Воин-Врач II

Глава 8 Наш ответ Гильдебранду

Перемену отношения к жене со следующего утра заметила первой внимательная Домна. Ночью мы с князем много говорили о беременности и родах, не самых, надо признать, распространённых темах в разговоре двух мужиков, пока тело бережно обнимало во сне жену. Я рассказывал о прямой связи между самочувствием, настроением и питанием матери и жизнью и здоровьем будущего малыша. Чародей признавал, опираясь на собственную память, что было много случаев, когда нерождённых детей теряли даже княгини, просто по незнанию или по воле неизменных Богов: то застудятся, то оступятся, то угорят, то ещё что. И мы пришли к выводу, что и в этом случае поможем Высшим силам сделать так, чтобы дочка или сынок родились в срок и здоровыми.

Поэтому когда Всеслав впёрся с раннего утра на кухню, опять напугав Маланью, потребовав кипятку и посмотреть, что готовят на заутрок для княгини-матушки, зав.столовой сперва всполошилась и решила было кликать монахов из обители, что женские болезни ведают. А после корявых, неумелых и на диво смущённых объяснений князя сложила два и два. И неожиданно твёрдым, командирским почти тоном велела не тревожиться и не переживать зря — это, дескать, бабы в тягости чувствуют и сами беспокоиться начинают. В общем, выкупила нас с Чародеем на раз.

— Мой-то, добрая ему память, тоже как увидит, что я с пузом несу чего, так враз подскочит, отберёт и давай квохтать, как наседка, — с напускным легкомыслием поделилась она. — А чем ближе срок роди́н, тем хуже. Аж с крыльца сходить не велел, да всю работу по дому на себя взял.

— Мудрый муж у тебя был, Домна, — ответил князь. — Берёг тебя, потому и детки здоровенькие народились. Вот и я того же хочу. Но гляди мне, ни полслова чтоб никому!

— Да уж ясное дело, про такое не говорят всякому. А ну как с дурным глазом попадётся кто? Или завистник? Но и ты уж, батюшка-князь, не только за ней, но и за собой теперь внимательнее гляди.

Сошлись на том, что она присмотрит сама, да покличет одну из братовых сестёр, того самого Грача жену. Та родила и выходила своих семерых, а уж у родни детишек приняла и вовсе без счёту. Ясно, что разговор шёл уже после того, как толстую повариху Домна выперла за дверь, велев принести с ледника творогу да сметаны свежих. Говорю же — толковая. Не стала великого князя уму-разуму учить на людях.

С утра за столом непривычно пустовало место Гната. Всеслав поспрашивал у сотников, но про то, где Рысь и с какого форс-мажора пропускает приём пищи, никто из них не знал. Зато порадовал Алесь, доложив, что прилетели вести из Полоцка. Сообщали, что груз с провожатыми уже шёл по льду Двины к городу. Судя по тайным словам, без проблем и без потерь. Это радовало несказанно, и наверняка радость была бы сильнее, доведись разделить её с Гнатом.

Но тот влетел лишь к самому окончанию трапезы, знаком дал понять, что всё в порядке, и накинулся на еду так, будто голодовал минимум неделю. Ухитряясь и радоваться вестям с севера, и незаметно для других давая князю понять, что есть о чём переговорить с глазу на глаз. И что Ставр бы при том разговоре не помешал.

— Ну? — нетерпеливо привалился грудью к столу князь, едва закрылась дверь за Гарасимом, выбиравшимся последним. Ему было явно тесно в тереме, а как они в коридорах расходились со Ждановыми, я и представить себе не мог.

— Поутру постучался в ворота монашек один, Слав, — спешно дожёвывая, начал еле понятно из-за набитого рта Гнат.

— Да прожуй ты уже, бесова душа! — не вытерпел и убийственный дед. — Да говори по делу!

— Так я и говорю, — буркнул друг, едва не подавившись спешно проглоченным куском, — монашек, поутру, у ворот. Звал меня.

— По имени, или просто просил старшего кликнуть? — Ставр мгновенно насторожился, став ещё сильнее похожим на чекиста.

— По имени и должности, звал Гната Рысь, воеводу великого князя Всеслава Брячиславича. — шутки за столом явно кончились.

— Дальше, — тихо не то каркнул, не то гавкнул старик.

— Представился он братом Сильвестром. Сказал, что послан Великой католической церковью из самого́ Рима, и прибыл с посланием от кардинала Гильденбра́ндина. Что ещё за кардинал такой — я не знаю, — покосился Рысь на него.

— Не Гильденбрандин, лапоть, а Гильдебранд, — медленно, явно крепко задумавшись, отозвался Ставр.

— Да хоть Вильгельмина Бургундская! Что хоть за чёрт он? — удивил Гнат.

— Говорят люди, у католиков там свары какие-то вокруг папского престола. Сидит на нём, вроде как, Александр Второй, а хотел бы сидеть другой, со срамным именем Гонорий. И вот тот срамной всю Европу ихнюю объездил, ища помощи да поддержки. Сперва за него, вроде как, стояла матушка самого́ Генриха Четвёртого, императора. А потом что-то не заладилось у них промеж собой, — дед явно больше и гораздо быстрее думал, чем говорил.

Глядя на Рысь, было можно, кажется, прямо услышать все невысказанные им, но очень громко и отчётливо продуманные слова о старых интриганах, что тянут кота за всякие Гоно́рии. И не произнёс он слова те вслух исключительно в силу профессиональной выдержки и уважения к сединам.

— Вот, что он сам просил для князя передать, — не дождавшись пояснений от старого нетопыря, молодой вынул из-за пазухи свёрнутую тряпицу, положил на стол и развернул бережно.

На грубой ткани оказалась пластина размером с ладонь взрослого человека, по виду не то медная, не то бронзовая. В центре её сходились крест-накрест два сложной формы ключа, золотой и серебряный. А под ними был не то отчеканен, не то при отливке формы сделан крест. Странный, с тремя поперечинами. И перевёрнутый основанием вверх.

Я насторожился очень. В девяностых, когда в стране творился под видом демократии и прочей гласности опасный беспредел и откровенный бардак, даже в нашем, относительно тихом районе, творились жуткие и необъяснимые для меня, взрослого советского человека, вещи. Например, группа подростков сперва жгла живьём кошек на кладбищах, а потом прибила к кресту какого-то бродягу-бича, их тогда только начинали называть бомжами. И тоже сожгла. И крест тот был перевёрнутым. Толя Кашин, начальник милиции и мой хороший товарищ, присутствовал на вскрытии вместе с какими-то хмурыми и мятыми москвичами из уголовного розыска. Оказалось, что случаев таких по области было уже с десяток. Тогда я и узнал, что крест вверх ногами, три шестёрки и пятиконечная звезда — символы и знаки, вырезанные изуверами на живом ещё человеке — используют в своих ритуалах слуги дьявола. И, точно помню, прямо оторопел. В нашем тихом и спокойном городе — такое? Что должно было произойти со страной и мозгами людей, чтобы они превратились в опасных сумасшедших? Парни, что оканчивали ту же школу, куда ходил мой сын, стали призывать демонов, убивая живых людей? В ту пору вообще очень многое менялось быстро. Слишком уж многое, и очень уж быстро.

— Кажись, и не врёт гость нежданный, — проговорил старый непростой воин. И, к нашему с Гнатом счастью, снизошёл до пояснений. — Старая вещица, не всякому такие доверяют. Сам я подобную единожды лишь видел, давно. Тогда тот, кто такую же показывал, именем Бога и папы римского два во́йска развёл сторонами. Точнее, своих увёл, за нами поле оставив, без боя. Послушались его тамошние князья без разговоров.

— Что означают символы? — уточнил князь, не сводя глаз со странной таблички.

— Это, — ткнул тёмным узловатым пальцем дед, — от ихнего Ирия, царствия небесного, ключи. Их, как поясняли, Бог апостолу Петру выдал, чтоб тот за воротами там следил. Странное дело, рыбак тот сына Его три раза предал — а он его поставил за хозяйством приглядывать…

— А чего два их, ключа-то? — хмуро спросил Рысь.

— Да кто ж их разберёт-то? Поди, крепко запираются, чтоб не пёрся на небеса кто ни попадя, — задумчиво отозвался старик, почесав щёку.

— А почему крест вверх ногами? — не удержавшись, влез я.

— А это когда Петра распинать притащили, по воле тогдашнего скомороха-императора, он сказал, что, вроде как не по чину ему висеть так же, как учитель его, Христос, висел. Те ува́жили просьбу. Вниз головой приколотили. Добряки.

Дед смотрел на табличку ещё некоторое время. А потом продолжил, собираясь, видимо, с какими-то мыслями:

— Гильдебранд, говорят, как-то связан был с тем, что папой выбрали именно Александра. Чуть ли не за ручку его на престол возвёл. Вот же дикари лицемерные — как можно толпе стариков избирать наместника Бога на земле? — Ставр вряд ли отвлекался на посторонние темы и риторические вопросы по старости. Скорее, продолжал обдумывать что-то крайне важное, а времени катастрофически не хватало. Так же, как нам с Гнатом той информации, которую он выдавал слишком медленно для нас.

— Так же, как давеча люд киевский патриарха русского выбрал, — без эмоций ответил князь. Лишь бы подтолкнуть деда к продолжению разговора.

— Да ну ты скажешь тоже! У нас не так всё было, по-другому вовсе, — будто бы взаправду возмутился ветеран. — Весь народ в один голос «Любо!» кричал, это тебе не десяток попов за закрытыми дверями!

Ну да, конечно, именно так всегда и было, и будет. У них — шпионы, у нас — разведчики. Они плохие, мы хорошие. Если так рассуждать, то политика становится простой и приятной игрой, забавой. Жаль только, что жизнь по-прежнему сложнее, чем многие стараются её представить. Хотя, с другой стороны и проще она тоже бывает. Мы с князем промолчали на эмоциональный всплеск Ставра. И он продолжил, не дождавшись нашей реакции.

— В общем, непростой человек тот Гильдебранд. Сила за ним, мыслю, больша́я, много бо́льшая, чем за Александром, да и за Генрихом, пожалуй. Откуда взялась — не скажу, не знаю. Но всегда так было, что главный — не тот, кто на потеху толпе пляшет да кривляется на телеге скоморошьей. А тот, кто за верёвочки дёргает. Вот от кого к нам посланник прибыл, княже, — со значением посмотрел на Всеслава старик. Ставший вмиг ещё загадочнее.

— Где он, Гнат? — командовать князь не спешил.

— Проводил на подворье, в тепло. Обыскали его внимательно, как дедко Ставр учил. В рот только не лезли, вроде, повода пока не было. Поснедать дали да питья горячего. Вид у него уж больно намёрзшийся был, — ответил друг.

— Как прибыл в город? — теперь чекистом, задающим короткие, но важные вопросы, был не дед.

— С торговцами венгерскими. Спустились по Дунаю до Русского моря, там берегом до Днепра, и сюда. Каждый год в Киев приходят, лет десять уж, у них и лавки тут свои есть, — кратко и по делу доложил Гнат, подобравшись.

— Сколь долог путь их был? И известно ли, откуда с ними шёл монах?

— Седмицы четыре в пути были. Монах присоединился там, где речка тамошняя Сава в Дунай впадает, в Белиграде. Сразу сказал, что с посланием от папы римского на Русь пойдёт, деньги уплатил изрядные. И предупредил, что как пристанут к Киеву — будут их расспрашивать про него, велел не запираться и всю правду говорить. Они, вроде, и не врут.

Белиград — это Белград, наверное. По крайней мере, в «моей» школьной географии Сава впадала в Дунай именно там. Не бывал в том городе. А он, оказывается, вон какой древний.

— Значит, из Рима или окрестностей выбрался монах седмиц пять-семь назад. К тому времени, пожалуй, уже и Изяслав успел до Польши добраться-нажаловаться, да и до Рима вести могли дойти. У них там дороги круглый год хорошие, — задумчиво проговорил Всеслав. Я только кивнул внутри.

— Думаешь, и вправду посланник папский? — прищурившись, спросил Ставр.

— Кто угодно может быть, дедко. И от папы, и от противника его, и от Генриха, и даже от самого́ Романа Диогена. Они тоже уши да глаза имеют, тоже головой думать умеют. И любой из них может как за нас кости раскинуть, так и против нас, — ещё медленнее ответил князь. — То, что этот приехал после того, как мы со степняками замирились, вроде как, может ему всю картину испортить. И про болгар в Сигтуне он не знает. И не должен знать. Говорить с ним надо, думаю. И готовиться к тому, что этот — только первая ласточка. Засуетились, во́роны, заёрзали. Гнатка, проводи монаха в ту горенку на нижнем поверхе, где стол большой вощёный стоит, да оставь рядом Лютовых двоих-троих. Сюда не веди — нечего ему по терему шляться. Посидит малость, а мы пока подумаем. Полезное это дело…

Гнат вышел бесшумно, а Ставр только головой кивал, соглашаясь со всем, сказанным Всеславом.

Вошли в горницу сперва Гнат, следом Немой, за ним я и Вар. Последним согнувшись в три погибели влез Гарасим, снова перевесив короб со стариком на грудь. Если пришелец и удивился или напугался, то виду не подал. Только рассматривал каждого из вошедших внимательно, с живым интересом, но без страха. Ему было за со́рок, волосы и борода оттенка перца с солью, с перевесом в пользу соли — седины, особенно в бороде, было прилично. Верхушка правого уха была странно, на косую, срезана, на лбу кривой шрам от рваной, видимо, раны, уходивший под волосы. Голубые глаза изучали нас так, будто это мы к нему припёрлись домой с непонятными целями. А мне он чем-то напомнил именно этим оттенком глаз того английского актёра, что играл в последних, виденных мной, фильмах про Джеймса Бонда. И аналогия эта сперва насторожила. А потом ещё сильнее насторожила…

Мы с Рысью обошли незванного гостя, рассевшись напротив него на лавке, через широкий — руке с ножом не дотянуться — стол. Вар с Немым встали с торцов, а Гарасим замер в углу, возле окошка, где падавший свет, рассеянный натянутым в раме бычьим пузырём, как-то удивительно скрадывал габариты лесного великана. Лютовы ребята вышли, да снова так, что я и не заметил: только что стояли вдоль стен с равнодушными, будто деревянными лицами — и нет их. Мастера́.

— Здравствуй, гость из краёв далёких, брат Сильвестр. Меня зовут Всеславом, я — князь Полоцкий и великий князь Киевский, — начал Чародей спокойно.

— И тебе здравствовать во имя Господа Бога нашего, великий князь, — неожиданно высоким голосом отозвался монах. И говорил он чисто, почти без акцента. — Направил меня папа римский Александр Второй с тем, чтобы передать тебе его личные поздравления с восхождением на киевский трон, и пожелать…

Монах плёл словесные кружева, как раньше свидетели Иеговы или продавцы пылесосов, искренне, эмоционально, ярко и цветисто. Вот только взгляд его льдисто-голубых глаз давал понять, что он с тем же успехом мог говорить эти же слова на любом другом языке, любому другому человеку. Мог бы, наверное, петь и даже плясать. Яду подсы́пать тоже вполне мог, и по горлу железом полоснуть. Очень оригинальный священник. Хотя, памятуя о нашем тутошнем патриархе — пожалуй, что и не очень. Просто служба такая у человека. Бывает. Тут, за столом и вдоль стен, как раз такие же все подобрались. Ну, разве что Ставр вряд ли сплясал бы.

Сильвестр распинался долго, даже стал вызывать некоторое уважение — не всякий сможет так складно излагать, тем более на неродном языке. Хотя, за почти два месяца довольно скучного путешествия вполне можно было и не такое наизусть выучить.

— Я благодарю папу Александра за добрые слова и поздравления, за то, что так внимательно следит за происходящим так далеко от Святого Престола, — спокойно и даже как-то по-МИДовски весомо ответил Всеслав.

— Святая католическая церковь исполняет свой долг, приглядывая за паствой, где бы та ни находилась. Для Господа нет ни границ, ни времени, есть лишь воля Его. Потому и смотрят его верные слуги за теми, кто верует сейчас, и теми, кто уверует в перспективе, в возможном будущем, — смиренно отреагировал монах.

А я почувствовал, как у Чародея шевельнулась в груди ярость. Будто волк в логове, что заслышал да почуял далёкую стаю хортов — охотничьих псов — повёл носом, наморщил морду и поднял шерсть на холке. И ведь ни тени сомнения в правоте того, о чём говорил, в прямом смысле слова, на голубом глазу, у монаха-шпиона-дипломата не было. И стадом овец он считал людей, которых следовало пасти слугам Божьим. И в том, что кроме папы римского никто не имел полного и законного права пасти, наставлять, ухаживать, заботиться, а ещё стричь и доить, тоже не сомневался. И даже сложное слово «перспектива» на всякий случай перевёл более понятно для князя диких русов, падла!

— Есть и на моей земле ваши братья и сёстры во Христе, Сильвестр, — князь говорил, кажется, спокойно, но вот только Ставр стрельнул глазами, будто для того, чтобы убедиться, что Чародей не начал оборачиваться волком. «Легче бы, княже, спокойнее. Мы им всем так и так козью морду натянем» — подумал я. И на лице Всеслава мелькнула еле уловимая тень озорной улыбки.

— Строятся и освящаются во славу Господа храмы. Одних Софийских три штуки вон, самую последнюю как раз в моём родном Полоцке возвели. Закладывал-то ещё батюшка мой, светлая память покойнику, Брячислав Изяславич, а закончили уж при мне, многогрешном, — речь князя, ставшая напевной, как и постно-одухотворённое выражение лица, заставили монаха чуть поменять положение на лавке. Ёрзнуть, проще говоря. Думал, ты один, матрёшка римская, умеешь на разные голоса петь?

— Наслышаны о том в Риме и начинания эти благие всячески одобряют и поддерживают, — смиренно кивнул Сильвестр. А князь вспомнил, что на постройку от Святого Престола не прислали ни резаны. Ни копейки, по-нашему.

— Удивляется священство на западе: в Восточной империи ромеев две Софии, в Никоссии и в Константинополе, Царьграде по-вашему. На землях царства Болгарского тоже две, в Средеце* и в Охриде. А у вас, русов, что столь недавно истинного Бога познали да приняли, уже три, да богатых на диво!

* Средец — название Софии, столицы Болгарии, в XI веке.

Всеслав сделал вид, что не обратил внимания на взгляд Ставра, которым, пожалуй, монаха вполне можно было развалить надвое, как добрым отцовым мечом, и ответил с прежней напевностью:

— София, брат Сильвестр, как тебе, в языках да науках сведущему, наверняка известно, означает «Премудрость Божья». Вот и строим одну за другой, чтоб ума набираться. Народ-то тёмный у нас, ленивый. Веришь ли — в лесу пням всяким молятся некоторые по сию пору!

Чародей подбавил в конце праведного возмущения, которые сменило будто бы стыдливое смущение за тупых дикарей, которыми приходится руководить. Итальянец, кажется, принял сказанное всерьёз, кивая благостно. Безногого убийцу же, судя по нему, вот-вот должен был хватить родимчик или Кондратий.

— Повторю сказанное папой, Всеслав, — фамильярно пошёл на сближение монах, — тяготы твои Святой Престол понимает, разделяет и искренне сочувствует. Мы готовы прислать тебе нужное количество верных и знающих священников для вразумления и наставления паствы твоей.

«Нет, я всё-таки удавлю гниду!» — полыхнуло внутри князя. «Вы, дикари, тратьте золото воза́ми, стройте Богу домики, а мы приедем на всё готовое и вас, пней, жизни научим! Ох и шустёр!». «Не кипятись так, друже. Рано пока. Гореть позже будем, как и задумали» — стараясь не поддаться яркому желанию сорваться вслед за ним, ответил я.

— Верно говоришь, брат Сильвестр, — «снаружи» князь не поменялся ничуть. Та же одухотворённо-туповатая физиономия, с какими о философии, политике и религии обычно рассуждают те, кому стоило бы чистить сараи. — Нужны люди верные и знающие. Вот, слыхал я, у соседей-степняков был такой. Братом Игнациусом звали.

Если я правильно понял, время мы выбрали очень удачно. И произнесённая с глуповато-торжественным лицом фраза сперва проникла в монаха с текучей размеренной речью. А уж потом взорвалась внутри, осмысленная разумом. И эффект был похож на острый, короткий, еле различимый хук в печень. Католик аж дёрнулся на лавке, на миг потеряв лицо.

— Почему «был»? — выдохнул он. Но тут же взял себя в руки, — Как, говоришь, княже, имя того брата?

— Игнациус, — едва ли не по слогам повторил Чародей. И вернул себе привычный вид, собранный и хищный, оценив мастерское владение собой, показанное братом Сильвестром. — А «был» потому, что больше нету. Закончил дни свои. Со святыми упокоился. Отошёл ко Господу. Отскакал даже, я бы сказал.

— Как? — ага, шутки и дипломатия пошли в сторону. «Ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь».

— Галопом, — скучным ровным тоном продолжал князь. — Конями его половцы порвали.

— Как⁇ — ну вот и эмоции подошли. Как и задумывалось.

— Пополам, думаю. Ну, может, один из кусков чуть больше другого был. Это важно? Если важно — я могу узнать точно.

Пауза длилась, и прерывать её никто не спешил. Джеймс Бонд, хотя, учитывая страну происхождения, точнее было бы Джакомо Бондино, приходил в себя. Медленно, неохотно, но неуклонно, как настоящий профессионал. Вар с Немым эмоций не выражали — пни натуральные, ни моргнут, ни вздохнут лишний раз. В глазах Рыси плясали бесенята, явно что-то задорное. На Ставре было неожиданное лицо полностью, совершенно счастливого человека. Гарасим стоял скалой, недвижимо, но, судя по редким и чуть заметным движениям бороды, тратил неимоверные силы на то, чтоб не оскалиться довольно. Всеслав был спокоен и собран. Первая часть прошла как по-писаному.

Тем, кто забыл или постеснялся поставить «сердечко» и подписаться на автора: уважаемые читатели, не стесняйтесь и ни в чём себе не отказывайте! Жмите «сердечки» и подписывайтесь! Говорят, чем больше читателей — тем чаще выходят главы)