Внучь олегарха

Глава 22

Когда Николай Александрович рассказывал мне о понесенных на налаживание полупроводниковой промышленности затратах, он прекрасно знал, что о величине этих затрат я знаю как бы не лучше него. А еще он знал, что я знаю что он прекрасно знал, что все эти затраты наполовину уже окупились к традиционному весеннему снижению цен на промпродукци. и полностью окупятся до конца текущего года только на производстве телевизоров, а если учесть все области применения транзисторов (не учитывая даже военных отраслей), то уже страна полчила приличные и совершенно внеплановые доходы.

После очередного снижения цен тот же телевизор «Старт» в магазинах продавался уже по тысяче семьсот рублей, причем продавалась уже модель «Старт-3», в которой осталось (если кинескоп не считать) только четыре радиолампы, а вся остальная схема стала уже транзисторной. А кроме Московского радиотехнического завода в Москве телевизоры теперь выпускались и на московском телевизионном заводе «Рубин» (модель немного отличалась, в ней было уже шесть ламп). А кроме Москвы телевизоры производились в Александрове, Горьком (там их выпускали сразу три завода, хотя «официально» считалось, что два), в Новгороде, Воронеже, а Новосибирске и Омске, в Ленинграде само собой, а так же в Баку, Красноярске, Харькове, Минске и даже в Каунасе. Но «лидером проката» стал Брянский телевизионный завод, где приступили к выпуску небольшого (с тридцатисантиметровым всего экраном) полностью транзисторного телевизора под названием «Кристалл». И на каждом заводе (кроме Каунасского) выпуск телевизоров (почти все они были с экраном в тридцать пять сантиметров) превышал сотню тысяч в год и все они теперь продавались по ценам от полутора тысяч до тысячи восьмисот рублей (причем цена определялось большей частью отделкой корпуса), а самые дорогие телевизоры — минский «Беларусь» и московский «Рубин» с трубками по сорок сантиметров стоили чуть больше пары тысяч — и даже пи этом с каждого телевизора страна получала больше сотни рублей «сверхпланового дохода» (по этому поводу было даже специальное — и совершенно «закрытое» — постановление Совмина, обуславливающее такую «повышенную цену» необходимостью срочно компенсировать «сверхплановые затраты», понесенные радиопромом). А ведь кроме телевизоров в продаже появились и транзисторные радиоприемники, проигрыватели для пластинок, разная прочая техника — так что меня рассказ Предсовмина вообще не впечатлил. Даже при том, что я точно знала (а Николай Александрович, похоже, нет) что именно сверхплановые затраты на «создание инфраструктуры» для пяти полупроводниковых заводов слегка превысили четыреста тридцать миллионов рублей. Просто ему никто не сказал от этих миллионах, так как расходы на строительство жилья шли по совсем другим статьям…

И все это я считала именно по ценам уже «сниженным», хотя немало аппаратуры успели продать и по прежней цене. Но вот на телевизоры Александровского завода цены снижать никто не стал, просто выпуск телевизоров КВН полностью прекратился. А вместо КВНов а Александрове стали выпускать такие же, как и в Брянске, транзисторные телевизоры, продающиеся по той же цене, что и КВНы раньше, то есть по девять сотен. Так же не поменяли цены на легковые автомобили — что, откровенно говоря, народ вообще не расстроило никак. Но то, что не снизились цены на кирпич и цемент для населения, все же народ немного разочаровало…

И меня тоже не особо это порадовало, у меня были довольно интересные планы, связанные с кирпичом, но в любом случае я не собиралась ими заниматься до защиты диплома, а к тому времени или цены все же снизятся, или я еще больше денежек загребу: теперь в каждый выпускаемый телевизор ставилась «придуманная» мною радиодеталька: кремниевый диодный высоковольтный столб. Выпрямитель на двадцать пять киловольт — это вам не хухры-мухры!

Впрочем, от использования столбов в телевизорах я на большие барыши даже не рассчитывала, так «экономический эффект» в копейках выражался, но вот в Бресте их собирались изготавливать уже сильноточные, для применения, например, в электровозах переменного тока — и вот тут уже денежный источник обещал всерьез так заструиться. Но это все — потом, сначала — диплом. А чтобы его защитить, мне всего лишь за полгода нужно сделать работу, которую нормальный человек (то есть не клинический идиот) в состоянии выполнить примерно за пять-десять… веков. И это если брать самые оптимистичные оценки…

Николай Александрович очень каким-то спокойным голосом поинтересовался:

— Что вы имеете в виду под словами «слишком много»?

— Что? А… не в этом смысле. Она знает гораздо больше, чем любая девушка в ее возрасте, хотя очень многое она знает очень поверхностно. Но даже зная лишь какие-то основы, она сразу придумывает, куда это модно применить. Моему сотруднику товарищ Федоров из Фрязино говорил, смеясь, что когда его инженеры попросили объяснить какой-то тонкий момент относительно технологии производства этих ее микросхем, она ответила, причем с явным удивлением от того, что вопрос ей задали: «А чего вы меня-то спрашиваете? Я в этом ничего не смыслю, так что вопросы свои специалистам задавайте». А когда те сказали, что специалистов-то в стране нет, она тем же тоном сказала, что мол вы теперь специалисты, так что сами у себя и спрашивайте. Мы потом проверили: технологии, подобной той, что она фрязинцам освоить предложила, нигде в мире нет, и никто даже не занимается исследованиями в этом направлении. А она не просто ее знала, но и с уверенностью стала ее внедрять!

— А вы говорите «поверхностно»…

— Вот именно: инженеры радиоинститута позже сказали, что предложенная ей схема памяти вообще чудом заработала и она очень обрадовалась тому, что инженеры института сами придумали стабильно работающие варианты.

— Вон, у меня на столе список ее радости лежит, больше восьмидесяти человек она представила к орденам и медалям. А Федорова, кстати, на орден Ленина выдвинула. Он часом не родственник ей?

— Как она часто говорит, даже не однофамилец.

— Это как?

— А… полковник Суворина говорит, что, с ее слов, у директора института дед через ферт писался, а ее прадед — через фиту… или наоборот, не помню уже. Нет, ни малейшего родства. Но Игорь Васильевич, на новой машине вычислительной что-то уже посчитавший, говорил, что тут и «Героя» Федорову дать не стыдно. Так что если меня спросят, то я предложение Светланы Владимировны поддержу.

— Не спросят, но за информацию спасибо. И еще, Павел Анатольевич, если вы что-то странное заметите…

— С Федоровой проще вам сообщать если мы заметим что-то не странное. Но если вам именно странного о ней услышать хочется, то пожалуйста: она начала тратить свои деньги. Всерьез так начала…

Когда я училась, программирование в том или ином виде преподавали буквально всем инженерам, так что и мне пришлось хлебнуть кусочек этой науки. И хотя хлебнула я самую малость, себя честно считала программистом буквально «Богом отмеченным». То есть как «отмеченные богом» юродивые возле церкви: слова говорят на языке как бы человеческом, но понять их порой вообще невозможно — да и нуждочки такой чаще всего не возникает. Однако мой диплом должен был представлять из себя программу, причем очень даже большую, на мой непрофессиональный взгляд ее вряд ли выйдет уложить меньше чем в несколько сотен тысяч строк кода. Но мне даже точнее считать было лень, все равно понятно, что я такую программу не напишу никогда — да и не собиралась я никакие программы писать. Зачем, если есть специально обученные люди? А что, нет еще таких людей — значит нужно обучить. Но и обучать я лично никого не собиралась. Есть же нормальные специалисты, пусть они и учат!

А попутно пусть сделают что-то уже работающее. Группа студентов, аспирантов и примкнувших к ним преподавателей МГУ за лето разработали что-то, напоминающее операционную системы для новенькой ЭВМ. Очень примитивную, но она выполняла три главных для меня функции: позволяла загружать программы с диска, запускать их и — что было лично для меня очень важно — собирать программы из готовых кусков. А группа разработчиков их Брянска разработали под выпускаемый на тамошнем заводе монитор (с клавиатурой) что-то вроде текстового редактора, который, ко всему прочему, как раз работал на «пятом процессоре» микросхемы, то есть не мешал выполнять другие программы. Кривенькая такая идеология, но пока каждый индивидуальный процессор умел работать с памятью только в шестьдесят четыре килобайта, такая возможность была крайне полезна.

Монитор у брянцев получился… своеобразный. Я их попросила сразу закладываться на «телевизионное» разрешение, то есть размер экрана, если в пикселях считать, был восемьсот на шестьсот, а если в буквах, то на экране помещалось тридцать строк по девяносто шесть символов. Раз уже нет пока никаких стандартов, то кто мне помешает ввести свой? То есть брянский, это они уже сами все придумали. Да и вообще пока стандарты янки не ввели, «по праву первооткрывателя» у меня все делалось немного не так, как «в прежней жизни». Например, шаг выводов на микросхемах составлял ровно два с половиной миллиметра, расстояние между дорожками выводов — семь с половиной и пятнадцать миллиметров, диаметры дисков (и гибкого, и жесткого) были приняты равные семидесяти пяти миллиметрам (поскольку десятисантиметровый сочли все же не очень удобным). И даже на магнитофонах ширину пленки установили в десять миллиметров, а данные на ней писались сразу в коде Хемминга на тринадцати дорожках.

И у меня все больше крепло убеждение, что именно эти цифры и станут новым международным стандартом: в Бресте местные умельцы в ДИП-корпусе на шестнадцать выводов наладились делать просто шикарные двухканальные усилители низкой частоты, под набирающие популярность стереопроигрыватели, и их стали активно закупать французы. То есть немцы из ГДР их первыми закупать начали, но лишь «для собственных нужд», а французы начали свои агрегаты широко предлагать сразу во многих странах. Но на это мне вообще плевать было, важно то, что им поставлялись микросхемы, изготовленные «по советскому стандарту», просто потому, что других «стандартов» еще не существовало.

Похоже, что «советские микросхемы» вдобавок и прилично ускорили наступление эры стереофонических радиопередач. Там все было просто: сигналы с двух каналов звука модулировались высокой частотой, а затем с помощью простого диода у одного из сигналов срезалась «отрицательная» составляющая сигнала, у другого — «положительная», два сигнала после этого микшировались — и опа! на одной частоте можно передавать оба канала одновременно. А в приемнике нужно точно так же диодами общий сигнал разделить по каналам. Все просто, вот только диоды должны работать очень быстро, настолько быстро, что нынешние, точечные германиевые, едва успевали это проделать. То есть вообще не успевали, ив радиоканал все же лез микс из обеих (хотя и приглушенный по каналам), да и в приемнике тоже каналы немного перемешивались. Но если делать фильтры и миксеры по КМОП-технологи, то звук на выходе получался просто идеальный.

Самое смешное, что способ передачи стереозвука по радио был в СССР еще в тридцать пятом отработан и даже запатентован (и назывался «методом полярной модуляции», сокращенно ПМ, а у буржуев его переобозвали в FM), но тогда качественных диодов не было. А теперь появились, и где-то «наверху» решили технологию пустить в массы — ну а в Бресте как раз и подсуетились. Хорошо подсуетились, качественно, буржуям теперь миксеры и фильтры в шестиногом корпусе продавались за вполне себе «твердую» валюту, а еще у них какая-то западногерманская компания заказала в «интегральном» исполнении уже фильтры достаточно сложные, которые вообще-то удалось поместить только в корпус о двадцати четырех ножках. Так что «советский стандарт» уже зашагал по планете…

А еще зашагали «передовые советские приборы»: в Брянске подготовили производство «однопроцессорной» микросхемы, и на базе этого процессора (и нескольких микросхем уже полностью своей разработки) уже на телевизионном заводе стали изготавливать настольные калькуляторы, на которых цифры (двенадцать штук) высвечивались с помощью цифровых газоразрядных индикаторов (их начали производить на МЭЛЗе). И эти калькуляторы внезапно стали настолько популярны в Германии (в Западной), что всерьез рассматривался вопрос о прекращении (скорее всего, все же временном) производства там телевизоров. Но здравый смысл возобладал: на заводе просто выстроили два новых цеха, бурным потоком закачивающих в СССР валюту: оказалось, что проще именно так поступить, чем сносить уже готовые производственные линии.

А у меня «бурные потоки» начали творить юные программисты. Я все же язык программирования придумала, так надо же людям продемонстрировать, что не зря я старалась. И именно старалась, потому что С в исходном виде мне ну никак не подходил. То есть форма записи операторов и некоторые сугубо вычислительные вещи у меня отторжения не вызывали, но для моих целей требовался мощный аппарат ввода-вывода данных, и я такой аппарат непосредственно в язык и впихнула. Все же в «мое время» библией советских программистов был томик Джермейна, а там очень подробно про эти функции языка было расписано, так что мой (именно мой!) язык получился несколько, скажем, своеобразным. Я его вообще никак не называла, а вот профессор Ляпунов (который с несколькими студентами и двумя сотрудниками своего научного института) разработал для него первый транслятор, назвал его просто «язык символьных вычислений». Сокращенно «язык СВ» (русскими буквами), но ехидные студенты его называли не иначе, как «язык Светланы Владимировны».

Впрочем, не зря же есть в русском языке пословица «хоть горшком назови», для меня главным стало то, что уже в конце сентября сразу много народа приступило к написанию разных программ. Очень разных: в Стекловке, с которой мне все же удалось наконец договориться (поставив им один из первых «суперкомпов» и пообещав выделить еще с десяток к следующему лету) народ (и не студенты, а очень даже неплохие математики) разрабатывали целую библиотеку «стандартных функций», причем простенькие (типа синусов с косинусами) им делать я не поручила, их вообще прошили в ПЗУ и они вычислялись теперь «на аппаратном уровне», и математики под руководством Людмилы Всеволодовны создавали действительно мощную математическую систему. С использованием этих (еще даже не написанных) функций ребята из МВТУ и из МАИ собирали «расчетные модели» отдельных элементов всяких летающих машин, программы по расчету тонкостенных оболочек писали инженеры из ОКБ-1, программы расчета баллистики ракет составлялись у Челомея… Всего в написании программ задуманного мною комплекса принимали участие студенты и сотрудники девяти московских ВУЗов и чуть менее чем десятка разных проектных организаций (главным образом относящихся к военно-промышленному комплексу).

Ну а я просто сидела на попе ровно и раздавала «ценные руководящие указания». Очень ценные: сотрудницы первого отдела буквально не успевали всю документацию, которую я относила к разным категориям секретности, просто печатать, так что Лена затребовала (и получила) у начальства еще шестерых профессиональных машинисток «с допуском». А четверо «старых» лейтенанток с утра и до вечера носились по разным конторам, раздавая мои ЦРУ исполнителям…

А вкалывали у меня все как бобики вовсе не потому, что я, размахивая справкой из психушки… то есть удостоверением из Совмина всех так работать принуждала, нет. Все работали очень даже добровольно, особенно инженеры из разнообразный «почтовых ящиков». Я им просто говорила, что мне от них надо и интересовалась, хотят ли они для меня это сделать. Ну, совершенно понятно, почему так трудились парни из Фрязино: хотя мое представление Николай Александрович и не утвердил, но все же однофамильцу орден Ленина достался, еще четыре человека из института (один руководитель группы и трое простых инженеров) получили по «Красному знамени» и человек десять стали обладателями «Знаков почета». Впрочем, всех остальных тоже отметили, наградив их медалями «За доблестный труд», так что в этом институте народ осознал, что я слов на ветер не бросаю. Сказала «попробую» — попробовала и какой-то результат обеспечила. А если говорю «сделаю», то ведь сделаю! А так как все работы по моей программе так или иначе были связаны с фрязинцами (по крайней мере очень многим руководителям групп программистов было необходимо с некоторыми свойствами процессоров и памяти познакомиться «из первых рук»), то и во всех прочих конторах к моим словам отнеслись с доверием. А слова были и вовсе простые: я пообещала всем задействованным программистам (которых я все же лично и отбирала) по окончании работ выдать по квартире. Лично пообещала, и даже слова «попробую» не использовала.

Обещать мне было легко: уже действовал закон о том, что граждане имеют право организовываться в жилищно-строительные кооперативы. И в этом законе была куча пунктов, расписывающих, кто в кооператив вступить может, сколько денег нужно вносить сразу и как рассчитываться с государством по полученному кредиту — в общем, сто пятьсот слов, «ограничивающих свободу выбора». Но писали текст законе бюрократы, видимо, совсем еще начинающие, и меня заинтересовал раздел четвертый этого закона, в котором ни про какие ограничения вообще не упоминалось, а гласил этот раздел о том, что 'если члены кооператива сразу оплачивают всю стоимость строительства, то местные власти обязаны в приоритетном порядке обеспечить землеотвод и дать высший приоритет в приобретении необходимых стройматериалов.

Очевидно, эти бюрократы даже предположить не могли, что какие-то граждане, даже собравшись в кучку в количестве шестидесяти человеко-рыл, смогут просто так выложить миллион рублей и потом тихо сидеть и ждать, когда их дом построят. А у меня миллион рублей был, и даже не один. Очень даже не один, так что я выделенных мне «бухгалтеров в штатском» (которые читать законы тоже умели не хуже меня) попросила организовать сразу шестнадцать таких ЖСК, в каждом из которых пока что числился лишь один «кооператор», и запустить все оговоренные в законе процессы.

Ну, товарищи от души посмеялись, чуть позже еще раз внимательно прочли закон, особо обратив внимание на подчеркнутые мною места, вникли в содержание, снова посмеялись (на этот раз над бюрократами-неумехами) — и все проделали буквально за пару дней. В законе нашлись две «дырки», позволившие такой трюк проделать: для начала постройки кооперативного дома не требовалось, чтобы в кооперативе было зарегистрировано столько членов, сколько будет квартир в доме — предусматривалось, что участников можно будет и позже «добрать», а вот сколько можно «добирать» никак не уточнялось. А вторая «дыра» была еще проще: нигде не оговаривалось, что председателем кооператива должен быть именно его член — и для всех кооперативов учредительные документы в графе «количество членов» содержали нули, а председателем во всех их (с правом подписи финансовых документов) числилась некая «Фёдорова С. В.»

Как я поняла из разговоров с товарищами из МИСИ, чтобы дом построить, крайне желательно только фундамент заложить до заморозков, а все прочее можно и зимой достраивать. И шестнадцать заложенных до середины октября в разных местах Москвы и Подмосковья фундаментов очень прозрачно намекали, что если предложенную работы в срок выполнить, что появляется очень неиллюзорный шанс еще до лета справить новоселье…

Руководители предприятий мои такую инициативу лишь приветствовали: у них чуть ли не большинство инженеров все еще по общагам ютилось, Королев, например, на свою внеочередную Сталинскую премию сам дом для своих работников выстроил (правда, далеко не такой «шикарный», какие я заказала — так что работа у меня шла, и шла быстро. Но мне все равно было несколько не по себе, уж больно на серьезный проект я замахнулась… однако с каждым днем мне становилось все спокойнее и спокойнее: график я, конечно, составила исключительно жесткий, но по многим подпроектам работы шли даже с небольшим опережением этого графика. Не по всем, но в принципе мне уже было что показать Владимиру Николаевичу на защите диплома. Однако все же хотелось показать именно всё…

Однако мои хотелки вообще с ракетостроением никак не были связаны, я ни при каких условиях не собиралась заниматься разработкой этой сложной и все еще во многом непонятной техники. Есть люди, которые мечтают о космосе (ну или о ракетах стратегического назначения), вот пусть они эти ракеты и придумывают. Так что потраченные миллионы — они совсем не для того, чтобы изобразить из себя супер-пупер ракетостроителя. И даже не для того, чтобы изобразить компьютерного гения, ведь для любого, кто хоть немного копнет случившуюся «полупроводниковую эпопею», сразу станет ясно, что и в электронике я отнюдь не корифей. Мне все эти дома нужны были совсем для другого.

Прежде всего, я даже не собиралась работникам свои квартиры дарить, до такой степени придурошности я еще не дожила. Я собиралась им квартиры всего лишь предоставить, и затем их использовать в других, но именно своих проектах. А эти шестнадцать «домов повышенной комфортности» в этом мире были для меня примерно тем же, чем была рыжая «Ламборгини» в прошлой жизни: указателем на статус. Статус, позволяющий мне получать больше просто потому, что люди знают о том, что у меня это есть. Статус, позволяющий с разными руководителями гораздо проще договариваться о вещах, которые мне будут нужны. Статус, позволяющий мне делать то, что я хочу. Не чтобы наживаться, а чтобы делать работу, которую я делать умею и люблю — и чтобы другие люди мне просто не мешали ее делать…

Да, чтобы работа была сделана в строк, мне пришлось выложиться «до копеечки», а в некоторых домах денег даже на внутреннюю отделку даже не хватило. Хватит скоро, мне все же «авторские» по телевизорам вообще раз в месяц платили, а я квартиры людям обещала предоставить «до лета». А до лета времени еще дофига, сейчас только март наступил.

И наступил день защиты диплома…