Внучь олегарха

Глава 15

После празднования Нового года, но непосредственно перед первым экзаменом зимней сессии, я выяснила почему, собственно, товарищ Булганин вообще меня принял и довольно быстро согласился с предложенным ему мною планом. Оказывается, в конце октября с Тюратама был произведен первый пуск ракеты по полигону на Камчатке — и ракета промахнулась километров на пятьдесят. Точнее никто сказать не мог — потому что имитатор боеголовки развалился еще в верхних слоях атмосферы, но руководство страны было сильно обеспокоено тем, что «миллионы вылетают в трубу», а оборона при этом не крепнет. Мне об этом как-то Лена сказала — вероятно, через нее кто-то там наверху хотел меня все же склонить к участию в разработке системы наведения. Но я уже начала приближаться к своей цели — и без всяких таких «систем наведения», поэтому «намек» предпочла просто не понять.

Но и «приближение к цели» было все же не особо и быстрым, а ускорить его не было ни малейшей возможности. Ни у меня такой возможности не было, ни у кого бы то ни было еще. А причина была довольно проста и понятна…

В СССР сейчас было целых девять министерств строительства. Просто министерство строительства и восемь министерств по строительству чего-то особого, например электростанций (причем любых) или строительства предприятий металлургии. А еще было десятка полтора «строительных управлений» в разных других министерствах, которые по размерам и охвату работ были как бы не крупнее профильных министерств. У Средмаша было свое управление, у министерства обороны, у минавиапрома — и вот все эти министерства и управления «кормились» из одного источника — Минстроя, в подчинении которого находились почти все цементные заводы страны, большая часть заводов ЖБК и около половины заводов по производству кирпича. И Минстрой все это производил в огромных количествах — вот только потребности страны заметно превышали нынешние возможности «материальной базы» Минстроя, поэтому создание новых предприятий (даже если они создавались на основе каких-то старых) постоянно задерживалось, ведь часто чтобы поставить новое оборудование в уже существующий цех, требовалось в этом цеху провести серьезный ремонт, а нужных стройматериалов просто не было.

И фактически лишь двум министерствам все потребное получалось выстроить в срок: Средмашу и, понятное дело, министерству обороны. А вот на полупроводниковую промышленность даже фондов на стройматериалы не было выделено, ну а предоставленные для будущих заводов здания явно выбирались по древнему русскому принципу «на тебе, убоже, что мне не гоже» — и их использовать для организации заводов сейчас было просто невозможно. Про макаронную фабрику в Брянске я узнала еще в институте (в своей «прежней жизни»), и попросила штатных инспекторов Комитета туда съездить и составить какие-то планы ремонта. В Брянск скатался товарищ действительно знающий — бывший майор-сапер, а еще более бывший (то есть довоенный) инженер-строитель, и его отчет показал, что картина там даже хуже, чем я себе это представляла. По-хорошему, здание стоило снести и на старом фундаменте выстроить новое, но ведь и этого было бы недостаточно. Потому что любому предприятию требуются рабочие и инженеры, а предприятию по производству полупроводниковых приборов рабочие и инженеры нужны особо квалифицированные — но в Брянске нужных специалистов не было, а завозить их откуда-то еще тоже не получалось: людей просто селить было негде.

Вот за что я люблю профессионалов, так это за то, что они по любому мелкому вопросу не лезут к начальству за «советами» потому что сами знают, что нужно делать. И этот экс-сапер (Сергей Николаевич Варфоломеев) провел инспекцию не только в Брянске, а прокатился по всем «объектам» и выдал мне не «констатацию грустных фактов», а перечень вполне конкретных предложений по решению вставших перед Комитетом задач. Причем «с учетом специфики производства». И основные его выводы были именно печальны: в Таллине «под транзисторы» выделили старую спичечную фабрику, на которой, по его словам, «стены серой пропитались, там любая точная техника через полгода насквозь проржавеет» — значит Таллин вычеркиваем. В Запорожье предоставили очень неплохое на первый взгляд здание от закрытого из-за отсутствия работы государственное ателье — но в нем перекрытия были деревянные, даже между первым этажом и подвалом, допустимая нагрузка на полы — максимум центнера полтора на метр, а заменить их на бетонные — так стены слабоваты, поэтому и Запорожье идет в минус. В Брянске — так вообще полная задница — но он не просто «разведал», но и предварительно договорился о том, что перестройка цехов и строительство «жилого фонда» будет обеспечена двумя местными кирпичными (и местпромовскими) заводами если часть жилья Комитет потом городу передаст.

Я все это выслушала, внимательно прочитала, отправила товарищу Булганину краткую докладную записку. И получила от Совмина новую бумажку, которая гласила, что советская военно-транспортная авиация должна мне всячески помогать и доставлять меня на самолетах (при наличии в нужном месте аэродромов, конечно) туда, куда мне потребуется. А если туда ВТА в принципе не летает, то уже военные летчики быстро договорятся о доставки моей тушки в нужное место самолетами уже гражданской авиации. Поэтому я за билетами в «Аэрофлот» не побежала, и даже не потому, что мне денег было жалко.

В Уфу из Москвы летали два самолета в неделю. Ли-2 совершал два рейса (по средам и субботам, возвращаясь на следующий день). Но лететь в Уфу на Ли-2 — это издевательство над собственным организмом, а с учетом почти двухчасовой посадки в Казани и поезд казался не таким уж плохим вариантом. Но зато туда же из Москвы летал Ил, но именно ВТАшный, летал почти каждый день, а из Монино туда иногда и по два рейса выполнялось. Так что я заехала в управление ВТА, договорилась о том, что «полечу с сестрой» — и на этом успокоилась. Все же сессия, надо очень спокойно к экзаменам готовиться…

Когда на душе становится спокойно, то сами собой в голове рождаются разные мысли — в основном о том, что «раньше-то ты себя вела как последняя дура и сволочь, а ведь можно было и другим путем все то же самое получить». Но именно в спокойном состоянии души данный тезис и обдумать получилось спокойно, и я пришла к выводу, что иным способом я бы ничего сделать не смогла. Да, я использовала людей — просто использовала для достижения определенных своих целей, почти не обращая на них внимания как на личностей, однако эти «не личности» тоже получили очень немало. Кто орден, кто приличные деньги — а подавляющее большинство из принимавших участие в работе НТО получили и довольно интересные знания. И я тут вообще не о профильном образовании говорю, нет: люди получили знания о том, как правильно наладить работу, как свою, так и работу других людей.

Из моего городка приехал в Москву Сашка Буров, рассказал, как они там наладили качественную калибровку акселерометров и выдали уже первую промышленную партию — получив за это, между прочим, по ордену «Знак почета». Потому что собранная пилюгинцами управляющая машинка при тестовых пусках окончательно снимаемых с боевого дежурства Р-2 продемонстрировала круговое вероятное отклонение в пределах двадцати пяти метров при пусках на предельную дистанцию. Но им ордена все же не за то, что они просто сделали все, что было расписано в техзадании, они «творчески доработали» уже блок интеграторов — и на основании получаемых с акселерометров данных заставили агрегат не просто притащить боеголовку к цели, но и притащить ее по оптимальной траектории. Суть этой доработки я вообще не поняла, разве что до меня дошло то, что они уже при полете ракеты динамически определяли не только мгновенную скорость, но и мгновенный расход топлива, а затем по каким-то формулам корректировали форму восходящей части траектории чтобы гарантированно обеспечить попадание в цель при том, что действительная тяга двигателя и расход топлива на каждой ракете были, в принципе, довольно различными.

А попутно он пожаловался на то, что параметры радиодеталей, используемых для изготовления интеграторов, все же «гуляют» очень сильно и за заводике на подстройку именно интеграторов времени тратится даже больше, чем на калибровку акселерометров, и добавил, что они попробовали было собрать интегратор на транзисторах, но получилось только хуже. И я вспомнила одну «очень старую историю», которую краем уха и в институте слышала, и неоднократно потом в интернете обнаруживала. Правда, каждый раз история эта отличалась в деталях, но в общая канва повествования оставалась без изменений — а так как без изменений оставалось и время, когда история «случилась» (а «по канону» это был как раз пятьдесят седьмой год), но я еще раз напрягла извилины — и зашла побеседовать к Лене. Сразу, как только первый экзамен сдала.

Суть этой истории, если отбросить фантастические вариации, была проста: два талантливых еврейских юноши в радиоинституте придумали как раз в пятьдесят седьмом первый в мире микропроцессор, но советская бюрократия, густо пропитанная антисемитизмом, их изобретение похерила — и они собрали манатки и отвалили на землю обетованную. Где быстренько организовали фирму «Интел», а чуть погодя и в США, в Кремниевой долине, открыли филиал свой компании, который вскоре прославился на весь мир. Лене я эту историю в слегка облагороженном виде подала, про «Интел» не упоминая, она меня выслушала, вероятно кому надо сообщила — а когда я относительно успешно сдала последний экзамен и собралась идти собираться для знакомства с мамой, она меня перехватила, завела к себе в комнатушку и рассказала «как оно было на самом деле». Не просто так завела, а потому, что мне, оказывается, теперь полагалась даже какая-то награда и нужно было какие-то специальные анкеты заполнить.

А история в ее рассказе выглядела слегка иначе. Ленинградский радиоинститут совместно со «Светланой» по техзаданию, выданному Акселем Ивановичем Бергом, разрабатывал с использованием новейшей меза-диффузионной технологии, почерпнутой из американского патента, имеющегося в открытом доступе, микросборки, выполняющие функции некоторых разработанных для цифровых вычислительных машин ламповых приборов. И задание академика Берга институт выполнил, еще в прошлом году выполнил — а вот два сотрудника этого института всю документацию по проекту сумели сфотографировать, из института уволились и спустя полгода подали заявления на «репатриацию». И вот в нынешней реальности репатриироваться им придется, скорее всего, в район какого-нибудь Нарьян-Мара: пленки с документацией (правда, всего лишь с грифом «ДСП») у них нашли, а в нынешние времена и этого было вполне достаточно для длительного отдыха на южном берегу Северного ледовитого океана. Или не очень длительного: Лена мимоходом заметила, что подобными делами «очень интересуется» служба одного генерал-лейтенанта…

Ну что же, теперь и эта история меня беспокоить перестала, так что ранним утром следующего дня я заехала за уже собравшейся Олей, мы быстренько домчались до аэродрома имени Фрунзе (то есть до Ходынки), погрузились в самолет (Ил-14, только не пассажирский, а грузовой, так что полет мы с сестрой провели на довольно жестких откидных сиденьях, хорошо еще что летчики нам какие-то одеяла подстелить выдали) — и уже к обеду приехали к маме…

Этой встречи я боялась три с половиной года, боялась что меня, незнакомую с прошлой жизнью Светы Федоровой, мать сразу же раскусит. Но теперь у меня были некоторые оправдания, по крайней мере по части «непривычного поведения»: все же три года «жизни в столице» человека могут изменить очень сильно. А незнакомства с «родным домом» я точно не опасалась: мама в Уфе жила у каких-то незнакомых ни мне, ни даже Оле родственников, так что «родной дом» оставался за кадром, а Оля все же с собой приволокла кучу фотографий, так что мать я точно ни с кем не спутаю.

Ну а «сопутствующие проблемы» я постаралась тоже решить заранее. Так как материна родня и сама ютилась в коммуналке, я озаботилась о командировочном предписании, по которому мне должны были хотя бы место в гостинице предоставить. Оле я тоже командировку оформила, на местную фармацевтическую фабрику — и с аэродрома мы сначала поехали в горком, а оттуда спустя буквально пятнадцать минут направились в обкомовскую гостиницу. Все же предписание на бланке Совмина на местные власти оказывает нужное впечатление, а то, что я запросила всего лишь один номер на двоих, местных администраторов, похоже, даже порадовало. Ну а вечером, когда мама должна была уже вернуться с работы, мы пошли к ней в гости.

И я поняла, что все мои прежние страхи были совершенно пустыми: настолько теплой встречи я, наверное, не видела с того момента, как вернулась домой из Мексики. И радостно нас не одна мама встретила: и ее родня буквально не знала, чем бы нам еще угодить, и даже соседи по коммуналке. И ведь никто из них даже не подозревал, что Света Федорова теперь очень важная дама, а Оля Федорова — вообще лауреат Сталинской премии и даже мультимиллионерша: для всех их мы были простыми студентками, которые давно не были дома из-за напряженной учебы и летней работы.

И все собравшиеся нас с Олей мягко упрекали за то, что мы «потратили кучу денег на московские конфеты, тут такие тоже иногда продают». А вот захваченный из Москвы киевский торт все очень оценили — а я оценила местный чай. То есть чай-то был не местный, а китайский — но в Москве я такого вообще ни разу не видела, а здесь, по словам соседки, он во всех магазинах лежал (потому что был все же дороговат, его специально «для Настиных дочек купили»).

Следующий день — то есть субботу — мы потратили на то, чтобы отметить командировки и договориться с руководством двух предприятий о том, что мы будем делать уже в понедельник. Оле нужно было составить какую-то «карту оборудования», чтобы в Москве прикинули, чего фармфабрике не хватает для производства какого-то нового лекарства — и это, как я поняла, было работенкой не на один день. А меня интересовал местный радиозавод: еще в Москве я узнала, что на нем почти достроили пару новых цехов и мне предстояло оценить, можно ли их будет использовать в полупроводниковом производстве. Но это было вообще развлечением на полдня, мне в канцелярии завода сразу сказали, что цеха стоят вообще пустыми потому что то, что там планировалось производить, кто-то «в Москве» решил вообще не делать…

Ну а воскресенье мы весь день провели вместе с мамой. Никуда не пошли… то есть мы сначала зашли за ней и уже вместе вернулись в гостиницу, а там и пообедали в ресторане, и поужинали — и все время просто говорили обо всяком. Вроде пустяки — но настолько тепло на душе стало…

А в понедельник мы приступили к работе. На радиозаводе к моей командировке отнеслись с должным уважением и даже прислали утром за мной машину, ну а я водителя попросила заодно и Олю до фармацевтической фабрики подбросить. Ну а на радиозаводе мне пришлось все же прилично потрудиться, хотя в основном все же языком. Руководство завода искренне хотело все же новое производство запустить, ведь тогда и средств заводу выделят больше, и не придется впустую никому не нужные цеха отапливать — а тут появился серьезный такой шанс вообще самое современное производство у себя наладить. Поэтому мне все показали лично директор, главный инженер и начальник отдела капстроительства, и рассказали очень детально о том, что они мне показывают. А после экскурсии по заводу мы все уселись в кабинете директора и начали совместно решать, чего заводу не хватает. В целом, «не хватало» очень немногого: нужно было внутреннюю отделку цехов сделать и, как я выяснила в процессе экскурсии, полностью в нем поменять проводку:

— Значит так, придется немного поработать, но хочется надеяться, что вы рабочих сами найдете. Нужно будет в цехах на обеих этажах стены облицевать кафелем, полы тоже кафелем или камнем…

— С кафелем будут сложности, а можно будет и стены камнем отделать? — поинтересовался «капстроитель». — На Инзере есть неплохой кварцит, там сейчас налаживается резка камня…

— Даже лучше будет.

— А полы тогда мансуровским гранитом, у них уже затоваривание начинается, это мы сделаем.

— И нужно будет поменять всю проводку.

— Это как всю?

— Это так. Производство будет очень энергоемкое, цеху потребуется мегаватт пять, а то и десять электричества.

— Значит, не будет у нас этого производства, а жаль…

— А чего так?

— Вы в Москве не в курсе, а у нас с электричеством большие проблемы… пока. Нам таких лимитов никто не выделит, мы едва получили тысячу шестьсот киловатт.

— Но с лимитами проблему-то решить можно.

— И как? Если в районе электричества просто не хватает. Правда сейчас вроде в Благовещенске новую электростанцию строят, но нам с нее вряд ли что-то достанется.

— Решим вопрос: эту электростанцию моя сестра строит…

— И что строители решить могут?

— А она не строитель, она студентка на фармацевтическом факультете. Просто премию получила большую, вот и решила в родном городе ТЭЦ построить за свой счет. А так как электростанция, получается, ее собственная будет, то уж родной сестре она пяти мегаватт точно не пожалеет.

— Это как за свой счет? Электростанция же стоит…

— Она придумала новое лекарство от малярии, много лучше хинина и совершенно для людей не вредное. А у нас в стране малярией народ многовато болеет, лекарства нужно немало — а премии-то за изобретение выплачиваются в два процента от экономического эффекта! Но, сами понимаете, студентке столько денег просто не проесть, вот она и решила на родине жизнь людям улучшить. Так что готовьтесь всю проводку менять, я вам где-то в конце февраля пришлю список оборудования, типы его подключения к сети, все остальное необходимое. И да, отделочные работы можно уже потихоньку готовить — то есть материалами запасаться, но начинать их не спешите: надо сначала и схемы проводки подготовить, и насчет вентиляции вопрос проработать.

— А проекты на это когда получить будет возможно?

— Я же не строитель, так что я сначала передам что узнала в МИСИ, там команда неплохая, быстро проект составят. Вот только было бы неплохо еще и проектную документацию на то, что уже выстроено для них найти…

— Арсений Иванович, — повернулся директор к своему строителю, — готовься тогда сам в Москву ехать, — а затем, уже для меня, добавил: — документация по зданию-то у нас есть, но мы кое-что иначе сделали, с материалами были… некоторые сложности. Но мы все изменения утвердили, просто в документацию их не внесли.

— Надо, так съезжу, не вопрос. Вопрос только когда и куда.

— До конца недели документацию собрать успеете? Я тогда вас с собой на самолете отвезу, все меньше времени терять…

И вот тут, на этом совещании, до меня дошло, что же меня так смущало в этом «новом прошлом»: люди были другими, чем те, с которыми я в «прошлой жизни» общалась. Совсем другими, они прошли войну, горе и страдания невыносимые — но вынеся на своих плечах все это, они до глубины души осознали, что они способны сотворить всё и что будущее в их собственных руках. Причем будущее счастливое — и они были готовы ради этого будущего работать не покладая рук. И были готовы за свою работу отвечать, причем не перед начальством, а действительно перед страной и народом своей страны. И преодолевать любые препятствия: вызванный для уточнения каких-то технологических вопросов молодой парень, работающий здесь главным энергетиком, сказал, что «фондов на нужный кабель заводу никто не даст, но он соберет металлолом медный и сам с каким-то кабельным заводом договорится о поставках сверхплановой продукции». А на мой недоуменный вопрос сказал:

— Нам же кабеля немного нужно будет, они столько сделают просто сократив пару перерывов на пятнадцать минут. Ну, если медь у них будет — а у нас медного лома много на заводе получается. То есть не очень много, но им на наш заказ хватит. А расплачиваться будем, как и в тот раз, сверхплановыми приемниками, то есть уже наши рабочие на часок пару раз задержатся…

И он вообще не сомневался, что рабочие согласятся немного сверхурочно потрудиться! Впрочем, и у меня в СНТО почти все работали, за временем особо не следя: сейчас это все считали нормой жизни. Ну, почти все…

Договорившись обо всем с заводчанами я позвонила в Москву (правда, проделать это получилось лишь из горкома: у них была линия ВЧ-связи), получила предварительное согласие на то, что в Уфе будет готовиться производство полупроводниковых приборов — и на этом моя работа закончилась. Почти закончилась, я еще с летчиками договорилась о том, что в Москву мы уже втроем полетим, а они, хмыкнув, сказали лишь что «нужно будет не забыть еще одни валенки из Москвы с собой захватить». Все же зима, а в грузовом Иле салон хоть и отапливается, но как-то скудновато…

Вернувшись в Москву, я отвезла Олю в ее общежитие, а строителя Арсения Ивановича — сразу в МИСИ, где просто познакомила с теми, кто будет проект доработки цехов выполнять. И там же договорилась, что его и в общежитии на несколько дней устроят, так как московскими гостиницами я все же распоряжаться не могла. А на следующий день снова вернулась к учебе. То есть с утра посетила лекции, посидела на одном семинаре, а потом собрала несколько человек из НТО и раздала им «новые задачи». Все же у меня в Уфе было много слишком уж свободного времени, когда Оля на фабрике свою работу делала, а мама тоже на работу уходила — и я задачки для будущих специалистов успела придумать. Интересные задачки, когда я парням рассказала, во что я собираюсь превратить магнитофон, мне вообще пришлось желающих работой заняться палками разгонять по остальным проектам. Впрочем, все обошлось без кровопролития, «другие задачки», хотя и не имели «начальной технологической базы», в чем-то даже поинтересней для молодежи оказались. И по одной из них я услышала лишь один «наводящий вопрос»:

— Свет, а где мы этот лак возьмем?

— Специально для этого вашей команде я вырвала из начальства четыре месячных проездных билета на городской транспорт. Вам придется плотно поработать с парнями из Менделавки: я вас туда завтра свожу, а потом уже вы сами общайтесь.

— Услышали бы они, как ты их институт обзываешь…

— А то, что я родной называю Технилищем, кого-то тут обижает?

— Но ведь ты это в шутку…

— Там студент тоже чувством юмора не обделен. А теперь я попрошу быстренько подумать: вы справитесь с задачей до конца учебного года? Я никого не принуждаю, мне просто чтобы в принципе ориентироваться в том, что можно сделать, а что нет.

— Свет, сделать можно всё. А вот когда… давай ты нас спросишь о сроках где-то весной, в апреле например…