Ведьма

ИСПОВЕДЬ

Валдис наблюдал за тропинкой, по которой сегодня на рассвете Венда ушла домой. Поглядывал и размышлял, не пойти ли ей навстречу, не дойти ли до самого ее дома, притулившегося на северной стороне холма. Зимой, очевидно, солнце прячется за холмом, да и летом здесь царит сырость — ведь северный склон холма солнце освещает намного слабее. Дом, без сомнения, стоит в не очень благоприятном для здоровья месте. Может быть, этим и объясняются болезни мужей. Первый владелец этого дома Репниек был слабогрудым еще в молодости, до женитьбы, до знакомства с Сакрис-тиной. Все заболевшие мужья жили в этом домишке. Может быть, под этим домом водяная жила, которая, по китайским поверьям, и могла быть причиной болезни и смерти. Валдис так увлекся своими рассуждениями, что забыл, где находится.

Неожиданно из-за угла сарая появилась Венда. Странная, незнакомая, похожая на школьницу, с букетом полевых цветов в руке. Она так изменилась, что Валдис самому себе удивился, что узнал ее. Он стоял и ждал, когда она посмотрит на него, чтобы поздороваться, прикоснуться, как не раз представлял в воображении, но она прошла мимо.

Валдис поспешил за Вендой. Но внезапно остановился. До него долетели слова: «Смотри, за ведьмой погнался!» Он огляделся, чтобы убедиться, не следит ли кто за ним. Две девчушки возле колодца черпали кружкой воду из ведра и пили. На травке развалились трое мужчин, среди них и Уллук, но никто из них не смотрел в его сторону. Валдис зашагал дальше. В большой комнате во главе стола сидела молодая пара. Инга держала в руках букетик полевых цветов, который несла Венда. Казалось, молодая жена смущена гораздо больше, чем полагалось бы, принимая такой приятный знак внимания.

Венда сидела за столом рядом с женой Уллука. Чуть дальше два места были не заняты.

— Здравствуй, Венда, — поздоровался Валдис. У него было такое чувство, что язык во рту еле ворочается.

— Здравствуй, — ответила ведьма, так и не взглянув на него.

«Почему она меня не выручит? — мелькнула невеселая мысль. — Может быть, я ей просто больше не нужен?»

— Я ждал, — сказал Валдис. Хотел было сказать «тебя», но побоялся. Может быть, Венде не понравится такая фамильярность? Он был далеко не донжуан, но, как закоренелый холостяк, был знаком не с одной женщиной — без особого трепета сблизился с актрисой, потом с кандидатом наук. И тут вдруг ему встретилась эта проклятая, заколдованная, несчастная Венда, и у него перехватывало дыхание, взмокали руки, он боялся поступить нетактично.

— Мама меня не отпускала, — спустя некоторое время сказала она тихо.

«Ну, Валла, старая чертовка», — мелькнула мысль. Валдис подавил вздох, мысленно проклиная себя за неспособность унять воображение. Вспомнилась вычитанная когда-то в журнале фраза о том, что ученые еще не выяснили, человек ли руководит своими мыслями, или мысли руководят человеком. «Пожалуй, что и так, действительно неясно», — серьезно решил он.

— Я собирался пойти за. — сказал Валдис, так и не отважившись произнести «тобой».

Венда помолчала. Потом ласково взглянула на него, улыбнулась. Казалось, его обдало теплым, нежным дуновением ветерка из сказочной, вечно зеленой тропической страны.

— Ты очень красивая! — шепнул Валдис.

Венда протянула руку через стол, взяла чистую тарелку и поставила ее перед Валдисом. Он заметил, что пальцы у нее совсем не такие бледные, какими были, или, возможно, казались вчера. Кожа рук розовая, чистая. И вдруг он отчетливо понял, какой удивительной силой внушения обладает суеверие, ибо первая мысль при виде изменившегося цвета кожи была о колдовстве, то есть о наличии чуждой, не познанной воли. Какова сила внушенной мысли! И никакие доводы разума не помогают. Он следил за движениями рук Венды, смотрел на пальцы, ногти, и ничего не мог с собой поделать. Все было нормально, обычно, но он сидел не отрывая взгляда, бледный, оцепеневший.

— Пожалуйста! — предложила она ему холодец.

— О! Да! Прости! — ответил он громко, пытаясь преувеличенно радостными восклицаниями прикрыть свою растерянность. Венда на него не смотрела, и Валдис надеялся, что она ничего не заметила.

Они сидели рядом и ели. Ни локти их, ни одежда не соприкасались, но Валдис все-таки физически ощущал близость Венды. От нее исходил какой-то удивительный свет, какой ощущал он только в детстве. Как в народной песне поется: «Когда вошла матушка, осветилась комната». Только на сей раз это была не матушка, а невестушка. Отчего все вокруг казалось еще более удивительным.

— Ты будешь моей невестой, — шепнул он Венде на ухо.

Она замерла. Через минуту тихо ответила — Поговорим на улице.

Валдис поднял голову. В дверях стоял захмелевший сосед и смотрел на них. Он качал головой и глаза выражали осуждающее презрение. Другие тоже изредка бросали на них взгляды, от которых Валдис буквально леденел. Да, они выражали не столько осуждение, сколько предчувствие ужасного несчастья.

Венда встала. Валдис вышел за ней. Ему очень хотелось оглянуться, чтобы увидеть, как восприняли его поступок сидящие за столом. Он почувствовал, что близость к Венде каким-то образом отделила его от остальных. К нему не обращались с разговорами, слова, произнесенные им за столом, повисали в воздухе и оставались без ответа.

Венда шла так, будто он и не следовал за ней. Подруг у нее, очевидно, не было. Похоже, ее присутствие сковывало других. Он еще вчера отметил: ее не избегали, однако в ее присутствии вели себя иначе — более сдержанно, настороженно.

— Венда! — обратился он к ней. — Пойдем рядом!

— Хорошо, — ответила она и вздохнула.

Они направились на берег речки по тропке, огибавшей сарай. Из-за орешника до них донеслись голоса гостей. А вот из-за кустов показались и головы, украшенные венками. До праздника Лиго оставалось меньше недели. Валдис и Венда свернули на тропинку, которая вела к ее дому. Через мостки Венда перешла первая. Ноги ее оказались не такими полными, какими показались Валдису утром, да и вся она стройнее и тоньше, но как и утром, от нее исходила трепетная жизненная сила, которая привлекала представителей противоположного пола больше, чем безупречность форм. Ночью Валдис ее целовал, а сейчас не смел даже коснуться. Хотел было выразить ей свое восхищение, сделать высший, по его мнению, комплимент, сказав, что она волшебница, колдунья, но вовремя опомнился. Вряд ли такие слова понравились бы Венде. Он шел следом, робкий и молчаливый. Молодая женщина свернула с тропинки и стала подниматься в гору между берегом речушки и пашней. Из-за кустов орешника, росших по ту сторону речки, донеслись песни Лиго.

Давай здесь сядем! — сказала Венда.

От солнца их укрывала листва дикой вишни, от людских глаз — ржаное поле и верхушки росшего в овраге кустарника. Валдис понял, чего ждет Венда. Он тоже об этом думал. Но начать было трудно. От предстоящего разговора или молчания в их отношениях все могло роковым образом измениться. В то же время он сознавал, что от ответов Венды зависит и его окончательное решение, хотя временами ему казалось, что он уже его принял. Все, что он знал и чего не знал, тяжким бременем давило на него. Он видел, что и Венда угнетена, и даже больше, чем он. Легкомысленные слова, которые он держал про запас, раскованная улыбка — все, чем еще недавно он надеялся убедить Венду, вдруг показались ему мелким, дешевой уловкой. Надо было найти способ рассеять непомерную серьезность, надуманная тяжесть которой грозила придавить любую мало-мальски связную мысль.

— Как хорошо, что ты ведьма! — внезапно услышал он свой голос. — А то была бы сейчас чьей-нибудь женой и мы бы с тобой не встретились…

Венда даже не шевельнулась, смотрела на летящие облака, и Валдис мог не таясь смотреть на ее обнаженную шею, высокую грудь, на все ее упругое тело.

— А сама ты веришь, что ты ведьма? — спросил он.

— Как же не верить… — прошептала она.

— Ах, девочка! — выдохнул Валдис. — Ты и сама не знаешь, как ты хороша…

— Пожалуйста, не хвали меня! — Венда напряглась, села прямо.

— Почему?

— Все это мучительно. Так все и расхваливали ведьму. А потом умирали.

— Как же искалечили вас людские пересуды! — сердито воскликнул Валдис. — Человеку все можно внушить. В этом-то и беда.

— Люди не виноваты, — не согласилась Венда.

— А кто же виноват?

— Это наша судьба.

— Венда, не говори так, пожалуйста! У тебя же среднее образование.

— Причем здесь образование? Я просто еще лучше все вижу.

— Венда, признайся, ты меня нарочно дразнишь!

— Да, нарочно. — Она засмеялась.

— Почему?

— Чтобы мне легче стало. Прости!

Он привстал на колени. Она повернулась к Валдису и улыбнулась. И Валдис невольно подумал, что такую прекрасную женскую улыбку видит в первый и… в последний раз. Как удалось ей сохранить этот удивительный душевный свет — вот что казалось самым большим чудом. Ибо люди, вытолкнутые из общества, незаметно для себя становятся мрачными, замкнутыми, злыми.

Но тут он отчетливо услышал предупреждающий тревожный сигнал. Вернее, он звучал не переставая, но Валдис старался его не слышать. И вот звуки заглушили все остальное, заставили действовать, что-то делать, чтобы спасти себя. Надо было узнать самое главное, выяснить, как Венда будет рассказывать о себе, как объяснит все эти сказки. Попытается что-нибудь скрыть или скажет больше, чем знают крестьяне. В конце концов рассказ ее станет подтверждением истинных ее чувств.

— Хорошо, — сказал он. — Расскажи о себе, о своей матери, о бабушке. Почему, в конце концов, вас называют ведьмами?

— А разве ж они не все сказали? — спросила она печально.

— Не знаю. Во всяком случае меня они нисколько не убедили.

— А что они говорили?

— Глупости всякие. Муж твоей бабушки умер от чахотки. Первый муж твоей матери от стафилококкового менингита, второй — от рака желудка. У каждого своя болезнь, а они ищут одну причину — ведьмы прикончили…

— И это все? — живо спросила Венда.

— Все остальные «доказательства» были еще худосочнее. Например, что твоя мать якобы виновата и в смерти родителей Альберта… Ты в это веришь?

— Вполне возможно, — несмело призналась Венда. — Каким же образом она их убивала? — сыронизировал Валдис.

— Не знаю… Тем не менее…

— Ах моя милая, бедная девочка! — Валдис сделал попытку встать и коснуться Венды.

— Не подходи! — Венда вся напряглась. — У тебя сегодня горло не болит?

Он отпрянул и вздохнул.

— Ну и глупышка же ты!

— Нет, — по-детски упрямо ответила Венда. — Я умная. Я чересчур умная.

Валдис радостно рассмеялся. Ведь он и сам недавно подумал, что Венда не только красивая, но и умная. Как по-детски мило она защищается!

— Горло у меня болело потому, что я ночью зверски мерз, — пояснил он.

Венда посмотрела на него с испугом, с тревогой в глазах, как часто смотрела и вчера.

— А что еще они рассказывали?

— Что бабушку твою прогнали из какой-то дальней волости. Там у нее четыре мужа умерло…

— Два мужа и двое детей, — сухо поправила Венда.

Валдис вопросительно глянул на нее.

— Так это правда?

— Да, — кивнула Венда. — Один умер от водянки, второй от… поноса.

— А дети? Это были твои братья? Нет! Это были братья твоей матери?

— Нет. Приемыши. Сироты. Что за болезнь, не знаю. Простудились и зачахли. Бабушка говорит — воздух вокруг нас становится ядовитым, поэтому люди и не в силах сопротивляться болезням.

— И как давно преследует вас это проклятье?

— Бабушка рассказывает, что родители ее бабушки были зажиточными хозяевами. У бабушкиной бабушки было два брата, а дочка в семье — она одна. По любви прапрабабка вышла замуж за пьяницу музыканта и за это родители ее прокляли… Бабушка однажды разговаривала об этом со священником. Тот сказал, что проклятье будет действовать до четвертого колена. Так что, похоже, мама моя будет последней из проклятых. — Лицо Венды осветила счастливая улыбка и Валдис понял, что она все-таки верит в эту благочестивую сказку. Верит не от недостатка ума, а от душевной усталости, безнадежности.

— А что с музыкантом?

— Умер сразу же после рождения моей прабабушки. А сама проклятая умерла, когда прабабушке было 13 лет. Потом за ней разные люди присматривали. С шестнадцати лет она стала жить одна в лесной хибарке.

— Почему одна?

— Потому что была проклята и приносила своим близким несчастье.

— Какое несчастье?

— Вероятно, болезни.

— Почему не называешь, какие несчастья конкретно?

— Не знаю. Когда я однажды спросила у бабушки, она очень рассердилась.

— Прости!

Валдис внезапно понял, что перестал Венде доверять.

— Прости! — повторил он еще раз.

— Ничего. — Она примирительно улыбнулась. — Иногда мне хочется что-нибудь утаить, чтобы люди перестали думать обо мне, что я ведьма. Но тебе я расскажу все.

— Почему?

— Потому что ты ученый.

— Только поэтому?

— Нет, не только поэтому.

— Я тебя люблю, Венда.

— Да, — деловито согласилась она. Было совершенно очевидно, что ответила она чисто механически. Вначале Валдису казалось, что как только он ей скажет, что не верит в наговоры, она со словами признания бросится ему на шею. Вчера она была похожа на человека, который ищет выхода из тупика, сегодня выяснилось, что сама она верит в проклятье гораздо больше, чем крестьяне. От чего она хотела избавиться, идя на свадьбу? На что надеялась? На чудо?.. Валдис сжал ладонями лоб, подумал: дурацкие вопросы. Просто она молодая, нормальная, жаждущая счастья женщина. И не разум гнал ее к людям. И не разум ее спасет…

— Прости, пожалуйста! Могу я задать тебе щекотливые вопросы?

— Да, — отозвалась она деловито.

— Кто твой отец?

— Мама говорит, что встретились, кажется, один раз. Она не помнит.

«Бог ты мой?! — подумал Валдис. — Кому-то жизнь кажется невыносимой лишь потому, что он не знает своего отца. А для нее в ее горе это сущий пустяк. Не мешало бы задуматься кое-кому из нытиков, как он неблагодарен своей судьбе!»

— А почему она тогда начала… так жить…

— Хотела ребенка. Затосковала по маленькому теплому комочку, который можно прижать к груди. Боялась, что от этого сойдет с ума.

— Могла взять из детского дома.

— В том-то и дело, что не могла. — Венда нахмурилась. — Он бы умер, если бы дышал одним с ней воздухом. Понимаешь?

— Но ты же выжила, не умерла.

— Потому что и я такая.

— Ах, верно! — рассмеялся Валдис. — Я забыл, что и ты ведьма с чистым, пахнущим лесными фиалками дыханием. Необыкновенная ведьма. Созданная для жизни и для любви.

Венда вскочила.

— Пожалуйста, не говори так! Не надо! Я матери пообещала, что никогда больше не выйду замуж, я обещала, понимаешь. Иначе бы она меня никогда не пустила сюда.

Валдис собрался было прибегнуть к обычным мужским аргументам — мол, ты человек взрослый и так далее, но язык не поворачивался. Он понял, что мать для Венды святая, и никогда не поступит она наперекор ее воле. А если говорить серьезно, то и он, двадцатисемилетний молодой человек, не сумел бы устоять перед искренней просьбой матери.

— А что ты будешь делать, если у тебя, как у твоей матери, в двадцать три — двадцать пять лет вдруг появится желание прижать к груди маленький, теплый комочек? А?

— Чему быть, того не миновать, — печально сказала она. — От судьбы не уйдешь.

— Венда, Венда, разве мало запретов наложила судьба, разве мало она тебя мучила? Зачем ты дала слово? Ты ведь была замужем, ты знаешь, что мы могли бы… Венда! — Валдис говорил как в трансе. Сама мысль, что ему может принадлежать эта сдержанная, красивая, пылкая женщина вызвала в нем предвкушение испепеляющего восторга, равного которому он не испытывал никогда в жизни.

— Нет, нет! — сказала Венда сдавленным голосом и встала. — Мама мне никогда не простит, и я себе никогда не прощу. Ты хороший. Не могу же я тебя убить. Мама сказала, ты умрешь, но не оставишь меня. Она угадывает людей, она их знает. Тебя я не могу ни в коем случае… нет, нет!

Валдис смотрел и слушал, затаив дыхание, онемев от восторга. Как чертовски блестяще объяснила она свой отказ — как истинная ведьма! И кто знает, как сложились бы дальнейшие события, находись они в уединенном месте, — от волнения ее била дрожь, и вся она, сама этого не сознавая, была полна вызова и ожидания. Но они сидели на освещенном солнцем пригорке, откуда виднелся отцовский дом жениха. Внезапно сердце Валдиса наполнилось неизъяснимо светлым чувством. Он счастливо засмеялся.

— Ради такой ведьмы, как ты, стоит умереть!

Венда закрыла глаза, сжала губы. Уголки рта снова печально опустились, и она заговорила быстро, бесстрастно:

— Ну вот, мама оказалась права. Опадешь ты, как осенний лист. А все муки достанутся мне.

Она медленно подняла руки, прикрыла глаза. По щекам текли слезы. С опушки донеслась песня, которую пели гости, приехавшие на свадьбу:

Глупая песенка с банальными словами показалась вдруг Валдису пророческой. Ведь это пели о судьбе Венды.

— Я хотел бы увидеть твою мать и бабушку, — сказал он.

Венда молчала.

— Венда! — начал он.

Она спокойно и почти равнодушно посмотрела на Валдиса.

— Венда, ведь ты можешь мною располагать, черт возьми! Если ты хоть немножко веришь в жизнь, не гони меня! Ведь я ученый. Я выясню, я узнаю, что это за проклятье, отчего вы страдаете. Поверь, современная наука обладает огромными возможностями. Поверь мне!

— Но еще больше на свете того, в чем современная наука не в силах разобраться, — тихо заметила Венда.

Валдис опешил. Ведь это были и его мысли. Он-то уже знал, сколь ничтожно пространство, освещенное наукой, сколь беспределен непознанный мир. И не только в химии или в биологии. И в физике, в астрономии, кибернетике, даже в математике. Вероятностные расчеты, как он убедился недавно, консультируясь с коллегами, были столь несовершенны, что вычислить определенную степень погрешности соотношения компонентов в составе, полученном в результате химической реакции за некий отрезок времени, не удавалось. Оказалось, что даже подобные конкретные задачи никогда не ставились, возможно, в этом направлении даже не велись поиски.

— Ты права, Венда, — согласился он. — Но ведь у нас нет другого выхода. Единственная наша надежда — наука. Никакая вера в чудеса, никакое упование на судьбу или обращение к религии нас не спасет, только осложнит нашу жизнь…

Валдис оборвал себя на полуслове. Он знал, что многих именно суеверия примирили с жизнью. И наука, например, медицина, признает за человеком право сделать вид, что зла не существует, если видишь, что оно неодолимо. Врач имеет право на ложь — ложь во спасение. Он смотрел на Венду: поняла ли она его, угадала ли его сомнения? Она улыбнулась, сказала:

— Я маме сказала, что ты ученый и, может быть, захочешь изучать нас, сказала, что я тебе нравлюсь, но ты никогда меня не полюбишь, потому что слишком увлечен наукой и что ты с научными целями, сегодня, может быть, придешь к нам домой, чтобы кое-что посмотреть, понаблюдать за нами. Ты понял? Только так.

— Ты обманула мать?

— Нет. Ты должен быть таким, как я сказала, и таким ты будешь: сухим и педантичным. Как профессор у Жюля Верна. Постараешься? Да?

— Хорошо, — согласился Валдис. — Пойдем быстрее!

Он встал, улыбнулся, взял ее за руку. Девушка послушно последовала за ним.

— Подожди, — внезапно остановился он. — Мы о цене не сговорились. Наука в наши дни штука дорогая.

Венда обратила к нему свои красивые, серые глаза. Сказала:

— Деньги у нас есть. Мы откладывали…

— И много?

— Достаточно.

— Нет, за деньги я не стану работать. — Валдис улыбнулся. — Там, в ольшанике, ты позволишь… поцеловать…

— Нет, — сказала Венда. — Нет!

— Почему?

— Мне будет трудно потом… И у тебя заболит горло.

— Почему трудно?

— Не спрашивай, пожалуйста. Будь профессором! Ведь ты впервые войдешь в дом к ведьмам. Во всех углах зло притаилось. Разве не это тебе всего интереснее?

— Вероятно, ты права. Именно это.

Вот и ольшаник. Они не остановились, прошли мимо. Валдис даже не взглянул на Венду. Со все возрастающим любопытством он смотрел вперед, где сквозь листву уже проступали контуры дома. «В первый раз увижу настоящих ведьм, которые сами просят раскрыть их тайну», — размышлял на ходу Валдис, не заметив, что в своих рассуждениях допустил грубейшую ошибку — ведь он вообще никогда не видал ни одной ведьмы, ни настоящей, ни придуманной, все его представления были почерпнуты из книг или рассказов. «В первый раз!» — лихорадочно думал он и с любопытством взглянул на Вендигу Силиню, урожденную Раку-пу, унаследовавшую свою фамилию от Альберта Раку-па, к которому ни юридически, ни биологически она не имела отношения. У Вендиги были широкие скулы, в абрисе лица угадывалось что-то монгольское, нет, скорее — финно-угрское. А может быть ливское? Валдис пожалел, что недостаточно внимательно прочел вышедшую недавно антропологию балтов. Может быть, там, между строк… хотя вряд ли возможно. И все-таки. Еще когда он учился в школе, эстонцы, финны и ливы казались ему загадочными народами, не то, что, например, немцы, русские, шведы, поляки или литовцы. Кто знает… Искать корни проклятья, свалившегося на этих женщин, среди неясных, расплывчатых антропологических сведений, вероятно, практически нереально. Печально. Валдис прекрасно помнил старый анекдот, содержавший совет искать пропавшую вещь не там, где она пропала, а там, где светлее.

Когда кончился кустарник, он остановился. Его предположение о том, что дом находится на теневой стороне, оказалось верным. Здесь, на северном склоне холма, травка, можно сказать, еле-еле пробивалась, казалось, еще совсем недавно здесь лежали сугробы. Просто невероятно. В Риге снег растаял еще в начале апреля.

— Среди ваших предков не было ливов или эстонцев? — спросил Валдис, не отрывая взгляда от двух огромных елей возле сарая, ветви которой густо поросли ведьмиными метлами.

— Нет, — задумчиво ответила Венда.

— Ну ладно, — Валдис согласно кивнул головой, пытаясь вспомнить, отчего на дереве образуются ведьмины метлы. Что за странные крохотные растения обитают на сучьях больших деревьев? Мысль, что ведьмины метлы могут иметь самую прямую связь с судьбой Венды, становилась все навязчивей. Под влиянием каких факторов возникают ведьмины метлы? Может быть, деревья с этими наростами среди других деревьев считаются нечистыми? Может быть, болезнь деревьев неизвестными науке путями переходит на людей?

— А давно на этих елях ведьмины метлы?

— Вероятно. Но…

— Что?

— Среди ведьминых метел есть и омела.

— Верно. Я забыл это слово. — Валдис смутился. — И они давно?

— Да.

— А откуда ты узнала про омелу?

— В книжке вычитала. Я ведь работаю в лесу техником.

Ну конечно, ведь он до сих пор не поинтересовался, где она работает.

Венда собралась идти дальше.

— Подожди! А когда здесь тает последний снег?

— Обычно в середине мая.

В глазах Венды мелькнул страх.

— Ты чего испугалась? — спросил Валдис.

Ее губы едва заметно дрогнули.

— Ты стал таким странным. Загадочным. Опасным.

— Ты приказала мне стать ученым. Ученый и должен быть подозрительным и загадочным.

— Это ужасно, — сказала Венда и засмеялась, будто стараясь себя подбодрить.

— Возможно, что все ваши несчастья от омелы или от ведьминых метел. Может быть, на них паразитирует какой-то микроорганизм, выделяющий органическое вещество, ядовитое для человека?

— Нет, — в раздумье покачала Венда головой.

— Почему?

— Не знаю. Просто я так думаю.

— А под домом нет водяной жилы? По-моему, на лугу бьют родники?

— Нет. Вообще-то сыро. Про омелу сказано, что на хвойных деревьях она встречается редко.

— Хм! А ты знаешь, какие бактерии или клещики живут в ведьминых метлах?

— Не знаю.

— Вот видишь, абсолютное невежество.

Венда не ответила.

— А сами вы болели когда-нибудь?

— Да, как и все. На прошлой неделе у меня был насморк.

— Ясно. А вы приносили омелу в комнату?

— Нет.

— Ясно. А травами лечите?

— Нет.

— И никто в вашем роду этим не занимался?

— Пойдем, — сказала Венда. — Бабушка тебе лучше обо всем расскажет.

Сердце Валдиса заколотилось. Он перешагнет порог дома, увидит комнаты, в которых спали больные мужья ведьм, а потом стояли их гробы, увидит самую первую ведьму волости, старую Сакристину, ее дочь Валлу, по которой когда-то сохли парни. Он с недоверием, словно во сне, взглянул на Венду: неужели вот эта девушка — внучка старухи — его любимая?

Из-под клети выскочила черная маленькая собачонка и принялась громко лаять.

— Тихо, Зутис! — прикрикнула не нее Венда. Собака умолкла, стыдливо опустила уши и хвост. Валдис посмотрел на пологую крышу пристройки, покрытую серым толем. Кое-где на крыше виднелись сероватожелтые пятна. То ли семена омелы, то ли осыпавшиеся лепестки цветов. Скорее всего лепестки цветов, потому что стояла лишь середина июня. А может быть ни то и ни другое.

Из клети вышла сгорбленная женщина с приятным лицом. Валдис взглянул на нее. «Да, еще вполне», — подумал он и поздоровался.

— Здравствуйте, здравствуйте, добрый человек! — ответила женщина. Голос у нее был старческий.

— Бабушка, это Валдис, о котором я рассказывала, — сказала Венда.

«Ого, бабушка Сакристина! — удивленно подумал Валдис. — Ей же должно быть не меньше семидесяти пяти, а то и больше».

— Хорошо, доченька, что мне его показала, не побоялась, — сказала старуха и взгляд ее потемнел.

— Где мама? — спросила Венда. Валдис опять с удивлением отметил, что вопрос звучит чертовски банально, словно над матерью ее не висело проклятье. В отношениях между женщинами Валдис не почувствовал никакой таинственности. Этот факт многое облегчал. Он-то готовился к нелегкой психологической борьбе, к неожиданным поворотам в разговоре.

Из дома вышла Валла, цветущая женщина с располагающей, даже притягивающей улыбкой. Так же улыбалась и Вендига. Валла подала Валдису руку. И хотя он переключился — стал сдержанным, холодным, принял ужасно ученый вид, привлекательность женщины не оставила его равнодушным. От всей ее фигуры, от лица, от обнаженных по локоть рук исходило удивительное обаяние. Валдис рассмеялся.

— Только сумасшедший может назвать вас ведьмами.

В глазах Валлы мелькнул страх. Старуха бесшумно вытерла нос уголком передника и сказала:

— Держи ухо востро, сынок! Беда тебя за каждым углом подстерегает.

— Хорошо, бабуся, — ответил Валдис. — Я сделаю все, что смогу, чтобы упрятать беду в клетку.

— Да поможет тебе бог! — сказала Сакристина и осенила Валдиса крестом. «Ого! Ведьма в бога верит!». Валдис еле удержался от смеха.

— Он спрашивает, не занимался ли кто в нашем роду колдовством, наговорами или знахарством, — вмешалась в разговор Венда.

Старуха подняла на Валдиса свои выцветшие глаза и, отступив несколько шагов, села на лавку.

— Матушка моя занималась, — сказала она. — Перед смертью просила никогда больше этого не делать. Мы пообещали и слово свое сдержали. И Венда клялась.

Валдис улыбнулся.

— Жаль. Это значит, что Вендига никогда не сможет работать у нас лаборанткой. Ведь, как говорится, смешивать вещества — наше главное занятие.

Старуха пристально посмотрела на молодого мужчину.

— Нет, нет, этого лучше не надо! От этого лучше подальше.

— Но бабушка! — возразила Венда. — Там же работают ученые. Настоящие ученые.

Старуха промолчала. Казалось, она и не слышала протестующих слов внучки.

Потом Валла пригласила их в дом, наказав долго не задерживаться.

— Воздух-то на улице лучше, — как бы извиняясь добавила она.

Кухня была обыкновенная, как в любом старом деревенском доме. Этот дом ставили лет пятьдесят назад, но сохранился он хорошо. Только крышу меняли два раза. Валдис обследовал стены, потолок, пол, печную кладку, мебель. В большой комнате стоял роскошный телевизор — лучше, чем у него в Риге. Полки с книгами. Валдис присмотрелся. Да, вон она, «Генетика» Екаба Меллезера. «Интересно, с дарственной надписью?» — подумал Валдис с любопытством, но книгу не взял и ничего не спросил. Сердце кольнула ревность: уж не засматривался ли и Екаб на свою красивую соседку? Конечно, куда ему до Екаба, автора многих интересных книг.

Во второй, меньшей комнате было холодно. Казалось, сюда совсем не заглядывает солнце. Пахло пылью. В углу за шкафом ютилась Сакристина. На стене висела старинная ксилография с надписью латинскими буквами «Vallonia».

— Ясно, — сказал Валдис.

Венда подняла на него глаза.

— Что под штукатуркой? — дотронулся Валдис до стены пальцем.

— Дранка, — ответила Валла.

— Ваше имя оттуда, не правда ли? — Он показал рукой на ксилографию.

— Да. — Валла улыбнулась.

Дочь посмотрела на нее вопросительно. Взгляд этот Валдис уловил.

— Простите, — сказал Валдис. — Сейчас я начну задавать не совсем приятные вопросы.

— Пожалуйста!

— Где спали все эти несчастные мужья?

Валла открыла дверь в большую комнату.

— Вон там, возле окна, спал мой отчим. Там же, где спал всю жизнь, пока не женился. Не хотел менять свои привычки, хотя зимой из окна дуло. Моя кроватка стояла тут, за печью. Помню, как по утрам я настороженно следила за ним из-за печки. Когда просыпался, кровь сплевывал.

— А другие?

— Тут, в маленькой комнатке… Кровать стояла точно так же, как сейчас.

— Ясно.

Венда засмеялась.

— Ты чего смеешься? — обратилась Валла к дочери. В голосе ее слышалось осуждение.

— Ой, мамочка! Я представила себе, что Валдис — Шерлок Холмс. Сейчас все для него станет ясно.

— Шерлок Холмс? — переспросил Валдис и добавил — Преступников, которых искал он, найти было в сто раз легче, чем вашего тайного врага, предателя и мучителя. — Потом повернулся к Валле — Скажите, пожалуйста, только откровенно, проклятье, которое якобы висит над вами, — не пустая болтовня, не миф, родившийся из людской молвы? Только, пожалуйста, не ошибитесь. Взвесьте все как следует! Когда я шел сюда, я тоже находился под влиянием этого мифа.

Возможно, именно поэтому мне сразу показалось, да и сейчас кажется, что и вы, и ваша мать чем-то отличаетесь от других. А вот Венда, по-моему, обыкновенная деревенская девушка, возможно, умнее, интереснее и красивее, чем другие. А в остальном она точно такая же, как все. И среда отторгает ее только в силу ее особого положения. Одним словом, предвзятость очень влияет на общественное мнение. Вот все это принимая во внимание, и ответьте как можно точнее — есть ли у вас основания верить в свое проклятье?

Валла оперлась о косяк двери. Глубоко вздохнула, на минуту прикрыла глаза. Губы ее разжались, и Валдис увидел, что зубы у нее белые и красивые.

— Да. Есть основания.

— Ясно, — у Валдиса снова выскочило словечко, которым он пользовался, когда что-нибудь ставило его в тупик или поражало.

— Ясно, — повторил он. И вдруг резко спросил: — Почему вы меня обманули, Валла. Ваше имя совсем другого происхождения. Почему солгали?

Они смотрели друг на друга печально и изучающе. Наконец Валла улыбнулась и облегченно вздохнула.

— Слава богу! Кажется, я смогу вам верить.

— Ой, как хорошо! — прошептала за спиной у Валлы Венда и лицо ее залила краска.

— Эту гравюру я привезла из Риги, чтобы заткнуть рот тем, кто связывали мое имя с именем дьявола.

— И зря, — добавила Венда.

— Зря, — согласилась Валла. — На самом-то деле мать меня так назвала именно в честь дьявола, хотя у эстонцев это имя встречается часто. Она три года молила бога, чтобы послал ей дитя, но напрасно. Потеряв терпение, она стала призывать в помощь дьявола. Он помог. Вот и нарекла она меня этим именем, расплатилась с ним.

— Лучше уж было его обмануть, — с улыбкой сказал Валдис.

— Да. Но ведь она была простая, придавленная бедами женщина, — в голосе Валлы прозвучала грусть.

— Значит, в дьявола вы не верите? — уточнил Валдис. — А в то, что прокляты, верите по-прежнему?

— Верю, — подтвердила Валла.

— И дочери своей то же внушили?

— Правду скрывать нельзя.

— А может быть, надо было скрыть?

— Нет. Разочарование будет горше. И без того утаила немало.

— Может быть, — нехотя согласился Валдис.

Облака рассеялись, светило теплое послеобеденное солнце. По двору бродили куры.

— А животные в вашем доме не дохнут? — спросил Валдис. — На них проклятье не распространяется?

— Нет.

Валдис осмотрел хлев, колодец, баньку, клеть, сарай. Нигде ничего странного не заметил. Наконец они вошли в бывшую столярную мастерскую Репниека, в дальнем конце которой за дощатой перегородкой была оборудована небольшая кузница. На железных брусках возле стены возвышалась огромная чугунная плашка. Впритык к ней лепились куски железа поменьше. Валдис собрался было выйти, но вдруг остановился. Где-то в подсознании мелькнула мысль: здесь что-то не так, как должно было бы быть.

— Кузница сохранилась еще с дедовых времен?

Венда пожала плечами и оглянулась на мать.

— Когда колхоз организовали, мы здесь солому прятали, для коровы. По-другому нельзя было. А в остальное время так и стояла, никто здесь не работал. Для мамы это святое место.

— Значит, сохранилась она такой, как была когда-то? — переспросил Валдис, ощупывая чугунную плашку. — И этот огромный магнит тоже не двигали?

— Кажется, нет, — откликнулась Валла.

— Ясно, — сказал Валдис, лихорадочно прикидывая, на каком расстоянии мог действовать этот магнит. Он оторвал от плашки кусок железа весом с полкилограмма. Далось это ему не легко. Впервые он столкнулся с таким мощным естественным магнитом. «Впервые вижу живых ведьм и впервые такой магнит, — подумал он. — Так и подмывает связать это».

— Ясно, — повторил он. — А сколько отсюда до угла маленькой комнаты, до той роковой кровати?

Валла прикрыла глаза.

— Сейчас, — сказала она и вышла. — Да, угол самое близкое место. Шага четыре.

— Неужто так близко? — Валдису не верилось.

— Да, — подтвердила Валла.

И Валдис увидел в глазах женщин нетерпеливое желание свалить всю вину на этот магнит. Подспудно оно теплилось в них всю жизнь и могло перерасти в веру в чудеса.

— Ученые считают, что изменения в магнитном поле земли могут стать причиной исчезновения жизни на земле. Вы что-нибудь знаете об этом?

— По телевизору рассказывали о магнитах, — согласилась Валла. — Я почему-то только о нашем монстре не подумала.

— О чем?

— О монстре. Об этом куске железа. Так его называл… отец.

— Чем дальше в лес, тем больше дров, — Валдис присвистнул. У него возникла уверенность, что такой магнит, установленный соответствующим образом, может изменить расположение линий магнитных сил. Был в этой теории только один пробел — если магнитное поле отрицательно действовало на мужчин, должны были страдать и женщины.

— Я читала о лечении магнитами, — заговорила Венда.

— А какие признаки болезни были у Силиня? — мрачно спросил он.

— Тяжелый грипп. А потом воспаление печени, — ответила Валла.

Валдис уселся напротив старой Сакристины, смотрел на нее и никак не мог понять, что же так сильно отличает ее от других крестьянских женщин. Сколько ни думал, ничего не мог придумать. Неужели это просто его фантазия? И стал расспрашивать старуху о ее матери и бабке.

— А для чего тебе, сынок, все это понадобилось? Пусть лежат себе спокойно в могиле, мир их праху!

— А там, в той волости, возле вашей хибарки не росли ели с ведьмиными метлами? — спросил Валдис. — С такими, как вот тут?

Старуха подняла глаза.

— Не упомню, сынок. И елки были, и сосны. А вот росли ли такие шишки, и не упомню.

— Ясно. — Валдис вздохнул. — А отчего ваша бабушка умерла? Ну та, которая замуж за пьяницу вышла.

— Которую прокляли? — переспросила старуха.

— Да.

— Не знаю, сынок. Матушке моей тогда было всего-то лет тринадцать. Пришла она в субботу из школы, видит — лежит мать, не может и подняться, а назавтра и умерла. Люди потом говорили, от горечи, или, по-нынешнему, от желчи, а как уж там было на самом деле, никто не знает. В то лето здоровая она была, сильная, второй раз замуж собиралась, а осенью…

— Муж у нее пьяница был?

— Да, сынок, лютый пьяница. Люди говорили, споил он ее, и так приманил. Скрипкой да вином. Сам-то он пьяный замерз, еще матушки моей на свете не было.

— Значит, ребенок мог быть зачат в состоянии опьянения?

— Что?.. Да, да. Поняла. Да. Так оно, должно быть, и было, редко его глаза белый свет видели. Дом отцовский разорил, всем надоел.

— А красивый был?

— Видно уж красивый, раз так… А то разве б пошла против родительской воли.

— Так что вино да скрипка не главными были?

— Не знаю, сынок, что там главное было. Тогда еще и мать моя на свет не появилась.

— А с какого момента начало действовать проклятие?

— Так я сказала: когда матери моей тринадцать исполнилось.

— А что ваша мать еще помнила о тех временах? Кто к ним приходил, чем они занимались?

— Вести хозяйство Метре в том доме было трудно. Помещик грозился выгнать, если второй раз замуж не выйдет. А новый арендатор все не появлялся. Родители мужа ушли жить к зятю, а потом в город подались.

— А как выглядел дом до несчастья?

— Ну, должно быть, дом как дом. Да. Мать рассказывала что-то о цыганах. Цыганский год был. А у них с весны жили в доме две галки. Цыганенок и украл одну. Когда мама плакала, бабушка сказала, что хорошо бы и вторую украли, все комнаты птицы изгадили. Ну, вторая галка вскорости и умерла… Сынок, неужто все это делу поможет?

— Кто знает, — сказал Валдис. — Птицы, например, часто переносят опасные болезни.

Старуха недоверчиво покачала головой.

— Чего там. Это, однако, проклятье, по-другому понять не могу.

Валдис поморщился. Действительно — болезнь птиц столетней давности и сегодняшние события, похоже, вещи несовместимые.

Так и доверие их можно потерять, если болтать глупости.

— Значит проклятье начало действовать только с матери, то есть после смерти вашей бабушки.

— Да, — подтвердила Сакристина. — Ребенка, мою мать, взяла на воспитание тетка по матери. Через год сама умерла, внутри что-то болело, а до того была здорова…

При этих словах Сакристина посмотрела на Вендигу, как бы спрашивая у нее разрешения. Венда молча кивнула головой.

— Об этом-то мы никому чужому еще не рассказывали, как и про имя Валлы. Но уж если вы всерьез, если из-за Венды, то… Если глаз у вас зоркий, да ум острый, может быть… Кто знает… Видишь ли, через год умерла и вторая приемная мать. После уж никто в волости и не захотел ее к себе брать… Отдали в соседнюю общину. А там и года не прошло, умерли два батрака, которые спали с девочкой в одной комнате… Хозяин рассердился и прогнал ее из дому. А дело было ранней весной, с крыш только начало капать, ночи-то холодные. До лета она как зверек хоронилась по ригам да хлевам. Летом нашла в лесу пустую хибарку, в ней и стала жить. И кто знает, как бы она зиму продержалась, если бы не нашлись добрые люди, каждую неделю еду ей носили, одежду. А одна знахарка обучила ее своему ремеслу.

«Действительно взаимосвязанные события, — подумал Валдис. — Сначала выгнали, потом она в лесу жила, ворожила. Знахарство было чисто внешним атрибутом, способом существования, исследование которого в данном случае не имеет никакого значения».

— Вы знали своего отца?

— Нет, сынок. — Старуха вздохнула. — В лесную сторожку к знахарке ходили многие, и сам помещик.

«Может быть, причина в какой-то неизвестной, неисследованной венерической болезни? — мелькнула у Валдиса мысль.

— Да… — продолжала Сакристина. — Вот оно, проклятье-то наше — что ни одного человека удержать при себе не можем.

Валдису на секунду показалось, что решение будет найдено, если разрубить этот узел: навязанная безнравственность, вынуждающая рожать девочек без отца. Тут-то, очевидно, и кроется какая-то закономерность. Но, к сожалению, разум не в состоянии был ее угадать. В детстве ему часто казалось, стоит только пойти в лес, забраться на ель, над которой садится солнце, и он дотянется до огненного шара рукой. Где гарантия, что и сегодняшнее его допущение не такая же фантазия? Суждения человека о неизвестном слишком предвзяты, находятся в тисках старых представлений.

Он задал старой женщине еще несколько вопросов, вслушивался в ее спокойный голос, а думал в это время о самом себе, и думал скептически, что случалось с ним довольно часто. Какой из него ученый? Всего-навсего неплохой знаток одной-единственной группы органических веществ. Узкий, ограниченный специалист, которого «ученым» назвать можно лишь очень условно. Омелу Венда знает лучше, в болезнях разбирается каждый сельский фельдшер, про ведьмины метлы осведомлен любой ученик средней школы. Он оказался абсолютно беспомощным перед комплексом неясных проблем. Единственное… единственное… Да, единственное его преимущество заключалось в его вере в науку и в решимости не откладывая выяснить неизвестное. А это, если подойти серьезно, не так уж и мало. Да, еще плюс его умение логично рассуждать. Это тоже кое-что значит.

Часа через три он простился с Валлой и Сакристиной. Венда пошла провожать его кружным путем, через лес. Когда они остались вдвоем, Валдис заговорил:

— Они держались со мной на редкость доверчиво и непринужденно.

— Только это и помогает нам избежать одиночества, — ответила Венда.

— Да. Это вам удается, — похвалил Валдис. — У меня возникло такое чувство, что там, под горой, остался мой дом.

— Они и правда очень хорошие, — искренне подтвердила Венда.

— Добрые ведьмы. — Валдис присвистнул. — Совершенно несоединимые понятия.

— Да, так уж получилось, — согласилась Венда.

— Нам все-таки придется пожениться, — сказал Валдис. — Иначе серьезными исследованиями заниматься невозможно. Ты будешь жить в Риге. Чтобы все — омелу, ведьмины метлы, сырость и холод, и этого чугунного монстра, — одним махом вычеркнуть из игры. Зачем со всем этим возиться, если можно обойтись и без этого?

— Но… может быть я от них что-нибудь… впитала, — задумчиво произнесла Венда. — А это вычеркнуть нельзя.

— Хм, немного смахивает на фантастику. — Валдис улыбнулся. — Тебе не кажется?

— Может быть, — согласилась Венда.

Настоять на том, чтобы Венда перебралась в Ригу, было в любом случае разумным шагом. Прежде всего потому, что он, похоже, не мог от нее отказаться. Кроме того, там жену его никто не будет принимать за ведьму, носительницу зла. Валдис допускал полуфантастичес-кую мысль, что постоянное напряжение, в котором жили ведьмы в ожидании очередного несчастного случая, и стало причиной болезней их мужей. Человек неизбежно воспринимает состояние нервной системы находящегося с ним рядом, а нервы, как утверждает наука, самый главный регулятор организма. От одиночества умирают муравьи, от безнадежной любви, от гнетущего постоянного страха — люди. Ведьмы, по наблюдению Валдиса, отличались именно исключительной способностью создавать настроение, внушать симпатию. Про каждую из них можно сказать, что она уникальный, разумный комок нервов. Возможно, именно это подавляло всех находившихся рядом с ними мужчин, создавая таким образом предпосылку для заболевания. Конечно, об этих своих предположениях Валдис решил Венде не говорить, он просто настроил себя, боясь потерять бдительность.

— Мы поженимся, — сказал он. — И у нас будет трое сыновей. Двое умных, третий дурачок.

— Нет, не будет, — Венда грустно покачала головой.

Валдиса ее неверие, ее упрямство начинало даже раздражать.

— Ты видишь, как серьезно я вас изучаю? — спросил он.

Венда кивнула.

— Ничего дурного, никакой тайной опасности я не нашел. Мне кажется, самое опасное — это ваша на редкость неистовая вера в свое проклятье. Она сама по себе, честное слово, может принести несчастье.

Венда стояла молча, опустив голову.

— Прости, — добавил он ласково, испугавшись своей резкости.

Она улыбнулась.

— Через две недели я приеду за тобой. Свадьбу устраивать не будем. Зарегистрируемся, и все. Да?

— Да, — еле слышно шепнула Венда.

Валдис и представить себе не мог, что согласие Венды вызовет у него такое жгучее чувство счастья. Казалось, весь лес огласился пением. Он остановился. И Венда стояла все так же с опущенной головой. Пахло хвоей, смолой, мхом. Теперь эта женщина принадлежит ему! А как он переживал, как мечтал об этом!

— Ты моя лесная принцесса, — сказал он.

Венда молчала. Этот миг показался Валдису неестественно ярким, а потому нереальным и угрожающим. И словно бы подтверждая его мысли, вдали закричал дятел или какая-то другая громкая птица. «Горячая любовь никогда не приносит настоящего счастья», — вспомнил Валдис слова своей бабушки. Милой доброй бабушки, которая давно уже покоится в могиле.