Внучь олегарха

Глава 19

Легко давать обещания сделать цифровую модель чего-то, но чтобы эти обещания выполнить, нужно хотя бы представлять объект моделирования. И как он себя, собственно, ведет — а в случае сферической ракеты в вакууме нужно знать механику. Которую я, собственно, и изучала последние пару лет весьма углубленно — однако уже на этапе составления плана работ по моделированию этой штуки я увидела, что моих знаний явно недостаточно. То есть я и раньше это знала, просто не знала сколько я еще не знаю. И ведь никогда не узнаю, человеческий мозг просто не в состоянии столько знаний в себя поместить. Один человеческий мозг — но вот разум уже коллективный может знать куда как больше — и я начала «собирать коллективный разум». Естественно, из разумов сугубо индивидуальных, однако даже это было очень непростой задачей.

Например, в Стекловке мне ни о чем договориться не удалось, там сугубо академические товарищи были по уши заняты решением задач исключительно прикладных, и мне очень вежливо объяснили, что впрягаться в задачи, явным образом не поставленных перед ними высшим руководством, они просто не станут. Не потому что они такие, скажем, принципиальные, а просто потому, что у них и без того людей не хватает. В целом-то понятно, тут не просто люди нужны, а математики очень хорошие, а такие вообще товар исключительно штучный и с улицы — даже если бы были деньги на зарплаты дополнительных работников — их набрать не получается.

В родном Технилище с привлечением математиков оказалось попроще, кафедра высшей математики почти в полном составе согласилась в проекте создания цифровых моделей поучаствовать — но и тут засада оказалась неслабая. Все они были математиками очень хорошими, но вот все они были «чистыми аналитиками», с численными методами хотя и знакомыми, но весьма «приблизительно». Радовало лишь то, что почти все они были готовы и в новую для них область математической науки нырнуть чуть ли не с головой — но на это требовалось много времени, а не только часы тикали, как мне казалось, с ускорением, но и календарь как-то ускоренно свои листочки переворачивал.

И я сочла огромным везением то, что удалось как-то договориться с мехматом МГУ: в деканате на предложение о сотрудничестве посмотрели весьма положительно и даже пообещали своими силами направить на путь сотрудничества несколько кафедр со всем коллективом преподавателей и студентов с аспирантами. Для меня было особенно интересно то, что к работе сразу же подключилась кафедра вычислительной математики, и подключилась она из-за моего неотразимого личного обаяния: с Иваном Семеновичем Березиным, который булл начальником ВЦ МГУ, я успела познакомиться еще в Подлипках, где он руководил одновременно с преподаванием в МГУ одним из расчетных отделов и именно я ему рассказывала, как устанавливаются параметры «моей» системы наведения королевских ракет. Ну а после того, как я ему рассказала про изготовленную в МИФИ новую вычислительную машину и пообещала в МГУ такую же поставить, естественно вся кафедра, услугами ВЦ пользующаяся, была для меня сделать все что угодно: в стране вообще имелось пара десятков цифровых вычислительных машин, и то, что МГУ одну получил, уже было почти что чудом — а вот две машины в одной организации для Ивана Семеновича казалось в принципе несбыточной мечтой…

Но, как говорилось в какой-то уже подзабытой рекламе из «прошлого будущего», мечты сбываются. И скорость сбычи мечт руководство университета очень вдохновила — а к меня стало на одну проблему меньше. Правда, при этом стало на сразу четыре проблемы больше — однако я уже даже как-то привыкла к тому, что сейчас в СССР проблемы решаются изумительно быстро. Любые проблемы…

Мне очень понравилось, как в СССР решали теперь проблемы размещения разных нужных предприятий, и порадовалась, что и мне удалось к этому руку приложить. То есть опять все-таки большей частью язык: ведь это я своим языком сподвигнула студентов МИСИ спроектировать каркасно-монолитные жилые дома. Вроде бы пустяк, но такой дом было несложно выстроить и там, где не было избытка заводов ЖБИ и мощных подъемных кранов — а в результате как раз в небольших городах жилищное строительство развернулось весьма неплохо. И стало возможным не втыкать новые заводы в большие города, в маленьких тоже стало куда новых рабочих селить — а в Госплане, как я узнала чуть позже, товарищи тоже довольно грамотные сидели — и они быстро подсчитали, что в маленьких городах (а особенно в городах, стоящихся вообще на пустом месте) инфраструктура обходится в разы дешевле.

В результате Женька практически покинула общагу: дипломную работу она делала на новеньком Волоколамском оптико-механическом заводе, одновременно исполняя на этом заводе работу главного инженера. Заводик был не очень большой, пока на нем меньше сотни человек работало — но этот завод должен был производить «средства автоматизации для производства полупроводниковых приборов». Пока что из такой автоматизации в природе (не во всей, а только ограниченной границами СССР) был разработанный Женькой станок-манипулятор, производящий распайку контактов на кристаллах по программе, записанной на перфоленте. Замечательный у соседки станок получился, один экземпляр такого уже успешно работал в Брянске, но он годился да изготовления отдельных транзисторов, а для работы, скажем, с микросхемами был грубоват… но это всего лишь вопрос времени. Я, когда Женька уехала налаживать на новом производстве выпуск этих станков, ей намекнула, что если управлять станком непосредственно через вычислительную машину, то можно получить результат и поинтереснее. Можно, но увы — не очень скоро…

А вот на новоселье я к ней в Волоколамск все же съездила, вместе с Валей и Аней (а с Аниными близнецами приехала ее мама посидеть пока). А квартиру Женьке дали как раз в соответствии с новым законом, сразу после того, как она вышла замуж (за своего одноклассника, как она сама, смеясь говорила, «за второгодника»: парень из-за войны один год в школе пропустил). Только «по закону» им полагалась квартира однокомнатная — или «двушка», раз подруга уже почти что с дипломом была, но им дали квартиру уже трехкомнатную: в горсовете решили, что наверняка в молодой семье скоро и дети заведутся.

Мне такой подход особенно нравился — и я не про Женьку, а про «небольшие города»: там с жильем было гораздо проще и местные власти могли себе позволить «определенные вольности». Что же относительно «культуры», то в том же Волоколамске для местного самодеятельного театра был выстроен отдельный клуб. Типовой, разве что отделка зрительного зала была «шикарной»: под потолком видела здоровенная люстра, по боковым стенам тоже светильники висели «в старинном стиле», кресла бархатом обиты — и спектакли в нем шли каждые выходные. А если такой культуры кому-то маловато покажется, то можно и в Москву быстренько слетать, причем в буквальном смысле этого слова: с близлежащего аэродрома в столицу самолетики дважды в день летали. Сорок минут лету — и ты уже на Ходынке, а там и метро рядом…

Пока что рейсы выполнялись на «дугласенках» — шестиместных самолетах Яковлева, но, по словам Аниного мужа, уже со следующего года на линию выйдут «самолеты нового поколения». В студенческом КБ МАИ парни, вдохновленные успехом своего сельхозсамолетика, разработали и новый стеклопластиковый самолет уже пассажирский, и он уже проходил испытания в НИИ ВВС. Почему там — понятия не имею, может и военные на него какие-то виды имели, но самолетик был действительно по всем параметрам лучше, чем Як-6: пассажиров в него помещалось уже десять человек, крейсерская скорость чуть меньше трехсот километров. И выпускаться он тоже должен был на Волоколамском авиазаводе, который был выстроен именно для производства «сельского» самолета. То есть завод назывался «Волоколамским», а выстроен он был после еще довоенного аэродрома у деревни Алферово, в восьми километрах от Волоколамска. И официально он считался «опытным заводом МАИ», а Анин муж, как раз МАИ заканчивающий, на этот завод и распределение уже получил, причем именно как «ведущий инженер по производству пассажирского самолета», так как он в КБ института возглавлял группу проектировщиков планера этой машины.

В целом мне «новый Волоколамск» понравился, но из моих проблем пока лишь одна слегка упростилась: в общаге Женьку официально не выселили, ко мне в комнату никого не подселили и я почти все время там одна обитала. Что сильно помогало «не мешать ночными бдениями при свете» соседке спокойно высыпаться. Но каких-то других серьезных изменений в своей жизни я не заметила. То есть и ночами бдела лишь потому, что днем просто не успевала все дела переделать. А дел — кроме учебы — была просто куча невероятная. Впрочем, даже эта куча от учебы меня отвлечь не могла: мне действительно нужно было очень много всякого постичь. И даже не потому, что я собиралась заняться проектированием тех же ракет — но вот понимать, как они делаются… да и не только они.

До начала зачетной сессии я — благодаря своим ночным бдениям в основном — разобралась, что же в МИФИ такого изобрели мне на радость. И, откровенно говоря, меня это очень удивило: оказывается, мифисты как-то очень буквально восприняли мои «рекомендации» и разработали не просто «прототип вычислительной машины третьего поколения», а настоящий транспьютер. Да, я знаю это слово, и даже знаю что оно означает — и ребята из МИФИ создали именно такой прибор. С высокоскоростной (правда пока всего лишь четырехбитной) внешней магистралью, позволяющей легко и быстро обмениваться данными с «соседями», предусмотрели возможность общего доступа к памяти любого их процессоров всего комплекса, придумали (хотя и довольно простенькую) системы внешних и внутренних прерываний, не позволяющих одному процессору как-то испортить данные, использующимися другим. То есть идеологически они создали действительно компьютер нового поколения (и даже не третьего, уж если на то пошло), но вот его реализация могла кого угодно загнать в глубокое уныние. То есть если даже примерно не знать, что вообще из себя представляют современные вычислительные машины. Но я-то знала, и даже успела кое-какие шаги предпринять, чтобы в это самое глубокое не впасть!

Первого января пятьдесят восьмого года директор НИИ-160 после краткой приветственной речи в адрес своих сотрудников торжественно нажал кнопку на пульте управления новой производственной линии. Действие это было сугубо символическим: после нажания кнопки в небольшом (причем совершенно герметичном) цехе загорелась лампочка и два инженера, облаченные в полиэтиленовые «скафандры», руками достали из контейнера две кассеты с пластинами и вставили эти кассеты в держатели первого автомата производственной линии. Вообще-то даже эта процедура уже не впервые проводилась, только раньше и никакой торжественности не было, да и результат работы линии интересовал лишь специалистов в лаборатории — а теперь все же было запущено настоящее серийное производство!

Сам Мстислав Михайлович при этом все равно не особо верил в успех данного начинания: все же все процессы и времени занимали очень много, да и требования к соблюдению всех условий были такими, что их, казалось, и выполнить почти невозможно. То есть раньше казалось, что выполнить их невозможно абсолютно, однако после установкиобрабатывающих машин на тяжеленные основания из полированных гранитных плит весом чуть ли не по тонне даже проезд груженого поезда по проходящей неподалеку железной дороге вроде бы на работу установок не влиял. Не должен был влиять. Однако результаты проделанных (и очень непростых) подготовительных работ получится увидеть лишь через две недели. И каков этот результат окажется…

Большинство же собравшихся в зале инженеров все же считали, что результат из работы окажется положительным. Но и она в успех верили не столько потому, что все технологии они же и разработали и даже отработали их на лабораторных установках, а потому что они поверили в то, что странная девушка, которую по неизвестным причинам лично товарищ Булганин назначил куратором создающейся полупроводниковой промышленности, в этой самой промышленности знает вообще все. Ведь когда она давным-давно (то есть еще в прошлом году) поделилась деталями технологии, которую было предложено использовать на радиозаводе, лишь воспитание не позволило ее высмеять — а вот уже почти полгода завод выпускал именно по этой технологии кремниевые транзисторы. Слаботочные, но очень экономичные и, что было куда как важнее, действительно работающие на частотах в многие мегагерцы. На десятках мегагерц, а возможно, что и на сотнях: просто пока не было аппаратуры, способной проверить работу серийных уже транзисторов на таких частотах.

Зато была аппаратура, позволяющая проверять работу уже совсем новых приборов — и, хотя для их производства пришлось схемы готовить буквально как рассыпанные детали невероятно сложных мозаик, причем ручками их собирать и на каждом этапе сборки еще и очень непростые расчеты проводить, все были убеждены, что свою часть подготовительной работы они выполнили на отлично, а вот остальное доделают технологи — и тоже институт не посрамят. А еще да, не посрамят… точнее, не опростоволосятся перед однофамилицей директора института, которая им успела выдать в конце лета и принципиальные схемы нового прибора, и даже его «рабочий макет», сделанный, по ее словам, вообще студентами-первокурсниками в процессе освоения принципиально нового для них инструмента под названием «паяльник электрический». К тому же все собравшиеся инженеры уже прониклись до глубины души пониманием, что иного способа воплотить придуманный этой девушкой прибор просто не существует, а нужда в таких приборах было огромной. И здесь как раз про нужду уже поняли гораздо больше, чем сами нуждающиеся. А последние это поймут, когда готовые изделия завода они смогут потрогать руками. То есть — если не случиться никакой неприятности или аварии, то примерно через две недели…

Зачетная сессия для меня пролетела вообще незаметно: по «предметам» все их сдала практически мозги не напрягая, а курсовую работу показала даже не на кафедре у себя, а у товарища Челомея в институте — и там тоже никаких вопросов не возникло. То есть как раз вопросов-то было море: я представилавсего лишь общую схему «цифровой модели» и очень общим описанием отдельных расчетных модулей — и вот по этим модулям у собравшихся на мою защиту инженеров вопросов было просто море. Но все они в основном сводились к одному вопросу: тут же нужно столько всего рассчитывать, что «даже современные вычислительные машины такие расчеты будут месяцами проводить». Было у меня острое желании ответить, что вопрос о том, сколько времени на расчеты потребуется, их вообще не касается, но я сдерживалась (все же школа-то у меня — огого какая!) и очень спокойно и вежливо отвечала что-то вроде «на расчет динамических параметров оболочки такого типа потребуется, согласно мнению профессора Ляпунова (которого мне через МГУ тоже удалось привлечь к работе в качестве консультанта), на вычислительной машине типа БЭСМ не более десяти-двенадцати суток, если требуется точность в пределах шести значащих цифр», а Владимир Николаевич, которому я перед началом защиты успела кое-что рассказать про изготовленную в МИФИ машину, при этом лишь довольно улыбался. Ну я же ему очень не все про это чудо техники рассказала-то… впрочем, думаю, если бы и все рассказала, то он не особо и расстроился: я много слышала в прежней жизни о том, что «экстраполировать нынешние достижения в будущее» он умел как никто другой.

Точно так же в очень спокойной обстановке у меня прошла и сессия экзаменационная, особенно самый сложный для меня предмет «механика тонкостенных оболочек». И снова экзамен пришел принимать (не только у меня, а у всей группы) Владимир Николаевич (а Лена мне «по секрету» сообщила, что он на этом экзамене подбирает будущих инженеров себе в КБ). Ну, мне это не грозило, так что я даже не нервничала перед экзаменом, а вопросы вообще мне попались в билете такие, какие мне пришлось очень тщательно проработать для создания схемы цифровой модели, так что и ответы у меня ни малейших затруднений не выхвали.

Но всю сессию меня не оставляла одна мысль: «а как там во Фрязино дела идут». Осенью я туда передала схему единственного известного мне очень нужного изделия — то есть единственного, которое я самостоятельно, пользуясь полученными еще в институте знаниями, смогла воспроизвести. Схему модуля динамической памяти, мы ее в институте в свое время и разбирали, причем исключительно в плане примера использования комплементарных транзисторных пар. Если на схему просто посмотреть, то она кажется очень простой: два транзистора на бит, семьдесят два транзистора в адресной части (если емкость схемы не превышает шестьдесят четыре килобайта), еще пара сотен транзисторов для буфера ввода-вывода. То есть транзисторов вроде и много, но схема настолько регулярная, что в ней даже новичок в радиоэлектронике не запутается. А еще раньше я там же, в НИИ-160, рассказала все, что знала про КМОП-технологию, рассказала потому, что ни про какую другую я вообще ничего не знала — и они как раз в сентябре начали серийный выпуск МОП-транзисторов. А после этого в институте решили и «мою» схему памяти на одном кристалле воспроизвести (я подозреваю, лишь потому что никаких других схем, достойных предстоящих затрат они выдумать не сумели). А перед Новым годом оттуда ко мне (то есть просто «по пути») заехал мой однофамилец (и директор этого института) и сказал, что инженеры уже вроде бы техпроцесс изготовления микросхемы отработали, изготовив штук восемь «пробников» емкостью по шестнадцать бит на кристалл, а с началом нового года она попробуют уже «полноценную схему» изготовить, причем уже на подготовленной для серийного производства линии. Я от радости даже забыла спросить, какой же емкости мне новые схемы ожидать, и теперь этот вопрос не давал мне покоя. Просто потому, что была вычислительная машина, разработанная в МИФИ.

Машина была со всех сторон замечательная, считала быстрее всех ныне существующих, электричество не жрала как электрическая свинья. Но у нее имелся небольшой недостаток: оперативная, извините за выражение, память емкостью аж в двести шестьдесят четыре байта! Подключаемая к процессору как «внешнее устройство» через встроенный в процессор контроллер, позволяющий данные по четырехбитной шине перекачивать в шестнадцатирязрядные регистры. Эту «память» (хотя правильнее ее было бы называть «склерозом») они просто «сперли» с М-2, а сделана она была на электростатических трубках и, понятно, скорость доступа к данным в этой памяти была просто удручающей. А вот если бы к ней подключить память уже на микросхемах, да изготовленных по КМОП технологи… вот об этом я и думала все время. Но, как оказалось, переживала я по этому поводу совершенно напрасно.

Двадцатого января, сразу после сдачи последнего экзамена, меня к себе пригласила Лена и сообщила, что мне ждут в сто шестидесятом НИИ, причем ждут с нетерпением. У меня тоже нетерпение тут же разгорелось и я туда поехала даже в общагу не зайдя переодеться. Не зря поехала, мой однофамилец лично ко мне вышел на проходную и отвел в лабораторию, где мне показали небольшой прибор в DIP-корпусе с двадцатью четырьмя выводами. А когда я с любопытством на однофамильца уставилась, он тут же с широкой улыбкой пояснил:

— Это серийный образец изготовленного по вашей схеме элемент динамической памяти, сто двадцать восемь слов по два байта каждое, причем хранение производится в коде Хемминга, контроллер записи сам этот код формирует, а контроллер чтения выдает на выход уже дешифрованное значение.

— Вы просто чудо совершили! А сколько…

— На одном кристалле, выполненном на пятимикронной базе, нашим инженерам удалось разместить чуть больше трех тысяч транзисторов на кристалле размером четыре на три миллиметра. На одну пластину поменяется тридцать четыре элемента, выход годных пока составляет около пятнадцати процентов… но с линии выходит по двадцать четыре полностью готовых платины в час. То есть сейчас мы уже делаем по сто двадцать таких микросхем в час… а вам вообще сколько их нужно? Полный цикл обработки занимает шестнадцать суток, так что если мы сегодня же производство остановим, то все равно вы получите еще около сорока пяти тысяч таких изделий, вам столько хватит?

— Хватит? Да вы смеетесь, что ли? Мне, точнее, Советскому Союзу их нужны многие миллионы! Ну судите сами: для изготовления минимально пригодной для работы вычислительной машины требуется память минимум в шестьдесят четыре килобайта, то есть минимум двести пятьдесят шесть таких корпусов.

— Но с учетом тех, что мы уже изготовили, этого хватит на двести таких машин, даже больше!

— Тогда я вам задам другой вопрос: как дела идут с той схемой, которую я вам передала в начале декабря?

— Мы с ней работает, планировщики говорят, что уже в феврале, я думаю, ближе к концу февраля, можно будет и ее запускать в производство. Для этого даже нашу линию переналаживать не придется, просто поменяем фотошаблоны…

— Ну да. И ваша линия будет производить по сто двадцать… для начала по сто двадцать процессоров в час. И для каждого выпущенного процессора потребуются по двести пятьдесят шесть таких схем памяти, для каждого!

— А зачем вообще столько вычислительных машин могут пригодиться? Я думал, что мы за день…

— Уважаемый Мстислав Михайлович, если я вам сейчас буду просто перечислять те области, где эти машины будут нужны как воздух, то вы уснете от усталости раньше, чем я и четверть вам рассказать успею. Поэтому у меня к вам будет только один вопрос: сколько вам нужно всего — я имею в виду денег, оборудования, специалистов, расходных материалов — то есть вообще всего, чтобы у вас тут можно было запустить с десяток таких линий.

— Ну, я не знаю, выделят ли нам хотя бы десять процентов из того, что для этого потребуется, — в голосе Мстислава Михайловича прозвучала какая-то ирония.

— А ваши инженеры не проверяли, на какой частоте может эта схема памяти работать без сбоев?

— Нет, мы только проверили, что на одном мегагерце данные в ней сохраняются пока подается питание.

— Я это к чему спросила: если она сохранит работоспособность хотя бы на десяти мегагерцах, то вычислительна машина с шестнадцатью корпусами памяти при установке в зенитную ракету со встроенным локатором вашего же института даже в собачьей свалке воздушного боя не зацепит наш самолет и практически гарантировано собьет вражеский. Про ракеты корабельного базирования вам, думаю, даже рассказывать не надо…

— Я понял вашу мысль.

— Я ее все же немного разовью: только под это правительство выделит вам все, что попросите — и не только вам, я весной к вам прибегу с требованием выделить специалистов, чтобы они помогли все эти процессы освоить и в Брянске, и в Минске, и в Бресте, и еще неизвестно пока где.

— Звучит заманчиво.

— Я знаю, сама себя я именно так в эту программу и заманила. А вы — пока только вы, пусть ваши специалисты сначала выпуск процессоров наладят — подумайте вот о чем: по пятимикронной технологии на таком, как у вас используется, кристалле можно до двадцати тысяч транзисторов разместить…

— Да, но сделать трассировку…

— Я же сказала: пока просто подумайте. Я и сама знаю, что руками на бумажке трассировку такой схемы произвести — дело крайне сложное и исключительно трудное. Но вот написать программу, которая всю трассировку за пять минут рассчитает… как раз с использованием вышеописанной вычислительной машины…

— Хм… действительно, тут есть над чем подумать. Но у меня один вопрос все же остался: Светлана Владимировна, вам Николай Александрович приказал разработчикам информацию такими малыми порциями выдавать или вы сами так решили?

Ну что же, очень удобно получилось: «низы» думают, что я раздаю указания по поручению всеведающего правительства, «верхи» считают, что я просто работаю «транслятором» с научного языка на административно-командный — и никому, собственно, до меня нет дела. Почти никому, все же Лена со своей группой явно не по собственной инициативе меня так опекает. Хотя ведь я всем этим дамам из первого отдела такую одежду «придумываю», так что и здесь возможны варианты. Но о них лучше вообще не задумываться, а делать то, что я делать умею. И умею делать хорошо — жалко только, что время очень быстро утекает. А время для меня — единственная ценность. То есть я думала, что единственная — и вдруг картина мира для меня резко изменилась…