Воин-Врач II

Глава 11 Грубый век, грубые нравы

— Никак, лишнего награбили, Слав? — в шутку встревожился Рысь. Но присмотрелся к лицу друга и веселиться перестал мгновенно. — Что там?

Чародей поманил его поближе и разложил в рядок на столе берестяные ведомости. Отдельно указав пальцем на три из них.

— Тво-о-ою-у-у-то в Бога… — начал было Гнат, но оборвал «запев», получив в бок локтем от князя.

— Женщины тут. И патриарх. А он обещал того, кто будет в храме браниться, кадилом отоварить, — бесцветным тоном пояснил Всеслав, глядя над столом куда-то вдаль, сквозь еду, людей и стены. Будто пытаясь разглядеть будущее.

— Так мы ж не в… — попробовал возразить Рысь, но наткнулся на взгляд Чародея, переведённый на него из хлябей грядущего. И замолчал вглухую.

— Так, — князь потёр лицо ладонями, будто стараясь физически, вручную согнать с него набежавшую тень. — Об этом мы подумаем и поговорим, но точно не сейчас. Сбор после ужина, упреди дедо́в и сотников. Это спрячь до той поры.

Гнат молча кивнул и собрал листы, спрятав стопку за пазуху. Вид у него при этом был такой, будто береста жгла грудь огнём.

— Благодарю вас, други верные! Большое дело сладили, но главное — каждый живым вернулся! — начал Всеслав, встав и подняв в вытянутой руке золотой кубок. — За вас, чудо-богатыри! За ваши силу, умения и удачу воинскую!

Над столом пролетел рёв счастливых ратников, каждый из которых подхватил кубок, стоявший перед ним. До сих пор подавали пиво, мёд да брагу, в жбанах и кувшинах, и пили из глиняных чашек-канопок. Новую посуду, богатую, едва успели расставить и наполнить Домнины «лебёдушки», часть из которых помнилась ещё по тому первому походу в баню.

Намахнув из кубков, синхронно, по-военному, вои совершенно одинаково вытаращили глаза.

— Закусывайте, закусывайте жирным, хлопцы, — скомандовал Ставр и подал пример. — Настой этот чудодейственный на девяти травах да на живом огне Антоний-настоятель измыслил.

На неизвестную пока тавтологию никто внимания не обратил, молотя челюстями, пережёвывая свининку с тушёной капустой или говядину с репой и редким византийским зерном — гречихой. В глазах воцарялись мир и благодать.

— Настой тот лечебный шибко. Но, как лекари и князь наш батюшка, из них наипервейший, говорят — лекарство от яда отличает доза, — продолжал удивлять безногий старик. — Потому крепко запомните: больше трёх кубков в день никак нельзя. Или голова откажет, или ноги, да так, что потом ни монахи, ни Чародей не помогут.

Посетители банкета разом отодвинули пустые кубки ближе к середине стола. Да уж, деду только лекции читать о вреде алкоголизма — лучше бабки отшептал.

Вроде, не особо долго и праздновали, но когда разошлись герои-победители, подошла уже пора и в гридницу переходить, на совещание с ближниками и советниками. Важным же было то, что все два десятка, включая только что прооперированного Корбута, на Всеславов вопрос: «Когда готовы будете в новый поход отправиться?», ответили, поднявшись с лавок, едва ли не хором: «Прикажи, княже! Хоть сейчас!».

— Чем огорчишь-порадуешь, княже? — встретил Чародея патриарх.

Вся «ставка» уже сидела за столом. На котором была расстелена шкура с нанесёнными границами. Подумалось о том, что не помешала бы картошка, чтоб было точно как в старом кино про Чапаева, где Борис Бабочкин снимался. Ту картину я смотрел много раз, и в Москве, и в эвакуации, и после. «А что такое 'картошка»? — заинтересовался Всеслав. «Земляные яблоки, овощ такой, вроде репы. Только репа под ботвой одна всегда вырастает, а картошки с одного куста, бывало, и полведра набирали. Только вот на Руси её ещё лет семьсот не будет, а края́, где сейчас она растёт, у нас вон и на картах-то не нарисованы. Дотуда, кажется, и португальцы только через полтыщи лет доберутся» — подумал в ответ я. Отметив, что земляные яблоки князя точно заинтересовали.

— Порадую, отче, тем, что задумка моя первая оправдалась. И ребята все живые вернулись. А огорчу тем, что, как Гнат правильно сказал, малость мы лишку награбили. Вынь-ка записи, друже, дай народу полюбоваться…

Пока стратеги и тактики, сдвинув головы, нависли над берестой, князь внимательно изучал их реакцию. Проще всех было со Жданом и Янко-стрелком — один читать не умел вовсе, а второй разбирал только узелковые письма своих единоплеменников. Поэтому они просто спокойно ждали новых вводных, поглядывая на остальных.

Гнат нацепил скорбно-сосредоточенное лицо, как бы говоря: «Видали? А я с самого обеда такую тяжесть в себе ношу́, такую тайну страшную храню, что аж извёлся весь!».

Юрий с Иваном выглядели совершенно одинаково. Они даже листы брали и изучали на одном расстоянии, отведя от глаз едва ли не на всю длину руки́, и брови хмурили на каждый следующий всё сильнее.

Ставр, на первом из листов разулыбавшийся было весенним солнышком, уже со второго начал темнеть. И последний обратно в стопку вернул с видом, мрачнее самой чёрной грозовой тучи.

— Это что ж выходит-то? — прохрипел он первым.

— То и выходит, дедко, что задумывали. Пнули мы папе по мошне, как собирались, с размаху, с оттягом, аж брызнуло. До него когда вести дойдут — долго будет скулить тоненько да на пяточках прыгать, думаю. — Шутливые слова князя вовсе не вязались ни с тоном, ни с выражением его лица, больше похожим на Ставрово.

— Да откуда столько-то⁈ — возмущённо воскликнул инвалид, ткнув пальцем в стопку бересты, что только что сложил ровненько Гнат, и развалив листы снова.

— А это вы мне ска́жете, мыши летучие, розмыслы-разведчики, — глухо, но твёрдо вернул его в реальность Чародей. — Это у вас глаза и уши кругом, я от вас доклады получаю, не наоборот.

— Прости, княже, — разом потух дед, поняв, что увлёкся.

— Я так мыслю, парней надо выслушать внимательно, осмотреть-общупать сверху донизу. Если готовы они точно, не в запале говорили, то к Гнезно и Кракову пусть спешат. Или к Эстергому* венгерскому. Или в Прагу. Или в Вену. Хоть разорвись, чёрт! — хлопнул он в сердцах ладонью по столу. Но тут же поправился, — прости, отец Иван.

— Прощу, конечно, княже. Только ты нам ладом расскажи, чего так заметало-то глаза твои по чужим землям?

Голос патриарха отрезвил Всеслава, будто снегом умыв. Даже, кажется, скулы над бородой покраснели чуть.

* Эстергом — в 11 веке фактическая столица королевства Венгрии.

— Папа Александр потянул к себе богатства великие, — начал князь рассуждать вслух, согласившись с моим и патриаршим предположением, что думать лучше вслух и всем. — Не поверю я, что с северян он решил за два года разом стребовать потому, что про монахов своих душой болеет, чтобы им, агнцам, два года подряд в землях свеев задницы морозить не пришлось. Значит, тамошние, свейские его слуги знали и собирали посылку эту давно.

Все смотрели на князя очень внимательно. Спорить пока было не с чем.

— Можно предположить, что такие же наказы получили и посылки похожие собирали целый год не только северяне. Это значит, что из любой страны, где сильна воля католиков, тянутся в Рим похожие караваны. А то и побогаче.

Здесь возражений тоже не нашлось, а глаза у всех стали острее и холоднее.

— Стало быть, если продолжать предполагать в том же духе, то к весне в Рим стянутся небывалые богатства. А теперь давайте думать: куда потратит папа столько денег? Собор во славу Господа до небес возведёт? Страждущим раздаст, чтоб с голоду не пухли? Или подкупит знатных да родовитых, и сковырнёт кобелину-Генриха, который давно ему занозой в… Ну да. Или наберёт наёмников по всей Европе, от сих до сих, всяких: магометан с запада, огнепоклонников с востока, да хоть мавров-муринов, что будто с Пекла выскочили? И куда направится по весне-по лету?

Все смотрели на карту так пристально, что я стал переживать, не задымилась бы. Любой из набросанных вариантов имел все шансы оказаться правдой. Кроме, пожалуй, того, что про страждущих.

— Сам что думаешь? — вернул князя к мыслям Юрий.

— Думаю, что походом этим северным мы немало жизней сберегли. Может, даже и русских, — чуть рассеянно ответил князь. Словно думал не только об этом.

— А ещё? — подключился патриарх. Не став, хотя вполне мог бы, напоминать про заповеди «не укради» и «не возжелай чужого».

— А ещё думаю, что раз уж мы так и так обнесли Святой Престол, то нелишним было бы закрепить и нашу победу, и их проигрыш. Ещё одна-две таких посылки в наших закромах, а не папских, все планы ему порушат, какими бы они ни были. Осталось понять, где перехватить…

Чародей уставился на шкуру с нарисованными углём линиями так, будто надеялся, что она не выдержит и сама во всём сознается, выдав нужное место.

— Тоже на Белые Горы смотришь? — спросил неожиданно в висевшей над столом тишине у Ставра Иван.

— Смотрю, — хмуро и хрипло отозвался ветеран, — да только думаю, прав был в тот раз княже. А, тебя ж не было тогда! Мы думали вот тут, за этим самым столом, где добро это нечаянное, что сейчас в Полоцке хранится, перехватить. Всеслав тогда про перевалы те меня и слушать не стал, и верно поступил. Я потом только задумался, что сам тех перевалов семь штук знаю, из них большой груз по пяти протащить можно. А сколь всего их там, теснин горных, пёс его знает!

— Думаю, Эстергом вернее будет, — потянув себя за бороду в глубоком раздумьи, проговорил патриарх. И все, как по команде, бросив таращиться в карту, уставились на него.

— Глядите, — он взял уголёк и начал чертить. — За верность до шага, конечно, не поручусь, но нам и так сгодится.

Под его руками, под крошащимся чёрным углём, проявлялась карта римских дорог, которую не то я, не то Всеслав видели где-то мельком. Но эта была гораздо, значительно подробнее. Не зря, ох не зря лечился отец Иван в том монастыре. Или откуда там он такие стратегические сведения получил.

— Если гипотеза Всеслава верна, то стягивать ресурсы будут отовсюду, — задумавшись, перешёл он на мудрёный язык, отчего сотники и Ставр тут же снова нахмурились.

— Если моя придумка к правде близко, то барахло попрут в Рим со всех концов, — адаптировал фразу князь, и брови слушателей разошлись. Так стало понятнее.

— Ну да, — учёл критику патриарх Всея Руси и продолжил. — С поляков тогда проще будет до венгров дань доставить. А уж от тех по римским широким да прямым дорогам — в Вену.

— А чего не наоборот? — тут же «вспомнил» амплуа скандального «отрицалы» Ставр. — На юг сразу по мадьярским землям до моря, а там по бережку и до италийских земель.

— Может, и так попрут, — поглядел новыми глазами на свой же план Иван. Умение признавать ошибки и адекватно оценивать мнения и версии, отличающиеся от твоей собственной — крайне редкое по нынешним временам качество. Да и не по нынешним тоже.

— А вот тут чего? — ткнул Всеслав в точку, где сходились дороги, что шли из мест, где в моей школьной географии были Австрия, Венгрия и Югославия.

— Тут? Пожонь**, — ответил дедко Яр, глаза которого начинали разгораться. — Его ещё германцы, что набились туда, как зёрна в колос, теперь Пресбургом зовут.

** Пожонь, Пресбург — в 11 веке названия Братиславы.

— Думается мне, други, что в этот самый Пожонь нам и надо. Там-то мы, пожалуй, весь урожай и пожнём, — скаламбурил Чародей, пальцами измеряя протяжённость маршрутов. И прислушиваясь-приглядываясь к моим воспоминаниям, где на физических картах из школьного кабинета географии было больше жёлтого и коричневого, где горы выше, а где наоборот низина.

Выходило, что проще, вот чисто логистически удобнее и быстрее выходило собрать грузы в этом Пожони или Пресбурге. Он и от земель Генриха удалён достаточно, и от Романа Диогена, и дорога к Адриатике от него широкая и почти прямая. А дальше — берегом, по святым землям, где наверняка на каждом шагу папские ухари, вроде того давешнего Джакомо Бондино.

Ставр поупирался на чистом упрямстве и возрастных изменениях характера, но версию принял. Решено было, что детали доработают нетопыри сами, Алесь поможет передать вести тамошним верным людям, и через два-три дня диверсанты отправятся повторять тот же подвиг по новому маршруту. Попутно прихватывая группы и отряды местных братьев-славян, передавая с ними нужные слова для их вождей. И подкрепляющие те слова подарки, в основном в тускло-жёлтом блестящем эквиваленте. «Чем ты купил дружбу?» — спрашивал нас с князем дипломатический шпион. Дружбу купить нельзя точно. Вот интерес — другое дело, он покупается легко. А уж во что перерастёт он — в дружбу ли, во вражду — тут надо дальше самому головой думать, долго, трудно, настойчиво. Один раз, с половцами, вроде, получилось. Посмотрим, что будет дальше.

Посланец Гильдебранда, по словам патриарха, поочерёдно планировал то наложить на себя руки, то пойти затворником вечным в Печорскую обитель, то отправиться по Руси и Степи проповедовать истинную веру. В общем, метало перевербованного из крайности в крайность. Но Иван смог убедить его в том, что первым делом следовало упредить отправивших его о страшной, непоправимой ошибке, что они совершают, злоумышляя против Руси. А потом ловил того по Киеву, когда неофит рванул тут же покупать лыжи и отправляться исполнять ответственную миссию. Удалось сговориться с половецкими торговцами, чтоб доставили брата Сильвестра до их границы с Болгарией, что шла по Дунаю, и проследили, чтоб не пешком кинулся, а какой-никакой транспорт нашёл, обоз или лодку. Степняки прониклись его священным ужасом и уважением к Всеславу-Чародею и обещали приглядеть за блаженным. Он покинул город за сутки до того, как вернулась с новостями команда из Полоцка.

Домна в тот вечер, когда выбирали направления для дополнительного обогащения и повторного разорения, тут уж кому как, принесла вести от Буривоя. Страшновато и не всегда приятно, конечно, было, что в тереме в кого ни плюнь — то шпион, то подсыл, то диверсант. Но доля княжья — не то, что у главврача райбольницы. Тут и ставки другие, и тарифы. Да вся тарифная сетка совсем иная. И ОМС никакого нет.

Зав.столовой сообщила, что прадеду пришли вести от бодричей-ободритов, и лютичей. Эти племена, а точнее даже союзы племён, жили по южному берегу Варяжского моря, здесь ещё не называемого Балтийским. Вожди тех союзов, доверившись авторитету старого волхва, и наверняка наведя по своим каналам справки о князе, что устраивал в Киеве один бенефис за другим уже столько времени, предлагали встретиться и побеседовать о будущем. Совместном и счастливом, ну, или как пойдёт. А поскольку ни в поспешности, ни в необдуманности их, последователей Старой Веры, обвинить было нельзя, встречу предложили провести на Комоедицу, весеннее равноденствие. То есть где-то в березне-марте месяце.

Мы со Всеславом еле сдержали рвавшиеся реплики про «я не тормоз, я просто подождите» и «до той весны их Генрих ещё три раза друг на дружку натравит». И просили передать старейшинам почтение и согласие. Если до того времени Богам не надоест смотреть за нашими с князем выступлениями. Дескать, на праздник приду непременно, но ежели вдруг до той поры случайно кто-нибудь из нас с вами помрёт — извиняйте, дедушки. И ещё Чародей намекнул, что он для разговоров открыт практически всегда, и до марта точно будет вот туточки, в Киеве, так что милости просим. Домна иронию поняла, кивнула и обещала Буривою донести в точности. А ещё передала от него добрые слова и уважение, чего на её памяти сроду не бывало, кажется.

То, как сладилось дело с половцами, то, какие слухи ходили по Руси о князе-оборотне, и то, что совсем недавно разносил по всему Киеву вражий подсыл-католический монах, уверовавший в могущество и почти божественную силу Чародея, давало прадеду понять, что он не ошибся в решении. И, как и князь, идти готов был до конца.