Воин-Врач II

Глава 19 Обратная связь

Первые вести пришли из Полоцка, а к нему — от невозмутимых, гордых и холодных, а и теперь ещё и верных латгалов.

К этому времени от Всеслава и Гната уже начали разбегаться, едва завидев их, дворовые, горожане и даже дружинные. Да что они — многоопытная Домна и сам патриарх Всея Руси старались последнюю неделю не показываться на глаза Чародею и Рыси без крайней нужды. Напарываться на их взгляды, полыхавшие в глубине красно-чёрным адовым пламенем, и лица, ставшие каменными масками без единого намёка на живую человеческую мимику, желающих не было. Князь и воевода последние три дня и вовсе беспрестанно стучали тренировочными мечами на подворье, жёсткими тренировками доводя себя до изнеможения. Потому что лучше постараться хоть часик нервного прерывистого сна ухватить, будучи донельзя уставшим, чем наглотавшись макового отвара или всеславовки на монастырских травках.

Нет, они и так тоже пробовали. И единогласно решили, что делать так больше не будут. До завершения операции нужно было оставаться в тонусе, в сознании, в адекватном состоянии, а не пытаться нащупать слабыми пальцами хоть бы единую мыслишку в пустой, как ведро, голове поутру после возлияний. В этом контексте Гнату очень понравилась фраза Всеслава о том, что пьянка — это хорошее настроение, которое ты берёшь взаймы у следующего дня. Всё берёшь, без остатка.

Последняя неделя была особенно тяжёлой. Молчали, одинаково сокрушённо качая головами, и Алесь, и Ставр, у которых по-прежнему не было новостей. Князь с воеводой одинаково хмурились и снова уходили на двор, где опять с треском начинали молотить друг о дружку тяжеленными дубовыми досками с рукоятями, как у мечей. Вымоченными в воде. Держа по две сразу.

Народ на эти две рычавшие и гудевшие мельницы-убийцы смотрел только исподтишка и со страхом. Кто-то мелко крестился, кто-то перебирал на груди под одеждой старые обереги. Но все сочувствовали и сопереживали Всеславу и Рыси. И очень не завидовали тем, кому доведётся встать напротив любого из этих двоих в сече. Если неподъёмные сырые доски летали так, что глаз за ними не поспевал, с гулом разрывая зимний воздух, и хватало их от силы на полдня, то что могли два этих чудовища сотворить в битве на мечах — не хотелось даже и думать. Глядя на измочаленные в лохмотья доски, которые пара за парой вылетали из жуткой карусели с рыком: «Ме-е-еч!». И Вар или Немой вкидывали две новых. Треск молотилки вспыхивал снова, и пугавший неуловимый глазом хоровод продолжался дальше.

Черниговцы уехали через три дня после финала. Княгиня Ода по-прежнему носила платок, повязанный так, как следовало мужней жене, и вид имела вполне смиренный. Парик, краску для щёк и бровей забросила. С князем прощалась вежливо, благодаря за тёплый приём и диковинное зрелище — ледню — что понравилась ей необычайно. Они с Радомиром и Неофитом обещали прислать на стажировку два-три отряда в самое ближайшее время, и не исключали, что с командами приедет сам князь Святослав. Перед самым отъездом немка ещё раз низко, до снега, поклонилась Чародею и попросила прощения. Вроде бы даже вполне искренне. Хотя кто их, баб, разберёт?

Уезжал с ними во град Чернигов и один из ратников Алесевой сотни. Годы и старые раны уже не позволяли ему так уверенно и подолгу сидеть в седле. Поэтому, получив полный расчёт и дорогие подарки от князя и княгини, решил он перебраться подальше от южных границ, пусть и спокойных пока. Думал осесть где-нибудь возле города, вдовушку весёлую найти да срубить или купить избушку, а то и хуторок малый. А там уж пчёл разводить, скотину. И голубей. Три пары горлинок ехали с ним. Алесь уверял, что голубятник из военного пенсионера выйдет отличный. А птички те были с Киевских и Полоцких голубятен, так что весточку могли прислать-передать в любой из этих городов. А то и в оба сразу.

Нашлись любители сизокрылых и среди монастырской братии. С начала зимы что в Лавру, что в Софию то и дело приезжали делегаты от разных епархий, некоторые оставались послушать проповеди патриарха и поучиться у целителей. Троих на обратном пути, беда такая, задрали волки. Вместо них в епархии отъехали те, кого назначил отец Иван. Такие же, кроме севера и востока, отъезжали и на запад, неся с собой Божье слово Русской Православной церкви, инструменты и запасы медикаментов. Ну и голубей, птичек Божьих, само собой. Сеть дальней и оперативной связи разворачивалась медленнее, чем хотелось бы, но это уже было гораздо лучше, чем ничего. Чем сидеть неделями, ожидая долгожданных вестей, не находя себе места.

— Княже, есть! Есть вести! — раздался истошный крик с дальней крыши, где и обустроили голубятню. Алесь прыгал на дранке, рискуя того и гляди свалиться вниз. В руках сжимая, кажется, не очень довольного столь горячей встречей усталого голубя, что норовил клюнуть сотника за палец, как последний петух.

Фраза эта про «есть вести» была настолько же долгожданной, насколько оказалась неожиданной. Рысь и Чародей, продолжавшие остервенело уродовать пиломатериал на утоптанном снегу, одновременно отскочили назад, чтоб не покалечить друг друга. Потому что головы вскинули на Алесев голос тоже синхронно. Но пляску с тяжёлыми досками в руках так просто не прервёшь, поэтому их обоих по инерции развернуло. Князь с воеводой выпустили инвентарь, что с гулом полетел в разные стороны и редким чудом никого не зашиб и не прибил. Рысь быстро утёр красное распаренное лицо снегом из-под ног и сперва крикнул соколом, а потом протрещал сорокой. Из-за угла тут же вылетел один из его ратников и побежал к воеводе, видимо, за указаниями. По пути тревожно глянув на будто изжёванную дубовую доску, что торчала в стене терема, попавшую туда и намертво застрявшую аккуратно между брёвнами венцов на уровне груди. Войдя в крепко проконопаченный шов ладони на две.

В гридницу влетали один за другим члены «Ставки». Первыми, конечно, сотники и князь с Рысью. Следом, топая, как стадо слонов, прибежал Гарасим с неизменным коробом-кабиной для безногого Ставра. Потом показались запыхавшиеся Юрий и Буривой. Последним вбежал в комнату патриарх Всея Руси. Он, как выяснилось позже, влетел на подворье верхом на вороном коне, едва не стоптав Ждановых, что стояли на страже, и с седла маханул сразу на балкон-гульбище, минуя ступени всхода-лестницы. Молодость вспомнил. Как оказалось, не он один, потому что уже через некоторое время к подворью стали стягиваться вооружённые люди, группами и по одиночке. Вид у несущегося по улицам на чёрном скакуне патриарха с развевавшимися за спиной рясой и бородой был тревожнее, чем у бегущего генерала в военное время. Народ решил, что беда на пороге, и отправился к терему, на подмогу вере православной и князю-батюшке. Но это всё мы узнали уже сильно позже.

— Держи, княже, — с поклоном протянул шёлковую ленточку Алесь, бледный и взволнованный.

Чародей развернул шифровку и я привычно прочитал написанное в ней, будто по волшебству снова представившееся мне полоской телеграммы.

«Взяли, часть дома. 2 ран идём к вам. Латгалы спасли»

Всеслав схватил плошку с чем-то жидким, что подвернулась под руку, и в три глотка выпил, передавая тряпочку Рыси. Что было в посуде — не понял.

Гнат, сощурившись, дважды перечитал сообщение про себя, и лишь после этого вслух. Как за эти несколько секунд Ставра и Буривоя не разорвало в клочки́ от нетерпения, я не понял. Случайно повезло, наверное.

— Так, — отдышавшись и послушав восторженные крики и хрипы, начал Чародей. — Навстречу к ним полусотню, Алесь, намётом, сразу, как выйдешь. Встретить и доставить их всех мне сюда, как Жар-Птицыно яйцо, бережно и очень осторожно. По сторонам глядите в оба: чуть что не так покажется — стрелять без разговоров. Рысь, два десятка своих с Алесевыми отправь. Чтоб на перестрел, а лучше на два и близко чужих не было.

Гнат и конно-связной старшина кивнули хором, отрывисто, слушая очень внимательно.

— Они, други, знают сейчас побольше, чем мы с вами, и стоят каждый очень дорого. Я бы на месте папы и императора направил по следам их ищеек тайных, чтоб вызнать достоверно, кто же это такой бесстрашный завёлся в том лесу, куда они ушли, чтоб империю и церковь грабить под самым забором. Потому следить, повторяю, в шесть глаз, каждому! Ставр, если есть с тобой сравнимые по умению следопыты — отправь с Гнатовыми, пусть весь путь пройдут до самого Полоцка, на брюхах проползут, но все следы чтоб проследили мне! До тех пор, пока в те ноги, что их оставили, не упрутся! Если не выйдет лазутчика или любого, кто рядом окажется, живым в руки взять — пусть стрела догонит. Любого, Рысь! Мужика, бабу, ребёнка, — тут все в гриднице вздрогнули, хотя воздушных и романтических натур за столом не было. Но голос Чародея, снова безжизненно ледяной, уже не холодил. Он поистине вымораживал, как лютая стужа — мелкую речку, до самого дна. И дно на метр в глубину тоже.

— По коням, время дорого! — сдавленный рык смёл кавалериста и разведчика с лавок. Гарасим, неловко, но очень бережно придерживая короб со Ставром, что аж приплясывал там, хрипя ругательства, выбрался из двери последним, не забыв прикрыть её плотно. Дисциплина, куда деваться.

— Янко, держи ухо востро. Какие бы вести от твоих не пришли, днём ли, ночью ли — сразу ко мне, — уже чуть подуспокоившись, продолжил Всеслав.

— Так, княже, — тише обычного отозвался командир стрелков. Ответственный за общение с родичами, его и Яна Немого. Которые, как говорила шифровка, спасли первую группу.

— При встрече будь непременно. Наверняка кого-то из знакомцев или родни твоей упомянут в рассказах. Про них потом отдельно расскажешь мне.

Ян только кивнул, понимая, что князь, дождавшийся долгожданных хороших вестей, да ещё с прямым указанием на то, что «латгалы спасли», в долгу не останется. О его щедрости ходили такие же легенды, как и о ненависти ко лжи и подлости. И старший стрелок был искренне рад, что смог рассказать об этом и убедить вождей своих племён пойти навстречу вождю русов.

— Отче Иван, Антонию весть пошли, чтоб подвёз ещё мази своей чудотворной, и иноков прислал. Хоть и говорят, что живые все, но мало ли. Было пять раненых, а теперь двое только. Этих бы уберечь, — повернулся Всеслав к патриарху.

— Сделаю, княже, — качнул бородой тот.

— Буривой, если есть у тебя сила в землях ливов, куршей, да земгалов — передай весть туда. Соседи их, латгалы, что под мою руку отошли, стали друзьями мне навек. И перед Богами поклялся оборотень-князь, что не будет у его друзей от Двины до самого Немана живых врагов. Пусть подумают над этим крепко.

— Передам, княже, — совершенно так же, как только что патриарх Всея Руси, кивнул великий волхв.

Когда все распоряжения были отданы, вышли с Гнатом на крыльцо. Там сидели половецкие гости, щурясь на полуденное зимнее Солнце. Всеслав с удивлением разглядывал двор, где, судя по следам, совсем недавно толпились пару сотен оружного народу. О том, что «ополчение быстрого реагирования», что вежливо, но настойчиво впёрлось, миновав Жданову стражу, уверив её в том, что пришли на подмогу, уже распустил по домам воевода Рысь, мы пока не знали. Гнат добрыми матюкам поблагодарил общество за бдительность, уверил, что княжья дружина управится сама и велел освободить периметр от греха. Народ, собравшийся на помощь, был весь из опытных мужиков, службу знавших и помнивших. С одобрительным гулом ополчение выбралось за стены подворья. И уже через несколько минут уважительно глядело вслед едва ли не сотне конных, да с заводными, что вылетела к берегу вмиг и пропала в снежных облаках, как длинная очередь из неизвестного пока пулемёта.

— Всё ли хорошо, Слав? — спросил Степной волк.

— Да, друже, ладно всё. Вести пришли с севера, что другой мой отряд летучий задание выполнил и с победой вернулся. Сейчас на пути сюда. Я отправил ратников навстречу, чтоб с почётом героев доставили, — ответил князь, усаживаясь с тяжким старческим вздохом на ступеньку рядом с ханом.

Из-за спины протянулись руки, едва не напугав. В каждой было по паря́щей горячим плошке. Запахло сытным варевом-бульоном, сдобренным намороженными в избытке луком, укропом и щавелем. Самое то, с устатку на морозце горячего хлебнуть.

— Домне благодарность мою передайте, девицы-красавицы. Умницы вы у неё, помогаете, дело знаете, — не оборачиваясь, сказал Всеслав, отхлебнув крепко посоленного и наперчённого. Ух, аж в пот бросило.

За спиной кто-то ахнул на три голоса, и донёсся лёгкий топоток убегавших в тепло валенок. Опять сказки пойдут рассказывать, что Чародей спиной да закрытыми глазами вкруг себя всё видит да всё подмечает…

— О как. С севера. И много ли у тебя, Слав, тех отрядов летучих, что врагам твоим у них же дома покою не дают? — спросил хан.

Всеслав проигнорировал то, как чуть заметно насторожились Гнат с Байгаром. Даже прихлёбывать бульон гораздо тише стали. Потому что различил в вопросе Шарукана не стремление выведать военную тайну, а обычную дружескую подначку. И ответил легко, в тон ему, с улыбкой:

— Хватает, Хару. Им хватает, не мне. Мне всё мало, я во вражьих крови да золоте сытости не знаю-у-у!

К середине фразы Чародей состроил хищное лицо, оскалившись, а под конец и вовсе завыл. Хан, голубые глаза которого сперва чуть расширились от удивления, а потом зажглись задорным интересом, вой подхватил. Не удержались и Рысь с Байгаром. И расхохотались хором, когда через два удара сердца двор заполнился готовыми к бою Ждановыми, на крыши кузнечиками повыскакивали Яновы со стрелами в зубах, а Гнатовы лиходеи появлялись смазанными серыми тенями вовсе уж в неожиданных местах. Особенно восхитили четверо, что свесились вниз головами прямо с крыши крыльца, считай — перед нашим носом, с лёгкими, но не менее опасными от этого степными саблями и засапожниками в каждой руке. Крепкие руки друзей держали их за ноги. И, приди беда, эти-то уж точно успели бы.

Ратники опускали оружие, недоумённо глядя на то, как с хохотом повалились друг на дружку князь с ханом. Искренний, живой смех вызвал сперва несмелые улыбки, а потом захватил всё подворье. И вот уже ржали все, от висевших, как полагается, вниз головами нетопырей, до Яновых снайперов на дальних крышах.

Когда Гнат, утерев выступившие со смеху слёзы, отыграл всем отбой, Шарукан не удержался от похвалы:

— Молодцы твои вои, Слав! Моргнуть не успел, а они уж весь двор заняли.

— Ну а как же? Учим помаленьку, — с нескрываемым удовольствием кивнул князь. О том, что занят наверняка был не только двор с крышами, но и две-три ближайших улицы во все стороны, он говорить не стал.

— А эти твои, летучие, ещё строже, поди, обучены? — интерес хана был очевиден. И Всеслав решил не особо запираться, всё равно рано или поздно правда выйдет наружу. Да и похвастаться хотелось, если уж совсем начистоту.

— А то! Жуткий народ, людоеды, сам их боюсь, — начал он в шутливом тоне. — Только ретивые уж больно, горячие, как твои скакуны степные. Отправил вон к одному городу, так они в запале три других заняли, балбесы.

— Три? Три вражьих города? — удивился хан.

— Ага. Оломоуц, Ратибор и этот, как его, беса… — Чародей пощёлкал пальцами, делая вид, что позабыл, — Рысь, ну как его?

— Краков, княже, — смиренно, с библейским спокойствием почти нараспев ответил Гнат.

— Краков — большой город, — с непонятной интонацией не то спросил, не то подтвердил Байгар. А его единственный глаз раскрылся так широко, как никогда прежде.

— Это точно, — печально вздохнул Всеслав. — И красивый, говорят. Жалко будет, если спалят.

— Большая победа, друже. Болеслав, думаю, будет очень опечален, — подал голос и молчавший до этой поры хан. — Наверное, ты потратил много времени на подготовку. Разместить огромное войско на чужих землях, под самым носом короля — трудная задача.

— Хару, хочешь верь, хочешь нет, но как на пьянку собирались, в один миг: «А не рвануть ли? А давай!» — отозвался князь.

— А войско? — недоверчиво уточнил Байгар, нахмурившись.

— Да там во́йска-то, скажешь тоже, — отмахнулся Чародей. — Двадцать душ всего и ушло.

И, заметив, что недоверие с лиц половцев не сходило, добавил:

— Но звери лютые, конечно. Демоны настоящие. Духи лесо́в и рек их слушаются, как ручные. Я, между нами говоря, — он понизил голос, — сам их побаиваюсь. Скажи, Рысь?

— За князя не скажу, а вот я тех злодеев опасаюсь точно. Уши на ходу отрежут и сожрут, моргнуть не успеешь, — с совершенно серьёзной мордой начал заливать Гнат. — Давеча на Варяжском море были по делу одному, так там чудище морское изловили. Наизнанку вывернули, натёрли солью и обратно отпустили. Говорят, до сих пор зверушка бедная воет там так, что ледяные горы на куски разваливаются. Она ж Софию Киевскую размером! Это если без хвоста.

По лицу Рыси было видно, что за судьбу подводной твари он переживал искренне, всем сердцем. По гостям было заметно, что они окончательно запутались, где правда, а где брехня. По князю же было понятно, что суета и изматывающая нервотрёпка последних недель, как и мучительное ожидание, подходили к концу. И Чародей был этому очень рад.