Внучь олегарха

Глава 18

Первое сентября пришлось на воскресенье, но лично мне было не до отдыха: пришлось заниматься одним не самым приятным делом. Причем оно было неприятным для всех причастных: Анин муж перешел на работу как раз в МИФИ, а квартира-то им была выделена от МВТУ и как бы в МВТУшном доме. И — в строгом соответствии с правилами — им было «предложено освободить помещение». Причем даже в профкоме Технилища понимали, что это не просто неправильно, но и вообще безобразие, издевательство над людьми и попрание всех норм «коммунистического общежития» — не в смысле «общаги», а в смысле моральных норм жизни общества. Однако и там ничего поделать не могли: правила есть правила…

Правила существуют вовсе не для того, чтобы их нарушать — иначе вообще бардак начнется. Но если правила портят людям жизнь, то их просто нужно поменять. В воскресенье мне удалось дозвониться до товарища Малышева, он не поленился и позвонил председателю профкома в МВТУ, сказал, чтобы они «временно приостановили выселение семьи с двумя детьми до уточнения ситуации», примерно до ноябрьских праздников чтобы приостановили. А уже в понедельник вышло постановление Президиума Верховного Совета с разъяснениями по поводу правил предоставления жилья. И разъяснения эти касались опубликованного в «Известиях» нового закона, в котором говорилось, что отныне и вовеки (за редкими исключениями, см. Приложение 1) жилье в городах, поселках городского типа и в сельских населенных пунктах работникам государственных предприятий предоставляется государством в бесплатную пожизненную аренду, а «госарендаторы» обязаны всего лишь вовремя платить за коммунальные услуги, содержать помещение в исправном состоянии, соблюдать правила поведения и так далее. А в перечне исключений указывалось лишь служебное жилье для дворников, временное жилье в нежилых по основному профилю зданиях (вроде квартир директорам школ в здании самих школ), а так же жилье в военных гарнизонах, предоставляемое как военным, так и гражданским служащим на время службы или работы в этих гарнизонах.

Правда, в «Приложении 2» имелся и обширный список причин, по которому этот договор аренды мог быть прекращен (включая сдачу государственного жилья в поднайм), а так же указано, что все это не относится к домам, принадлежащих гражданам на правах личной собственности (включая кооперативные многоквартирные дома) — но в любом случае теперь Ане выселение точно не грозило, так как закон распространялся и на жилье, выстроенное любыми государственными учреждениями. А меня лишь поразило, что такой достаточно глубоко проработанный закон кто-то смог подготовить (и принять!) за полдня воскресенья и кусочек ночи понедельника, ведь «Известия» отдавались в набор часа в четыре утра…

Впрочем, я думаю, этот закон уже давно прорабатывался, а сейчас просто мой звонок Малышеву слегка ускорил его принятие и публикацию. Однако даже это несколько добавило мне неприятностей. Скорее всего Аня, вернувшаяся из декрета (и из академки) к учебе, с кем-то поделилась своим восторгом по поводу того, что «Федорова даже законы менять может!», и слух об этом (изрядно перевранный, само собой) по Технилищу распространился со скоростью эпидемии птичьего гриппа в курятнике — и народ начал на меня посматривать довольно искоса. Ладно бы просто посматривать, так еще буквально толпы «товарищей» начали мне жаловаться на «нищщясную свою судьбинушку» и буквально требовать принятия каких-то (в основном абсолютно бредовых) «мер». Так что пришлось снова «превратиться в стерву»: очередному такому жалобщику я сказала, что если его в ближайшие год-полтора увижу на расстоянии ближе полутора метров, то продолжать учебу он будет на оленеводческой ферме в славном городе Верхоянске. Могло, конечно, даже это не сработать, но мне сильно помогла Лена: я уж не знаю, какими путями этот разговор дошел до нее, но она товарища вызвала к себе и с самой серьезной физиономией поинтересовалась, что товарищ предпочитает: Певек или Дудинку. И вот только после этого (а это произошло лишь четырнадцатого сентября) от меня отстали.

То есть с идиотскими просьбами отстали. А вот с неидиотскими наоборот пристали: Всеволод Иванович Федосьев — заведующий моей кафедрой — «продал» меня одному из профессоров кафедры, что называется, с потрохами. И выбор тем для последнего курсового (а впоследствии и для дипломного) проекта меня изрядно огорчил. То есть понятно, что раз уж впряглась в ракетную тематику, то и темы будут соответствующие, но мой новый научный руководитель на выбор мне дал лишь «разработка методик расчета оболочечных конструкций» и «разработка методики динамического определения резонансных частот в частично заполненных оболочечных конструкциях» — с одной стороны, темы уже вроде как и вылизанные, но с другой — на нынешнем этапе развития науки механики совершенно неподъемные. О чем я ему не преминула сообщить:

— Владимир Николаевич, должна сказать вам совершенно открыто: мне эти темы абсолютно неинтересны. И не потому, что они не кажутся мне важными, а потому что я точно знаю: эти задачи сейчас нерешаемы в принципе. А зачем заниматься задачей, если заранее известно, что ее решить не получится?

— Интересно, а почему вы думаете, что их нельзя решить… в принципе?

— А я не думаю, я это просто знаю. Ну, сами смотрите: в очень упрощенной форме динамику наполненной тонкостенной оболочки можно описать вот такой системой уравнений, — и я повторила на доске формулы, которые сам же Владимир Николаевич нам на лекции и показал. — Но вся подлость, не побоюсь этого слова, этих формулировок заключается в том, что аналитически эти уравнения решить нельзя, остаются только грубые численные методы.

— Но вы же сами говорите, что есть численные методы, кроме того, можно ведь построить физическую модель… с помощью ваших же контроллеров, кстати.

— Если бы это было возможно, то я бы давно уже задачку решила. Но даже адекватную электронную схему, моделирующую поведение оболочки бака во время полета ракеты построить невозможно. У нас тут — если все упрощения отбросить — добавляется куча заранее неизвестных параметров. Те же вибрации, производимые турбонасосами, собственные колебания жидкости в баке и колебания вынужденные, еще много чего. То есть вы все же правы, электрическую модель ракеты создать возможно, но чтобы эта модель учитывала все необходимые параметры, причем во всем спектре возможных воздействий, нужно построить аналоговую вычислительную машину размером побольше ракеты и с потребляемой мощностью, как бы мощность двигателей не превышающую. Утрирую, конечно, но в целом на современной элементной базе лично мне задача кажется нерешаемой.

— То есть вы отказываетесь…

— Нет, у меня есть несколько иное предложение. Давайте темой моей работы возьмем разработку цифровой модели ракеты. С всеми ее баками, двигателями и прочими многочисленными железяками. Разработку параметрической цифровой модели, и тогда после защиты моего диплома у ваших инженеров появится средство расчета любой ракеты, а я параллельно обеспечу их и аппаратурой для проведения таких расчетов.

— Цифровую модель? Это, как я понимаю, будет программа для вычислительной машины?

— Ну, где-то так.

— И вы считаете, что справитесь… за оставшиеся полтора года с такой работой? Там ведь, кроме всего прочего, потребуются просто невероятные объемы вычислений, даже для простого бака, причем пустого.

— Ну я же не гений всех времен и народов, конечно, не справлюсь. Сама не справлюсь, по моим самым скромным оценкам тут работы будет паре тысяч человек на несколько лет.

— Тогда ваше предложение тем более… непонятно.

— На первый взгляд да, непонятно. Но я знаю, как такую работу организовать. У меня сейчас только в МИФИ полторы сотни студентов и преподавателей разрабатывают нужную для такой работы вычислительную машину, я их потом посажу и программы для решения этой задачи писать. А для постановки задачи, для разработки алгоритмов ее решения привлеку, скажем, Келдышей…

— Мстистава Всеволодовича?

— Скорее Людмилу Всеволодовну, она — математик от бога. Хотя и от помощи Мстислава Всеволодовича не откажусь.

— Ну вы… скажите, а это правду все говорят, что вы ради помощи подруге продавили через Верховный Совет закон новый о жилье?

— И вы туда же! Нет, никакой закон я не продавливала. Но так как меня назначили куратором Комитета по полупроводникам, кое-что я в этом направлении проделать могу, а так как для вашей работы, которую лично я считаю очень важной для безопасности СССР, то, что я предлагаю, будет очень важно, то грех не воспользоваться случаем. Да, давайте еще так договоримся: для того, чтобы ваши инженеры весной шестидесятого получили готовые вычислительные машины, в разы, на порядки увеличивающие их производительность труда, мне понадобится кое-что изготовить… на вашем заводе в Реутове.

— Боюсь, что…

— Вот постановление Совмина о финансировании таких работ я вам практически гарантирую.

— Первый раз встречаюсь с тем, что студентка ставит условия своему научному руководителю…

— Неверная формулировка: я вам делаю предложение. А насколько принятие его окажется для вас полезным, вы уже сами поймете… года через два как раз.

— Значит, говорите, цифровая модель… а давайте попробуем, в конце концов хуже никому не будет, разве что вам за невыполнение дипломной работы, а появляется шанс хотя бы раз результат дипломной работы с пользой применить. Только насчет нужного вам оборудования…

— Не мне нужного, а парням из Фрязино. Они пока говорят, что оборудование в принципе не особо и сложное — но я это даже проверить не могу: не моя специальность. Однако, надеюсь, реутовские инженеры фрязинских понять сумеют…

Обещать Челомею компьютеры, причем укомплектованные расчетными программами, мне было не особо и трудно. Вдобавок я действительно считала эту задачу приоритетной: в свое время я от непосредственного участника проекта слышала, что первые пять пусков УР-500 пошли «за бугор» из-за как раз неверного расчета динамики баков первой ступени. И если бы тогда Хрущев — ради «спасения репутации сына» — на вынудил Королева послать Челомею на полгода своего лучшего механика, то ракета и «не взлетела» бы. Но сейчас про Хрущева и его сына никто и не слышал, так что некому было помочь Владимиру Николаевичу. Ну, кроме меня, конечно, Келдышей и нескольких сотен студентов московских ВУЗов. А с Людмилой Всеволодовной, у меня, думаю, договориться получится: я уже с академическими институтами несколько проектов через НТО провела, так почему бы и в Стекловку не обратиться?

Ну а насчет компьютеров как таковых тоже уже задел определенный появился, даже два задела. Первый «воплотили в железе» студенты-разработчики, переработавшие телевизор «Старт» в нечто удобоваримое (с моей точки зрения удобоваримое): они на базе этого телевизора (и огромной кучи совершенно не нужных в телевизоре радиодеталей) изготовили некое подобие компьютерного алфавитно-цифрового монитора. Правда, пока лишь цифрового: изготовленный ими в виде огромной диодной матрицы знакогенератор только цифры на экране и воспроизводил. Но воспроизводил правильно, в растровом формате, и на экран помещалось двадцать пять строк по восемьдесят символов — но «расширить» именно знакогенератор было уже несложно (адресация контроллера допускала использование до ста двадцати восьми символов, считая пробел, естественно), просто пока им этим заниматься было лень. Ведь правильно распаять восемь с лишним тысяч диодов было само по себе работой, скажем, сугубо «обезъянней», а переводом этой матрицы (точнее, ее отдельных частей) в микросхемы, к использованию пригодных, усиленно занимались товарищи во Фрязино (в рамках «полупроводниковой программы», конечно). И даже достигли там определенных успехов: фрязинцы меня перестали материть за то, что я им «предложила какую-то тупую методологию», так как у них все же вышло изготовить простенькую схему по КМОП технологии. Совсем простенькую, но по нынешним временам и это было крупным технологическим прорывом, таким крупным, что даже я удивилась — ведь по результатам моего рассказа им пришлось с десяток новых технологических приемов разработать…

А вторым «заделом» стало изготовление сразу двух накопителей для данных, и это были не магнитофоны, хотя как раз магнитофоны в разработке очень помогли. Один — дисковый накопитель на лавсановом гибком диске диаметром в десять сантиметров и емкостью в тысячу двести килобайт: от магнитофона парни взяли магнитную головку, с помощью которой можно было записывать информацию на дорожку шириной в четверть миллиметра, и они таких дорожек на каждой стороне смогли по полсотни разместить. А второй накопитель был «почти таким же», но его существенно помогли изготовить уже ребята из МАИ: там головка к поверхности бешено вращающегося алюминиевого диска не прижималась, летала над поверхностью — и маёвцы как раз аэродинамику головки рассчитали. А бауманцы умудрились на диске диаметров уже в семь с половиной сантиметров разместить по сотне дорожек…

Однако сама по себе периферия — это просто набор интересных железяк, лично для меня в этой работе было то, что они разработали что-то вроде «стандартного интерфейса», позволяющего в принципе практически любое устройство ввода-вывода подсоединять к машине. Вот только машины-то пока и не было…

По окончании заседания Совмина, состоявшегося пятого ноября, за ужином Пантелеймон Кондратьевич вдруг неожиданно выдал:

— Я даже не знаю, что теперь с этой девчонкой делать?

— Орденом Ленина наградить хочешь? — решил уточнить Николай Александрович.

— Это ты о ком? — поинтересовался Климент Ефремович. — Мне вроде никто ни о каких девчонках ничего не говорил.

— Это он о своем, о девичьем, — усмехнулся Николай Александрович, — есть тут у нас одна неугомонная девчонка. Студентка еще, но уже столько наработала! А ты по какому поводу о ней вспомнил?

— Да так, встречался я с ней давеча, мне на нее из парткома МВТУ жалоба пришла.

— А на что жалуются-то? Она вроде обещанное выполнила… почти, сейчас только Брянский завод уже программу выполняет, которую на всю промышленность Госплан на следующий год планировал. По пять тысяч этих транзисторов в сутки выпускает, а это только первая очередь завода.

— Да знаю я, читал ее отчеты. Это даже не первая очередь, там у нее пока лишь двадцать процентов годных идет, а. пишет, как технологию отладят, то будет годных не меньше девяноста процентов. А во Фрязино уже и совсем уже новую технологию отлаживать начали, вдобавок опытные заводы уже половину оборудования изготовили для завода, который в Бресте Машеров строить начал.

— И что? Предлагаешь под нее отдельное министерство полупроводниковой промышленности учредить? Или сразу ее министром всего Радиопрома ставить? Ну а жалобы-то о чем? И причем тут вообще партком, она же вроде пока комсомолка?

— Вот именно, пока. Ей там в парткоме предложили в партию вступить, а она наотрез отказалась. Ну я и решил…как отчеты по полупроводникам ее почитал, дай, думаю, заеду, сам с ней поговорю. И вот… поговорил, а теперь думаю: снимать ее с полупроводникового проекта или сразу из МВТУ выгонять…

— Ты, Пантелеймон Кондратьевич, не горячись. Если она со своим парткомом поругалась, то это не повод, тем более что по теме своей она и сроки ужимает, и средств уже чуть ли не четверть при этом экономит.

— Да я не об этом. Я ее спросил, почему, мол, в партию вступать отказываешься — а она говорит, что в коммунизм вообще не верит, а вступать в партию, идеи которой она принять не может, она не станет.

— Так, а чем ей наши идеи не нравятся?

— Она говорит, что… в общем, она, как человек все же образованный, понимает, что коммунистическая идея — это утопия. Говорит, что верит в социализм и все силы на его укрепление и защиту приложит, но так как у нас в стране нет социалистической партии, то она просто останется гражданкой Советского Союза. Союза советских и, главное, социалистических республик! И ведь насчет Союза тут ей вроде и возразить нечего, но все же…

— Да, за такие высказывания карать надо строго и беспощадно! — выразил свое мнение Климент Ефремович.

— И за что карать? — с легким ехидством поинтересовался Вячеслав Александрович. — За то, что гражданин социалистической республики готов все силы потратить на развитие и защиту завоеваний социализма? И ведь она действительно именно все силы тратит, мне тут Павел Анатольевич говорил, что она за год даже в кино всего два раза сходила, а так с утра и до поздней ночи на эту самую защиту вкалывает. А мне вчера из МИФИ сообщили, что по ее заказу какую-то уникальную машину сделали, такую, что они сами понять не могут, как такое получилось. А делали они ее не просто по ее поручению, а именно так, как она им велела! То есть пришла, сказала «делать так», все для работы необходимое им предоставила — и вот результат!

— Что за машину? — удивился Николай Александрович. — Если что-то для народа полезное… послезавтра же мне с речью выступать.

— Для Средмаша очень полезное, и для ракетчиков наших. И еще много для кого, так что в речи о ней пока не стоит упоминать. Тем более, что это всего лишь прототип… А ты, Пантелеймон Кондратьевич, пока ничего с ней не делай. Вот закончит она институт, тогда и подумаем: сразу ее министром назначать или подождать, пока Николай Александрович ей место не освободит…

— А что, мне это предложение нравится, — рассмеялся товарищ Булганин. — Ей еще сколько учиться, полтора года? Потом с полгодика у меня в замах походит, опыта поднаберется… Тем более, что она и о людях заботится, — он повернулся к Ворошилову: — у тебя сколько закон о жилье мариновался? А она шум подняла, так сразу же его и приняли.

— Не о людях, это ее подруга была.

— А подруга что, не людь, что ли? Ладно, завтра у нас вопрос по предложению товарища Королева на рассмотрении, нужно будет хоть выспаться как следует, а то, чувствую, ругани там будет! Давайте, по домам уже расходимся…

Когда весной я рассказывала преподавателям МИФИ, какой мне нужен компьютер, то, скорее всего, несла им полную ахинею. Потому что я вообще не представляю, как эти машинки работают. То есть немножко представляю, в рамках того, что было написано в переводной книжке некого американского писателя Джермейна, долгое время бывшей буквально библией отечественных программистов — но не более того. Так что я им просто пересказала свои воспоминания о том, что первый в мире микропроцессор был именно четырехбитный и что в нем насчитывалось чуть меньше двух с половиной тысяч транзисторов. Ну и разбавила это своими непрофессиональными предположениями о том, как на этих процессорах японцы делали двенадцатиразрядные десятичные калькуляторы.

Но профессионалы тем и отличаются от дилетантов, что в состоянии из бессвязного потока слов, изрыгающегося из уст заказчика, выстроить свое представлении о том, что, собственно, заказчик хочет получить — а в МИФИ собрались именно профессионалы. И они, профессионалы эти, за примерно три месяца, пользуясь, конечно, наработками по имеющейся в институте машине М-2, придумали арифметико-логический блок (как раз четырехразрядный), из которого можно было собрать уже машину практически любой разрядности. А так как я им даже самых дефицитных кремниевых транзисторов не пожалела (на «Светлане» пока при производстве процент годных колебался в районе двух), то они такой процессор изготовили. То есть изготовили сразу четыре штуки (в каждом было по сто семьдесят восемь транзисторов), изготовили модуль сопряжения и собрали из всего этого машинку уже восьмиразрядную. Которая при этом имела шестнадцатиразрядную адресацию «внешней памяти» и умела считать числа в диапазоне до тридцати двух двоичных разрядов, правда в этом случае она очень медленно считала. Вся эта машинка уложилась примерно в полторы тысячи транзисторов, что было очень даже неплохо (хотя в той же М-1 триодов вообще меньше восьми сотен использовалось), но для меня главным стало то, что это чудище (внешне машина представляла собой кучу плат на деревянных стойках, густо окутанных проводами) прекрасно работало на частоте в районе одного мегагерца. Транзисторы, однако — но ведь машинка работала с двухбайтовыми числами даже быстрее, чем БЭСМ. Почти в десять раз быстрее, и потребляла не восемьдесят киловатт электричества, а порядка киловатта.

Мне ребята показали машинку живьем восьмого ноября: они меня как раз на демонстрации отловили и пригласили на «торжественный пуск» этого агрегата. И я, откровенно говоря, от увиденного обалдела. А потом обалдели уже и собравшиеся на этот самый пуск разработчики: я же знаю, как поощрять качественную работу. Поэтому я тут же устроила небольшой митинг, всех похвалила и горячо поблагодарила за проделанную работу, рассказала, как этот агрегат нужно срочно доработать (чтобы подключать к нему монитор, магнитофон, дисковые накопители и все прочее, что только сможет придумать благодарное человечество). Так как список необходимых доработок слегка так превышал объем уже проделанной работы, долю ехидства я на лицах слушателей не заметить не смогла — но они-то в данном виде человеческой деятельности как раз дилетанты, а профессионалом теперь была уже я!

Так что когда я увидела, что большинство из собравшихся в зале уже подобрали относительно цензурные слова для ответа на мои приветствия, я свою речь закончила. Простыми словами:

— Как видите, тут еще очень многое предстоит сделать, чтобы от вашей машины была хоть какая-то минимальная польза для советского народа. Но так как кое-что полезное вы все же сделали, я думаю, что не оставить это без скромной награды было бы неверно. Орденов и медалей не обещаю, да и не наработали вы пока на ордена. Но вот небольшие премии… я думаю, что полмиллиона рублей на весь ваш коллектив будет вполне достаточно. Руководителей проекта я жду завтра вечером у себя, со списками всех причастных и с указанием, кто чем конкретно занимался. Да, премию делить тоже я буду, вы уж не обессудьте, но это уже моя работа. Еще раз всех поздравляю и надеюсь, что вскоре появятся и новые поводы для подобных поздравлений. Всем спасибо!

Ну да, у меня по всем работам «полупроводникового комитета» набежала изрядная экономия, а «особый премиальный фонд» вообще почти тратить не пришлось. А так как новая, полностью полупроводниковая машина целиком соответствовала тематике работ комитета, то почему бы и не посвоевольничать? Скорее всего, мне от руководства прилетит по шапке, но, надеюсь, не очень сильно: насколько я успела заметить, и товарищ Булганин считал материальное вознаграждение за особо выдающиеся работы делом вполне нормальным, и другие товарищи в правительстве никогда против такого не возражали. А тут работа — после того, как ее все же закончат — минимум на Сталинскую премию тянет, а там суммы куда как более заметные. Ну а если уж совсем грустно станет, то пусть меня лишат на все деньги «изобретательских» выплат: я и после этого точно не обеднею, телевизоров в стране за прошлый год почти два миллиона сделали, причем именно в моем конструктиве два миллиона. И три с полтиной с каждого телека… я и так не знаю, куда можно столько денег потратить.

То есть знаю. И даже скоро потрачу…