Воин-Врач III

Глава 22 Новые веяния

Дядя Всеволод продолжил напрягать и на следующий день. Он не знал, что все его передвижения, встречи и разговоры вне княжьего подворья тоже внимательно отслеживались нетопырями и не только. Ночной негромкий разговор с одним из его присных повезло услышать и мне с крыши терема. Ну, хотя, как сказать, повезло…

— Ну⁈ — нетерпеливо прошипел князь переяславский, оставаясь в глухой тени крыльца. Ночью, конечно, везде темно, кроме мест, куда «добивал» свет факелов или звёзд, но тут, слева от ступеней и резных балясин, было и вовсе глаз выколи.

— Никак пока, княже, — отозвался тихий голос. — На каждом шагу черти его караулят, а так с виду и не скажешь. Везде, где стрелку́ сесть сподручно, уже его белобрысые сидят, да так, чтоб двое-трое всегда друг у дружки на глазах были. Не зря его Рысь свой хлеб ест.

— Ты тут не за тем, чтоб чужих воевод хвалить, Пахом! — чуть громче прозвучала реплика Всеволода. Если бы не ночь и тайная атмосфера — наверняка уже визжал бы. — Надо дело сладить, а не псов его нахваливать да себе цену набивать!

— Готовим, княже, готовим. Сладим, дай срок, — показалось, что в безэмоциональном шёпоте невидимой фигуры прозвучало тщательно скрываемое раздражение. Или не показалось?

— Мало времени, совсем мало! Друзья должны видеть, что в силе наш уговор. И про придумки его, и про самого́ Оборотня Полоцкого. А ты что?

— Монахи составов своих тайных ни за какие деньги не откроют. На торгу никто не знает, возчики у них все, как один, глухонемые, а в саму Лавру пролезть — как на княжий двор, та ещё задачка. Там кругом среди братии ратники калечные, рук-ног недобор, зато видят и слышат соколами. Хотели было мои умыкнуть у ручья одного, что в ту избу, где варят, вхож, да еле сами ноги унесли. А к ручью тому теперь меньше, чем впятером, не ходят.

Я подумал о том, что мысль, подсказанная отцу Антонию, про инвалидов в охране периметра, оказалась пророческой, а невидимый по-прежнему Пахом продолжал:

— Дворня у него такая, будто не один год в новиках отбегала, дело знают крепко, языкам воли даже бабы не дают. А та сисястая, Домной кличут, и вовсе иного сотника за пояс заткнёт, так всех застрожила. Того, кто в поварню заглянул, будто бы по ошибке, за волосы выволокла наружу, а уж орала-то… Есть там две девки у неё, недовольные вроде как. Через них спробую с отравой пролезть.

Я хотел было сразу же, мигом возвратиться в наше с князем тело, чтобы прихватить этих двоих на горячем, но решил чуть подождать. Услышанного уже вполне хватало для того, чтобы домой Всеславов дядя не вернулся, а вот фактов, кроме имени невидимого Пахома, пока было маловато. Ясно, что Чародей и не подумал бы сомневаться в моих словах. Но всё то немногое, что я помнил и знал про дезинформацию и агентурную работу из прошлой жизни, от особистов и «каскадёров», требовало подождать ещё. И любопытство, которое, как известно, губит кошек, сыграло на руку оборотню.

— С Одаркой ещё день-два, мыслю, и согласится она. Уж больно зла на Домну, — продолжал доклад невидимка. — С мастеровыми хуже. Ни один подмастерье из кузнецовых или плотницких про колдовство ничего не ведает. Ну, железо по-новому варить стали. Ну, проволоку зачем-то смолой мажут. Но ничего про громы с молниями пока.

И он глубоко вздохнул.

— Ну чего пыхтишь-то? — недовольно прошипел Всеволод.

— Душа не на месте, княже. Тревожно мне. Неправильно что-то. Будто не я за ними, а они за мной следят, каждый шаг, каждый вздох подмечая. На паперти словно каждый второй нищий да урод насквозь меня видит, даже слепые. Даже сейчас кажется, что Чародей рядом стоит. Без ухмылки, просто смотрит, как на мяса кусок, по-волчьи…

В голосе тайного злодея не было страха. Но была какая-то смертная тоска, неизбывная му́ка, какие бывали на моей памяти у тех, кто слишком часто и слишком долго играл со смертью. За день-два до того, как встретиться с ней в последний раз. И проиграть.

— Ну-ка не кисни! Ты и не такие дела обстряпывал, — а вот во Всеволодовом тоне была явная, вызывающе резко контрастировавшая с Пахомовой, неискренность. — Друзья обещали на неделю город и окру́гу нам оставить! Богатым человеком станешь, Полоз, уважаемым!

— Да, княже. Прав ты. За малым дело — успеть да не сдохнуть, — в еле слышной речь дядькиного зауго́льного специалиста энтузиазмом и не пахло, что фальшивым, что, тем более, настоящим.

Дальше была идеологическая и политическая накачка со стороны начальства в отношении подчинённого, до тех пор, пока князь Переяславля сам себе не поверил в том, что дело и вправду оставалось за малым: убить Всеслава и разграбить Киев и окрестности. Тайный Пахом односложно соглашался. Но ни уверенности, ни, кажется, даже надежды на то, чтобы выдать Всеволодово желаемое за своё действительное, в нём не было. Они растворились в потёмках, едва полетели над городом крики вторых петухов, а до первых лучей Солнца оставалось ещё часа три. Да, ясно, почему дядька с самой первой встречи казался таким нервным, напряжённым и фальшивым. Потому, что не казался.

Вернувшись в тело Чародея, я едва не забыл все тайные новости разом. И не потому, что «вселился» не вовремя. Просто поймал нечаянно тот момент, когда гроза, страх и смертный ужас всех, от ляхов до диких степняков отличался от своего, так скажем, сценического образа настолько разительно, что и Рысь бы не признал.

Оборотень и чёрный колдун сидел рядом с Дарёной, что спала счастливым крепким сном. По обоим было видно, что ночь прошла ярко. То пополнение, о котором знали степные камы-шаманы, ожидалось в середине лета, не так, чтобы уж очень скоро, но и не Бог знает когда, и казалось, что каждая их встреча становилась всё долгожданнее и дороже, как после свадьбы. Сейчас же Всеслав смотрел на жену, наслаждаясь её ровным дыханием, румянцем, лёгким покачиванием прядки волос возле носа. Не удержавшись, князь осторожным движением поправил локон так, чтоб тот не разбудил Дарёну, пощекотав ненароком. И во взгляде его, и в этом бережном движении было столько заботы и любви, что именно они отвлекли меня.

«Спасибо, Врач», — привычно поблагодарил князь за то, что бестелесная сущность из далёкого будущего, как обычно, и не думала стоять над душой или лезть с советами.

«Не на чем, друже», — так же привычно отозвался я. «Вестей много, день долгим будет».

«Ну-ка», — заинтересованная мысль Всеслава скользнула в мою-нашу память, как ладонь в знакомый рукав.

— Ой, да иди уже, двоедушник, колдун проклятый, демон ночной, дай спать! Всю заездил до полусмерти, — хриплым со сна голосом промурлыкала Дарёна, кажется, даже не проснувшись. Такое обращение жены к мужу в патриархальной Руси, наверное, можно было расценивать очень по-разному. Мы с князем хором расценили его, как редкий по силе и искренности комплимент. А то, как она вытянула из-под одеяла стройную белую ногу, по-кошачьи растопырив пальчики на ней, потягиваясь, едва не запулило меня обратно на крышу.

Князь шагал по коридору широко, быстро. То, что мы знали теперь оба, требовало ответных действий. И благодарности тем, кто повёл себя достойно. Вар убежал искать Гната и Домну, Немой неслышно скользил впереди, кивками приветствуя сменившихся за ночь нетопырей. Часть из которых мы со Всеславом не видели, даже проходя на расстоянии вытянутой руки.

Окатившись на дворе ледяной водицей и утеревшись рушником из грубой ткани, отправились «в переговорную». Кожа торса после процедур горела огнём, даря лёгкость, бодрость и даже какой-то азарт. Стало полегче — перестали маячить перед глазами размытые ночные тени злодеев в шубах с поднятыми воротниками. А вот Дарёнина голая нога нет-нет, да и вспоминалась. Но словно лишь добавляя к азарту спортивной злости.

В комнате уже ждали Ставр с бессменным Гарасимом и Домна с какой-то девкой. Женщины вскочили, тут же склонившись до пола, приветствуя великого князя. Мужики кивнули, но тоже с видимым почтением. Едва Всеслав успел хлебнуть взвара и вгрызться зубами в шмат буженины на большом ломте свежего ржаного, благодарно моргнув смутившейся Домне, как в дверь ввалился Рысь. Вот будто нюх у человека, что где-то едят без него!

— Княже, там Шило со мной. Позвать ли? — выдохнул он, не сводя глаз с пока не очень привычного, но сытного и вкусного сооружения, которое с лёгкой руки Всеслава уже многие называли чудны́м словом «бутерброд».

— Шило — это очень хорошо, это прямо кстати, зови! — кивнул князь, едва не подавившись большим куском. Есть хотелось по-волчьи.

Антип по прозвищу Шило был у Звона Ивана в тех же чинах, что и Байгар у Шарукана, и Гнат Рысь у Всеслава Полоцкого. Полномочий и функционала у него хватало для того, чтобы даже княжьему воеводе и начальнику тайной службы было не зазорно спрашивать совета у главы бандитской разведки. Он тоже был из «отставников» — вернулся без ноги из того похода в Мазовию, что собрал в 1047 году Ярослав, которого в этом времени Мудрым не называли. А после этого как-то очень быстро «нашёл себя» в ночной дружине Звона. Познакомились же с ним и ещё парой персонажей из «мира ночи» тогда, когда нареза́ли с Иваном задачи, налаживая в меру сил взаимодействие и «дружбу родов войск».

Шило шагнул в раскрытую дверь, опираясь правой подмышкой на до блеска вытертый костыль и держа не менее заслуженный посох-батожок в левой руке. Рысь предупреждал, что этим инвалидским инвентарём Антип мог легко изуродовать любого в дружине и почти любого в его сотне. Которая давно перестала быть просто одной сотней. А я в очередной раз поставил в памяти зарубку о том, что Кондрату со Свеном вполне по силам сделать протез с шарниром, ничего там сверхсложного для них не будет. А мой древний будущий коллега-военврач Амбруаз Паре вряд ли расстроится, что я позаимствовал его идею — ему ещё лет четыреста до рождения.

— Садитесь, рубайте, — лаконично пригласил вновь прибывших к столу князь. Те манерничать не стали.

Перекусив, перешли к делу.

— Домна, давай первой говори. Гостей полон дом, у тебя дел выше крыши, без пригляда никуда. А ну как ещё какая козья морда дверью ошибётся, мимо поварни проходя? Правильно ты за патлы-то его. Гнатка, поставь кого возле тех дверей, да около ледника тоже. И только Домна или кто из её бойцов… бойниц? Тьфу ты, из девок-баб, короче! Как только шумнут — тех, кто возле харчей рылом водил сразу в подвал определяй. А тамошние упыри твои пусть выспросят внимательно: куда шёл, как спотыкался, кто послал.

На лице зав.столовой глаза сразу заняли, кажется, всё свободное место. О том, что великий князь был в курсе этой истории, она и предположить не могла.

— Лабазы, амбары и ледники сторожат. У поварни — понял, сделаю, — кивнул Гнат. Спорить с тем, что в подвалах у него хоронились отъявленные людоеды и кровопийцы, тоже не стал. Этот слух, как быстро выяснилось, очень помог отвадить лишних людей от тех углов подворья, где им решительно нечего было делать.

— Домна! — напомнил Всеслав. Она вздрогнула и провела рукой по груди. Но не с фривольной целью, а просто привычным жестом, по ладанке или оберегу.

— Лихие люди, батюшка-князь, в гости припожаловали. Одарка сама расскажет, чтоб мне не врать, — Домна повела рукой, словно призывая девку выйти и сплясать.

Я вспомнил, что про неё как-то был уже разговор. Она, знавшая грамоту и счёт, переписала ведомости бывшего ключника, Гаврилки-бражника, что при Изяславе велел величать себя камерарием Гавриилом. С ней вполне подружился Глеб, начав с бухучёта. Были слухи, что и до биологии дело доходило иногда, но сын клялся, что всё было по взаимному согласию, и со стороны грамотной девки претензий ждать не стоило. И Всеслав, и я, только хмурились и молча качали головой, имея аргументированное и радикально противоположное мнение по поводу шибко грамотных. Вот, видимо, и пришла пора выяснить, кто был прав.

— Говори, Одарка, — разрешил князь.

— Когда переяславцы пришли, стал один из них вокруг виться. Я, как Домна велела, подыграла ему, дескать, и на неё в обиде, и на княжича молодого. Прости, батюшка-князь, неправда то! И Домнушка нам всем как мамка родная, и Глеб тоже… княжич то есть… — девка смутилась, покраснев разом от кончика курносого чуть вздёрнутого носа до корней светлых волос.

Одобрительно хмыкнули хором Ставр и Рысь. Видимо, порадовавшись тому, что Глеб всем на кухне тоже мамка родная.

— Не робей, красавица, — проговорил с мягкой улыбкой Чародей-оборотень. — Домна плохому не научит, об том у нас уговор с ней. И княгиня обещала её, чуть что, в жабу превратить. И чего тот, что вился вокруг?

— Тот-то? Заливать начал, как и предупреждала Домнушка, что, мол, не любят меня тут, не ценят, в чёрном теле держат. А я умница-краса, грамоте учёная, мне в другом тереме лучше будет.

Лицо девушки, с которого начал понемногу отступать румянец, выражало негодование и брезгливость. Не знаю, как это бывает у баб, но я б такую гамму эмоций нипочём не сыграл. Домна же только чуть укоризненно бровь приподняла на словах про жабу. И тоже неясно — то ли спрашивая: «чего плетёшь-то, князь-батюшка?», не то говоря: «раз сам узнал — нечего всем про то рассказывать».

— Бусы вот подарил и кольца височные, — она ловко выудила из-за пояса подарки. Если мы с князем правильно поняли мимику зав.столовой, двух начальников разведок, работающего пенсионера диверсанта-убийцы и его молчаливого сверхпроходимого транспорта, в Киеве такую дрянь не дарили и самым последним срамным девкам, старым и страшным.

— Уговорились с ним, что мне подумать надо. Сразу соглашаться не велено было, — качнула головой на Домну Одарка.

Ну да, чего ж сразу-то? А ну как ещё дерьма пару кусков предложат? Но в целом правильно, конечно. Сразу никто не уходит — в гостях так не принято. А девушка тем временем отступила к лавке и взяла оттуда лист бересты, размером чуть больше неизвестного здесь формата А4.

— Я с Леськой Туровской… Ой, то есть с Лесей Всеславной, по совету Домны поговорила. Она послушала да вон чего намалевала.

Девушка развернула лист, и с него на меня уставился неприятным пронзительным взглядом мужик со шрамом над левым глазом, с редкими волосами и жидкой бородёнкой. Острый и длинноватый нос делал его чем-то похожим на того царёва слугу из старого мультфильма. Он ещё, сволочь рыжая, пел так гаденько: «Я верёвочку сучу, я удавочку кручу».

Это был не шарж и не карикатура. И на то уродство, что здесь выдавали за портреты или летописные миниатюры, где людей различить можно было только по цветам одежды, не походило совсем. Это был самый настоящий фоторобот, причём один из лучших, что мне доводилось видеть. Все остальные напоминали несмешную шутку о том, что страшнее фотографии в паспорте может быть только её ксерокопия. На этом рисунке, кажется, даже различались осевые или направляющие линии, не знаю, как правильно они называются, но их всегда рисуют на эскизах или набросках настоящие художники.

Аудитория восторг выражала живее нас с князем, репликами вроде «ну и рыло», «как живой, падла» и «эту харю я точно вчера на дворе видал». А я подумал, что внезапно стал названным отцом одной из самых удивительных девушек в обоих мирах и временах, где мне довелось жить. И что жена у Всеслава редкая умница. И что Боги продолжают играть за нас.

— Домна, к кому ещё подходили? Две было девки, — неожиданным вопросом князь заморозил обеих. Но зав.столовой отмерла быстрее:

— Ганна, князь-батюшка, с ним сейчас под восточной стеной гуляет. Он, гад такой, сразу к обеим ластиться начал, клинья подбивать. Я велела идти ей, раз уговор был, чтоб не спугнуть супостата, — ответила тайная язычница, доверенное лицо и правнучка великого волхва.

— Добро. Умница и ты, и девки твои. Найди Одарке место получше, сможешь? — снова думая на три шага вперёд, чуть невпопад спросил князь.

— Да куда уж, княже? Она ж ключницей в тереме, — удивилась Домна.

Вот так и бывает, когда вокруг внешнеполитическая канитель и тайные операции за тридевять земель. Кто дома завхозом работает — и узнать некогда.

— А чего тогда при кухне отирается? — удивился Всеслав.

— Так у ней под счёт всё, да своих работников с полдюжины, нет резона в каморке над записями сидеть да по сто раз за дураками пересчитывать, — явно честно и совершенно точно гордясь ученицей ответила Домна. — Вот и помогает мне, чтоб без дела-то не скучать.

То есть ключница, если не самый главный, то уж точно в тройке лидеров из дворни, просто так ходила помогать зав.столовой. Вот тебе и теория управления, вот тебе и серые кардиналы.

— Умницы, ещё раз повторю. За службу вашу добрую и честную благодарю от сердца. Что каждой из вас надо, да той ещё, что под восточной стеной службу несёт сейчас, скажете. Смогу — найду и дам. Молока птичьего только не просите, девоньки — кур доить не обучен, — неловко пошутил князь. Но по лицам всех за столом и вокруг было понятно — не поверили. Этот, по их твёрдому мнению, мог кого угодно выдоить.

— Гнат, эту морду лаком покрыть, высушить, тряпками обернуть да чтоб завтра весь город знал. Антип, поможешь?

— Если дозволишь, батюшка-князь, воевода тайным ходом под стену подворья вынесет, из рук не выпуская покажет, а я соберу вокруг десятка три самых глазастых да шустрых. Коли жив тот, что на бересте намалёван, да по городу ходит — до обедни сыщем, — внимательно изучая портрет, отозвался Шило.

— Ладно. Гнат, сделай. Ещё вот что, други. Надо мне найти Пахома Полоза. Слыхал ли кто о таком? — спросил князь.

Изменившиеся лица всех мужиков, включая даже Гарасима, что было и вовсе уж неожиданно, давали понять, что про упомянутого Пахома в горнице не знали только мы со Всеславом.