого воздуха. А освещение мы обеспечиваем пружинами, которые нужно крутить вручную, как часы на Спасской башне.

Я подошёл к крайнему токарному станку, где Фёдор обтачивал заготовку для казенника. Воздух с шипением поступал в цилиндр пневмодвигателя, поршень толкал шатун, маховик крутился, передавая вращение на шпиндель. Мощь. Неутомимая, ровная мощь.

Я поднял голову. Над станком висела лампа. Пружина в ней раскручивалась, молоточки били по кристаллам, давая свет.

«Зачем нам пружина, если у нас есть воздух?» — мысль была настолько простой, что я едва не хлопнул себя по лбу.

В этот момент в цех зашел Григорий.

— Григорий! У меня идея! Гениальная идея! Помнишь, мы с Савелием делали пневмодвигатели для станков? Для токарных, для сверлильных?

— Помню, — кивнул он. — Работают отлично.

— А давай применим их для ламп! — предложил я. — Смотри, — я указал пальцем на вращающийся вал пневмодвигателя станка, а потом на лампу над ним. — Мы тратим время и силы людей на то, чтобы заводить пружины. А у нас под носом крутится вал с дикой силой.

Григорий прищурился, прослеживая направление моего пальца, и его глаза расширились:

— Вы хотите запитать механизм лампы от станка?

— Именно! — я схватил кусок мела и прямо на станине станка начал чертить. — Пружинный блок выбрасываем к чертям. Его будем применять там, где нужна автономность. Оставляем только барабан с кулачками и пьезоэлемент.

— Савелий Кузьмич! — крикнул я, перекрывая шум цеха. — Живо ко мне!

Савелий подошёл, вытирая руки ветошью. Он выглядел как медведь, измазанный в масле. Я пересказал ему свою мысль. Тот, задумавшись и что-то осмыслив, выдал:

— Но вал станка крутится бешено, — задумчиво сказал Савелий, скептически глядя на маховик. — Если мы напрямую подключим барабан лампы, он будет молотить так, что кристаллы в пыль сотрутся за минуту. Там же удары нужны ритмичные, а не пулемётная очередь.

— Верно, — кивнул я. — Поэтому нам нужен редуктор. Понижающая передача. Система шкивов.

Я быстро набросал схему. От основного вала пневмодвигателя делаем отвод — гибкий вал или ременную передачу наверх, к лампе. Вал делает сто оборотов, барабан лампы — один.

— Свет будет гореть только тогда, когда работает станок, — заметил Григорий.

— А зачем станку свет, когда он стоит? — парировал я. — Рабочий пришёл, открыл вентиль подачи воздуха — станок заработал, лампа зажглась. Закрыл вентиль — темнота и тишина. Экономия ресурса кристаллов, экономия газа, никаких «заводных» мальчишек.

Глаза Григория загорелись тем самым инженерным азартом, который я так ценил:

— А ведь верно… И механизм станет проще. Пружины калить не надо, стопоры не нужны. Просто вращение.

— Савелий, — я повернулся к кузнецу. — Сможешь сделать переходник? Шкив на вал двигателя и угловую передачу наверх?

Кузнец почесал бороду, оставляя на ней масляный след:

— Да чего ж не сделать. Червяка выточим, шестерню подгоним. Только надо рассчитать, чтоб не переборщить с оборотами.

— Вот и займитесь. Прямо сейчас. Возьмите этот станок, — я хлопнул по станине, — как экспериментальный. Снимите с лампы пружинный блок. Сделайте привод от воздуха. К вечеру хочу видеть результат.

Работа закипела. Я оставил мастеров колдовать над «паразитным приводом» и направился в соседний пролёт, где разворачивалось наше главное детище — производство нарезных стволов.

Здесь пахло иначе — не горелым маслом, а острой металлической стружкой и эмульсией.

Новые станки для глубокого сверления, созданные по моим чертежам, работали. Это было чудо для 1808 года.

Я подошёл к мастеру Антону Волкову. Он стоял у станка, наблюдая, как длинное спиральное сверло медленно, но неотвратимо уходит в стальную болванку. Сверло было особенным — с каналами для подачи масла под давлением прямо к режущей кромке. Стружка вымывалась, металл не перегревался.

— Как идёт, Антон? — спросил я.

Он вздрогнул, обернулся, расплылся в улыбке:

— Егор Андреевич! Как по маслу, прости Господи. Строгановский металл — сказка. Однородный, без каверн. Сверло не уводит.

Он остановил станок, вытянул сверло, продул канал. Взял калибр — длинный стальной цилиндр — и осторожно ввёл его в ствол. Калибр прошёл плотно, ровно, без затыков.

— Идеально, — констатировал Антон. — Десять стволов за смену. Раньше три дня на один уходило, чтобы так вылизать.

— Нарезы?

— На соседнем участке. Там брат Иван колдует.

Я прошёл к нарезным станкам. Здесь мы использовали копиры — специальные шаблоны, которые заставляли резец внутри ствола делать строго определённый поворот. Четыре широких нареза. Шаг пологий.

Я взял готовый ствол. Тяжёлый, хищный, ещё тёплый. Заглянул в канал. На свету нарезы играли идеальной геометрией. Это уже не мушкет. Это винтовка. Штуцер. Оружие, которое бьёт на триста-четыреста шагов прицельно.

— Сколько готовых? — спросил я Ивана.

— Полсотни лежат, ждут замков, — ответил он. — А с замками, Егор Андреевич, затык.

Я нахмурился:

— Что такое?

— Кристаллов не хватает, — развёл руками Иван. — Пьезоэлементы. Ювелиры в городе не успевают шлифовать. Мы стволы сверлим быстрее, чем они камешки трут.

Это была проблема. Узкое горлышко. Кварц нужно не просто найти, его нужно правильно отшлифовать, сориентировать по осям, чтобы при ударе он давал максимальный разряд. Тульские мастера старались, но их было мало, и работали они по старинке.

— Будет вам кварц, — твёрдо сказал я, хотя сам не был уверен, когда именно. — Делайте стволы в запас. Смазывать густо, в ящики — и на склад. Замки поставим, как только придёт сырьё.

Вернувшись в токарный цех к вечеру, я застал странную картину. Вокруг экспериментального станка собралась толпа. Рабочие, подмастерья, даже писарь цеховой прибежал.

В центре стояли Савелий и Григорий. Вид у них был победительный.

Над станком висела лампа. Но теперь она выглядела иначе — легче, тоньше. Сбоку от неё спускался тонкий стальной вал в кожухе, который через систему ремней соединялся с валом пневмодвигателя.

— Ну что, принимайте работу, — ухмыльнулся Савелий. — Григорий, давай воздух!

Григорий повернул вентиль.

Пшшшш!

Пневмодвигатель дёрнулся и начал набирать обороты. Маховик раскрутился. Станок ожил.

И одновременно с этим ожила лампа.

Вращение пошло по валу наверх. Редуктор, тихо жужжа, понизил обороты. Барабан внутри лампы начал вращаться.

Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк.

Молоточки ударили по кристаллам.

Вспышка!

Лампа залила станок ровным, ярким светом.

Маховик станка крутился быстро, сливаясь в размытый круг. А лампа работала в своём ритме — чётком, размеренном. Частота ударов была идеально синхронизирована с работой станка. Чем быстрее крутился шпиндель (когда Григорий добавил воздуха), тем чаще били молоточки, и свет становился только ярче, почти не мерцая.

— Останови, — скомандовал я.

Григорий перекрыл вентиль.

Станок замедлился. Удары молоточков стали реже: щёлк… щёлк… щёлк… И тишина. Свет погас.

Толпа выдохнула.

— Гениально, — прошептал кто-то из рабочих. — Само светит, пока работаешь.

Я подошёл к конструкции, осмотрел редуктор. Грубовато конечно. Зато ременная передача выглядела просто и надежно.

— Савелий, — я пожал его огромную лапу. — Ты понимаешь, что вы сделали? Вы только что освободили десяток людей от бессмысленной работы.

— Да оно и самому приятнее, — смутился кузнец. — Не надо думать, кончится завод или нет. Пока воздух есть — светло.

— Значит так, — я повернулся к Григорию. — Снимаем чертежи с этого переходника. Запускаем в серию. Оборудовать каждый станок в цеху. Начинаем с токарных, потом сверлильные. Над каждым рабочим местом — своя персональная лампа с приводом от станка.

— А газ? — спросил Григорий. — Водорода хватит?

— Аппараты Киппа справляются, — ответил я. — Митяй прислал ещё два комплекта стекла, Ричард их уже собрал. Газа у нас теперь — хоть дирижабли надувай. Главное — герметичность системы.

Это была победа. Маленькая, техническая, но победа. Завод становился единым организмом, где одна система питала другую.

Фёдор поднял вопрос:

— А если подключить десяток таких ламп к одной магистрали? Все будут гореть одновременно?

— Именно, — подтвердил я. — Одна пневматическая линия — десятки ламп. Можно осветить весь цех.

Савелий Кузьмич задумчиво почесал бороду:

— А сколько воздуха жрёт? Не перегрузим ли систему?

Хороший вопрос. Я прикинул в уме — пневмодвигатель небольшой, потребление воздуха минимальное. Если магистраль рассчитана на десяток станков, она потянет и пару десятков ламп без проблем. Тем более, у нас как резерв мощности стоял паровой двигатель, который в случае необходимости запускался и дополнительно нагнетал сжатый воздух в систему.

— Не перегрузим, — уверенно сказал я. — Лампы же работают в параллеле со станком. Там дополнительного расхода то и нет.

Мастера переглянулись, успокоенные.

— Ладно, — Григорий хлопнул в ладоши. — Значит, работаем над внедрением. Савелий Кузьмич, продолжай переходники делать. Фёдор, помогай с установкой. Семён — крепление для колб делай. Я пока чертежи обновлю, учту последние изменения.

Работа возобновилась. Я постоял, наблюдая. Потом вышел во двор.

На выходе из цеха меня перехватил Захар.

— Егор Андреевич! Там Иван Дмитриевич приехал. И не один. С охраной, с казённой каретой. В контору прошёл, вас ждёт.

Сердце екнуло. Иван Дмитриевич просто так с конвоем не ездит. Либо большие проблемы, либо большие новости.

Я поспешил в контору завода.

Иван Дмитриевич сидел за столом, но, увидев меня, встал. Вид у него был торжественный. На столе перед ним стоял небольшой, окованный железом ящик с двуглавым орлом на крышке.

— Егор Андреевич, — он слегка поклонился. — Радуйте меня. Слышал, у вас тут свет без огня теперь и без рук работает?

— Слухи летят быстрее света, — усмехнулся я. — Да, внедрили работу на пневмоприводе. Но вы, полагаю, не ради этого приехали?

Он положил руку на ящик.

— Помните, вы жаловались на нехватку пьезоэлементов? Что тульские ювелиры не справляются с обработкой кварца для ваших новых ружейных замков?

— Помню. Это наша главная беда сейчас. Стволы лежат мёртвым грузом.

Иван Дмитриевич достал из кармана ключ, вставил в замок ящика, повернул. Откинул крышку.

Внутри, на чёрном бархате, рядами лежали они. Кристаллы.

Не мутные осколки, а идеально ограненные призмы. Прозрачные, как слеза, одинаковые, как солдаты на параде. Их были сотни.

— Санкт-Петербург, Императорская гранильная фабрика, — произнёс Иван Дмитриевич весомо. — По личному распоряжению Её Величества. Здесь тысяча штук. Высший сорт. Ориентация осей проверена придворными физиками.

Я подошёл, взял один кристалл. Он был совершенен. Грани острые, геометрия безупречная. Такой кристалл при ударе даст искру, способную поджечь даже сырой порох.

— Тысяча… — выдохнул я. — Это же…

— Это первая партия, — перебил Иван Дмитриевич. — Императрица была весьма… впечатлена вашим подарком. Той лампой, что мы отправили в Петербург. Она изволила сказать, что если русский ум способен создать такое, то государство обязано дать этому уму всё необходимое.

Он посмотрел мне в глаза, и я увидел в его взгляде не привычный холод спецслужбиста, а что-то похожее на уважение.

— Теперь поставки будут регулярными. Раз в месяц фельдъегерская служба будет доставлять вам обработанные кристаллы. Столько, сколько нужно. Для ламп, для ружей, для всего, что вы ещё придумаете.

Я аккуратно положил кристалл обратно в ячейку.

— Это меняет всё, — сказал я твёрдо. — Теперь мы можем запускать массовое производство пьезо-замков. Не штучно, а сериями.

— Именно этого от вас и ждут, — кивнул Иван Дмитриевич. — Военное министерство жаждет получить первую партию ваших штуцеров с пьезо-поджигом к осени. Теперь у вас нет оправдания в виде нехватки деталей.

— Оправданий не будет, — заверил я. — Стволы уже готовы. Замки ждут только кристаллов. Завтра же начнём сборку.

Иван Дмитриевич закрыл ящик, передал мне ключ.

— И ещё, Егор Андреевич. Там, в ящике, под вторым дном… есть пакет. Лично для вас. Патент на пьезоэлектрический замок, утверждённый Сенатом. И вексель на сумму, которая покроет ваши расходы на расширение производства.

Я взял тяжёлый ящик. В нём было будущее русской армии. И, похоже, моё будущее тоже.

— Спасибо, Иван Дмитриевич. Передайте… передайте наверх, что Тула не подведёт.

Он чуть заметно улыбнулся уголками губ:

— Они знают, Егор Андреевич. Они знают. Иначе бы этот ящик здесь не стоял.

Когда он ушёл, я ещё долго сидел в кабинете, открыв ящик, глядя на ряды кристаллов. Тысяча искр. Тысяча маленьких молний, запертых в камне.

Я вызвал Григория.

— Гриша, — сказал я, когда он вошёл. — Зови Ивана и Антона. И всех слесарей, кто на сборке замков.

— Что, опять аврал? — спросил он, косясь на ящик.

— Нет, Гриша. Не аврал. — Я открыл крышку, и свет от окна заиграл на тысячи кристаллов. — Теперь это называется работа. Большая, настоящая работа. Мы начинаем вооружать армию.

Григорий присвистнул, глядя на сокровище:

— Ну, теперь держись, французы…

— И французы, и турки, и кто угодно, — добавил я. — Завтра с утра эти кристаллы должны быть в замках. А замки — на стволах.

Следующие дни пролетели в бешеном темпе. Мы с Григорием разработали план массового внедрения пневматических ламп в цехах завода. Начали с токарного — установили лампы над каждым станком.

К концу недели мы переделали освещение над первым токарным станком. Поставили пневматическую лампу, подключили к магистрали, повесили колбу, отрегулировали высоту.

Иван — коренастый мужик лет сорока с седой бородой — стоял рядом, с любопытством разглядывая новшество:

— И это вместо лучины будет?

— Вместо лучины, — подтвердил я. — Открывай кран.

Он открыл. Механизм ожил, колба вспыхнула. Яркий свет залил рабочую зону станка — деталь, резец, суппорт. Всё видно как на ладони.

Иван присвистнул:

— Ну дела… Светло-то как! Будто солнце над станком повесили!

— Попробуй поработать, — предложил я. — Проточи что-нибудь. Скажешь, удобно ли.

Он кивнул, взял заготовку, закрепил в патроне. Запустил станок. Резец пошёл по металлу, стружка закудрявилась. Иван работал сосредоточенно, время от времени наклоняясь ближе к детали.

Минут через десять он остановил станок, снял деталь, осмотрел:

— Чисто вышло. Очень чисто. Обычно при лучине приходится вглядываться, глаза напрягать. А тут — всё видно. Каждую риску, каждую неровность.

Он повернулся ко мне:

— Егор Андреевич, это большое дело. С таким светом можно и ночью работать, и зимой, когда рано темнеет. И глаза не устают.

Я улыбнулся:

— Вот и славно. Значит, будем ставить такие лампы над всеми станками.

Иван посмотрел на колбу, на механизм, на шланг, идущий к пневматической магистрали:

— А долго она гореть будет?

— Пока воздух подаётся — будет гореть, — ответил я. — Хоть весь день, хоть всю ночь.

— Чудеса, — покачал головой Иван. — Просто чудеса.

Рабочие были в восторге — света хватало, глаза не уставали, можно было работать хоть всю ночь. Потом перешли к сверлильному цеху. Там результат был ещё заметнее — точность сверления выросла, брак снизился. Мастера говорили, что раньше приходилось буквально вглядываться в деталь, а теперь всё видно как днём.

Савелий Кузьмич наладил производство переходников для пневмодвигателей — штамповал их десятками. Фёдор лил электроды без остановки. Семён делал крепления для колб. Григорий координировал всё это, составлял графики, распределял задачи.

Через неделю Фома приехал из Уваровки с новой партией колб. Митяй превзошёл самого себя — стекло стало ещё толще, прочнее.

— Егор Андреевич, — говорил Фома, разгружая ящики, — Митяй велел передать — освоил новую технологию обжига. Теперь колбы выдерживают перепады температуры лучше. Можно хоть в мороз на улице вешать.

Это была отличная новость. Уличное освещение зимой — одна из задач, которую ставил Дубинин.

— Передай Митяю — молодец, — сказал я. — Пусть продолжает в том же духе. И скажи, что я увеличиваю заказ. Теперь нужно сто колб в месяц.

Глаза Фомы расширились:

— Сто? Он один не справится!

— Пусть возьмёт помощников, — предложил я. — Обучит их. Я готов платить больше.

Фома кивнул:

— Передам.

К концу месяца мы вышли на полную мощность. Производство ламп шло как часы — по тридцать штук в неделю. Половина отправлялась на завод, четверть — в город, четверть — на сторонние заказы.

Генерал Давыдов был доволен как слон. Цеха теперь работали круглосуточно, освещённые яркими пневматическими лампами. Производительность выросла на треть.

Градоначальник Дубинин тоже сиял от счастья. Центральная улица была освещена полностью — двадцать фонарных столбов с нашими лампами. По вечерам там гуляли горожане, любуясь невиданным зрелищем — улица, залитая ровным белым светом, без копоти, без дыма.

Строганов прислал ещё одно письмо — благодарил за обучение мастеров, просил выслать дополнительную партию ламп, обещал золотые горы за сотрудничество.

А производство ружей шло полным ходом. Стволы с идеальной нарезкой соединялись с пьезоэлектрическими замками. Первая сотня уже прошла испытания — результаты превосходные. Дальность стрельбы выросла, точность улучшилась. А главное — надёжность. Даже в дождь, даже в мороз — работали без осечек.

Я сидел в конторе, глядя на схемы и чертежи, и думал — что дальше?

Лампы работают. Ружья производятся. Завод процветает. Город освещается.

Я улыбнулся. Россия менялась. Медленно, но верно.

Дверь распахнулась. Вошёл Григорий, весь в саже, но с довольным лицом:

— Егор Андреевич! В кузнечном цехе повесили последнюю лампу! Весь завод теперь освещён!

Я поднялся:

— Пошли посмотрим.

Мы вышли из кабинета, прошли через двор, вошли в кузнечный цех.

И я замер.

Цех был залит светом. Десятки ламп горели под потолком, освещая каждый уголок. Горны пылали, молоты стучали, мастера работали — и всё это в ярком, ровном свете, без теней, без копоти.

— Красиво, — выдохнул я.

— Ещё бы, — согласился Григорий. — Мастера говорят — как будто в новом цехе работаешь.

Я огляделся. Да, это было красиво. И это было наше. Плод труда, знаний, упорства.

Завод продолжал гудеть, но теперь этот гул казался мне не просто шумом, а ритмом огромного сердца, которое мы наконец-то заставили биться ровно. Пневматика крутит лампы, лампы светят станкам, станки сверлят стволы, а кристаллы из Петербурга дают искру. Круг замкнулся.

— Ну что, — сказал я Григорию, — продолжаем дальше?

— Продолжаем, — кивнул он.