Воин-Врач III

Глава 18 Два возвращения

Тогда же, с крыши княжьего терема, заметил я еле различимую в ещё темноватом с той, закатной, стороны небе серебристую тень. И то, как вылетел на скат кровли и сиганул к столбу ратник из Алесевой сотни, что в эту ночь «дежурил на пульте». Столб, ошкуренную и щедро провощённую сосенку, сперва оценили на каланчах-башнях, с восторгом узнав, что теперь по приставным лесенкам нужно только забираться. Вниз же выходило слетать соколами, мигом, следя только, чтоб внизу никому на голову не наступить да шею не сломать. Удивительно, но все эти новинки уже через пару недель всеми воспринимались так, будто были привычными с измальства. Никакой косности или зашоренности диких древних предков, на которую, бывало, сетовали в тех книжках, что слушал за забором со телефона Лёша-сосед.

Поняв, что связист-кавалерист летит к нашему терему, а не к тем, где спали Глеб и Ромка, я решил «прийти в себя». Раньше времени не хотелось — Всеслав с Дарёной очень ценили эти часы и минуты, когда меня не было рядом. Как живые. Я же потом возвращался в тело взрослого мужчины, что искренне любил свою жену и наслаждался ею, пока сроки позволяли. Поэтому на богатые формы, румяные щёки, лукавые глазки и прочие коленки не отвлекались ни князь, ни я. Кто бы что ни говорил в пользу молитв, поста и прочих медитаций, а нормальный гормональный фон — великая вещь, важный, возможно, даже важнейший компонент для счастья и покоя.

Были шансы, что помчит дежурный направо, ко Глебову терему, с вестями торговыми. Или поворотит налево к Роминому, с письмецом от Аксулу. Но тот, оскальзываясь на подтаявшем вчера и подмёрзшем за ночь утоптанном снегу, мчал никак не мимо лестницы-всхода в великокняжеский терем.

Всеслав нежно, бережно поглаживал пока не очень сильно, но вполне заметно округлившийся живот жены. Та только что не мурлыкала, прижавшись щекой к его плечу, зажмурив глаза. Я изо всех сил старался ничем не обозначать своё появление «за спиной» князя, но услышал, как изменилось дыхание Дарёны и чуть дрогнули брови. Как они чуют то, о чём и подумать-то странно? Не иначе — колдовство. Женская магия.

— Что там, Всеславушка? — тихо спросила она, приоткрыв один глаз.

— Вести примчали, сейчас Гнатка ломиться начнёт. Пойду я, радость моя, досыпайте пока. Солнце только вышло, — еле слышно ответил на ухо жене Чародей, поцеловал её в щёку и в макушку, и поднялся неслышно с ложа, поправив на Дарёне покрывало. Не то, чтобы по княжьему терему гуляли сквозняки. Просто он так привык.

Когда одетый и опоясанный великий князь потянул на себя дверь, следом за ней едва не ввалился Рысь, что в это самое время одной рукой держал перед глазами белую ленточку «телеграммы», читая на ходу, а второй пытался не глядя нашарить дверную ручку. И очень удивился, когда та, негодяйка, надумала от него убежать, повинуясь Всеславовой руке, что тянула с другой стороны.

— Тьфу ты, колдун проклятый, напугал! — прошипел неслышно Гнат.

— И тебе утра доброго. Пойдём, пока моих не перебудили, — князь притворил за собой створку, в который раз удивившись негромкому, но всё-таки скрипу. Как Гнатовы умудряются в любые двери беззвучно проникать? Не иначе, слово тайное знают. Всеслав пробовал открывать и быстрее, и медленнее, и приподнимая полотно, и надавливая на него ближе к косяку — всё бестолку, пусть едва различимый, но звук сохранялся.

«А это Немой скрипит. Или сигнализацию они специально так настроили», — в шутку предположил я.

«Надо с Гнаткой да Кондратом не забыть насчёт этого поговорить», — хмыкнув вслух, подумал в ответ князь. Вождь не упускал ни единой задумки, что могла оказаться полезной. Идея того, как можно было защитить от проникновения жильё, была одной из них. Очередной.

— К добру ли, к худу? — спросил он воеводу, когда, повинуясь традиции, съели сравнительно неспешно по пирожку и отпили горячего взвара со смородиной, корицей, бадьяном и мёдом.

Я уже почти не вспоминал об огромной кружке дочерна крепкого чаю, без которой раньше не мог и представить себе своего утра. Но пока не было случая ни самому полакомиться, ни князя угостить. В этом времени что в Китае, что на Цейлоне, что на Луне — вроде, знаешь, и видел даже, а поди дотянись.

— От ляхов посольство идёт. Ведёт его воевода новый, Стахом кличут, говорят, откуда-то из-под Берестья сам родом. Старый воин, ещё при Казимире службу начинал, дело знает, — начал доклад Рысь, отставив кружку.

— Как идут? — отхлебнув ещё из своей, спросил Всеслав.

— Хорошо идут. На постой лагерем возле селищ встают, в города не заходят, люд не пугают, не бьют. Вроде, даже покупали что-то из нужного.

— Обучаемые, — хмыкнул князь.

— Чего? — переспросил Гнат. Это слово, как и многие другие, появилось здесь вместе со мной. И если старый друг хоть спрашивать не стеснялся, что означает тот или иной термин, то многие просто лепили понравившиеся незнакомые слова и фразы к месту, а чаще вовсе невпопад. Попугайничали.

— Быстро урок усвоили, научились, — пояснил, задумавшись, Чародей.

— Такой урок грех не усвоить, — пробурчал воевода. — Три раза в ладоши хлопнул, и две тыщи рыл под лёд спустил. Конно и оружно. Лошадок жалко до слёз было. Алесь, как Черныша того, что из полыньи вынул, до конюшни догнал да обтёр, говорят, прикинул, сколько там ещё коней пропадало — так насилу удержали! Хотел вертаться да нырять за каждым.

— Лес рубят — щепки летят, — оставаясь погружённым в свои мысли, ответил князь.

— Это да. Крепко, видать, приложило Болеслава щепочкой, раз посольство его по одной половице идёт, вежливо так, — согласился Гнат.

— Да уж, объяснили вполне наглядно ляхам. Ты мне скажи, на кой пёс ты Изяславичей-то вырыл? Да по колам всех пристроил? — вспомнил давешний свой, забытый в очередных хлопотах, вопрос Всеслав.

— А то скажи плохо вышло? — взвился тут же воевода. — Про то, что земля наша дерьма всякого терпеть не станет, ни поверх, ни внутре́, очень уж удачные слова придумались. Вот и это, — он развёл руками, будто оправдываясь.

— А колья?

— Ты дороги там видал? Правильно, потому что нет их там и сроду не было. Болтались они, как дерьмо в проруби. Мы, как третий раз сорвавшегося с перекладины перевешивать остановились, сразу поняли: на кишках не довезём. Да и отмываться снегом каджый раз надоело. А тут дел-то всех: крестовины сколотили, враспор поставили, в середину кол, да этих голубей поверх, — с детской искренностью в глазах поведал друг.

— Убедил, не спорю, — поднял ладони князь. — Когда вернутся твои, дай знать. Каждому подарок найду, да народу надо будет у Софии рассказать. Как войска русские до Сандомира и обратно прогулялись. Когда ждёшь их, кстати?

— Да через пару дней, думаю. От Ставра письмецо-то из Пинска когда ещё пришло. Напомню, не переживай.

— Добро. С отъездом что?

— Как лёд снесёт по Днепру — так и двинемся. С лодейщиками сговорено, да, думаю, через новоявленного братца твоего меньшого можно будет быстро ещё с десяток судёнышек найти. Но о том отдельно с ним поговорим, или с душегубами его, когда второй раз перевидимся-перезнакомимся.

— Кто бы говорил про душегубов. Супротив твоих умельцев они, что цыплята против коршуна. Кошели резать да баб щипать по углам — много ли ума надо? — польстил другу Всеслав. Но тот шутки не принял, хоть и видно было, что похвалу оценил:

— Не скажи. У них тоже путные бойцы есть, и поучиться не стыдно у некоторых. Мы с Лютом и Федоткой думали. В городах они на диво хороши, звонята эти: ходят скрытно, видят-знают многое, а доведись рубиться — Ждановых некоторых за пояс заткнут. Наши-то в поле ратиться приучены, в лесах да сёлах. Города большие — дело другое.

Мне вспомнились рассказы «каскадёра»-полковника, почти теми же словами говорившего об отличиях городского боя или зачистки от работы в «зелёнке» или на караванных тропах. Я и подумать не мог, что в военной работе «спецов» столько тайн, нюансов и сложностей. Что, конечно, не было удивительным — моя работа всегда заключалась совершенно в обратном.

— Решим при встрече, как вам обмен опытом устроить, хорошее дело, полезное, — согласился Всеслав, глянув в моих воспоминаниях кадры с работой какого-то спецподразделения, занимавшего захваченное здание. И профессионально восхитившись быстротой и слаженностью действий вооружённых чёрных теней, лиц которых было не разглядеть за забралами штурмовых шлемов.

— Там ещё боярин один второй день к тебе попасть хочет, да всё никак, — вспомнил Гнат.

— Это который?

— Да этот, Микола Чудин. С которым до того, как на рыбалку к Вышгороду идти, разговаривал ты, — пояснил он. — Говорил, мол, беспокойство в городе зреет, дескать, отчалит по весне князь наш батюшка в свой далёкий Полоцк, бросит нас на произвол, наплевав на клятву — и всё. Налетят половцы толпой, придут Ярославичи опять, и будет всё, как прошлым летом, — нахмурился воевода.

— Это он так говорит? Или и впрямь весь люд киевский? Или только некоторые, да с его слов и за его деньги? — к концу фразы-уточнения сошлись брови и у Чародея

Всеслав, пользуясь вполне явными и наглядными примерами из моей старой памяти, совершенно точно представлял важность работы с «общественным мнением». Пусть и спотыкаясь о понятия вроде «имиджа» и «политтехнологий». Да и его собственная память знала массу примеров того, как правильно замотивированные люди творили чудеса, что на поле боя, что в мирной жизни. То, как он поднялся на киевский престол великого князя в прямом смысле слова из-под земли, было, пожалуй, одним из самых ярких. Долгая, кропотливая работа Гната и Яра-Юрия в связке с Буривоем показала всю силу и мощь «правильно нацеленных народных масс». И то, что кому-то ещё могло прийти в голову использовать их в собственных целях, удивления не вызывало. Вызывало желание мысли такие исключить. Вместе с той хитрой головой, если понадобится.

— Пару раз приносили сплетни, мол, бабы на торгу да на реке за стиркой судачили, — Рысь заметно напрягся и только что уши не прижал, почуяв перемену настроения друга. — К вечеру буду точно знать, какие именно бабы, да откуда у них ноги растут.

— Откуда у них ноги растут — мне без надобности, я пару раз видал, ничего нового, — без улыбки ответил Чародей, — а вот кто в моём пруду воду баламутить взялся — узнай наверняка. Мы последнее время кому только ног не отдавили, по рукам да по ушам не нахлопали. Многие отыграться захотят. А тут дело серьёзное. Город, в котором дерьмо бродит, как в нужнике летом, куда опару слили, я сыну не оставлю!

— Сделаю, Слав! — кивнул Рысь.

После этой первой «летучки-планёрки» потянулись следующие. До обеда пришлось решать вопросы от торговых до административных, много. Вырвавшись впервые за день на двор, на воздух, князь снова увидел сидевших на приступочке гончара с плотником, по-прежнему что-то увлечённо обсуждавших.

Всплыли вдруг в памяти помянутые Гнатом «бабы на реке за стиркой». Я только поёжился внутри. Помню, маленьким видел, как мама полоскала в проруби на том самом озере Ханка тряпки. И как мы катили их потом до гарнизона на саночках. Я всё смеялся над тем, как смешно стояли потом в сугробе снятые с верёвок замёрзшие кальсоны. А потом притих, глядя на красные, в кровавых трещинах, мамины руки.

— Домну кликни мне, — попросил Всеслав пробегавшую мимо девку.

Та едва не свалилась на настил крыльца, остановившись, как вкопанная, но поскользнувшись на налипшем к подмёткам снегу. Пришлось ловить.

— Да что ж такое-то, Лесь, ты глянь на него? На миг отвернёшься — уже девок мнёт!

Надо же было именно в это время выйти на гульбище и Дарёне со спасённой сиротой! Смотрелись они забавно: Леська не отходила от жены ни на шаг, ловя каждое слово, копируя, уже почти похоже, кстати, жесты, тон и походку. И умудрялась смотреть на матушку-княгиню снизу вверх, хоть и была выше на голову.

— Оскользнулась она, вон полоска на полу осталась! — сориентировалась мигом внучка ведуньи. Не заметив, в отличие от князя, ни задорных искорок в глазах Дарёны, ни скрытого смеха в её голосе.

Девка же висела у князя в руках, как пойманный за шкирку кот, будто отнялась сразу вся, с ног до головы.

— Матушка-княгиня шутит. А я — нет. Домну кликни мне. Брысь! — рыкнул Чародей на «зависшую» в прямом смысле девушку. Та взвизгнула и метнулась в терем, сперва дважды треснувшись в дверь. Пока Леся не потянула створку перед ней на себя.

— Ещё и Домну ему подавай, нет, ты глянь, каков ходо́к-то у нас князь-батюшка! — продолжала потешаться жена. А древлянка только глазами большими хлопала, переводя взгляд с неё на Всеслава и обратно.

— Ну-ка, прекращай, радость моя, детей плохому учить! — шутливо нахмурился князь, насупив правую бровь и изогнув левую, став похожим, наверное, на злодеев из старых советских фильмов.

Дарёнка тут же приняла смиренно-ангельский вид, сложив ручки и потупив глазки, где за ресницами продолжали плясать чертенята.

— Тебе — шуточки, а она, упаси Боги, решит, что с мужем так и надо себя вести. Вожжами потом не тебя, её пороть станут! — тоном строгого наставника продолжал выговаривать князь, незаметно подступая к жене. А потом неуловимо очутился рядом, обнял бережно и звонко чмокнул в румяную щёку.

На общий смех, счастливый Дарёнин и явно облегчённый Леськин вышла запыхавшаяся Домна.

— Звал ли, князь-батюшка?

— Звал. Да с этими бабами всё из головы вон, — князь снова потёр шрам над правой бровью ногтем большого пальца, вспоминая, что за мысль прогнал этот спектакль, — А! Точно! Ну-ка все трое за мной, так даже лучше будет.

И он шагнул по ступенькам вниз, держа под локоть жену. Которая, не удержавшись, шепнула-таки Домне и Лесе, семенившим следом:

— Видали? Трое! Говорю же — ходо́к!

Мастера вскочили на ноги после того, как Всеслав кашлянул. Второй раз, погромче первого, на который отрешённые научно-практические деятели не обратили ни малейшего внимания.

— Значит так, орёлики. Как и раньше всё: я задумку говорю, а вы её потом до ума доводите. Ничего нового. Готовы внимать с почтением? — собрал внимание Чародей.

— Обожди ради Христа, батюшка-князь! — взмолился Фенька-Ферапонт, подорвавшись с приступки обратно в погреб, едва не потеряв валенок. Кондрат только брови поднял и рот разинул, глядя на неожиданно ускорившегося коллегу.

Но гончар вынырнул обратно буквально через несколько секунд, сунув в руки плотнику несколько листов бересты, скреплённых железными колечками с прорезью на тонкой тёсанной дощечке. Таких «блокнотов», именных, кстати, Кондрат наделал по пять штук для каждого из их «шарашки». Свен, Фома, они с Фенькой да волхв с патриархом Всея Руси удобство придумки оценили сразу.

Усевшись, хотя скорее даже упав на приступочку рядом с другом, Ферапонт положил недоежедневник-планинг на колени, открыв на чистом листе, взял поудобнее свинцовый стерженёк в «рубашке» из разделённой вдоль и склеенной заново веточки с выбранной сердцевиной, и замер, распахнув глаза. Рядом совершенно синхронно то же самое проделал и Кондрат. Выглядели они точь-в-точь как первоклассники, глядевшие во все глаза на первую учительницу. Эдакие сорокалетние бородатые первоклашки с сединой и мозолями, твёрдыми, как лошадиное копыто.

— Так. Про подъёмник помните? Почти то же самое, — начал князь, внутренне усмехнувшись над картинкой с лопоухими бритыми мальчишками из школы в Марьиной Роще. В далёком, тяжёлом и голодном 1943 году.

Сложного не было ровным счётом ничего, но плотник с гончаром смотрели на меня во все глаза, будто я рассказывал, как ловить Жар-Птицу или добывать философский камень. Сперва это удивляло, потом смущало, а потом я, вроде, и привык уже как-то. Главное — понимали и делали, с азартом и огоньком, добавляя что-то от себя, от чего задумка только выигрывала.

Уходили мы с Дарёнкой, оставив за спиной группу из изобретателей и будущих испытателей очередной прорывной новинки, которую решили, не выпендриваясь, назвать «стиралкой». Бочка, ручка, ось и пара шестерёнок, чтоб крутить было полегче. Женщины, особенно древлянские, наверняка справились бы и так, но мы решили следовать старому правилу: «делать надо хорошо, плохо само получится». Фенька озадачился тем, как сделать «богатую» версию, с резьбой и прочей красотой. Кондрат начал накидывать варианты про ременную петлю к педали, как у новомодного токарного станка, над которым он трясся, как наседка. Приятно всё-таки иметь дело с увлечёнными людьми. И очень приятно было чувствовать спиной восхищённые взгляды Леси и Домны, а щекой — Дарёнин. Всеслав даже плечи ещё шире расправил, выставив вперёд бороду: ляхи, конечно, ляхами, но придумать, как облегчить жизнь русским бабам — это дорогого стоило. В духовном плане. В материальном — Глеб посчитает, он в таких делах уже стал признанным экспертом.

А вечером, когда Ставка собралась привычно обсудить ближние горизонты, в комнатку, опасливо постучавшись, заглянул сперва один из Алесевых, порадовав новостью, что возвращавшиеся от Сандомира нетопыри прошли Вышгород и скоро будут дома. А буквально следом за ним влетел Рысь, с распаренным лицом и окровавленными ладонями:

— Слав, спасай! Там брат Сильвестр того и гляди помрёт!