Ведьма

ШАБАШ БЕЗУМНЫХ

Приближалась середина сентября. День был пасмурный, и серебристо-серый цвет придавал бабьему лету очарованье, исполненное неясных стремлений. В них не было ни тоски, ни безнадежности, наоборот, это была жажда деятельности, желание заставить работать мозг. В сентябре начинались занятия в школах и вузах, открывались театры, садились за стол писатели, сочиняли музыку композиторы, рисовали картины художники. На полную мощность включались в исследовательскую работу ученые. Безусловно, как любая закономерность, и эта имела исключения. На сей раз исключением был Валдис Дзенис, который в свой медовый месяц не только не прохлаждался, но работал с удвоенной энергией. Надо было наверстать упущенное за те безумные две недели, привести в порядок материалы диссертации. Лариса свою помощь больше не предлагала. Валдис, конечно, понимал, что обидел ее, но так уж устроен мир, что человек порой вынужден быть недобрым. Он смирился с этой достойной сожаления ситуацией, отнесся к ней философски. Когда он просматривал все свои материалы, ему показалось, что эксперименты он проводил несколько хаотично, потому попытался заполнить пробелы новыми опытами, которым надлежало довершить общую картину исследования.

К концу сентября диссертация в основном была закончена, и Валдис просматривал материалы еще раз, чтобы вечером отдать их машинистке. Зазвонил телефон Лариса пригласила его к городскому аппарату. Звонил Екаб.

— Как насчет гостей вечерком? Сегодня у нас сборище под названием шабаш безумных. Вы придете?

— С каких это пор ты со мной на вы?

— Я имею в виду вас обоих. Нельзя разбивать пару. Это безнравственно.

— Но… Я надеюсь, ты понял, что я имею в виду?

— Понял. Видишь ли, с тех пор, как ты женился, твое безумие передалось мне — теперь я собираю информацию. Инга даже завела картотеку беспрецедентных медицинских случаев. Еще кое-кто помогает. Главную роль, как ты догадываешься, в поисках неизвестного преступника играют микробиологи.

— Прости, Екаб! Я об этом больше не думаю. У меня аллергия на предрассудки. И давай прекратим философствовать на эту тему.

— Согласен. Занимайся своей химией. Мне, я надеюсь, ты разрешишь заниматься этой проблемой?

— Запретить, конечно, не в моих силах — нехотя отозвался Валдис. — Можешь тратить свое драгоценное время…

— Понимаю. Ты предпочитаешь спокойную семейную жизнь.

— И Венда тоже.

— Вообще-то это хорошо, — согласился Екаб. — Но людям ты ее показать можешь?

Валдис ответил не сразу. Екаб слышал только его дыхание.

— А об этом там говорить не будут?

— О конкретном случае нет. Но, безусловно, о микробиологии речь пойдет, кто-то что-то расскажет. Будут физики, математики, один кибернетик. Ты помнишь Роланда, который был на свадьбе? Он тоже придет. И Ивар со своей симпатичной женой. Эта та, которую на свадьбе все называли биолог. Вообще-то она историк…

— А как фамилия доктора?

— Суна. Роланд Суна. Вирусолог.

— Из твоего института?

— Да.

— И он знает все о вирусах?

— Ну, не так, чтобы все, но кое в чем разбирается.

— А может ли он назвать, сколько всего существует на земле вирусов?

— Не знаю. Вечером спросишь, узнаешь.

— А тебе известен вирус под названием «Phi 174»?

— По-моему, какой-то бактериальный вирус. Так ты придешь?

— Хорошо. Скажи мне еще одну вещь — заболевание раком или лейкозом может быть связано как-то с местом, где человек живет? Я где-то вычитал, что коровы заболевают лейкозом только на некоторых фермах, расположенных вблизи водоема, уровень которого не выше 200 метров над уровнем моря. Такое возможно?

— Да, возможно.

Последние недели Валдис избегал Екаба, потому что все их разговоры так или иначе сводились к медицине. Но даже если они и не говорили о болезнях, проблема существовала — засела гвоздем в мозгу. При Венде надо было молчать, чтобы и случайно не напомнить о той черной тени, которая следовала за ней повсюду. Молчать оказалось намного труднее, чем он предполагал. Однако Валдис о своем поступке не жалел. Женой Венда оказалась прекрасной. В ее поведении не было ничего сверхъестественного. Нормальная, приятная молодая женщина. Живая, чуткая, страстная. Тактичная во всем, что касалось их взаимоотношений. В ней гармонично сочетались непосредственность и открытость ребенка и чувства и ум зрелой женщины. В присутствии ее Валдис словно погружался в блаженный туман. Время летело незаметно. Ночные пробуждения переплетались со сном. Утром он вставал отдохнувший, полный новых сил, энергии. Годы, прожитые в одиночестве, по сравнению с этими, как бы подернутыми розовой дымкой, месяцами казались жалкими, пустыми. Венда по-своему переставила вещи в комнате, купила зеркало, мягкое кресло, маленький столик, кухонный шкафчик и еще кое-что. Ничего из старой мебели не выбросила, просто дополнила. И работу нашла самостоятельно. Сказала ему об этом, отработав первый день. Произошло это сразу после регистрации, как только ей вручили паспорт с новой фамилией.

Собирались, как оказалось, у самого Роланда Суны. Это доктор попросил Екаба пригласить чету Дзенисов. Свадьбу Валдис и Венда отпраздновали вдвоем, даже Екаба и Ингу не пригласили. Вернее, никакой свадьбы не было. В тот день Валдис завершил вторую часть своей диссертации. Они не выпили ни чашки кофе, ни рюмки вина. У обоих и без того кружилась голова. Плюс ко всему удивительное, прекрасное чувство свободы, когда никто не заставляет тебя выполнять «обязательные» свадебные ритуалы. Они сидели рядом на диване, слушали голос Артура Ринне и переговаривались. Примерно так.

Венда — А улица Ленина заканчивается около Даугавы или идет дальше через мост?

Валдис — Улица продолжается, но называется по-другому.

Венда — А почему с церкви на площади Коммунаров сияли кресты?

Валдис — Потому, что там теперь планетарий.

Венда — А почему кресты сняли? Без них этот памятник истории выглядит как ненастоящий.

Валдис — На такой твой вопрос я ответить не сумею.

Венда — А почему пешеходный туннель вокзала строят только сейчас?

Валдис — А когда же его строить?

Венда — Одновременно с вокзалом.

Валдис — Тогда в нем не было необходимости. В Риге в то время жило на триста семьдесят четыре тысячи четыреста двадцать девять человек меньше, чем сейчас.

Венда — Твои знания чрезвычайно точны и убедительны.

Валдис — Стараюсь.

Екаб с Ингой ждали их у троллейбусной остановки. Инга с любопытством оглядела Венду. Желтые босоножки на платформе. Голые ноги? Нет. Все-таки чулки. Сарафан в большую желто-зелено-черно-белую клетку, под ним белая блузочка с длинными рукавами, на голове желтая летняя шляпа. Элегантная горожанка с изюминкой. Шляпа, казалось, не совсем гармонировала с теплой погодой и предстоящим визитом, но зато оттеняла загорелое лицо. Да, выглядела она королевой. Однако завидовать и говорить комплименты казалось излишним. Венда в них не нуждалась. Она улыбалась и все-таки казалась недосягаемо далекой и чужой. Если бы Инга не знала, что это та самая Венда, которая преподнесла ей на свадьбе букет полевых цветов, она не узнала бы ее. Но даже и сейчас трудно было поверить в эту перемену.

— Ого! Экие щеголи! — не удержался Екаб.

На Валдисе был клетчатый костюм. Венда лишь постаралась соответствовать ему.

Дверь им открыл двенадцатилетний мальчик в белой рубашке с черной бабочкой.

— Пожалуйста, проходите! — произнес он, едва заметно показав рукой на следующую дверь, за которой слышны были голоса. Двери открылись. И они оказались в большой комнате. Вокруг низкого столика расположились несколько мужчин и женщин. Чуть поодаль стоял доктор Роланд с чашкой кофе в руках. Десятилетняя девочка в белой накрахмаленной, как у официантки, наколке держала небольшой поднос с кофейником.

Увидев вошедших, Роланд кивнул, извинился и сказал:

— Знакомьтесь! Молодожены Инга и Екаб Меллезе-ры и молодожены… — он чуть повернулся — Валдис и Венда Дзенисы. — Затем обратился к Екабу — Познакомь, пожалуйста! Тут интересный разговор о кварках.

И он снова подошел к группе сидящих за столиком.

— Квазиупругие взаимодействия происходят и в том случае, когда нейтрино рассеиваются на нуклонах. Экспериментами доказано — структура адронов сформирована кварками. — Говорил молодой блондин, специалист по теории слабого взаимодействия элементарных частиц. Валдис узнал, что симпатичный мужчина, которого на свадьбе называли просто биологом, — Ивар Клаустиньш, «самый крупный в Латвии специалист по лейкемии», а его симпатичная жена Леонтина — автор многочисленных дискуссионных статей.

Физик-теоретик продолжал развивать свою теорию в научно-популярном стиле. Когда он конфузился и не мог, как сам говорил, выразиться по-человечески, Роланд на правах хозяина дома успокаивал его:

— Давай дальше! Так или иначе всего не поймем. Главное удостовериться, что и другие кое-что знают, не только биологи.

Валдис прислушался.

— Теперь с полным правом можно утверждать, что кварки действительно существуют, но расцепить адроны на кварки невозможно. Эта ситуация принципиально отличается от ситуации в ядерной физике. Очевидно, здесь мы сталкиваемся с количественно иным структурным принципом. В области иерархии сложных частиц достигли уровня, на котором деление системы на составные части, как в случае молекул, атома и ядра, невозможно. Значит ли это, что мы дошли до современных «демокритовых частиц»? Это еще предстоит решить…

— Голосованием? — бросил кто-то.

Раздался смех.

— Никаких первичных частиц нет и не будет! — вдруг услышал Валдис свой голос. И тут же извинился — Прошу прощения! Я полный профан в этом вопросе.

— Скажи, чтобы понапрасну не извинялся, — посоветовал кто-то. И Валдис увидел широко улыбающееся лицо Екаба.

— А ты говоришь, что в физике ничего не понимаешь, — сказал Екаб. — Мне в физике абсолютно все ясно, а вот в биологии, особенно в микробиологии, горизонт затянут дымкой. Ну, как ответишь, существует вирус с одним геном или нет?

Валдис улыбнулся. Это была поставленная с ног на голову, но очень доходчивая логика: человек чувствовал себя невеждой именно в том вопросе, в котором больше всего знал, пытался добраться до корня. Во всех других областях школьные представления давали якобы законченную картину.

— О первичных частицах этого не скажешь, — возразил физик. — Если допустить, что о непознанном нам действительно ничего не известно, надо допустить также существование абсолютно неделимого, как одной из форм непознанного.

Валдис затряс головой.

— Нет, так можно договориться до того, что и суеверие, подобно неделимой элементарной частице, относится к категории непознаваемого.

Физик ответил спустя некоторое время:

— Понимаю. У суеверия может быть столь глубокий и серьезный фундамент, что и для нашего и для следующего поколения это останется тайной. А может быть, и вообще для человеческого рода.

— Агностицизм, — раздался женский голос.

— Пожалуйста, дамы, не надо громких слов! — перебил другой женский голос. — А то нас сотрут в порошок.

— Ах, в таком смысле неделимые? — Валдис растерялся. — В таком случае это не в природе вещей, а просто предел человеческих возможностей.

— Нет, это все-таки не субъективизм, — возразил физик. — Речь идет о самой природе, о ее неделимости, целостности на некоем уровне, которая начинает делиться только за пределами реального мира. Должна же быть первооснова вещества.

Девочка предложила вновь пришедшим бутерброды с ветчиной, приговаривая при этом тоненьким голоском:

— Сначала надо поесть, потому что все с работы.

Екаб наклонился к Валдису.

— Не нервничай! Я же предупреждал, это шабаш безумных. Если будешь придерживаться своей прежней точки зрения, исколошматят, как боксерскую грушу.

— Да разве я нервничаю? — вместо ответа спросил Валдис.

Надо сказать, он был приятно поражен. Собираясь сюда, он не верил, что обойдется без накрытого стола, без напитков, тостов и всяческих банальностей. Шабаш безумных? Нет! Здесь собрались самые умные и самые миролюбивые люди. И Валдис почувствовал гордость оттого, что принадлежит к клану людей мыслящих. До него донеслись слова физика:

— Иной уровень, или иная реальность, в наши дни уже угадывается. Возможно, дальнейшее деление вещества будет происходить в состоянии коллапса.

— … а в случае коллапса само существование человека становится проблематичным, — перехватил кто-то его мысль.

— Проблематичным!? — возмущенно воскликнул физик. — Абсолютно невозможным!

Валдис собрался было опротестовать этакую категоричность, но подумал, что и он в химии признает только абсолютные истины. Без веры в абсолютную истину ученый просто не в состоянии по-настоящему работать.

— Насколько мне известно, кварковая модель бариона полностью противоречит принципу Паули? — спросил кто-то.

— Да, — ответил теоретик. — Противоречие наглядно проявляется в отношении к минус гиперону омеги. Для возникновения частицы, отличие которой минус три, а спин — три вторых, все три кварка, его составляющие, должны быть с параллельными спинами.

На минуту Валдис отключился, до него доносились лишь отдельные фразы:

— … минус гиперон — белого цвета, так как состоит из трех кварков разного цвета и соответствует принципу Паули.

— … Если в действительности существуют кварки обаяния с плюсом и минусом, обязательно должны существовать мезоны и барионы обаяния… Нет, нет! Кварк — это точка. Из адрона могут вылетать только адроны.

Валдис взглянул на Венду.

— Что-то похожее я читала в журнале «Наука и техника», — сказала она.

— О кварках?

— Да. Только о коллапсе не было.

— Ты знаешь, что такое коллапс?

— Да. Разрушение вещества под влиянием силы тяжести.

— Пожалуй, и так можно сказать.

— Такова судьба человечества: достичь предела своих возможностей, а потом мучительная смерть.

Валдис посмотрел на жену. Венда побледнела. Загорелое лицо стало изжелта-серым, не прибавлял ему живости и свет торшера. Холод пронизал Валдиса от затылка до самых пяток.

— Исследования космических гамма-излучений докажут. — донеслось откуда-то издалека.

Валдис пристально смотрел на жену. Она сидела все такая же бледная, однако черты лица несколько ожили, вид уже был не такой растерянный и удрученный, как минуту назад. Вскоре она совсем пришла в себя, держалась с достоинством, но печать отчужденности осталась. Мелькнула полубезумная мысль: «Она не с нашей планеты». Несколько лет назад он видел фильм, в котором актриса, игравшая роль инопланетянки, чем-то напоминала Венду. Странно. Валдис провел рукой по лицу, усилием воли пытаясь отогнать безумные мысли. Венда сказала:

— Похоже, и меня ждет такая же судьба — остаться за пределами понимания ученых нашего поколения.

Валдис вскочил:

— Венда! Ты все время об этом думаешь?

— Нет. — Она мягко улыбнулась. — Мне это только что пришло в голову. И как-то все вдруг в голове перевернулось. Прости! Это больше не повторится.

Упрекнуть Венду в том, что она расслабилась, было бесчеловечно. Она и так была связана запретом не думать о себе. Но как можно не думать о своей судьбе?

За несколько дней до этого между ними состоялся такой разговор:

— Ты не заметила у меня каких-либо признаков болезни? — спросил он тихо. За эти месяцы он ни разу не простудился, ни разу не болела голова. Ему казалось, что и работоспособность его повысилась. Если уж говорить об отклонениях, то только в лучшую сторону.

— Нет. У себя, — ответила Венда.

Валдис непонимающе поднял на нее глаза.

— Мы живем больше двух с половиной месяцев, а… Я завидую Леонтине, у нее сыновья.

— Так бывает, — сказал он с наигранной беспечностью. — А потом нам все равно было бы не до малыша. Я должен избавиться от этой кипы бумаг.

— Малыш тихо рос бы себе девять месяцев, — робко возразила Венда.

— Хорошо. Если через полгода не будет, сходишь к врачу. Договорились?

Екаб поманил их пальцем.

Венда в ответ кивнула. Валдис следил за ней с беспокойством. Она была внимательной, понимала его с полуслова и в то же время от нее исходило ощущение недоступности. Кто знает, возможно, это уловка женщин, помогающая им сохранить привлекательность в глазах мужа? Он же стремился к еще большей близости, откровенности. Она откликалась, шла ему навстречу, но дистанция между ними сохранялась, оставались незнакомые запахи, чувства, мысли. О них можно было только догадываться.

Екаб тронул Венду за локоть.

— Присоединяйся к нам! Они считают, что история и мораль интереснее физики.

Венда оглянулась на мужа. Взгляд ее был так красноречив, что все слова казались лишними. Валдис смотрел на жену и испытывал чувство радости и от ее походки, и от всей ее фигуры. Потом повернулся к Екабу.

— Ты упомянул о каком-то мельчайшем вирусе. Неужели правы те, кто считает их возбудителями «медленной» инфекции?

— Похоже, так. Вирус, который ты назвал утром по телефону, обходится набором из девяти генов. У него нет даже обычной двойной спирали. Оказывается, иногда с одного участка ДНК, чтобы создать различные белки, информационный код считывается выборочно. Словом, для создания двух белковых веществ существуют две разные инструкции. Размножение происходит за счет полуготового строительного материала, содержащегося в клетке, и генетического аппарата клетки, пусковым механизмом которого является вирус, подчиняющий его себе.

— Да. Об этом я кое-что знаю, — отмахнулся Валдис. Ему не доставляло никакого удовольствия вспоминать прочитанное в те полубезумные две недели. Что-то в нем, очевидно, перегорело, что-то кровоточило, потому что малейшее прикосновение вызывало боль.

— Говорят, нашли лекарство от болезни Паркинсона. Инвалидам полностью возвращают здоровье.

— Разве? — рассеянно спросил Валдис. Болезнь Паркинсона не представляла для него интереса.

— Такая возможность согласуется с инфекционной природой болезни, — продолжал Екаб. — Вирусы действуют как раздражители. Возбужденные нервные клетки после гибели вирусов начинают работать в нормальном режиме.

— Послушай, Екаб, давай куда-нибудь уединимся!

Они разыскали хозяина дома и все трое, пройдя еще через одну комнату, вышли на балкон, который находился на противоположной стороне дома. На горизонте алела полоска заката. По улице Ленина неслись автомашины, шуршали шинами автобусы.

Доктор поправил на переносице очки и оперся на балконную решетку.

— Венда не беременеет, — сказал Валдис.

— Типичная латышка, — ответил доктор.

Екаб глянул на Роланда, спросил:

— Понял?

— Конечно, понял.

И одновременно они посмотрели на Валдиса.

— Что на душе? — спросил Екаб.

Валдис глубоко вздохнул и сжал губы. В присутствии этих мужчин можно было не притворяться. Он прикрыл глаза и сквозь прищуренные ресницы смотрел на бледнеющий закат над Саркандаугавой, на фоне которого уже мерцали далекие сигнальные огни, предупреждая самолеты о заводских трубах.

— Я знал, на что шел, — ответил он.

— Науку двигают безумцы, — констатировал Суна.

— Я чувствую себя очень хорошо, — возразил Валдис.

— Как все, — вставил Екаб.

— У меня к вам только одна просьба. — Валдис поднял глаза. — Не распространяйте информацию. И еще.

— Ну?

— Этот проклятый убийца. Его надо наконец поймать. Я много думал. Вероятно, трудней всего обнаружить вирус?

Екаб и Роланд переглянулись.

Роланд поправил очки.

— Представляют ли опасность для человека вирусы растений? — спросил Валдис.

Екаб перевел взгляд на Роланда.

— Кажется, пока случаи непосредственного перехода неизвестны.

— Можно поручиться?

— Сегодня в вирусологии избави бог в чем-нибудь ручаться. Наука бурлит как кипящий котел. Не пора ли отказаться от безапелляционности? Благодаря ей и так понаделали много ошибок, многое упустили.

— Безапелляционность иногда чертовски успокаивает, — заметил Валдис.

— Науке не до психотерапии, — хмуро бросил Роланд.

Валдис смотрел на бетонное основание балкона, покрытое серо-коричневым картоном. Он попытался вспомнить, что хотел сказать, но это ему никак не удавалось. Мучительное состояние. Он всегда гордился блестящей памятью. Химия и эта проклятая проблема враждовали между собой. Он сдавил пальцами виски, судорожно пытаясь поймать ускользающую мысль, отматывая слово за словом весь разговор. Ах, да!

— Венда привезла с собой маленький цветок с листьями, напоминающими петрушку. Она называет его священным. Он пахнет, когда к нему прикоснешься.

— Что за запах? — спросил доктор.

— Не могу объяснить. Ничего подобного никогда не встречал. Может быть, чуть-чуть напоминает запах озона… И я подумал: в некоторых случаях озон ядовит. — Он растерянно улыбнулся, высказав столь дикую мысль.

— Зачем она его привезла? — с досадой спросил Екаб. — Насколько мне известно, вы договорились ничего лишнего из дома не брать.

— Запах этого цветка снимает головную боль.

— У нее что, болит голова?

— Не знаю. Она никогда не жалуется.

— Причина выкидышей в пятидесяти процентах случаев имеет генетический характер, — сказал Роланд.

— Четыре процента населения земли страдают от врожденных заболеваний, — добавил Екаб. — Десять процентов имеют врожденные дефекты.

— Есть у вас какие-то версии? Подозрения? — спросил Валдис, бездумно уставившись в пол лоджии. Он все еще не освободился от ощущения, что голова его зажата в тиски, отчего мысли двоятся.

Роланд и Екаб переглянулись.

— С версиями трудно. — Роланд вздохнул. — Вариантов — несметное количество.

— И один из них? — мрачно, чуть ли не со злостью спросил Валдис.

— Трансдукция, — сказал Роланд. — Чрезвычайно характерна для микроорганизмов. Обмен генетическим материалом между бактериями и вирусами через посредство так называемого фага способствует возникновению бактерий с необычными свойствами, некоторые особи прекрасно уживаются с ним. А для других он может оказаться опасным.

— А где он может находиться? На коже, в крови?

— Везде.

— И во рту?

— Конечно.

— Следующая гипотеза?

— Хм.

— Их много. Например, генетически поврежденным может оказаться один из микробов доброкачественной микрофлоры. Это может вызвать определенный отрицательный эффект, если такие микроорганизмы попадают в пищеварительный тракт или кровь другой особи. Да, и в кровь тоже. Таким свойством обладают различные, зачастую в общем-то безвредные риккетсии или грибки, которые преспокойно существуют в благоприятной среде, а в чужой среде становятся агрессивными. В процесс может быть вовлечена и иммунная система, у каждого человека она имеет свои особенности, и как вам известно, именно это вызывает так называемую несовместимость тканей, над чем бьются, и пока не очень успешно, медики, занимающиеся пересадкой органов. Возможно, какой-то совершенно обычный микроорганизм выделяет белок, положительно воздействующий на иммунную систему хозяина, но проявляющий агрессию по отношению к любой другой особи. Если существует механизм передачи чужеродного белка в кровь, иммунологический контакт неизбежен. В некоторых случаях таким переносчиком может стать и мельчайший организм. Я, конечно, выражаюсь очень неточно, приблизительно. Механизм воздействия может быть чрезвычайно сложным. В крови циркулируют вещества, по которым можно определить характер человека, даже его поведение в конкретных условиях.

А неразгаданных загадок по крайней мере раз в сто больше. Лишь в последние годы найдены соединения, обладающие способностью тормозить развитие вирусов. Ведь до сих пор никаких средств не было. Если больному гриппом врач с первого же дня прописывает антибиотики, это говорит только о некомпетентности врача. Антибиотики ослабляют защитную реакцию организма, подавляют процесс возникновения антител.

— Почему вы исходите только из врожденных особенностей? Вернее, из врожденных дефектов? — спросил Валдис.

— Если известный феномен существует объективно, то поиски его причин в области генетики вполне логичны. Внешние особенности теснейшим образом связаны с внутренними особенностями. Например, в мире известно всего несколько случаев рождения ребенка с рыбьей чешуей вместо кожи. В основе — генетическое отклонение. Ничем иным объяснить подобные случаи невозможно. Во всяком случае, любое другое объяснение будет сомнительным.

Слушая, Валдис покусывал губы. Об этом он прочел в написанной Екабом книге по генетике. Прочел и еще кое о чем, что заставило его думать о наследственности — этой мине замедленного действия, ломающей судьбу человека. По наследству передается предрасположенность к раку, туберкулезу, по наследству передается диабет, слепота, слабоумие. Невозможно и представить себе, сколько ловушек заготовила человеку природа. И нет страшнее несчастья, чем болезнь, которая передается по наследству — горькая судьба ожидает и детей, и внуков. Вот что такое судьба. Неотвратимая. Да, пока что неотвратимая.

— Каждый из нас наделен врожденными качествами, — продолжал Роланд. — У себя я насчитал пять. Из тысячи врожденных нарушений обмена веществ в ста случаях конкретный поврежденный ген известен.

— А почему вас не заинтересовал цветок? — спросил Валдис. Ради этого разговора он и пригласил биологов на балкон.

— Дай подумать! — Роланд поправил очки.

Валдис смотрел на друзей с полным доверием. Вероятно, именно так в незапамятные времена смотрели простые смертные на магов и пророков. Химик не в силах был уследить за ходом их мыслей, оценить блистательность их доводов. Все, о чем говорили биологи, казалось только оболочкой. Уловить связь приводимых фактов, которые они тут же мысленно опровергали, приводя совершенно противоположные доводы, Валдис был не в состоянии.

— Судя по рассказам Венды, мать Сакристины стала представлять опасность для окружающих в тринадцать лет.

— Подожди!

— Ладно, — Екаб кивнул головой.

— Именно так! — Роланд поправил очки. — В случае генетического нарушения так и должно быть, но…

— Да! Почему же до тринадцати лет она не была опасной? — наморщил Екаб лоб.

— Причин могло быть много, — медленно сказал Роланд. — В пубертатном возрасте организм перестраивается… А в раннем возрасте они представляли угрозу для других? — спросил он у Валдиса.

— Не знаю, — Валдис отрицательно покачал головой.

— Очень важно знать, — сказал Роланд.

— А вдруг возраст ничего не меняет? — спросил Валдис.

— Значит, пубертатный механизм не вовлечен в процесс, — бросил в ответ Роланд. Такой поворот разговора натолкнул его на мысль, что причина может быть и в половых гормонах. Возникновение опасности именно в тринадцатилетнем возрасте только подкрепило бы эти подозрения.

— Вообще-то их, кажется, опасались с малолетства, — думал Екаб вслух. — У нас, кажется, так всегда об этом и говорили.

— Хм. В таком случае получается, что только мать Сакристины стала разносчиком инфекции в подростковом возрасте, — подытожил Роланд. — Это значит… Что это значит? — обратился он к Екабу.

— Что инфекция проникла из внешней среды, — бесстрастно произнес Екаб.

— Вместе со святой петрушкой, — добавил Валдис.

Роланд оценивающе посмотрел на него. Валдис улыбнулся. Эта игра ума, поиски верных ходов показались бы ему увлекательными, если бы не касались Венды и его самого.

— А что, этот цветок с тех пор у них и растет? — спросил Екаб.

— Не знаю.

— Цветок не при чем. К цветам аллергия у одного, у второго, у третьего, но не у всех же подряд. От нее мужья не умирают, — рассудил Роланд.

— Венда должна пройти лабораторные исследования, — решил Екаб. — Я пару лет назад об этом думал, но постеснялся.

— Обязательно, — согласился Роланд.

— Так что, выходит, в своих суждениях мы не продвинулись ни на шаг, — подвел итог Екаб. — Сколько было вариантов, столько и осталось.

— Лишь акценты переместились, — сказал Роланд. — Похоже, генетические отклонения существуют в самом человеке. Или чрезвычайно редко встречающаяся преадаптация, на которую наткнулся редчайший из микроорганизмов.

— Не понимаю, — возразил Валдис. — Ведь люди очень разные, как вы говорите, с абсолютно индивидуальным набором белков, следствием чего и является проблема несовместимости. Зачем же нужно предполагать еще генетическое отклонение?

— Все, о чем мы говорили, это абстракция, гипотезы с тысячью неизвестных, — пояснил Роланд.

— Отчего же инфекция не распространяется? — спросил Валдис. Он уже задавал себе этот вопрос, который разрушал все его предыдущие построения.

— По той же причине, по которой не каждый, побывавший у больного чахоткой, заболевает чахоткой. Зато длительный контакт во многих случаях оказывается роковым.

— Так что же это все-таки за болезнь? — внутренне напрягся Валдис.

Роланд развел руками.

— Не знаю. Видит бог, не знаю.

— Но разве может существовать болезнь с такой массой симптомов? — не отступал Валдис.

— Может, — подтвердил Роланд. — Существует туберкулез легких, костный туберкулез, туберкулезный менингит, другие формы. И стафилококки, которые вообще-то безвредны, атакуют именно слабые места. Мы тут с Екабом обговорили — ведь именно так и протекала болезнь у мужей: била по наиболее слабому месту.

— А что же в конце концов ослабляло их? — нетерпеливо спросил Валдис.

— Неясно, — спокойно ответил Роланд.

— Видите ли, товарищ Суна, — вскинулся Валдис. — Я рассуждал точно так же. И мне не удалось отыскать причину, ослабившую организм. Игра в загадки-отгадки ни на шаг не приблизила меня к истине. Мне пришлось в своих рассуждениях вернуться назад и взглянуть на более простые факты, далекие от тех или иных суперсимбиотических чудес, которые, насколько я понимаю, требуют двойного совпадения генетических мутаций.

— Нет. Двойная мутация необязательна, — возразил Екаб. — Просто микроорганизм нашел подходящую среду обитания. Природе это не доставило никаких трудностей, ибо, как тебе известно, капля камень точит…

— Так для чего нужен этот странный случай мутации и реагирующий на нее микроорганизм, если причина гораздо проще? Обычный мельчайший организм или грибок, который паразитирует на омеле, в цветке или на клещике в подушке. Болезнь может спровоцировать водяная жила, магнит, психологическое воздействие, — нетерпеливо перечислял Валдис. — Ведь психологическое воздействие, самовнушение играют громадную роль в ослаблении организма. Начинают же кровоточить у людей те места, куда Иисусу вбили гвозди, если они на этом концентрируются. Во время гипноза холодный предмет может обжечь кожу. Примеров таких множество. Вот и сегодня вы в некоторой степени повлияли на мою психику, и отнюдь не в сторону повышения сопротивляемости организма. Не так ли?

— Отрицать это трудно, — Екаб улыбнулся. — Всякое душевное напряжение ослабляет человека. Но жить безбедно и без работы тоже не очень интересно.

— Но сама угроза смерти может стать иногда причиной серьезного заболевания, — возразил Валдис.

— Безусловно, Валдис, тебе не следует принимать наши рассуждения всерьез. Кое-что прояснить могут только исследования, — успокоил его Екаб.

— Да не пои ты меня сладенькой водичкой! — оборвал его Валдис. — Я, конечно, напуган. Но не это главное. Достаточно долго существовала этакая наукообразная теория о летающих тарелках, объяснявшая никому не встречавшийся феномен присутствием инопланетян, объясняла этим и астрономию инков Южной Америки, и тому подобные факты. И всегда в таких случаях самые замысловатые, самые невероятные гипотезы оказывались ложными. Культура и знания инков основаны на знаниях и культуре Египта и Финикии, а летающие тарелки вещь вообще маловероятная. С такой точки зрения, не является ли выдвинутая вами гипотеза о мутациях несколько нереальной? Нельзя ли попроще?

— Надо быть готовым к худшему, — возразил Екаб. — Если окажется, что тебе не грозит «комплексная» опасность, если теория эта окажется неверной, я буду только рад.

— У меня нет фактов о тарелках и гипотезах инков, — серьезно сказал Роланд. — Но отрицать гипотезу вопреки фактам только потому, что она поражает и кажется неправдоподобной, означает, как любит говорить Екаб, чрезмерную приверженность научным предрассудкам. Спор подобного рода между учеными первооткрывателями и учеными, идущими следом, тянется столетия. Правы те и другие: один раз те, второй раз другие, однако правда первооткрывателей важнее.

— Мы забыли об остальных, — напомнил Екаб. И обратившись к Валдису, добавил — Стойкие синие чулки за это время вконец испортили твою женушку, приобщив ее к морали вседозволенности.

— Пусть сопротивляется, — бросил Валдис.

В большой комнате горела люстра. Хрустальные подвески отбрасывали на стены полторы тысячи солнечных зайчиков, и стены казались нереальными, фантастическими. Физик и кибернетик листали книгу гостей.

«Точные науки еще на что-то годятся, а в гуманитарных такая сумятица, такая путаница, что вряд ли до конца столетия удастся понять, что ни кибернетика, ни социология не помогут создать нечто более совершенное, что было известно человечеству и тысячу, и две тысячи, и три тысячи лет назад. Фантомас».

Большинство гостей расположилось вокруг журнального столика. Среди них жена Роланда и Венда, а также кибернетик и поэт.

Внезапно у Валдиса закружилась голова. Стулья, стол и люстра качнулись и встали на место. Он посмотрел на Венду, посмотрел на широкую спину Екаба и с облегчением отметил, что ни один из них не заметил его состояния.

Он сел на тот же стул, за который держался, и вспомнил, что такое случалось с ним еще в средней школе. Знакомый врач объяснил это малокровием подросткового возраста. Валдис сидел, поддерживая голову руками.

— А вы что скажете о счастье? — спросил незнакомый мужской голос.

Валдис поднял голову. Поэт, — кажется, это был он, — обратился к одной из женщин.

— Здесь без общих и чрезвычайно верных ответов не обойтись, — засмеялась Леонтина.

— Но и общий ответ может дать определенную информацию о говорящем, — вставил кибернетик, похоже, не сообразив, сколь иронично звучит его сухая фраза.

— Верно! — согласилась Леонтина. И повернулась к Венде: — Спасите нас, пожалуйста, еще раз от нападения мужчин!

Венда медленно покачала головой. Валдис представил лицо жены. В сердце закралось сомнение: сумеет ли она ответить этим умникам достойно? Счастье. Счастье? Об этом можно говорить бесконечно. Каждый человек идет к счастью своим путем. Получить ответ на этот вопрос означало узнать о человеке немало сокровенного.

— Счастлив тот, кто о счастье не думает. Кому просто не надо об этом думать, кто понял себя, осознал свои возможности, подавил, наконец, свои прихоти… — зазвучал сочный альт Венды. Она была взволнована и поэтому голос ее звенел.

— Браво! — воскликнул кто-то из мужчин. Валдис же в ответе жены ничего особенного не усмотрел. Обыкновенная речь. Привычная.

— Вы были когда-нибудь счастливы? — поинтересовался физик.

— Я и сейчас счастлива, — ответила Венда не задумываясь, что очень понравилось Валдису. — К тому же, уже сколько недель подряд. — И другим, сдержанным голосом добавила — Счастье будет длиться еще месяц или два…

— А что потом? — спросила Леонтина.

— Начнутся мелкие семейные неприятности. — В голосе Венды опять прозвучал смех. — Разве не так?

«Ну, ведьма, честное слово, ведьма! — не без гордости подумал Валдис. — Вокруг пальца их обводит».

— Вряд ли медицина ваше призвание, — засомневался поэт.

— Не знаю, — Венда пожала плечами и оглянулась на Валдиса.

— Валдис! Мужчины нас обижают. С тех пор, как Венда заговорила, они в нашу сторону и не смотрят. Вам, как мужу, нечего добавить? — пожаловалась Леонтина.

— Нет. Я признаю за женщинами равноправие.

— В чем? — глаза Леонтины заблестели.

— Во всем.

— Венда иного мнения.

— Не знал. Теперь буду знать.

Венда встала. Извинилась.

— Пойдем домой! — сказала она Валдису.

На следующий день Екаб сообщил, что гости Роланда единодушно назвали Венду самым интересным человеком из тех, с кем доводилось познакомиться, и неотразимой женщиной.

— Тебе там пришлось несладко? — спросил Валдис со смехом, пересказывая слова Екаба жене.

— Несладко, — серьезно сказала Венда.

— Почему?

— Их восторги напомнили мне о моем проклятье.

— А что ты им такого говорила?

— Не знаю. Я старалась отвечать и вести себя так, как меня учили мама и бабушка.

— А что делала?

— Не знаю. Слушала. Когда меня спрашивали о чем-нибудь, я старалась отвечать так, чтобы никого не обидеть. Говорила серьезно.

— Ты выдвинула новые космические теории?

— Нет. Я повторила то, что и тебе говорила: судьба человечества в том, чтобы достичь предела своих возможностей и в муках умереть. Все об этом говорили. Я только добавила о смерти.

— В твоем присутствии мужчины становятся чудовищно необъективными. — В голосе Валдиса зазвучали чужие нотки.

— Было бы хорошо, если бы к тому времени ты перестал меня любить. Я могла бы спокойно уйти. — ответила Венда и опустила голову.

Валдис оперся рукой о шкаф, закрыл глаза, снова открыл их.

— Ты говоришь о болезни?

— Да.

— Хорошо, что напомнила. Завтра тебе предстоит пойти в институт микробиологии, сдать анализы.

В доме напротив кто-то открыл окно. По их лицам скользнул алый отсвет заходящего солнца. Был вечер. За стенами шумел восьмисоттысячный город. «Куда тут спрячется ведьма?» — подумал Валдис.