Ведьма

ПЕРВОЕ НАУЧНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Екаб Меллезер изучал лейкоз скота. Наносил на стеклышки образцы крови животных, после чего подвергал их механической и всякой другой обработке. Вирусная теория рака в отношении животных в принципе была доказана. В ходе самостоятельных исследований, в научной литературе были выявлены интереснейшие взаимосвязи, сформировались новые подходы к проблеме, новые предложения о генетической природе вирусов, о симбиозе их со здоровыми клетками, о сложном взаимодействии белков на уровне клеточной информации. Как во всяком здоровом научном коллективе, любая загадка или неясность только подливали масла в огонь, активизировали мысль, становились отправной точкой новых поисков.

С доктором Роландом Суной Екаб чуть ли не ежедневно обменивался информацией. Суна предложил приступить к изучению феномена ведьм. Это был не только интересный научный эксперимент, решалась и этическая проблема.

Когда Екаб привел в вирусологическую лабораторию Валдиса и Венду, сам доктор Суна и старшая лаборантка изучали при помощи полярографа белок гороха. Иголка самописца выводила фиолетовые зигзаги на оранжевой миллиметровой бумаге.

— Ты занят? — спросил Екаб.

— Нет, ничего. — Доктор поклонился Валдису и Венде. — Каждодневная рутина. Глютадион оксидированный и редуцированный. Исследуем его воздействие на супероксидисмутазу. Раздевайтесь!

Для Валдиса лабораторные исследования были делом привычным, но впервые он пришел в лабораторию, чтобы проверить самого себя.

Венда, казалось, чувствовала себя свободнее. На приборы смотрела с надеждой.

— Что ты решил? — спросил Екаб.

— Перебрать все гипотезы подряд, — ответил Суна. — Начнем с наиболее простых, не очень травмирующих. — Он улыбнулся Венде.

Лаборантка что-то тихо спросила у доктора. Суна ответил быстро и резко:

— Да. Возможно. При оксидации глютадионом может возникать или не возникать редуцент… Прошу прощения! — Он вновь обернулся к Екабу и пациентам.

На столике рядом стояла подставка для пипеток, колба с дистиллированной водой, вторая колба со щелочью. На стене висела периодическая таблица Менделеева с его портретом. Таблица служила для работы, не для украшения — чтобы в случае необходимости мгновенно определить молекулярный вес. В шкафу стояли два справочника с химическими формулами, которые могли понадобиться биологам. На другой полке лежали ультратермостаты — они напоминали упакованные книги с черными корешками. Лаборантка, сменив кюветы, спросила:

— И это в том же диапазоне?

— Да, да. На экстракцию, — ответил Суна. Судя по всему, он с удовольствием воспринял двойную нагрузку.

— Извините, что мы заранее не предупредили вас, — обратился к нему Валдис.

— Ничего, ничего, — прервал его доктор. — У меня все дни такие. Сейчас мы с вами что-нибудь сделаем. Итак, первая рабочая гипотеза. Она предлагает нам искать вирус, который действует на расстоянии. Только сейчас у нас нет агар-агара. К тому же для меня это некоторым образом дело незнакомое. Такое воздействие могло бы быть. Простите! — Он повернулся к лаборантке — Прополощите пипетки!

— Одного раза хватит? — спросила та.

— Да, да, — нахмурившись, ответил доктор.

Валдис смотрел на него и вслушивался в жужжанье приборов.

— Сегодня же проверим и вторую гипотезу. Определим так называемый пентозный шунт — путь утилизации глюкозы. Пентозный шунт протекает интенсивнее в ходе восстановительных процессов, синтеза вирусов, при этом активизируются защитные функции лейкоцитов. Установив интенсивность пентозного шунта с помощью меченого углерода, определим наличие или отсутствие нехарактерных отклонений. Но прежде, до введения глюкозы, на всякий случай, сделаем контрольную проверку на ионометре. Простите! — доктор снова прервал свою мысль и обратился к лаборантке: — Кипятить не долго, до появления первых пузырьков.

— Да, я так и сделала, — откликнулась лаборантка.

Доктор поправил пальцем очки, помолчал и еще раз склонился над спектрофотометром. Сказал:

— На одном листе запишем кипяченое и некипяченое, освещенное и неосвещенное.

— Да, — откликнулась лаборантка.

— Третья гипотеза, — продолжил доктор, повернувшись к Екабу, Валдису и Венде. — Каким-то образом меняется клеточная мембрана, что и нарушает межклеточный обмен информацией. Эффект Краудинга, я думаю, не изменится. Возможно, возникнут дополнительные условия, которые способствуют образованию липидов. Если мембраны лейкоцитов перестают передавать информацию, теряется способность уничтожать микробы.

— В чем же может быть причина? — спросил Екаб.

— Причин много, — доктор улыбнулся. — Сотни, — сказал он и посмотрел на Венду. — Сотни хватит?

— Не знаю. — Венда тряхнула головой.

— Может быть, в организме не хватает силиция, который необходим мембранам. Это гипотеза гипотезы. Дети аристократов часто болели полиомиелитом, зато дети простых людей, случалось, и не заболевали, хотя в их крови присутствовал антиген к полиомиелиту. Одно из объяснений этого — дети аристократов жили в стерильной обстановке, ни через рот, ни через кожу не получали достаточного количества силиция, то есть песка…

— Здорово! — воскликнул Валдис. — Так что возросший в наши дни культ чистоты и изысканности некоторым образом можно считать засорением окружающей среды.

— Да. Создание тепличного эффекта. Суть заключается в том, что детский организм совершенно не приспособлен к сосуществованию с микрофлорой, которая обычно обитает в организме. Хотя — не только это.

— В институте говорят, — заметил Екаб, — что старый добрый Август Кирхенштейн не стеснялся поднять и съесть упавший на землю хлеб, и еще приговаривал при этом: «Надо пополнить микрофлору организма».

Суна опять подошел к лаборантке, что-то ей объяснил. Валдис плечом коснулся полярографа. На шкале стояла цифра +0006. Вверху красная стрелка на нуле, слева цифры со знаком плюс, справа — со знаком минус. Не так, как в математике. «Странно», — подумал Валдис.

Доктор вернулся, сказал:

— Эта гипотеза самая распространенная. О недостатке силиция в нашем случае говорить нельзя, хотя и полностью исключить невозможно. Вероятно, под влиянием каких-то иных условий возникают компоненты, способствующие выделению силиция из мембран.

Однако главное в нашем случае — вещества, которые растворяются в мембранах, иммунодепрессанты, близкие кортизону.

Может быть, нарушен и обмен информацией макрофагов и полиморфонуклеаров или нейтрофилов, подобно тому, как раковые клетки испытывают недостаток контактного ингибитора.

— Причиной может быть вирус? — спросил Валдис.

— Не только. И химические вещества, и чужеродный белок, и любой антиген, а также возбудители «медленных» инфекций. Вы же знаете, — доктор обратился к Валдису, — что возбудителем кори или скарлатины является обычный стрептококк, который ничем не отличается от остальных. В одном случае эти стрептококки не являются возбудителями болезни, в другом являются. При всем при том скарлатина явно эпидемическое заболевание. Так что, по-видимому, в стрептококк, вызывающий скарлатину, который не отличается от прочих стрептококков, вмонтирован вирус с несколькими генами или какое-то иное до сих пор не найденное образование, имеющее генетический пусковой механизм. Наша беспомощность дорого нам стоит… Сейчас вы здоровы?

— Да, — Валдис кивнул.

— Все равно, проверку надо начинать, — решил доктор. — В случае нужды отложим остальное. Толчок к открытию зачастую выглядит шагом глупым и непонятным.

Они ушли в соседнее помещение, где находился ионометр, или аэроионный спектрофотометр.

— Результат узнаем сразу же, — сказал доктор, переключая прибор на рабочий режим. — Полагаю, он окажется отрицательным.

— Это длинная процедура? — спросил Валдис.

Суна поправил очки.

— Думаю, около часа, не больше.

— Я схожу с Екабом в лабораторию, — сказал Валдис.

Венда молча кивнула. Вид у нее был сосредоточенный, что придавало ей сходство с человеком, возносящим молитвы богу. Валдиса безоглядная вера жены во всемогущество науки, признаться, несколько беспокоила. Он не знал, что делать. Рассказать Венде, что ученые в незнакомой области почти всегда идут ощупью, как в темноте? Но это значило бы лишить ее веры, всякой надежды. Не сказать ей всей правды — о том, что и возможности науки ограничены, — тоже казалось не совсем честно. Эта ложь могла стать губительной в случае неудачного исхода. Человек неподготовленный беззащитен. Валдис не мог сокрушить ее веру еще и потому, что сам в глубине души надеялся на благоприятный исход. Так уж человек запрограммирован, что вера в добро всегда побеждает. Зачастую она прикрывается горькими словами, грустным выражением лица, даже слезами, но всегда остается как неугасимая искорка, укрытая от суровых северных ветров панцирем притворства. Человек, утративший веру, быстро физически чахнет, случается, кончает жизнь самоубийством. Валдис верил в жизнь больше, чем другие.

— Ты все-таки молодец, — сказал Екаб, когда они остались одни.

— Почему?

— Ты что-то делаешь для нее, хотя исход неизвестен.

— Я ничего не делаю. Делаете вы: ты и Суна.

Они вошли в просторное помещение лаборатории.

Только что заработала огромная центрифуга, набирая обороты. Стояла она в самом углу лаборатории. Электромоторы, управляемые автоматами, постепенно и равномерно набирая скорость, заставили вертеться самую ответственную часть центрифуги — головку, которая была свободно укреплена на тонкой оси из сверхпрочной стали. Таким образом головка во время ротации отцентровывалась самостоятельно. Ось задавала скорость. Постепенно шум нарастал, менялись тона. Воздух в лаборатории начал звенеть от еле ощутимой вибрации. И хотя ротор был отцентрован сверхточно, полностью исключить вибрацию не удавалось. Впрочем, трудно было сказать, возникает вибрация от недостаточной точности центровки или при взаимодействии сверхскорости ротора с окружающей средой.

Валдис с восторгом смотрел, как аппарат набирает скорость, включается в рабочий режим. И Екаб остановился напротив центрифуги. Он знал, что терморегулятор, для того чтобы снизить температуру специальной жидкости до минус десяти градусов, непрерывно подает в центрифугу охладитель, ибо центробежная сила создавала высокую температуру. Валдис смотрел за стрелкой показателя оборотов — она медленно перемещалась по шкале: 5000 оборотов, 6000 оборотов… Звук изменился еще раз. Корпус центрифуги едва заметно вибрировал. В центрифуге находились образцы живого вещества, однако не целые клетки. Клетки и микроорганизмы не выдерживали такой скорости. Лейкоциты разрушались при скорости в 10 000 оборотов в минуту. А сейчас стрелка показывала 9000. Скорость нарастала поразительно равномерно.

Валдиса привела в восхищение четкая работа мощной лабораторной установки, которая помогала прокладывать путь в неведомое. Современное научное оборудование укрепляло в нем веру в неограниченные возможности человеческого разума, уверенность в повседневности чуда.

Обороты превысили десятитысячную отметку, но гул ротора свидетельствовал о том, что скорость по-прежнему равномерно нарастает. В оборудование была заложена программа — реализовать фракцию на уровне митохондрии в градиенте седиментации, то есть выделить определенную составную часть клетки.

На шестнадцатитысячной отметке стояла красная черта. Стрелка замерла, и гул стал равномерным.

— При тридцати тысячах получаем микросомаль-ную или лизосомальную фракции, — пояснил Екаб. — Они необходимы для наблюдения за лизосо-мальными ферментами.

Валдис только молча кивал головой. Он не понимал, что происходит внутри — под воздействием гигантской центробежной силы клетки разрываются на мельчайшие частицы или только сортируются составные части клетки, то есть реализуется седиментация в градиенте. Он решил, что сейчас это не так важно. Внезапно настроение улучшилось. Почему-то возникла уверенность, что перед такой исследовательской техникой не устоит никакая тайна. Клетки, кровь, микроорганизмы одним махом делились, группировались, выделялись. Тут просто негде спрятаться.

Вид у Екаба был озабоченный и даже несколько виноватый. Он был настроен совсем по-другому. Центрифуга — его будни. Она извлекала нужный компонент клетки, но не больше, выделяла его по весу, точно так же, как сепаратор отделяет сливки от молока. Грубая работа. Ему казалось, что доктор со своими гипотезами хватил через край, чересчур уж научно, чересчур фантастично. Он считал, что необходимо начинать с поисков более крупных микроорганизмов. Недавно право на существование получили специфические биологические макроорганизмы — микоплазма, анаэробы, то есть соединения, способные существовать в бескислородной среде и потому с большим трудом выращиваемые в специальных средах при особых условиях. Судя по публикациям, эти макроорганизмы присутствовали почти всюду, где заболевание носило неясный характер. И только один серьезный фактор опровергал фатальную роль этих микроорганизмов в случае с ведьмами: микоплазмой обычно инфицировались в результате одноразового общения. К тому же микоплазмоз считался «болезнью цивилизации», результатом бурного применения антибиотиков. А может быть и раньше так было? Микоплазмоз вызывает бесплодие. Почему-то именно сейчас Екабу казалось, что особый штамм микоплазмы и есть тот корень зла, которое исходит от ведьм. Область микоплазмы на карте микробиологии — белое пятно. Несколько лет назад на республиканском симпозиуме по микоплазме предполагался доклад заведующего лабораторией крови Петраш-кевица. Его доклад не включили в повестку дня, поскольку он был оформлен не по стандарту. Но истинная причина заключалась в том, что его открытия посчитали фантастическими, недостоверными. Спустя некоторое время по той же причине его освободили от обязанностей заведующего лабораторией. В очередной раз в науке восторжествовал «здравый смысл» и исследования микоплазмы были приостановлены в республике на долгие годы… И если бы даже в крови у Венды была микоплазма, не нашлось бы человека, который сумел бы ее открыть. Только человек, не имеющий отношения к биологии, может думать, что такой крупный микроорганизм обнаружить просто. Прежде всего еще надо было угадать, на каких клетках предполагаемая микоплазма паразитирует. А создать условия для ее выращивания! Одна из руководящих научных дам, микробиолог, любила повторять: «Мне о микоплазмах ничего не известно, это мистика». Ведьмы — мистика, микоплазма — мистика. Подходящая компания. Наиболее достоверной, однако, казалась гипотеза о взаимозависимости нескольких микроорганизмов.

Возможно, вирус прежде всего разрушает клетку, и только после этого в нем развивается микоплазма. Вот почему заражение происходит не в каждом случае, а лишь в результате длительного общения, у вируса есть время, чтобы расчистить путь. Однако.

— Скажи, хотя вряд ли ты знаешь больше меня, — Екаб повернулся к Валдису, который, присев к столу, читал рукопись его очередной научно-популярной статьи. — А непродолжительное общение с ними не оказалось для кого-нибудь смертельным?

— Хм. — Валдис улыбнулся. — Я спрашивал об этом у Венды. Она сказала, что в течение года после встречи безусловно умер не один, так как они встречались со многими. Только что умер старик, который был на твоей свадьбе. Мать ей написала.

— Да-а, — протянул Екаб. Таким способом ничего не выяснить. Умирали и те, кто встречался с ведьмами, и те, кто ни разу их не видел. Были и такие, кто виделся с ними ежедневно, тем не менее умирать не собирались. Значит, главным было все-таки систематическое общение.

Валдис продолжал читать статью Екаба.

— Ты слышал о микоплазмах? — спросил Екаб.

— Да, — ответил Валдис. — Ею заражаются от животных, верно?

— Другим путем тоже. Несколько лет назад приезжала к нам американка с лекцией, сказала, что микоплазмоз можно подхватить в один вечер, попивая коньячок.

— Значит, ты тоже болен.

— Сотни вариантов. Почему другие так быстро не заболевают?

— Сотни?

— Да.

Валдис улыбнулся.

— Я смотрю, у вас скоро наберется десять тысяч гипотез и столько же неясных ощущений. А истинное решение в конце концов обнаружится вне гипотез, заявит о себе со стороны.

— Может быть, — согласился Екаб и добавил — Это в лучшем случае. Боюсь, что самый достоверный вариант — не найдем ничего.

— Почему? — в глазах Валдиса мелькнуло опасение.

— За год вирусологи всего мира делают мизерное количество сенсационных открытий. А мы всего-то крохотная и не очень знаменитая их частичка, — сказал Екаб.

— Ты не веришь? — спросил Валдис, словно не расслышав слов друга.

— Тебе нужна утешительная ложь? — ответил вопросом на вопрос Екаб.

— Нет. — Валдис отвернулся.

— Вот и я так думаю. Ведь ты ученый.

— Дух могуч, а плоть слаба, — сыронизировал Валдис в свой адрес.

— Все возможно. Может случиться, поразим цель с первого выстрела. Все возможно, — попытался смягчить Екаб свои слова.

— Хм. — Валдис присвистнул. — Это значит, что доктору уже известен благоприятный исход.

— Нечего подначивать, — спокойно сказал Екаб. — В принципе может быть, что.

Прозвенел телефонный звонок. Екаб ушел, а Валдис продолжал читать статью.

— Валдис! — крикнул Екаб изменившимся голосом. — Пошли вниз!

— Зачем? — Он посмотрел на часы. Прошло всего сорок минут.

— Роланд утверждает, что Венда выдыхает позитивные ионы. Ионометр никогда не врал.

Валдис вдруг так обессилел, что не мог встать. Вцепившись руками в стол, он медленно выпрямился. Хотел что-то сказать Екабу, но в голове все перемешалось, мысли обгоняли друг друга, горло пересохло.

— Может быть и ошибка, — бормотал себе под нос Екаб. — Обычно за один раз открытия не делают. Какая-то ошибка.

— Предрассудки! — победоносно воскликнул Валдис. — Чем, по-твоему, первый раз хуже, чем остальные?

Екаб промолчал, только с сомнением качнул головой. Они прошли многочисленными коридорами и спустились вниз по лестнице.

Венда стояла возле ионометра и дышала в трубку. Действительно, стрелка отклонилась в сторону плюсов. Это видели все трое. Возможность неисправности прибора отпадала, в противном случае он бы просто не работал или показывал бы в противоположную сторону, что было бы столь же странно, поскольку наличие отрицательных ионов в выдыхаемом воздухе так же маловероятно, как и наличие положительных.

— Не много, — сделал вывод Екаб.

— По-моему, именно это и говорит о достоверности, — не согласился Валдис. Голос его слегка дрожал. Он посмотрел на доктора. Лицо Роланда Суны светилось тайным торжеством, пальцы, прикасаясь к панели, заметно дрожали. На лбу — глубокая складка.

— Вы сможете прийти завтра? — спросил он у Венды. Вопрос прозвучал нетерпеливо, требовательно. Так мог спросить влюбленный.

Венда кивнула.

— Значит, морские свинки понадобятся с утра? — спросила лаборантка.

— Да, — доктор нетерпеливо мотнул головой. Он сравнивал записи в журнале. Возле какой-то цифры поставил знак вопроса, очевидно, не вписывалась в общий ряд. Лоб прорезала глубокая складка. — Ладно, — сказал он. — С фактами не поспоришь. — Потом повернулся к Екабу и Валдису. — В этой гипотезе есть одно противоречие, — задумчиво произнес он. — Позитивным ионам присущ эффект энергетического метаболизма, в процессе оксидации и фосфорилляции происходит накопление энергии. Кислород используется более целесообразно. Если уровень АТФ повышен, в результате общей активизации могут возникнуть даже новые клетки…

— Я не совсем понимаю, — сказал Валдис, предчувствуя приближение чего-то невероятного. — И как физиологически выражается накопление энергии?

Доктор глубоко вздохнул.

— Это значит, что вначале, до определенного предела, пока создаваемый положительными ионами эффект не начнет разрушать иммунную систему, мускульная энергия индивида и общий тонус на клеточном уровне должен возрасти. На начальном этапе это может даже повысить иммунную активность, ибо эффект блокирования интерферона вряд ли проявится столь быстро, поскольку организм, как и машина, обладает силой инерции, которая амортизирует внешние воздействия…

— Простите! — прервал его Валдис. — Насколько я понимаю, вначале я должен был чувствовать прилив энергии, возросшую активность? Я правильно понял?

— Да. Именно так, — подтвердил Суна. — Вначале идет нарастание энергии.

— Это состояние, безусловно, совпадает, — сказал Валдис жестко.

— А как возникают ионы? — поинтересовался Екаб.

— Я думал над этим, — ответил Суна. — Ясности пока никакой. Существуют животные и даже кустарники, вырабатывающие электричество. Надо медленно и постепенно…

— Невероятно, — задумчиво произнес Екаб.

Несмотря на сомнения, все испытывали чувство приподнятости. Хотя бы потому, что в науке нередко в поисках Индии открывают Америку. Только глаза Венды погрустнели. Она прислонилась головой к плечу Валдиса.

— Значит, причина все-таки во мне.