Воин-Врач II

Глава 22 Кэррол был прав

Народ слушал переливчатый звонкий голос, как заворожённый. Люди, только что азартно оравшие в поддержку куклы, так похожей на великого князя, затихли. На лицах расцветали добрые, тихие, чуть рассеянные улыбки, будто каждый слышал, как поёт эту колыбельную матушка, когда позади долгий день, а впереди долгая жизнь, а сам ты ещё несмышлёныш. И на сердце от этого становилось как-то легко и радостно.

— Слав, — еле слышно выдохнул Гнат. И тревогу в его голосе не различил бы никто, кроме лучшего друга. — Ты хоть дыши, что ли.

— Найди мне того, кто прислал сюда этих скоморохов, Рысь. Найди живым. Человек проделал очень большую и очень хорошую работу. Просто замечательную. Нам с тобой не грех и поучиться у такого ловкого выдумщика. Ну, или на тризне за него чашу-другую поднять, если не доведут Боги с ним живым встретиться, — в голосе Чародея опять пропали оттенки и эмоции. Будто говорил снова не он, а безносая старуха с косой.

— Думаешь?.. — не успел договорить вопрос воевода.

— Знаю, Гнат. Таких совпадений не бывает. Смотри, одно лицо, одна фигура. Песня ещё эта, колыбельная-калыханка наша, мать-то… Прям детство вспомнилось. Видать, тоже чаровать голосом умеет. А сейчас она подойдёт, шапчонку снимет, чтоб народ в неё деньжат набросал. И волосы по плечам распустит, так, что у мужиков сразу глаз масленый станет, а у баб — ядовитый.

Будто повинуясь княжьему приказу, певица-актриса и явно шпионка закончила песню, сняла убогую шапку и пару раз качнула головой, подняв повыше подбородок. Явив и лебяжью белую шейку, и водопад светло-русых волос, что заструился по плечам и спине. Вызвав восхищённый вздох у толпы. Забывшей, что на девушке затрапезный армячок и штопанные валенки. Умело сделано, профессионально. В этот момент можно было, наверное, не только кошели с поясов срезать, но и шубы снимать, никто и глазом бы не моргнул. Талантливая девочка.

«Дай-ка я, княже. Увлёкся ты, кажется. Беды бы не было», — попросил я Чародея. Чувствуя, как его захлёстывает ярость. И улавливая надёжно скрытую от остальных тревогу. Что кто-то смог просчитать-прочитать его, как раскрытую книгу, и подобраться так близко.

«Давай, Врач. Хвала Богам, что с тобой меня свели. Сам бы наворотил сейчас дел, как пить дать. Если б выжил тогда в порубе», — откликнулся Всеслав, «отступая назад». Необычно и странно ощущалось, как его душа словно отвернулась от творящегося на площади шоу, опустила плечи и глубоко, тяжко выдохнула, проводя ладонями по лицу, будто сгоняя тревогу и напряжение.

Светловолосая двигалась в толпе галсами, лавируя, кажется, совершенно непредсказуемо. Но с коня было видно и понятно, что финальной точкой маршрута певицы были именно мы. Народ расступался, щедро награждая иноземную артистку. У неё заполнилась уже третья шапка, и неуловимый, будто смазанный персонаж в неброской рванине поменял её на четвёртую, точно такую же. Мастера́, ничего не скажешь. Но то, как по обе стороны от них, тусклого и яркой, двигались тенями нетопыри, острый княжий глаз уловил. Как и то, что маршрут с крыш чётко отслеживался наконечниками стрел Яновых ребят.

— Как зовут тебя, красавица? — голосом радушного хозяина спросил я у артистки, что замерла возле Гнатова Булата, будто не решаясь двигаться дальше.

— Моё имя — Али́с, великий князь руссов, — с поклоном ответила она, чуть картавя. Мирей Матьё, мать её.

— Ты проделала долгий путь, Алис. Добраться в наши земли от острова Ситэ, от Сен-Жермен-де-Пре непросто, — проговорил князь Полоцкий и великий князь Киевский. По-французски.

Давным-давно, через тысячу с лишком лет вперёд, я учил этот язык в ординатуре. Без него не было шансов поехать в заграничную командировку от объединения «Загранпоставка». Тогда хорошие советские врачи получали очень хорошие деньги в валюте и чеках, работая вдали от Родины. Но отправляли только политически подкованных, со знанием иностранного, и преимущественно — без семей. Я думал поехать в Африку, там без французского никуда. Но не вышло. Вышло жениться и через некоторое время улететь через Ташкент в Кабул, пропади он пропадом. Там, кажется, всем было наплевать, на каком языке говорили врачи, лишь бы работу свою делали. А её, той работы, было ох как много.

Алис едва не отшатнулась, услышав речь Всеслава. Оставалось надеяться, что грамматика и произношение у меня хоть немного соответствовали этому времени.

— Вы поразили меня в самое сердце, Ваше Высочество, — загадочная певица склонилась ниже, изобразив что-то вроде сложного книксена, под армяком было плохо понятно. — Никак не ожидала, что в этих местах услышу родную речь, господин принц!

— Давай перейдём на здешнее наречие, Алис. Уважим жителей. Нехорошо, если ты не понимаешь, о чём говорят и что задумали те, кто рядом с тобой. Это напрягает, — ответил Чародей. Позволив себе чуть приподнять левую бровь. И от этого малозаметного жеста артистка побледнела и закусила нижнюю губу. Став при этом отчаянно привлекательной и милой. Будь сейчас «за рулём» Всеслав — кто знает, что могло бы произойти. Но мне было очень много лет, и в инструментарии дамского кокетства я разбирался получше князя. Хоть и не понимал по-прежнему даже близко их логики, разумеется.

— Я приглашаю тебя и твоих артистов в терем, Алис. Надеюсь, вы не откажетесь дать ещё одно представление вечером для меня, моей семьи и важных людей города. Не всем так повезло, не все увидели и услышали твой талант и красоту, — вот так тебе, шпионская гражданка, не ты одна кокетничать и кружева плести умеешь!

— Мы с радостью и почтением принимаем твоё приглашение, великий князь, — вновь склонилась она.

— Вас проводят на подворье, помогут разместиться и досмотрят мои люди, — Чародей включился в беседу так, что перехода не заметил никто, даже, кажется, Гнат.

Князь кивнул воеводе, тот щёлкнул пальцами, неторопливо стянув рукавицу — и возле Алис «проявились» двое Гнатовых. Как и вокруг каждого из скоморохов-менестрелей, что казались совершенно невидимыми и неуловимыми в толпе. Для самой толпы и для них, но не для нетопырей-головорезов, конечно. А у повозки артистов выросли сами собой, будто скалы-утёсы при сильном отливе, фигуры Ждановых богатырей. У Рысьиных, что ли, стажировались так ловко появляться? Народ аж ахнул, отступив от кибитки с куклами, что застыли над ширмой. Фигурки императора и папы забавно схватились за сердце и свалились вниз. Кукла в волчьем плаще победно вскинула вверх оба меча. Или подняла, сдаваясь, руки. Которые заметно подрагивали.

То, как стрельнула глазами в толпу и на повозку француженка, давало понять, что опыт оценки и анализа ситуаций в краткие сроки у неё имелся, и приличный. Подняв глаза на Всеслава, она лишь кивнула, вежливо и сдержанно, давая понять, что оценила жест и правила принимает.

— Айда к дому, друже, — сказал князь, поворачивая Бурана, — дел до вечера ещё полно, и к представлению подготовиться надо. Лавки там расставить…

Рысь двинул Булата следом, махнув непонятным жестом над головой. А певица, чуть нахмурив светлые брови, смотрела, как убирают луки и спускаются с окрестных крыш невидимые до сих пор стрелки.

— Ты зачем эту выдру домой позвал? — глаза Дарёны жгли огнём. — От неё ж за версту несёт: подсыл она! И гулящая наверняка!

— Не шуми, мать, не стоят эти пустяки беспокойства твоего. И волноваться тебе нельзя, — мирно подняв ладони, ответил Всеслав.

— Так и не тащил бы паскуд всяких на двор тогда! Заботливый ты мой! — жена упёрла руки в боки, видимо, не планируя прекращать скандалить.

— Помнишь, ладушка, как с монахом-латинянином вышло? Который перепугался так, что и думать позабыл, чтоб гадости нам с тобой делать? — не реагируя на тон и позу Дарёны, продолжал спокойно говорить князь. — Так вот он, думается мне, этой банде бродячих менестрелей и в подмётки не годится. Серьёзные люди к нам в гости этих скоморохов направили. Как бы не те, кто за папой и императором стоят. Невежливо от такого подарка отказываться.

— Да какой подарок-то, объясни толком? Срамная девка со сворой жуликов да ворья, кабы не хуже ещё? — в глазах жены помимо молний стал проглядывать и интерес. Значит, ссориться раздумала, слава Богу. Хоть и сама не знала ещё об этом.

— Монах тот, брат Сильвестр, убежал обратно, неся с собой послания. Одно явное, то, что он на словах расскажет. Про то, что дикие русы готовятся отхватить землицы за Неманом и Вислой, за Днестром, Прутом и Тисой. Чтобы стали тамошние владетели наперёд думать и крепостицы ладить в своих землях западнее — а ну как мы, дикари богомерзкие, ошибёмся в карте да дальше рванём, как Святослав Храбрый в своё время, или вон, древляне… хм… неважно, — смутился князь, едва не сболтнув лишнего. — А второе послание тайное, не для всех и каждого. О том, что можем мы, умеем и такие орешки крепкие раскалывать. И из верных слуг Святого Престола делать вот таких гонцов напуганных, что вперёд собственного визга бегут.

— А баба-то причём тут? — этот момент явно интересовал Дарёну сильнее всей остальной внешней политики.

— Баба-то? Да всё при том же. Мы можем их всех мехом внутрь вывернуть, на санках столбы закрепить и так отправить обратно в Рим, — лицо князя, как и голос, никаких сомнений в сказанном не допускали, и жена поёжилась. И позу сменила, убрав кулачки с бёдер, сложив руки под грудью.

— А можем попробовать заинтересовать чем-то, чтоб они стали за нас играть, делая вид, что играют за латинян. Им сплошная польза: с двух мисок есть станут. Нам тоже не во вред: новости будут приходить быстрее и честнее гораздо, — пояснял Чародей.

— А как ты их подманить-приручить хочешь? — вот теперь интерес в её глазах горел неподдельный.

— Не знаю пока, Дарён. Не придумал ещё. Такие, думаю, не только за золото служат. Надо прознать, чем их католики привязали к себе, да от того и плясать. И тут, милая моя, на тебя надежда. Я ни плясать, ни с бабами чужеземными по душам толковать так и не наловчился. У вас с Домной наверняка лучше выйдет. Только когда дружиться начнёте, помни: эта Алиска как есть змея ядовитая, в шесть глаз за ней следить надо! — Всеслав добавил в голос опасения, вроде как сильно переживал за жену.

— Ну, тут-то мне не рассказывай, муж дорогой, — с пониманием кивнула воеводина дочь. — Уж я-то насмотрелась на подружек сердечных, что спят и видят, как бы другой подруге патлы вырвать да ворота дёгтем извозить. И сама так дружить тоже навострилась вполне!

— Верю, радость моя. Потому и прошу именно тебя о помощи такой. Ты ж мудра не по годам, тебе хитрости точно не занимать. Не то, что мои остолопы, Ждан да Гнат. Этим только дай над подсылом поизгаляться, да тем более если над бабой смазливой. Не-е-е, с этими каши не сваришь! — фальшиво вздохнул Чародей. Польстив жене, поставив её выше гвардии и разведки. Ох и змей.

Риск был, притом приличный. Кто знает, какие летучие мыши наплодились в казематах Святого Престола и всяких его специализированных орденов? Были же ведь, наверное, они, ордена эти сугубо монашеские, в которых отмаливали грехи такие деятели, что пробы ставить негде? Хотя, чья бы корова мычала, конечно. Жизнеописания похождений до принятия духовного сана тех же отца Ивана или Буривоя наверняка заставили бы спасть с лица даже Рысь. Предполагать то, что у вероятного противника на ответственных постах сидели сплошь святые старцы, преисполненные благости и человеколюбия, было бы довольно легкомысленно. В этом мы с князем сходились полностью. Поэтому и приняли меры. В их число входило наличие в зале, где планировалось выступление, большого числа Гнатовых. Непременный Гарасим со Ставром в нагрудном кармане. И специальные хорты-боевые псы, которых настоятельно рекомендовал взять безногий хоккейный фанат.

Собачки поражали. Здоровенные кудлатые серые заразы, величиной с телёнка, наверное, сидели, вывалив красные мокрые языки на ладонь из пастей, где за чёрными губами таились клыки. И показывались, когда то один, то другой «друг человека» широко зевал. Это у людей зевок очень заразителен и подхватывается, обычно, всеми, кто находится рядом. У тех же, кто пронаблюдал за распахнувшейся пастью такого чудища, в которой тускло поблёскивали зубки почти с палец взрослого человека, зевать никакой охоты не возникало. Очень многие из дворни явно были близки к обмороку, и пёсиков обходили с приличным запасом. Собаки, невозмутимые настолько же, насколько их хозяева-псари из Буривоевых лесовиков, лежали и сидели вовсе, кажется, безмятежно и расслабленно. Но на державшихся в тени Гнатовых душегубов походили чрезвычайно. Значит, и расслабленность их вполне могла вмиг обернуться чьей-нибудь смертью.

Столы расставили в большой вытянутой в длину гриднице так, чтобы до стоявшего на возвышении княжьего места дойти было нелегко. От «царского столика» расходились ступенями вниз места для бояр, коммерсантов и представителей городской администрации. В том, кого, как и куда усадить, было столько условностей и нюансов, что Всеславу и в голову не приходило лезть в эти хитросплетения этикета и протокола. Хотя он наверняка разбирался в них побольше моего.

Где-то примерно в середине зала получилось место для выступления артистов. Там, пожалуй, можно было и конное дефиле устроить, площадь позволяла. Но явно встревоженные подобным вниманием и оказанной высокой честью менестрели коней не просили. Предложили гимнастов, спеть несколько чужеземных баллад, показать кукольное представление и закончить теми народными песнями русов, что успели выучить по дороге сюда, выспрашивая слова и мелодии напевов у торговцев и странников в дальних краях. Поэтому им сгородили что-то похожее на привычные подмостки, задник телеги с ширмой, за которой переодевались артисты и скрывались кукольники. Механика этого действа была вполне понятна и открыта. Не то, что персоналии, цели и задачи тех кукловодов, что направили сюда эту делегацию богемы.

«А что значит „богема“?» — заинтересовался Всеслав.

«Кто-то говорил: музыканты, художники, артисты и прочая сволочь» — пояснил я термин, который, наверное, ещё не появился. «Лентяи и скандалисты, не имеющие постоянной работы, которые всегда лезут в противостояние с любой властью, до тех пор, пока не получают от неё по зубам. Потом обычно или пропадают вовсе, либо становятся творческой интеллигенцией — начинают писать и петь правильные стихи и песни, картины рисуют о том, как хорошо в стране любимой жить».

«Забавно. Надо запомнить. Вредные и суетливые голодранцы-горлопаны — богема», — про себя и про меня проговорил князь.

«А ещё есть слово 'бомонд», — неожиданно вспомнил я, глядя за тем, как суетятся возле своего шарабана артисты из франкских земель, и как свысока наблюдают за ними знатные горожане.

«А это ещё что за напасть?» — удивился Всеслав.

«Это с их языка переводится как 'красивый мир» или «высшее общество», — перевёл я. «Только не знаю, говорят уже в их краях так, или пока нет. Это вот те, кто вокруг престола нашего сидит: самые сливки, самые вершки. Священство высшее, боярство, набольшие люди».

«И с этим ясно. А ты как думаешь, Врач, Алиска эта там, дома у себя, в таких местах бывала, как княжий терем?» — спросил князь.

«Думаю, да. Помнишь, как она присела, склонившись, и руками эдак хитро поводив, там, на торгу? У них так уважение выказывают тем, кто богаче и родовитее. Так что, вернее всего, бывала она и в замках у светских, и в аббатствах у духовных лидеров» — предположил я.

«В землях франков есть бомонд — всех берут туда прошмонд» — глубокомысленно продумал-произнёс Чародей. Дав понять, что терминологию уточнял исключительно для поддержания разговора: почти все слова и понятия, известные мне, были вполне ясны и ему. И мы вместе ухмыльнулись. Посмотрим, чем будет удивлять эта Алис из страны чудес. Немку одну вон переучили недавно, и итальянца ещё перед ней. Француженок пока не доводилось лицезреть. А тут вот вам, пожалуйста, сама приехала, с гастролями.