Воин-Врач III

Глава 23 Поймать змею

История выходила наипоганейшая. Слушая байки и сказки, что выдавали нетопыри, молодой и старый, а главное — Антип Шило, которому почему-то верилось даже больше, чем Рыси, Всеслав наполнялся яростью. И дело было даже не в том, что под ударом этого полулегендарного персонажа оказался он сам и его семья.

Я же вспоминал истории из далёкого будущего, читанные в книгах и виденные в кино, но в основном — из газет и из выпусков «Последних известий» в девяностые годы. Тогда грустно шутили, что новости каждый день и вправду могли стать последними, без всяких кавычек. Те, кто имел несчастье наблюдать по всем каналам «Лебединое озеро», меня поняли бы. Но в этом времени таких не водилось. Поэтому для них, не искушённых иными средствами массовой информации, кроме баб на торгу и пристанях, было труднее поверить в такие страшные байки. Мне же пришли на память всякие «Шакалы», бывшие милиционеры с греческими фамилиями и кличками, Медведковские и Ореховские Саши и Лёши-Рядовые. И снова оказалось, что корни у привычки решать вопросы убийством неудобных и неугодных тянулись в прямом смысле слова вглубь веков. Вот в это самое время, например.

Пахома Полоза в лицо не видел никто и никогда. Поговаривали, что его не существовало вовсе, а под именем и кличкой этими скрывалась целая шайка лютых убийц, для которых не было ничего святого. Никого из них, впрочем, тоже никто не видел в глаза и за руку не ловил. Но им приписывались все «громкие» ликвидации за последние пару десятков лет. И не только громкие.

Мне, как жителю двадцатого и двадцать первого веков, было сложновато ориентироваться во всех этих хитросплетениях –славов и –славичей, но очень выручала память Чародея, который знал многих из поминаемых в этих рассказах лично. Когда речь шла о высших эшелонах власти. А Пахом Полоз и его подручные, как получалось, промышляли не только в них.

Гадкая история выходила со Смоленскими князьями, младшими братьями Ярославичей, Вячеславом и Игорем. Они по очереди, один за другим, занимали княжеский престол, а через два-три года умирали при странных обстоятельствах. И город в конечном итоге перешёл под контроль Изяслава. Как и многие другие, где менее известные и родовитые князья мёрли как мухи один за другим. Можно было, наверное, списать всё на эпидемии и прочую антисанитарию, но в контексте обсуждаемой фигуры Полоза получалось это плохо.

Старший сын Ярослава Злобного Хромца, Владимир, который сидел в Новгороде и по лествичному праву сам являлся великим князем, тоже почил в бозе семнадцать лет назад очень скоропостижно и неожиданно.

Антип Шило говорил фактами, по-военному. Купец Гаврила Псковский нашёл способы выгодно и быстро проводить Двиной богатые караваны с янтарём. Сгорел со всей семьёй в бане. Его Туровский коллега, расторговавшийся широко пенькой и пушниной, умер прямо на пиру, посинев и изойдя кровью с обоих концов. В Новгороде и на Ладоге таких историй было больше десятка. И все предприятия на удивление быстро переходили в другие, цепкие и жадные руки. Ниточки от которых тянулись в Киев, где бо́льшая их часть сходилась к тому самому Микуле, что на первом судилище, устроенном Всеславом, хотел «отжать» землю и дом кузнеца Людоты у его вдовы. И который потом поведал Гнатовым много отвратительных тайн, дрожа и заливаясь слезами в том пору́бе, откуда совсем недавно вышел сам великий князь с сыновьями. В том числе и про их с Изяславом государственно-торговое партнёрство.

— Мы думали было к рукам прибрать пару пристаней и складов, — спокойно рассказывал Шило, — но княжьи люди Звону намекнули, что не надо. Недолго в чужих руках добро пробудет, а после ни рук тех, ни хозяев их никто и искать не станет.

Всё выходило в точности, как в моё время. Пока жабы с гадюками сварились да грызлись по своим болотам, до них никому дела не было. А когда кто-то из них одерживал победу и разевал пасть на кусок пожирнее, тут же приходили скучные люди от дракона, тайного, но настоящего хозяина этого и прочих жирных кусков, и доступно разъясняли, что вот именно этого трогать не нужно. Понятливые жабы или гадюки продолжали булькать дальше. К непонятливым приходил чёрной тенью Полоз или его аспиды. И у дракона становилось на несколько жирных кусков больше.

Пока Домна с Одаркой ахали и размазывали слёзы, мы с князем думали. Крепко и очень напряжённо. Ясно, что переход всех активов жадного прежде, а ныне покойного Микулы под фактический контроль Глеба, а юридически — в ведение великого князя Киевского, вряд ли понравился, так скажем, «конечным бенефициарам». В числе которых уже бесспорно был Изяслав, что кормил сейчас вместе с ляхами раков и налимов под Вышгородом. И, судя по всему, Всеволод, который в Триумвирате Ярославичей играл «вторым номером». Святослав, исходя из фактов, в их троице был фигурой номинальной, протокольной, которая никому не мешала и в дела братьев не совалась. А ещё были, как выяснилось, некие загадочные «друзья», что обещали дяде на неделю дать пограбить наш город и окрестности. Зная натуру Переяславского князя, после его прогулки новым хозяевам досталось бы немного. Другое дело — планировали ли они сохранять город в принципе? Или после наступления Киев просто выгорел бы дотла, дав понять русским дикарям, что нет у них больше ни своей власти, ни столицы. А дальше дорожка прямая: Смоленск, Псков да Новгород. И на Днепре, Двине, Десне, Великой, Ловати и Волхове, как и на речках малых, сядут другие люди, чтобы держать в руках торговлю и ресурсы богатой и обильной земли. И всё из-за неуёмной жадности одной хитрой твари, что притащила на наш двор тайных убийц. Вот мразо́та!

«Верно говоришь, Врач», согласно кивнул Чародей, удивив Антипа, потому что движение это было совершенно невпопад его рассказу. А Рысь со Ставром наоборот насторожились, понимая, что князь снова вёл разговор сам с собой. Вернее, сам со мной.

— Вот что, други… и подруги, — добавил Всеслав с улыбкой. Но от того, как дёрнулись женщины, стало ясно, что улыбка не получилась вовсе. — Мы теперь змеюку эту подколодную в лицо знаем. Он, тварь такая, волчина битый, чует это. Смерть чует, от этого ещё опаснее станет. Но и ошибки может допускать начать от этого же.

Одноногий и безногий злодеи кивнули согласно, не сводя глаз с князя. Как и каждый в комнате, где в полной тишине звучал один лишь его голос. Иногда словно «задваиваясь» и глухо звякая железом. Острым и смертельно опасным.

— Его взять живьём. Но одного его мне мало. Надо всё кубло их змеиное разом накрыть, сколь ни есть их в городе. Всех живыми не нужно, но пару-тройку не помешало бы, чтоб вопросы сподручнее задавать было да ответы сличать. В подвале. Умельцы такие, лиходеи тайные, что за чужие деньги наших людей изводят, мне не нужны. У меня свои есть, лучше.

Всеслав кивнул на сидевших рядом Рысь и Шило, отчего те разом одинаково выпрямились, будто в строю.

— Учить вас я не стану, соколы ночные. Что делать — сказано, а уж как сладить задуманное, то вам самим решать. Дедко Ставра поспрошать не стесняйтесь, две головы — хорошо, но с таким врагом и третья не помешает. Об одном особо скажу. Людей беречь! Девок наших бесстрашных — в особенности, пуще глаза. Жилы мы гадам тем так и так вытянем, да шкуры спустим, но коли хоть во́лос с Ганны да Одарки упадёт — осержусь.

Заседатели кивнули разом, почтительно, но твёрдо, давая понять, что наказ усвоили накрепко. И что за заботу неожиданную благодарны.

После обеда довольный и немного «подогретый» народ во главе с князьями потянулся к берегу Почайны, к знакомым «лавкам горой» — трибунам. Оттуда уже доносились весёлые крики, звуки дудок, рожков, трещоток и бубнов. Отменять ледню Всеслав отказался, вызвав на лице Рыси физически ощутимую боль. Я и сам был согласен с воеводой — в этой ситуации было бы логичнее и оправданнее находиться в тереме, рядом с женой и детьми, внутри пяти колец охраны из Гнатовых и Лютовых. Но и в решении князя логика тоже была. Схоронись мы по углам — враги бы затаились, и не то, что изловить, а даже вычислить их стало бы невозможно. Поэтому Чародей и восседал в правительственной ложе, слушая не особо смешные шутки Святослава и мелкое хихиканье над ними Всеволода. Смеясь с ними хором, сохраняя такой вид, будто ни про заговор, ни про киллеров ничего не ведал. И будто не стягивались сейчас на юге перед броском на Русь великие силы папских крестоносцев. В этом времени, в этой истории собиравшихся не освобождать Гроб Господень и Святую землю от мавров и сарацин, а грубо, в лоб захватить торговые пути и ресурсы лесных дикарей, свободолюбивых соседей с северо-востока. Молившихся тому же Богу, но, видимо, делавших это без должного уважения к Его наместнику на земле.

«Черниговские орлы» ощутимо прибавили в классе. Складывалось ощущение, что Святослав так их отмотивировал в прошлый раз, что они всё это время со льда не уходили, тренируясь денно и нощно — жилистые мужики набирали невероятную скорость и устраивали на площадке такое, что Ставр иногда даже дудеть забывал. «Лесовиков» гости одолели, пусть и с трудом. Но когда во второй встрече сошлись «Переяславские Лоси» со «Скакунами Дешт-и-Кипчак», командой половцев, стало ясно, что сюрпризы только начинались.

Степняки разделали команду Всеволода всухую, как детей. Видимо, скорость и грация и впрямь были в крови этого народа. Их трибуна, визжавшая и улюлюкавшая, кажется, не переставая, от хмурых переяславцев отличалась тоже очень сильно, в меру сил поддерживая и помогая тому разгрому, что творился на льду.

Третий матч, «Волков» со «Стражами», доигрывали уже при свете факелов вдоль бортов. Их пляшущее пламя превращало игроков в призрачные тени, что метались надо льдом, как огромные летучие мыши. Но старый безногий судья прекрасно видел и в темноте. Наши выиграли, хоть и без разгромного счёта. Зато выглядели не в пример лучше загнанных до полусмерти ледняков боярской команды.

В город возвращались пешком, в толпе возбуждённых шумных горожан и гостей. И лишь редкие единицы, вроде Ставра или Рыси, что то пропадал, то проявлялся рядом, будто мерцающий призрак демона-горевестника, знали о том, что часть зрителей двигались в город, набравшись впечатлений настолько, что аж ноги не держали, вовсе не по своей воле. И хмельным от них пахло исключительно от одежды. А на ногах они не стояли потому, что так решили их неожиданные шумные и весёлые новые друзья, что тащили «уставших» под руки, с громким пьяным смехом, песнями и шутками. От тех «друзей» брагой или всеславовкой не пахло даже снаружи, но в том, что все они — подгулявшие пьяницы, не усомнился бы и самый внимательный. Каких в шумной толпе по счастью почти не было.

Пропустив против обыкновения в терем всех дорогих гостей, включая половцев, что аж светились от радости первой победы их команды на льду, Всеслав задержался перед высоким крыльцом. Святослав шумно и настойчиво интересовался, когда же уже за стол, будто это не он все три матча только и делал, что хлестал пиво, заедая жирной вепревиной. Не отставал от старшего брата и Всеволод. Только в его вопросах нет-нет, да и проскакивала тревога. Словно он тоже начинал чуять беду. Рядом, создавая иллюзию спокойствия, мерно беседовали вполголоса о чём-то божественном и высоком патриарх и великий волхв.

Рысь появился, как из-под земли, напугав переяславского князя. И лицо его сияло, впервые за несколько дней.

— Ох и лют твой воевода, Всеслав, — недовольно сказал Всеволод. Что по-бабьи айкнул и отскочил, когда Гнат в своей манере появился неожиданно на пустом месте.

— И не говори. Сам его боюсь. Пойдёмте-ка, дядюшки, за мной. Есть диковина одна, какую надо обязательно перед едой смотреть, потом ощущения будут не те, — повернулся Чародей ко входу в тот подвал, на который едва уловимо кивнул старый друг. И порадовался, глядя на его сверкающий радостью вид.

— А чего там? Яства заморские? Или, может, девки-плясуньи половецкие, каких Севка показывал давеча? — заинтересованно уточнил князь черниговский.

— Лучше, много лучше! Сейчас сам и увидишь, — Всеслав прикладывал ощутимые усилия, чтобы не ускорить шаг. Ступал важно, по-хозяйски, точно и впрямь вёл к какой-то тайной и редкой штуке, какую в обычной жизни не увидишь. И показывать такое можно только редким счастливцам. Создать и сохранить интригу удалось блестяще. Ни один из дядьёв и не подумал интересоваться, куда же запропали их собственные ближники. Не было даже Радомира, что половину вечера гудел в ухо Святославу, что с пивом пора заканчивать. Что плохого могло случиться с тремя русскими князьями на великокняжеском подворье?

Многое. Пусть и не со всеми.

Каморка, в которую завёл всю группу экскурсантов Чародей, была невелика и небогата. Не было там ни окон, ни резных стен-потолков, ни гладких вощёных полов, ни уборов на стенах. А из всей мебели было только две длинных лавки вдоль стен, да большой стол между ними. На котором лежало главное блюдо сегодняшнего вечера.

Ременные петли прижимали к углам столешницы руки и ноги голого мужика. В кулаки были вбинтованы речные камни-голыши. Поди-ка пошевели пальцами в таком раскладе или жилы ногтями разорви, ослабив путы. Во рту, оттягивая углы его аж к ушам, делая перекошенное лицо ещё сильнее похожим на жабье или змеиное, торчала палка. Верёвки с её концов уходили за голову, как конская упряжь. Связанный молчал. Пока молчал.

— Это что за убогий? — лениво поинтересовался Всеволод. И голос его не дрогнул. Почти.

— Это не убогий. От него до Бога далеко настолько, что и представить себе нельзя. Это Пахом Полоз, — спокойно, как о чём-то незначительном, ответил Чародей, усаживаясь на правую лавку, дальше от двери и ближе к голове пойманного упыря.

— Иди ты⁈ — вскинулся Святослав. — Он же выдумка, страшилка бабья! Его ж быть не может!

— Пока может. Ты сядь, дядя. У нас разговор долгий будет, ноги выдержат не у каждого, — в голосе Всеслава звякнула дальним отголоском ненависть. Пока дальним. И глаз с переяславского князя он уже не сводил.

— А чего ты на меня-то глядишь? — чуть выше, чем следовало бы, воскликнул Всеволод — Не знаю, чего там тебе наговорил этот, как ты говоришь, Полоз, но я точно не при чём! Навет это! Ложь!

— Тебе, дядя, садиться не предложу. Тебя ноги держать точно перестанут. Как тебя, тварь такую, земля-то ещё носит? — подсевшим от ярости голосом ответил князь полоцкий и киевский.

— Обман! Неправда! Ни при чём я! — перескочил сразу на визг он. Почуяв на плечах и локтях чужие руки.

— С нами рядом патриарх Всея Руси, дядя. При нём-то хоть брехать постыдился бы. Хотя, чем тебе стыдиться-то, гнида ты лживая. С моего стола ел, грамоты подписывал, под руку просился, а сам такого убийцу на двор мне притащил, что на него глядючи святые образа́ кровью плакать начинают! — рычал Всеслав.

— Нет! Нет! — истерично визжал Всеволод. Но глаза его метались по комнате вполне осознанно, от истерики далеко. Хитёр и опасен, сволочь.

— Да ты мне-то в глаза не бреши, коли ни Бога, ни патриарха ни в грош не ставишь! — рявкнул Чародей, заставив дядю заткнуться. — Вы с ним, с незнакомым, нынче ночью под моими же окнами сговаривались, как через девок подкупленных отраву в поварню пронести!

— Там не было никого! — крикнул переяславец. Но тут же поправился, хоть и опоздав фатально, — не было меня под окнами, спал я ночью! Мои все подтвердят!

— Твои все тебя, паскуда, никогда не увидят больше! Кроме тех, кто в твоих шашнях участвовал. Вот с теми увидитесь. В Аду! — князь снова приложил гипноза щедро, от души. Но, видимо, у родича был какой-то иммунитет.

— Всё, всё — поклёп! Невиновен я! Чем докажешь слова свои⁈

Ах, так? Лучшая защита — нападение? Ну, лови тогда…

— При патриархе Всея Руси Иване, при великом волхве Буривое говорю! Негодяй, тать, убийца и вор, рекомый Пахомом по прозвищу Полоз, сознался в убийствах пяти с лишком десятков живых душ русских. В числе их люд разбойный, люд чёрный, люд служилый и торговый. А кроме них — князья, нашей с тобой крови, дядя, Рюриковой!

Связанный не шевелился. В каморке вообще, кажется, никто не шевелился, кроме пламени факелов и светильников. И в глазах каждого можно было прочитать то, что думали они о Всеволоде Переяславском. И хорошего там ничего не было.

— Твоим словом и за твой задаток нанят был Полоз, чтобы убить меня и семью мою. За содеянное обещал ты ему золота, и то, что когда латиняне придут — можно будет с их позволения неделю грабить Киев да округу, — голос Всеслава будто гвозди вколачивал, да не в крышку гроба-домовины, а прямо в голову дядьке.

— Те, кого ты называл «друзьями» идут на нашу землю убивать наших людей, Всеволод! А ты, тварь, им дорожку за их гроши проторить взялся⁈ И ещё смеешь, сучья морда, с меня доказательств того требовать⁈ — от рыка Чародеева младшего дядю начинало заметно колотить.

— Так вот тебе доказательство, предатель и изменник! Твои же «друзья» тебя и продали, не нужен ты им в их будущем, обуза ты им! Они же хотят под Святым крестом на Русь зайти, от мрака язычества освободить людей, свет им принести. И такие истории про то, как родич родича их словом со свету сжил, ни к чему им. Вот и передали мне кой-чего.

Всеслав прошёл мимо распятого на столе Полоза, не взглянув на того. Взял с неприметной полочки берестяной лист и повернул к остолбеневшим у входа экскурсантам. С того листа смотрел на них тот, кто был привязан к столешнице. Как живой.

— Видишь, дядя? В наших краях так никто не намалюет! Подмётной грамоткой прислали, хитро́, через Волынь, да так, что за мадьярами весь след, трижды путанный, теряется. Да мне он теперь и без надобности, после того, как разговор я твой с Пахомом послушал.

Святослав, стоявший, будто громом разбитый, шагнул вдруг на неверных ногах ближе ко Всеславу, вглядываясь то в портрет, то в равнодушно лежавшего на столе связанного убийцу. И обернулся к брату.

— Севка, ты чего? Это правда, что ли? Мы же решили под руку его встать, мы же клятву давали! Ты, подлая душа, ещё Славке твердил постоянно, что надо зе́мли под себя подминать, что с латинянами да ромеями дружбу водить. А теперь сам, как они, вовсе весь стыд потерял⁈ Глаза б мои тебя не видели! Нет у меня больше брата!

И князь черниговский плюнул в лицо князю переяславскому.