Я все же не была настолько наивной, чтобы думать, что новая система управления реактором будет немедленно установлена на строящуюся атомную электростанцию. У Курчатова уже своя система управления имелась, и все физики-атомщики считали ее очень надежной и качественной. В принципе, так оно и было, но я-то знала, что система эта — полная дрянь. С точки зрения требований века уже двадцать первого, после обретения человечеством опыта Тримайл-Айленда, Чернобыля и Фукусимы. Потому что существующая система позволяла эффективно управлять работой реактора его операторам, а людям свойственно ошибаться. И особенно свойственно, если человек сидит, ничего по сути не делает и тупо смотрит на неподвижные стрелки фиговой тучи приборов.
В разговорах с Игорем Васильевичем я все же смогла внушить ему одну мысль: автоматика управления должна в первую очередь обеспечить безопасность, безусловно ее обеспечить — а если после этого реактор придется пару суток «вытаскивать» из ксеноновой ямы или даже месяцы из самариевой могилы, то это уже неважно. Потому что если реактор взорвется, то вопросы о том, сколько времени в сеть из него не будет поступать электричество, уже вообще никого волновать не будут.
Физики, конечно, и без меня все это прекрасно понимали — и у них системы управления реактором были готовы с учетом весьма серьезных требований по безопасности. Но после того как я рассказала Игорю Васильевичу и Николаю Антоновичу (который был уже собственно конструктором этой станции) как можно реактор взорвать — просто пересказав технологию взрыва Чернобыльского реактора — они полностью согласились с тем, что автоматика управления должна исключить даже принципиальную возможность операторам станции что-то подобное проделать. И, собственно, мой «проект» они так быстро приняли именно потому, что у меня в схеме предусматривались такие блокировки, которые обойти было уже невозможно. Понятно, что никто «мою» неотработанную и не протестированную со всех сторон схему на почти готовый реактор ставить и не собирался, но если я ее сделать успею в оговоренные сроки, то ее поставят на уже практически достроенный критический стенд, и после полугода проверок и испытаний ее же можно будет и на основной реактор поставить. Причем поставить сначала в параллель с имеющейся системой, а затем — например, после окончания топливной сессии — сделать ее основной.
Но чтобы ее куда-то ставить, ее требовалось сделать — а для этого просто «согласовать» работу по проекту было явно недостаточно. Все бюрократические процедуры затянулись до двадцатого февраля, а к работе «коллектив» приступил лишь двадцать второго, в понедельник. Что на самом деле работу ни на день не задержало: я очень долго «группу исполнителей работ» собирала. Из семи прежних «коллег по работе в НТО» двое участвовать в новом проекте отказались — им уже дипломные работы делать нужно было. Еще пару человек им на замену я с трудом нашла, все же мне требовались люди со вполне определенными знаниями. А еще двоих… после мучительных раздумий я «кооптировала» своих соседок по комнате, Женю и Валю. Потому что они, хотя и учились как бы на «оптиков и точных механиков», ко всяким там линзам прямого отношения все же не имели: на факультете готовили специалистов, которым предстояло разрабатывать системы навигации очень непростых машин, и электротехника там изучалась вполне конкретно. А еще я подумала, что аккуратные девушки смогут очень неплохо и готовые схемы воплощать: так как лампы использовались именно стержневые, паять там нужно было очень много. И очень аккуратно…
Все же Средмаш действительно имел огромное влияние (и огромные возможности воздействия) на «смежные отрасли промышленности»: мне для изготовления «демонстрационного образца» управляющей системы отсыпали стержневых ламп в достатке. Причем Доллежаль даже предлагал и остродефицитные транзисторы (американские!), но я отказалась и объяснила почему. Зато готовую управляющую систему «возглавляемый мною коллектив» полностью изготовил уже к двенадцатому апреля. То есть двенадцатого я, буквально лучась от гордости, передала полностью готовый аппарат лично Николаю Антоновичу, специально для этого приехавшему из Обнинска. И гордость моя была вполне обоснована: ребята всю работу выполнили просто на отлично, и даже успели изготовить (без привлечения фрязинцев) два идентичных изделия!
Причем не просто изготовить: у меня в схеме вообще не предусматривались «исполнительные механизмы», а парни их предусмотрели. Так как ламповая схема в силу ограниченности выходной мощности физически не могла напрямую довольно мощными электромоторами управлять, они добавили в выходной контур (сами добавили, я — когда узнала об их инициативе — лишь головой кивнула, соглашаясь) шаговые искатели, использующиеся в АТС, которые уже переключали силовые реле. И все равно агрегаты получились компактными, вместе с корпусами они весили от силы килограммов по пять…
В тихом кабинете здания на площади Дзержинского майор информировал капитана Суворину:
— По вашему запросу получена следующая информация: действительно на улице буквально через три дома проживал слесарь с МТС местной, ветеран Испанской войны. Гармонист, по словам соседей часто на разных праздниках пел испанские песни, постоянно детишками местными был окружен: как же, герой Испании! Инвалид, ему по хозяйству пионеры местные помогали, да и он им всякое делал: барабаны пионерские, например, еще что-то по мелочи — так что по этому пункту все выглядит нормально. Правда, сам ветеран этим летом скончался, у него уточнить насчет обучения соседки уже нельзя, но… Но я вообще не понимаю, какого рожна вы в своем институте решили дать первую форму первокурснице…
— Я уже писала в рапорте: ей форму нужно дать не для того, чтобы она получила доступ к чему-то важному, а чтобы то важное, что у нее в голове возникает, могли получить только нужные специалисты. Товарищ Доллежаль, например, говорил, что ее идеи относительно обеспечения ядерной безопасности урановых котлов исключительно важны — и не потому, что она что-то об этих котлах знает, ей, оказывается, это даже и знать не нужно, разве что общие принципы их работы. А всё потому, что она свежим взглядом замечает проблемы, на которые сами специалисты внимания не обращают. Кстати, именно он считает, что девочке было бы полезно и побольше информации предоставить, чтобы она и иные потенциальные проблемы безопасности смогла заметить. Тем более, что у девочки представления о секретности несколько своеобразные… даже более жесткие, чем мы используем, так что лично я никаких проблем здесь не вижу.
— Я только из собственного любопытства спросил, представление от Курчатова и Доллежаля я читал. Просто раньше причину его не понимал, и это меня смущало — а теперь хоть спать спокойно смогу, — майор усмехнулся. — Тем более, что мне больше этими вопросами заниматься уже не придется: куратором всех проектов по этой автоматике решено вас назначить, так что теперь вы напрямую на начальство выходить будете. И за девочку эту тоже лично отвечать.
Елена Николаевна при этих словах загадочно улыбнулась…
Когда есть куча очень заинтересованных в работе исполнителей, то у «начальника» появляется тоже куча свободного времени. Ну не совсем куча, так, кучка небольшая — это я про исполнителей говорю, но времени освобождается много. Очень нелишнего времени, все же я с институтских времен многое подзабыла и знания впитывать приходилось весьма серьезно — но, в любом случае, это было для меня лишь «матерью ученья» и время оставалось и на прочие развлечения.
Например, на украшение окружающей действительности через наведение красоты на юных (или не очень) девушек. Сначала красоты «внутренней»: меня девочки изрядно так покритиковали за «напрасную трату ценной материи на всякие безобразия», но я такие же «безобразия» и для них сшила, благо трикотажа хлопчатобумажного я прикупила с большим запасом. И соседкам это понравилось, все же распространенное сейчас легкое белье из сатина или полотна наносит куда больший ущерб нежному девичьему телу. К тому же такие трусики прекрасно уживались с колготками — а в них уже практически все девушки в Училище ходили, да и, подозреваю, не только они. По крайней мере эффект от «моего» изобретения уже проявился: в магазинчике у чулочно-носочной фабрики «бракованные чулки» внезапно закончились, а появились чулки уже «удлиненные», по два с полтиной пара. И это было лишь началом бурного изменения женской бельевой моды: все же я насчет всяких авторских прав и патентов была более чем в курсе, и колготки уже успела зарегистрировать в качестве изобретения. А затем с полученным авторским свидетельством зашла на эту фабрику и «продемонстрировала товар лицом». То есть все же большей частью задницей, но там руководство фабрики изобретение оценило, причем, как я понимаю, в основном в области детского ассортимента: у них в брак не только «взрослые» чулки попадали, но и детские — а вот детские из-за отсутствия спроса приходилось просто выкидывать, а теперь вроде как появилась возможность брак превратить в годную продукцию, причем вообще сверхплановую.
Только на фабрике мне тамошний главный инженер — грузная дама, но с огромным опытом работы и с великолепными знаниями — пожаловалась на то, что избытка швейных машин у них не наблюдается, а оверлок вообще отсутствует как класс. Они, конечно, заказ в свой главк отправили, но когда еще его в этом главке рассмотрят… Впрочем, по моему совету бракованные детские чулочки они тоже на прилавки выложили — и их матери маленьких детей (по крайней мере из МВТУ) быстро раскупили. Да, шить умели не все, да и очень не все могли до моей машинки добраться — но найти «имеющих доступ и умение» в институте было все же нетрудно…
А у нас в комнате появилась и новая машинка. Две машинки: швейная машинка «Зингер» производства завода «Веритас» и выпускаемая тем же заводом настольная вязальная машина без названия, с одним буквенно-цифровым индексом. Причем на швейную машинку вся общага скинулась и нам ее принесли в качестве подарка, а вязальную вообще руководство Училища приобрело. Формально вроде как в качестве премии такой талантливой мне, а на самом деле… мне потом парни из НТО сказали, что им руководство намекнуло: если придумаете, как и где такую же у нас изготовить, то будет неплохо. Поэтому вязальную я только полчаса и видела: ее принесли, мне показали — и унесли (якобы в ремонт). То есть ее всяко нужно было ремонтировать, она изначально в руки работников АХО в сломанном виде попала — но парни пообещали, что когда починят, мне обязательно ее вернут…
Что же до «Зингера» германского — мне ее подарили сразу после того, как я приодела соседок. Которые меня, естественно, поначалу обругали за мой новый костюм, но когда я им сказала, во что он мне обошелся, сильно задумались. И меньше всех думала Аня, а когда я ей буквально за вечер сшила новенький костюм (причем совсем не такой, как был у меня), то и Женя с Валей думать прекратили. Я все же шить-то умела неплохо, да и опыт у меня был не только студенческий: когда какой-нибудь костюм от Диора стоит как автомобиль среднего класса, то глупо было бы не сшить себе такой же самой, чтобы на встречах с отечественными товарищами не мять ценное изделие. А поручать пошив кому-то — это гарантия того, что об этом станет известно широким и совсем не народным массам, что репутацию мою может сильно подорвать…
Вообще-то в общежитии народ к моему рукоделию относился правильно, девушки понимали, что любая работа стоит каких-то денег. Так что в основном мне пошив любого платья приносил двадцать пять рублей (в ателье не самого высшего класса за такое меньше пятидесяти не брали), а за простой костюм-двойку уже полсотни. Но девушки из общаги все же избытком денег не страдали и в основном старались сами что-то сшить, а я им больше с раскроем помогала, да и модели новые «придумывала». Особо не выпендривалась с моделями, в основном воспроизводила модели Живанши (те, которые он сам придумал), Диора и Гальяно. С последними было особенно просто: Гальяно все свои платья и костюмы шил в Китае, оправляя им выкройки через интернет, а у меня в Китае были связи — и выкройки эти получить для меня даже проблемой не было.
Угрызений совести я по поводу столь наглого «заимствования из будущего» вообще не испытывала, они у меня закончились еще когда я для себя костюмы «от Диора» шила. А нашим людям нужно давать лучшее! И по поводу этого «лучшего» вообще получилась забавная история. Случилась, когда я с Еленой Николаевной обсуждала (по ее требованию) вопрос о том, что в «управляющем проекте» считать секретным, что нет. То есть этот вопрос мы обсуждали недолго и пришли к общему решению, а когда мы производственную тему закрыли, она вдруг поинтересовалась:
— Света, а где ты такие красивые костюмы себе заказываешь? И сколько такие стоят?
На «ты» она в отношении меня перешла еще когда я ее с разбитой рукой по городу возила, ну а я и не возражала. Вот только когда она, застеснявшись, видимо, такого «перехода» в отношениях, предложила и ее на «ты» называть, я отказалась, сказав, что до такого я пока еще «не доросла». Но все же отношения наши стали гораздо ближе.
— Нигде я не заказываю, я их сама себе шью. Кстати, и вам могу, я уже в общаге многим девчонкам всякого сшила. И это очень немного времени у меня занимает, на костюм я в среднем пару часов трачу.
— Спасибо… а такой, как у тебя, который светло-серый, ты мне сшить можешь?
— Могу, но не сошью: вам такой точно не пойдет. У вас же дети есть? Сколько?
— Есть, двое… а причем тут дети?
— При том: перед родами попа становится шире, а потом уже обратно не сдувается. Так что у вас уже фигура для такого костюма не подходящая, но я знаю, какой вам подойдет. Уверена, что вам он понравится. И не только вам, а вашему мужу нужно будет после этого с дубинкой ходить, чтобы воздыхателей от вас отгонять. А чтобы в этом убедиться, я предлагаю сначала вам летний костюмчик сшить, светлый, полотняный. На такой и материала-то хорошо если на двадцатку потребуется — если пуговицы не считать и прочие крючки. Хотите?
— Ну… давай. А когда?
— Не скоро: у меня сегодня еще две лекции. А вот вечером, когда и у вас рабочий день закончится, мы быстренько слетаем… да хотя бы в ГУМ, материал закупим…
— Я не могу после работы, дети дома одни пока муж не вернется. Но если тебя устроит после семи… я за тобой на машине заеду, мы быстро обернемся.
— Договорились, буду вас ждать.
В результате к концу мая я ей уже три костюма сшила, и личные отношения наши стали еще более теплыми. Что на отношениях рабочих, впрочем, не сказывалось…
В кабинете Курчатова несколько человек обсуждали возможность использования нового оборудования на недавно запущенном энергетическом реактора в Обнинске. И все внимательно слушали, что говорил Николай Антонович:
— На стенде новая аппаратура пока работает без сбоев, но Федорова категорически против того, чтобы ее использовали для непосредственного управления рабочего котла. Предлагает дождаться, пока они не произведут дополнительные доработки…
— Это какие же? — прищурившись, поинтересовался Игорь Васильевич.
— Одну технологическую и одну конструктивную. Федорова придумала новый, довольно интересный штекер, плоский — она его называет разъемом — в который вставляется отдельная плата с элементами. И она говорит, что на штатном изделии контактные площадки нужно обязательно золотить. У себя на опытном производстве они уже делают аппарат, на котором будут проделывать эту операцию, и разработчики гарантируют, что уже в августе все платы с опытного производства пойдут с такими контактами, что минимум на порядок повысит надежность соединений.
— Это, безусловно, важно, но в зале с котлом все же особо активной химии нет, там и луженые год прекрасно проработают.
— Верно, но это, даже по ее словам, важное, но незначительное дополнение. А действительно важнейшим она считает дополнение всех схем цепями самодиагностики.
— А это что за зверь?
— Я за аппаратами тогда с Рубеном ездил, она ему показала, что это. На, как она сказала, демонстрационном стенде. Простая схема, только на каждой лампе есть выключатель цепи накала — и вот если на любой лампе накал отключить, имитируя ее перегорание, то зажигается лампочка, соответствующая номеру «перегоревшей» лампы. Рубен, это увидев, просто в восторг пришел: сказал, что раньше не понимал, зачем она вместо пары двойных триодов ставит по шесть пентодов на канал, а теперь понял: девушка еще только схему подгоняя под новые лампы, сообразила, как определять исправность лампы непосредственно во время ее работы, причем работу лампы вообще не искажая. То есть она использует какие-то вторичные проявления динатронного эффекта, в детали я не вникал, но Рубен говорит, что это уже на уровне открытия: в этих новых лампах оказывается третья сетка на катод не замкнута, а этого даже Рубен не знал.
— А Рубен…
— Ведущий разработчик от прибористов, он вообще удивился, что девушка вообще в курсе, как эти новые лампы работают. В общем, если какая-то плата в приборе получит неисправность, то на передней панели загорится лампочка, указывающая номер неисправной платы, а на самой плате… она предлагает использовать универсальный тестер, конструкцию которого тоже пообещала до осени разработать — и если плату воткнуть в этот тестер, то тестер покажет что именно на плате сломалось. Причем проверяется и цепь самоконтроля! А до такого додуматься… Но я же когда еще говорил, что она очень быстро учится.
— Молодая, вот и учится быстро… и на вещи свежим взглядом смотрит.
— Ну да, поэтому я договор с МВТУ продлил своей властью до сентября, так что это сейчас и обсуждать смысла нет. Но есть смысл вот что обсудить: мы с ней и следующие этапы предварительно обсудили, и она абсолютно уверена, что два модуля, а лучше даже три нужно передать другим институтам. Причем именно институтам, там задачки, по ее словам, студентам большей частью по плечу, а профильные научные институты и без того перегружены. Но в МВТУ она, по сути, всю работу ведет в рамках НТО, а в других — у нее ни власти нет, ни даже возможности хотя бы через комсомол как-то совместную работу наладить. И она предложила учредить уже общемосковский союз СНТО, и вот уже через него, в качестве куратора определенной тематики…
— Вы предлагаете Федорову поставить куратором проекта? Но ведь она сказала, что по шести модулям она не знает, как их даже разрабатывать можно, а уж то, что она вообще первокурсница…
— А сообщать всем, что она первокурсница, мы просто не будем. Тем более, что она уже на втором курсе будет, мне ее куратор сказала, что девушке по всем предметам грозят лишь отличные оценки. Но не это важно: она уже показала, что очень хорошо умеет управлять работами по разработке. Мне она мельком заметила, что могла эту схему и одна за пару месяцев до ума довести, но тогда бы ей пришлось учебу забросить. И она просто очень грамотно всю работу распределила среди других студентов. Причем так распределила, что они работали все свободное от учебы время, но на их учебе это не сказывалось. И очень интересно контролировала ход выполнения всех работ. Я еще поговорил с ее куратором от первого отдела… в общем, Федорова придумала как и секретность работы не нарушить. Там человек шесть даже не знали, для чего агрегат вообще делается, ограничиваясь выполнением требований по… — Доллежаль рассмеялся, — так называемым интерфейсам.
— А чего в этом смешного?
— Она их еще называет междумордием, а в ее группе только это название и используют. Студенты…
— Ладно, — усмехнулся Курчатов, — студенческий фольклор мы потом обсудим. А относительно общегородского СНТО стоит подумать. Нужно предложение составить, обоснование написать — чтобы в министерство не с голой идеей выходить.
— А у меня уже все написано, и обоснование, и структура организации, и объемы и порядок финансирования работ…
— Когда успел-то?
— Федорова успела. Я только отдал у себя размножить, вот, почитайте.
— То есть эта Федорова предлагает себя в качестве тягловой лошадки всего проекта? Ей же за него и отвечать придется.
— Она, между прочим, и отвечать готова. В рамках тех полномочий, которые ей предоставят, об этом она тоже отдельно в предложениях написала. Лично мне все это понравилось, а уж как в министерстве на это посмотрят…
— Ясно. Если написано толково, то посмотрят… положительно, я позабочусь. Так, перейдем к следующему вопросу: кто котел пускать будет? Руководство настаивает на Дубовском…
К лету я сшила себе парочку новых, именно летних костюмов: хотела хотя бы первое время перед мамой выглядеть «столичной штучкой» — чтобы летом хоть на первое время как-то обосновать мои явные (и, к сожалению, неизвестные мне) отличия от прежней Светы Федоровой перед мамой. Я и так очень много времени потратила, чтобы хотя бы почерк свой приблизить к тому, что был на нескольких написанных, но еще не отправленных Светой писем, а тут ведь мне Свету придется живьем матери демонстрировать! Но все оказалось проще, хотя и сильно сложнее, это с какой стороны посмотреть: в июне, почти в начале летней сессии, меня вызвала Елена Николаевна и сообщила, что решением горкома комсомола в Москве создается общегородское студенческое научно-техническое общество, точнее некое «объединение институтских СНТО», и меня в это объединение назначили куратором, причем куратором от Средмаша. Вот уж счастья полные штаны! С другой стороны, домой к маме ехать уже просто не получается, а заодно выйдет и бабулю встретить и помочь ей в институт поступить. В который она и мечтала, в первый Мед — так что моя тут забота будет лишь в том, чтобы ее приютить и прокормить.
А вот курировать мне предстояло… все, что мне потребуется для выполнения работ по программе Средмаша, и — что меня отдельно порадовало — как раз комсомольцы в мою работу (и курируемые мною проекты) вмешиваться вообще права не имели. И даже проверять, как я там со студентами в рабочих группах поступаю, права не имели! То есть мне товарищи Курчатов и Доллежаль по сути дали определенный карт-бланш… но теперь за выполнение всех обещанных мною когда-то работ мне нужно было и личную ответственность нести. В принципе, подъемно… особенно если комсомольцы и на самом деле мне мешать не станут. А чтобы они не лезли туда, куда их не звали, нужно сделать так, чтобы им просто некогда было туда лезть.
А ведь я знаю, как это проделать! То есть знала, как это было сделано позже, но кто мешает проделать то же самое пораньше? Так что прямо из кабинета Елены Николаевны я помчалась в ближайший магазин тканей. Он, конечно, изобилием, подобным ГУМовскому, похвастаться не мог, но то, что мне требовалось, в нем было. И я все необходимое там и купила, а потом засела за машинку…