Ведьма

ДИСКУССИЯ О ВЕДЬМАХ

Спал он крепко, без снов. Разбудил его луч солнца, сквозь щель ударивший прямо по глазам. Валдис вспомнил, что сначала мерз, потом постепенно согрелся. Где-то за холмом мычала корова. Издалека донеслись петушиное пение, лай собаки, воздух звенел от птичьих голосов.

Валдис вскочил, отряхнулся. Элановый костюм ничуть не пострадал. Сухие травинки легко ссыпались, морщинки разгладились, словно их и не было. Он причесался, открыл двери сарайчика. В лицо пахнуло горячим воздухом — солнце стояло чуть ли не в зените. Валдис потянулся, покрутил головой, ощупал шею — где-то внутри болело. Видно, все-таки простыл, решил он. По телу волной пробежала дрожь. Постояв на солнце, Валдис направился в дом жениха. В ручейке умылся, попил воды. Чувство похмелья отпустило, да и шеей он стал вертеть свободнее. Вспомнил Венду, ее чистое свежее дыхание и подумал, что употребление алкоголя все-таки чертовски глупое занятие.

Новобрачные уже час как были на ногах. Екаба Валдис встретил во дворе.

— Ну как? Никто не обижает? — басом спросил молодой муж шутливо.

— Держусь, товарищ начальник, — пристукнув каблуками, ответил Валдис. — Где твоя жена?

— Одевается.

— Тебя прогнали?

— Да. Еще вечером.

— Отчего же?

— Такая была договоренность. Отдельной комнаты у нас не было.

— Правильно! — быстро согласился Валдис. Он понял, что Екаб и сам не очень настаивал на отдельной комнате в свадебную ночь. Валдису тоже не нравился обычай вламываться наутро в комнату молодоженов и все связанные с этим обычаем обряды. Казалось, тут народные традиции грешат против самих себя, нарушают свои этические принципы. Но Валдису и в голову не пришло бы протестовать или как-то иначе выразить свое несогласие.

— Мне нравится твоя жена, — сказал Валдис.

— Сумасшедший! — напал на него Екаб. — Забудь об этом. Никому, кроме меня, она нравиться не должна.

— Не требуй невозможного! — отшутился друг.

Екаба позвали в дом. Валдис пошел следом и зашел в большую комнату, уже гудевшую от голосов.

— Иди к нам, пропавший! — нетерпеливо позвал его биолог.

Валдис присел за стол. Жена биолога обратилась к нему.

— Муж называет вас… как ты сказал?

— Пептидис, — подсказал муж.

— Пекинец? — переспросил сидевший напротив один из местных гостей. — Да, да, пекинец, хунвейбин — его-то я хорошо знаю. Меня не проведешь. Этого-то я знаю. — Похоже он был изрядно пьян.

— Горло что-то болит. Тут уж хочешь, не хочешь, а прополоскать придется, — сказал Валдис, чтобы прекратить этот глупый разговор.

— Чего? — снова вмешался сидящий напротив крестьянин. — Горло? Не иначе, как вчера с ведьмой целовался. Это уж точно.

Биолог налил Валдису. Он поднес рюмку к губам. А сидящий напротив мужчина смотрел на него затуманенными глазами и упрямо повторял:

— С ведьмой ты целовался! Вот так!

Валдис вспомнил бабушку. Когда мальчишкой, набегавшись, разгоряченный, он бросался к колодцу, чтобы напиться холодной воды, бабушка обязательно скажет, бывало: «Не целуйся с ведьмой!» А если горло уже болело, она с упреком говорила: «Как же не болеть, если все время с ведьмой целуешься!» Да, ничего не скажешь, образно говорят крестьяне.

— При чем тут ведьма? Горло болело и до того, как целовался! — ответил Валдис.

Сидящий напротив только поморщился, но ничего не сказал.

Подошел Екаб, Валдис подвинулся, уступая ему место, чтобы виновник торжества мог своим присутствием почтить всю компанию.

Разговор вертелся вокруг самых незначительных тем, гости перебрасывались словами, словно мячиками, и вдруг замолчали, когда заговорил Валдис:

— Екаб, ты обещал показать настоящую ведьму, но до сих пор не выполнил своего обещания! — разговор напомнил ему слова приятеля.

— Что? — переспросил Екаб, хотя всем было совершенно ясно, что вопрос он расслышал. Это только говорило о его растерянности. Валдис почувствовал себя неловко. Он был влюблен, счастлив и хотел, чтобы все вокруг были счастливы тоже.

— Ладно, ладно, я и сам слышал. Не пришла она. В этом действительно не твоя вина.

Екаб взглянул сначала на друга, потом на биолога, на его жену и, наконец, как бы ища поддержки, на сидящих по другую сторону стола соседей отца. Убедившись, что никто над ним смеяться не собирается, он сказал:

— Ты же вчера с ней танцевал весь вечер!

— Я? — в вопросе Валдиса было столько наивного удивления, что все затихли.

— Ты! — утвердительно повторил Екаб. — Может быть, и целовался, а?

— Да, да, он сам только что признался, что было такое, — вмешался в разговор биолог.

— Не-ет… да. — сказал Валдис и засмеялся. Смех его прозвучал в полной тишине. Большинство сидящих за столом прислушивались к разговору. И молчание становилось все тревожнее.

— Это Венда ведьма? — спросил Валдис вызывающе громко.

— Да, — подтвердил Екаб. — Ее полное имя, да будет тебе известно, Вендига. Вендига Силиня, урожденная Ракупа.

— На фотографии она совсем другая, — возразил смущенно Валдис.

— Я же говорил, что в жизни она выглядит совсем иначе.

— Черт возьми! — радостно воскликнул Валдис. — Я ведь женюсь на ней!

Валдис понимал, что так банально объявлять о своем решении жениться не принято, но именно сейчас иначе было нельзя. Ему казалось, промолчи он, и это будет означать предательство, а в глазах Венды он будет выглядеть трусом. Он не слышал затянувшейся тишины, вернее, слышал, но именно это еще больше разгорячило и подстегнуло его. Теперь-то ему стало ясно, почему Венда держалась так странно. Он вдруг сам ощутил всю ту тяжесть, что давила на хрупкие плечи девушки. И это чистое существо в одно мгновение стало ему намного ближе и дороже. А эти… эти невежды семидесятых годов двадцатого столетия, смакующие тут пикантные темы, издевающиеся над муками человека, над…

— Не спеши с выводами, — охладил его серьезный голос Екаба. — Не ты первый обвиняешь всех в невежестве. Прежде выслушай…

Валдис подавил в себе недовольство, иронически улыбнулся.

— Ну что ж! Говорите, я слушаю!

— Вот и прекрасно! — искренне обрадовался Екаб. — Настоящий ученый должен учитывать все факты, даже те…

— Извини! — оборвал его Валдис. — Ты в курсе дискуссии о науке и лженауке проходившей на страницах «Литературки»?

— В курсе, и читал очень внимательно, — спокойно ответил Екаб.

— Ну и как?

— А никак. — В голосе Екаба сквозила явная ирония. — Так и остались каждый при своем мнении. И наиболее высокопоставленные высказывают отнюдь не всегда верную точку зрения.

— При чем здесь точка зрения? — возразил биолог. — Нас интересует ведьма.

— Да, да, страшно хочется узнать, — нетерпеливо произнесла блондинка, тем не менее оглянувшись на дверь.

Валдис тоже не прочь был узнать о грешных делах ведьмы, но он молчал, так как боялся услышать нечто такое, что перечеркнуло бы все, что случилось ночью. В глубине души он испытывал чувство стыда. Как же так? Он сидит и слушает, как публично судят скромную, несчастную и в своем несчастье еще более трогательную девушку? И будет спокойно выслушивать эти средневековые бредни? И Екаб вместе с ними? А если она вдруг войдет… Он вспомнил гордое, одухотворенное лицо Венды, болезненный изгиб губ, вспомнил, с каким усилием она подавляла в себе разгорающееся чувство, как пыталась разорвать заколдованный круг. Вчера поведение ее Валдису казалось иногда нарочитым, в чем-то даже вызывающим, но сейчас, когда он узнал, что ее считают ведьмой, что над ней висит это идиотское проклятье, он все понял и простил. Венда в его глазах словно бы даже возвысилась не только как красивая женщина, но и как неординарная личность, наделенная самообладанием, редчайшим чувством такта, великодушием и другими самыми прекрасными человеческими качествами. Она была гораздо выше своего окружения. Валдис внезапно пристально взглянул на Екаба Меллезера. Неужто и друг станет на сторону тех, кто чернит Венду? Екаб, эрудицией, философским складом ума, способностями которого он восхищался еще в те годы, когда тот преподавал им биохимию? Меллезер прочел тогда всего несколько лекций и провел один семинар, но с Валдисом они успели подружиться. Их потянуло друг к другу как влюбленных — оба были влюблены в науку, в поиски нового. Дружба не обманула ни того, ни другого. И вот сейчас настал момент, когда все будет перечеркнуто?

— Алекс! — обратился Екаб к одному из сидящих напротив. — Расскажи все, что знаешь о ведьмах. Пусть факты исходят из первоисточника.

— Давай, Алекс! — толкнул его в бок пьяный сосед, обвинявший Валдиса в том, что тот целовался с ведьмой.

— Она может войти, — с опаской возразила жена биолога.

— Пусть входит! — отмахнулся пьяный. — Она знает больше нас.

Валдис чувствовал, что обязан вмешаться, но желание узнать эти дурацкие факты, которые заставили местных жителей поверить в колдовство, оказалось сильнее. В конце концов он должен все знать. И чем раньше, тем лучше — это даст ему возможность опровергнуть факты, нейтрализовать их. И еще лучше, если это произойдет в присутствии многих. А еще лучше, если его возмущенные слова дойдут до Венды. Валдис понимал, что ведет борьбу не только за свою любовь, ведет борьбу за нечто гораздо большее — за науку. Он был готов. Да, он целовал колдунью. Но это только удвоило его силы.

Алекс опустил голову — воинственный вид Валдиса, его напряженное лицо поубавили в нем пылу.

— Кажется, в году пятидесятом, а может и позже, — начал он медленно, — когда дела в колхозе шли ни шатко ни валко и мать ее Валла как раз похоронила своего второго мужа, явился из Риги умный лектор. Представился специалистом по ведьмам.

— Специалистом по ведьмам! — иронически подхватил Валдис и засмеялся. Но его никто не поддержал.

— Ну да, — продолжал Алекс все так же неторопливо. — Он-то и объяснил нам все нашим невежеством, сказал, что ведьмы не при чем, что мужья умирают случайно. Что невежество и явилось причиной, отчего Сакристину с дочкой прогнали из Тарзской волости.

— Из Тирзской? — переспросил Валдис.

— Нет, из Тарзской, — хмуро повторил Алекс.

Валдис посмотрел на Екаба. Лицо друга оставалось непроницаемым.

— Видишь ли, — примиряюще сказал Екаб, — я не могу принять ничью сторону. Знаю только, что второй муж Валлы Альберт Ракуп был настоящий силач. На утро после свадебной ночи одной рукой оторвал от земли «Фордзон» за задний мост. Ни разу в жизни не болел.

— Верно, — подтвердил Алекс. — В те годы со всех шкуру драл — колхозным трактором распоряжался, как своим. Не было на него управы, только старого Стипниека и признавал.

— Не отвлекайтесь, про ведьму рассказывайте, — напомнила жена биолога. — Так что там было в Тарзской волости?

— Ну, так вот. Альберт Ракуп, богатырь этот, за всю свою жизнь врача в глаза ни разу не видел, а умер и девяти месяцев не прошло после свадьбы, — продолжал Алекс. — Он был третьим по счету, о которых знали…

— Отчего он умер? — спросил Валдис.

— Теперь ты, Уллук, рассказывай, пусть ученые познакомятся с фактами, — кивнул Екаб побагровевшему от выпитого соседу Алекса.

Тот глубоко вздохнул, допил стакан до дна и начал:

— Муж бабки Сакристины Репниек умирал медленно. Высох, весь сгорбился, глаза провалились. Местный доктор не знал, что и думать. Решили, чахотка. А случай этот был первый, потому никому и в голову ничего не пришло, смеялись только: холостяк-то старый слабаком против молодой жены оказался. Ему, вишь ли, в день свадьбы ровно тридцать семь стукнуло. Помню, пришел он как-то ко мне — месяца четыре после свадьбы прошло. Не шутил уже, не смеялся, все только охал да вздыхал, как старуха. Спрашиваю, каково ночью-то рядом с красавицей Сакристиной? Видишь ли, дело в том, что я и сам к ней прицеливался, когда со своей старухой поцапался. Так что любопытно было, много ли упустил. Он на меня посмотрел эдак странно и большой палец поднял. Вот тогда-то я и подумал в первый раз, что Репниеку крышка. Так и случилось. Может статься, Сакристина и довела его до смерти — у него, вишь ли, росток-то жизни без употребления, как говорится, давно зачах. Но и тут бы никто ничего не подумал, если бы сама Сакристина в бреду — она вскоре после похорон мертвое дитя родила — в бреду-то и не сказала бы: «Как родилась ведьмой, так ведьмой и умру», вот и Ольга моя слыхала.

Седая женщина, сидевшая рядом с Уллуком, согласно кивнула, и сердце Валдиса сжалось от страха, под ложечкой екнуло. Значит, проклятье преследует эту семью в течение трех поколений.

— И вам хватило этих сказанных в бреду слов, чтобы поверить? — возмутился Валдис.

— Видите ли, молодой человек, — повернулся Ул лук к Валдису, — есть где-то предел, за которым всему, что видишь и слышишь, надо верить. Ведь на то и даны нам глаза и уши, чтобы видеть и слышать.

— Даже если увиденное противоречит разуму, — резко оборвал его Валдис.

— Ты на лучшего моего соседа голос не повышай! — полушутливо одернул Екаб друга.

Валдис сердито глянул на него, но все-таки сдержался.

— Видишь ли, юноша, — продолжал Уллук доброжелательно, — когда бабушка Венды Сакристина появилась у нас с двухлетней Валлой, матерью Венды, никому и в голову не приходило считать их ведьмами. Но когда люди спрашивали ее, откуда она, Сакристина всегда отвечала одно и то же: издалека, мол, я и сама толком не знаю. Иной раз покажет рукой на север, в эстонскую сторону, иной раз — на юг. Ну тут люди и заговорили. «Видно, зло какое сотворила, коли скрывается». Находились и такие, кто пытался пристыдить говоривших, потому что сама-то Сакристина с виду была человек, который и мухи не обидит. Не так-то быстро мы, сынок, поверили в сглаз. Я и сейчас, случается, думаю, что никакого колдовства нет, но ведь и на правду глаза не закроешь. Никого из своей родни на похороны Репниека не позвала, будто и нет у нее никакой родни, будто на свете она одна-одинешенька. А после войны, когда людей с мест насиженных согнало, дошли до нас слухи, что в двадцать восьмом году из Тарзской волости ведьм прогнали, а жили они в избенке на краю леса, на государственной земле, и мужей своих морили. Обвиняли все больше молодую, теперешнюю бабку Венды, Сакристину, которая трех мужей похоронила. В волости тогда мужиков мало осталось, а ведьма красивая была, да просто красавица, а так как времена настали, как говорится, демократические и просвещенные, то и четвертый нашелся, который готов был жениться на ней. Вот тут-то вся родня этого парня, а были они богатые все хозяева, и воспротивилась, подкупили они волостного старосту да полицию, чтоб прогнали ведьму на веки вечные. Ну, местные власти и велели им в две недели управиться, домишко продать да барахло. А они за три дня успели — молодая-то, Сакристина с младенцем, ушла, а старуха повесилась на дверном косяке — не хотела с родными местами расставаться…

— А теперь пришла ваша очередь таким же способом расправиться с Вендой и ее матерью? — Валдис вызывающе окинул гостей, посмотрел и на Екаба и упрямо сжал губы.

На мгновение воцарилась тишина. Жена биолога вытирала слезы. Она вчера обратила внимание на Венду, и ей молодая женщина понравилась.

Уллук вздохнул. Валдис заметил, что крепко подвыпивший мужчина, настаивавший на том, что он целовался с ведьмой, внезапно протрезвел.

— Не осуждай нас, молодой человек, лучше послушай! — снова обратился Уллук к Валдису. — Этому рассказу многие, конечно, не поверили, никак не могли взять в толк, зачем ведьме, колдунье, владеющей наговорами, надо было вешаться в собственном доме.

— А вы-то сами в эти байки верите? Кто возьмется доказать, что это просто-напросто выдумки? — огорченно спросил Валдис. Он понимал, что надо принимать во внимание только неопровержимые факты, ибо в науке самые роковые ошибки начинаются именно с неверных допущений. К тому же нужно было с самого начала заставить людей усомниться.

— Ну, так вот, — продолжал Уллук, словно бы не слыша Валдиса, — болтали люди, болтали, пока не нашлись смельчаки, которые прямо в глаза спросили мать Валлы, старую Сакристину, правда ли, мол, говорят, что они ведьмы. Ведьма-то, конечно, сделала вид, что и знать ничего не знает, но лицо ее выдало да руки дрожащие. Ну тут женщины и насели на нее, пока старуха не выдержала и не схватила топор, что возле плиты лежал, подняла его над головой и закричала: «Сгиньте, проклятые! Сгиньте, мучители!»

— Этого, пожалуй, ей не следовало делать, — вздохнула жена биолога.

— А допрашивать, пытать можно было? — опять не выдержал Валдис.

— Научный подход. — Биолог присвистнул. — А как же иначе узнаешь правду. Вы и сами, впрочем, высказали сомнение.

Но тут заговорил Алекс.

— Ты уж не очень-то путай людей, — обратился он к Уллуку. — Людская молва большая сила. Ты вспомни, как смотреть на ведьм приезжали из соседних волостей. Когда Валла или старуха появлялись в магазине, на почте или в колхозной конторе, люди с них глаз не сводили, перешептывались, да так, что самая святая в один присест заделалась бы колдуньей и знахаркой. Хотел бы я видеть того, кто останется равнодушным, если его подозревают, у него и вид делается виноватый, в конце концов он и сам начинает верить, что виноват, как помнишь, с пшеницей было, Леяскалныня и сама поверила, что украла… Да ты вспомни!

— Верно! — горячо поддержал его Валдис. — Людской оговор из каждого может сделать прокаженного.

Уллук тихо присвистнул. Подвыпивший его сосед наморщил лоб и сказал:

— Ты нам тут зубы не заговаривай! Нет дыма без огня!

— Бывает и по-другому, — спокойно возразил Алекс. — Оболгут человека ни за что ни про что, и нет его, человека.

— А это уж если суд никудышный! — не отступал от своего крестьянин.

— Постой, постой! — жестом прервал его Екаб. — Прежде чем судить, надо собрать все факты.

При слове «судить» Валдис содрогнулся. Как? Вот эти едва протрезвевшие тупицы, здесь, за залитым, уставленным объедками столом будут решать судьбу Венды?! По какому праву?! Он твердо верил в единственное решение: в решение на основе разума и человечности, достойное двадцатого столетия. Вот оно: ни Венда, ни ее мать Валла, ни ее бабушка Сакристина не являются ведьмами. Они просто несчастные женщины, над которыми измывается судьба. А эти «вершители судеб» торг устроили, выискивают какие-то факты!

— Люди они неплохие, ни одного дурного слова о них не скажу, — заговорила жена Уллука. — Иной раз просто руками разведешь — и как это еще они держатся, как с бедами управляются, не озлобились и разум ясный сохранили.

Валдис облегченно вздохнул. Он чувствовал, что Венда — хороший человек (хотя и в его сердце закралось было сомнение), и его интуиция внезапно получила неожиданное подкрепление. Он покраснел, расценив свои сомнения как предательство, и поклялся, что больше такого не повторится.

В комнату вошла новая компания гостей, среди них был еще один коллега Екаба. Чтобы тот понял, о чем идет речь, Екаб, загибая пальцы, стал перечислять:

— Итак, Сакристина пережила четырех мужей (о первых троих известно по слухам), дочь ее Валла — двух и впридачу отца и мать второго мужа. От внучки Венды муж ее Силинь ушел только потому, что обладал трезвым умом и вовремя сообразил, что смерть и для него косу натачивает…

— Фактов маловато, — сказал коллега Екаба.

— Совершенно верно! — горячо поддержал его Валдис.

— Почему маловато? — спросил Екаб.

— Прежде всего потому, что латышские женщины, как правило, переживают своих мужей, то есть живут на восемь-десять лет дольше, чем мужчины. Во-вторых, потому, что в Польше некая тетушка три раза подряд выигрывала в лотерею автомашину, что, конечно, еще менее вероятно, чем возможность дождаться смерти мужа, оставаясь в расцвете сил. Но, как видишь, его величество случай сыграл такую шутку.

— Это еще что за зверь такой — случай? — возмущенно перебил говорившего Уллук. — Может, у случая тоже есть свой закон — куда пять раз пришла беда, туда и в шестой, и в седьмой раз приходит? А? Как старый-то Стипинь говаривал — на поле на этом сто девяносто два камня, ни об один не ушибся, все только об тот, что во дворе перед дверью лежит.

Коллега Екаба на мгновение смешался, Екаб и биолог рассмеялись. Жена биолога и молодая жена Екаба Инга, которая стояла за спиной мужа, опершись подбородком о его плечо, весело улыбались. Екаб не выдержал:

— И бедный камень в толк не возьмет, отчего его бьют, а братьев на поле не трогают…

— А камни на поле не злословят по этому случаю? — подхватил биолог шутку.

Валдис молчал, скрывая свою растерянность. Дьявольски хитро вышибли из-под него все аргументы. Самое потрясающее, что он и сам не сообразил, как это случилось. Можно, конечно, свалить и на вчерашнее радужное настроение, и на недосып. Но не только же в этом дело. Он был экспериментатор. Точность, строгий отбор, отсутствие спекулятивных мыслей — вот его стиль. Если проблема была очевидна, он доискивался причины. Если выяснить не мог — отступал, чтобы понапрасну не забивать голову. Только таким путем можно было добиться блестящих научных результатов. Зато сельские жители, разгуливая по своим полям и лугам, могли жонглировать словами хоть всю жизнь, вспоминать все, о чем говорили их предки. К тому же им были известны все факты.

— Хорошо! Перечислите все факты, которые вам известны! — с вызовом сказал Валдис, обернувшись к Екабу. — Ты сказал, Валла виновата в смерти родителей Ракупа. Где доказательства?

— Ты задаешь вопросы, как прокурор, — улыбнулся Екаб. — Точных доказательств нет. Когда от толстяка Ракупа остались только кожа да кости, родители забрали его к себе. Валла стала к ним захаживать. Альберт умер, а через несколько дней и старики.

— Все?

— Все. — Екаб удивился, — А что еще надо?

— Причинная связь! — громко произнес Валдис. — Где причинная связь?

Екаб замешкался с ответом. Все в комнате смотрели на них, затаив дыхание. Один на один схлестнулись ученые. Чья возьмет? Чья чаша весов перевесит? Это действительно было достойное представление, в котором участвовал и молодой муж.

— Дело, видишь ли, в том, — начал Екаб, поглаживая подбородок, — что первый муж Валлы Айнис заметил: как только он, больной, уезжал на продолжительное время из дому, подальше от Валлы, ему становилось лучше, а когда возвращался к жене из санатория или больницы, опять заболевал.

— Ты ручаешься, что здесь была связь? Может быть, это результат предвзятого мнения?

— Все это замечали.

— Кто все?

— Уллук, Алекс, Ольга…

Мужчины выразили свое согласие кивком головы. Жена Уллука промолчала.

— Это признавали и сами ведьмы? — воинственно спросил Валдис.

— Вряд ли такого признания можно было от них требовать, — улыбнулся Екаб. — Во всяком случае, когда сестра и брат Альберта Ракупа не позвали Валлу на похороны родителей, она не возмутилась.

— А чем болел Альберт перед смертью?

— Похоже, рак.

— Постой, постой! — Валдис поднял руку. — Все жертвы так называемого сглаза умирали от одной болезни? Отчего умер Репниек?

— Репниек умер от воспаления легких, — сказал Уллук. — Он столярничал, все за верстаком, грудь у него смолоду была слабая, за месяц до смерти кровью начал харкать…

— Прекрасно! — Валдис уже торжествовал, выяснив, что каждая из предполагаемых жертв умирала на свой лад. — А от чего следующий?

— Айнис? Первый муж Валлы? — спросил Уллук.

— Да.

— У того был менингит, воспаление мозга.

— Ха! — ликующе выпалил Валдис. — И вы верите, что и ту, и другую болезнь наслали эти несчастные одинокие женщины?

— Не спеши, — жестом прервал его Уллук, — дело-то в том, что Айнис, отлечившись два месяца в санатории, совсем выздоровел, а как приехал к Валле, снова начал хиреть. Да в лесу еще простудился, насморк не проходил ни днем, ни ночью. Пил малиновый чай с медом, ромашку, дикую рябину, но проку никакого. Врач посоветовал на юг ехать, да в те времена дело это было не простое. Месяца через полтора насморк вдруг как рукой сняло, зато началась лихорадка. Успели до больницы только довезти. А там через два часа и дышать перестал…

— Стафиллококковая инфекция в оболочке мозга, — добавил Екаб. — Это мне врач сказал.

— А третий? — спросил Валдис, дрожа от нетерпения.

— Альберт Ракуп, — уточнил Уллук. — Тут сказать трудно. Дома умер. Ничего наружу не появилось…

— Как ничего? — возразила его жена. — Рвота-то у него была.

— Ах, да, — Уллук потер лоб, видно» досадуя на свою забывчивость. — Должно быть, пил много… Да, с желудком у него что-то было. Думали, рак. Потом все суставы распухли. Но так ничего и не выяснили, потому что Альберт врачей не давал звать. Валла еще к моей Ольге приходила, плакала, жаловалась, просила, чтоб я его уговорил. Но Альберта было не переломить. Он, видишь ли, ни разу в жизни не болел и решил, что так и проживет здоровым, если только врачи его не отравят лекарствами.

— И все же умер? — спросила жена биолога.

— Умер, — подтвердил Уллук. — А потом и старики его от такой же хвори в желудке и от распухших суставов в могилу сошли.

— И правда там какая-то тайна, — вздохнула жена биолога.

— Какая тайна? — сердито спросил Валдис. — Ведь каждый из них умер от своей болезни. Какая тут может быть тайна! Выдумки все это. Фантазии. И в результате люди вытолкнуты из общества. Наперекор разуму…

— А чего это у тебя утром горло болело? — внезапно подал голос подпивший, обращаясь к Валдису.

Этот дурацкий вопрос нарушил весь настрой, возникший под влиянием приведенных фактов. Надо было как-то восстановить его.

— Горло у меня болело, потому что я ночью замерз.

— Мне тоже было холодно, почему же у меня не болит? — не отступал подвыпивший.

— Таким способом ничего не докажешь, — отмахнулся Валдис.

— Это отчего ж? У всех, кто целовался с ведьмой, болело горло! — вскипел оппонент. — У всех!

Валдис засмеялся.

— Откуда вам это известно? Может, и с вами так случалось?

Мужчина смешался.

— Так вот, я скажу — да, случалось. Что было, то было.

— Да уймись ты, — пыталась утихомирить соседа жена Уллука. — С чего бы это тебе, женатому человеку, якшаться с ведьмами? Людей-то с толку не сбивал!

— Так вот — якшался, и еще как, свое и получил, — настаивал подпивший. — Да не с молодой, она меня, старика, и не подпустит, а вот с матерью, с Валлой, — было!

Валдис испытывал чувство брезгливости, слушая это.

— Вы слишком много выпили, — холодно возразил он и отвернулся. — Какие еще факты? — обратился он к Екабу.

— На счет болей в горле говорить есть все основания, — тихо ответил Екаб. — Когда у Валлы умер второй муж, она больше замуж не пошла — побоялась. А была еще женщина в самом соку. Стала, как говорится, принимать то одного, то другого… Вот тогда-то у всех горло и болело…

— Тише, она может войти и услышать! — Инга дотронулась до руки мужа.

— Нет, так рано она не придет, — успокоил ее Екаб. — Вот тогда-то и пошла в ход фраза: горло болит — с ведьмой целовался. Так что есть в этом какой-то резон. Только не пойму, какой. Врачи их проверили, установили, что женщины абсолютно здоровы — ни воспаленных миндалин, ни испорченных зубов.

— А не фантазии ли все эти разговоры? — засомневался Валдис.

Екаб помолчал, а потом отрицательно покачал головой.

— Нет. Они возникли не на пустом месте.

— Но в чем причина?

— Не знаю.

— Ах, не знаешь? Но это не аргумент.

— Послушай, что ты артачишься? Не станешь же ты, молодой, многообещающий ученый, утверждать, что не признаешь слов «не знаю»?

Валдис осекся. Что касается незнания, тут, конечно, Екаб прав. В конце концов, друг ведь не обвиняет Венду, просто признает, что не знает ее тайны. Это вполне вероятно.

— Ты считаешь, они это делают нарочно?

Екаб пожал плечами.

— Думаю, что нет, — сказал он. Хотел еще добавить, что, по его мнению, и Венда, и ее мать, и бабушка неплохие люди. Отзывчивые, доброжелательные, честные. Но сердце его внезапно сжалось от страха: а что, если эти его слова окажутся роковыми? И только добавят Валдису решимости исполнить данное в горячке обещание жениться на Венде? Где-то в глубине души, под всеми научными рассуждениями и фактами, жило абсолютно твердое убеждение, что тогда друг окажется на краю гибели, смерть станет настолько реальной, что лучше об этом не думать.

— Ну, посмотри мне в глаза, — обратился Валдис к Екабу еще раз. — Неужели же ты веришь, что Венда колдунья?

— Видишь ли, дело в том… — дипломатично начал Екаб.

Но Валдис не дал ему закончить:

— Скажи — да или нет?

Все присутствующие в комнате, и крестьяне, и ученые, не отрывая глаз смотрели на молодого мужа. Что же он ответит?

Екаб выдержал паузу, затем чуть ли не со злостью, совершенно ему несвойственной, отрезал:

— Верю!

Валдис в изумлении смотрел на друга. Чего-чего, а этого он от Екаба не ожидал. Он знал, что Екаб заядлый любитель интеллектуального трепа, случается, отстаивает оригинальные философские взгляды, может объявить себя, скажем, последователем Че Гевары или кого-то из экзистенциалистов, но никогда он не отстаивал суеверия, больше того, даже не подступался к этой мысли. И хотя свою позицию Валдис не переменил, он внезапно почувствовал, что ему стало трудно дышать.

— Ты веришь в сверхъестественные силы? — возмущенно вскричал он.

Валдис почувствовал, что от волнения неверно сформулировал вопрос, но исправлять ничего не собирался, так как мысль была ясна и без этого. Он с вызовом смотрел на друга. А тот, как всегда, был спокоен и добродушен.

— Факты, которые не поддаются объяснению, игнорировать мы не имеем права, — невозмутимо заговорил он. — Мне кажется, даже больше: именно не поддающиеся объяснению факты должны нас настораживать, сама их таинственность должна привлечь исследователей. Современная наука беспомощна не от избытка предрассудков, а напротив, от их дефицита.

В глазах Екаба прыгали чертики.

— Верно! — поддержала его жена биолога.

— В принципе верно, — в первый раз вмешался в разговор доктор биологических наук Роланд Суна, который до сих пор молча следил за дискуссией. — Тем не менее ни одно открытие не родилось из фантазий, потребовались трудоемкие, многочисленные опыты и проверки.

— Но разве доберешься до опытов, если все станешь отрицать? — возразил биолог. — Если будешь работать строго по плану и игнорировать противоречия? Это ты имеешь в виду?

— Нет, коллеги! — доктор покачал головой. — Необходимо только учитывать ситуацию. Если ты собираешься проводить эксперимент на соседке Меллезера, пожалуйста! Выдвигай версии, гипотезы, работай! Но если при этом не будешь оперировать фактами, значит, будешь только подогревать суеверие и больше ничего.

— Похоже, ты совершенно сознательно пытаешься закрыть глаза на противоречивость фактов? — возразил его коллега.

— Факты ваши не многого стоят. Они меня не убеждают. И совершенно справедливо товарищ химик подверг их сомнению. — Доктор поклонился в сторону Валдиса. — Молодому человеку понравилась девушка, а вы его колдовством пугаете. Скажи честно, может быть, тебе просто жалко? Не ревнуешь ли ты? Девушка и в самом деле хороша. Я тоже поглядывал на нее с интересом.

Раздался смех. И тут из-за стола встал Уллук, торжественно скрестив на груди свои натруженные крестьянские руки.

— Году, кажется, в сорок восьмом, как уже сказал Алекс, приезжал к нам из Риги специалист по нечистой силе, — начал он важно. — Говорил куда как умно, точно, как вы. Факты, мол, логика, классовая борьба, психология. Сыпал иностранными словами как горохом, а что вышло? Наслушавшись лектора, Альберт Ракуп женился на Валле и… откинул тапочки. И родители поумирали. Лектор, правда, объяснял, что из Тарзской волости их прогнали из-за классовой борьбы, волостной староста якобы позарился на лесную развалюху, где те жили, вот и стал слухи распространять. А когда я спросил, откуда у дочери ее такое странное имя Валла, Сакристина толком объяснить ничего не могла… Когда я спросил, отчего это ни мою жену, ни жену Алекса ни разу никто ведьмой не назвал и из волости не выгнал, лектор снова давай толковать про этого странного зверя, что вы назвали случаем. Случай то, да случай это. Головастые мужики лучше других знать должны, что дыма без огня не бывает. Всему есть предел, и вот там-то никакой случай ничего изменить не может. Объясните хотя бы, например, почему это ни одна ведьма при четырех законных мужьях не родила ни одного живого дитя? А? Может, и это случай?

Воцарилась напряженная тишина. Валдис бросил виноватый взгляд на дверь, опасаясь увидеть настороженно-грустные глаза Венды. Все помрачнели, в воздухе разлилось тревожное ожидание. Казалось, Уллук, этот простой крестьянин, произнес последнее слово, пустив и пару шпилек в ученых за их пристрастие к иностранным словам, и хотя это было сказано между прочим, чувство вины возникло — к тому же простейшими словами, с научной точки зрения, он выразил суть дела неоспоримо. Действительно, существовал предел, за которым попытки объяснять все случаем превращались в мистификацию. Даже нежелание растолковать значение имени Валлы на фоне сообщенных фактов приобретало недобрый оттенок.

Валдис ощутил в груди странную пустоту. Казалось, Уллук переманил на свою сторону всех присутствующих, никто больше не сомневается, что все это на самом деле злые чары и он один должен нести тяжесть и испытывать страх за себя и за Венду. К тому же — и это Валдиса задело не меньше — крестьяне оказались более искусными ораторами, нежели ученые. Конечно, на их стороне были факты. К тому же проблема эта занимала их давно, но разве ж это значит, что ученые должны отступить?

Валдис посмотрел на доктора, против которого и была в основном направлена атака Уллука и который, по мнению Валдиса, мог дать решающий отпор. Вид у доктора был озадаченный, казалось, за едва заметной усмешкой он скрывает растерянность. Напряженный разговор, неожиданный ход мыслей выбил и Валдиса из колеи, так что и он ничего вразумительного ответить не мог. Оспаривать факты Валдис не отважился, так как знал, что Венда действительно внебрачный ребенок. Валла прижила девочку с кем-то в городе, но он даже думать об этом не хотел, тем более говорить вслух, поэтому умоляюще смотрел на доктора, мысленно заклиная того не молчать, ответить, заткнуть рот этому заносчивому старику Уллуку, хотя в то же время сам не верил в благополучный исход.

Внезапно доктор, набрав побольше воздуха и скрестив на груди руки, как это до него сделал Уллук, сказал со смешком в голосе:

— Говорите, ни от одного из четырех мужей ни одного живого ребенка? А известно ли вам, что в нынешнем столетии чуть ли не каждая шестая-седьмая латышка вообще не имеет детей? Поверьте, очень скоро перестанут обращать внимание на людей бездетных, наоборот, будут удивляться тем, кто еще рожает… Что ж, по-вашему, все остальные ведьмы? Так это прикажете понимать?

Кто-то засмеялся, и это разрядило обстановку. Аргумент, конечно, был неубедительным, однако создал настроение, не менее важное для подобного рода публичных дискуссий — разрядил атмосферу, поменял знак эмоционального заряда с отрицательного на положительный. Очевидно и Екабу было небезразлично, чья возьмет, и чтобы спасти честь мундира он внезапно бросился на помощь доктору, воспользовавшись возможностью сообщить достаточно щекотливый факт и при этом не обидеть Венду. Он крикнул:

— Но Венда все-таки дочь Валлы! Были бы мужчины настоящие, и ведьмы бы рожали. Мужчин нет. Вот в чем беда!

В комнате все снова засмеялись.

Валдис чуть не крикнул: «Правильно!», но вовремя остановился. Он уже однажды высказал свои претензии на роль мужа ведьмы.

— Правильно! — подхватил доктор его мысль. — Ведь молодая ведьма — дочь Валлы, если я правильно понял? И у той тоже есть мать.

— Эге! — заново захмелевший сосед Алекса даже вскочил. — А ты знаешь, начальник, — он указал пальцем на доктора, — кто ее отец?

— Не знаю, — улыбаясь, ответил доктор. В подобного рода дискуссии он участвовал впервые в жизни и это его веселило. — Не знаю, товарищ, не знаю, — повторил он, наблюдая, как его оппонент долго и безуспешно пытается глотнуть воздух.

— А я знаю! — вскричал сосед Алекса. — Ведьмак это был настоящий, понимаешь? Ведьминской породы. От честных людей дети у них не рождались и никогда не народятся. Понял?

— Доказательства? — спросил доктор спокойно, но с явным любопытством в голосе.

— Доказательства? — переспросил крестьянин. — Доказательства? — казалось, он вот-вот признается, что ответить на вопрос не может.

— Да, — доктор перешел в нападение. — Есть ли у вас доказательства, что у законных мужей ведьм были дети от других женщин? Может быть, они бесплодны.

— Хм! — иронически хмыкнул оппонент. — Ну как же, женился Силинь в прошлом годе. У них будет… Ольга, — обратился он к жене Уллука, — как ты говорила?

— Да, — подтвердила женщина. — Хоть и просили меня, чтоб никому не говорила, но раз уж так… Жена его на четвертом месяце.

— Вот тебе и доказательства, начальник! — обрадованно воскликнул подпивший. — С другими есть. С ведьмой не было.

— Кто такой Силинь? — шепотом спросил доктор у Екаба.

— Бывший муж Венды, год назад разошлись, — пояснил Екаб. — Он теперь в Алуксне.

— Но ведь ребенок еще не родился, — возразил доктор.

— Так не надо говорить! — умоляюще сказала жена биолога.

— Прошу прощения! — доктор галантно поклонился. — Знай я, что меня ожидает сегодня такая напряженная научная конференция, я бы вчера уменьшил дозу спиртного.

— Пей, не пей, черное белым не сделаешь, — сердито буркнул подвыпивший. Похоже он рассердился на доктора не на шутку.

— Никто и не пытается превратить белое в черное, сосед, — принял доктор вызов. — В республике ежегодно десятки семей разводятся только потому, что из-за мужа или жены нет детей. А когда заводят другую семью, у об их наследники появляются…

— Без помощи соседа? — ввернул Алекс.

Раздался смех. Доктор снисходительно улыбнулся.

Напряжение снова разрядилось. Вера в потусторонние силы была сильно поколеблена. Чтобы окончательно добить своих противников, доктор заговорил, словно на лекции, — каждое слово звучало весомо и убедительно:

— Я слышал, что и красота девушки вменяется ей в вину. Будь у нее косые глаза, горб на спине, без сомнения, и эти ее свойства послужили бы для вас доказательством ее принадлежности к ведьмам. Глаза у нее, слава богу, как у нас у всех. А если бы были черные? Настоящая ведьма! И волосы у нее не черные. А что это за ведьма со светлыми волосами? Вы же, товарищи, даже не знаете, какой должна быть ведьма!

Снова раздался смех. Слова доктора обезоружили противника. Кто-то из стоящих поодаль крикнул:

— Доктору Роланду — ура!

Опять все засмеялись.

— А они занимаются знахарством, ворожбой? — спросил биолог у Уллука.

— Нет, — крестьянин отрицательно покачал головой.

И Валдису показалось, что вот сейчас миф о ведьмах, который был выдумкой, фантасмагорией, наконец развеялся, у людей открылись глаза и они поняли, где истина. Как можно было не видеть, что ни одна ведьма не обладает важнейшими, четко обозначенными в фольклоре атрибутами? Эти женщины не были уродливыми, злыми, черноволосыми, не занимались колдовством и знахарством. Надо было во что бы то ни стало закрепить перевес здравомыслия над суеверием.

— А если бы они еще и ворожили, лечили, были бы уродинами с длинными кривыми носами, вы бы их непременно линчевали, — голос Валдиса звучал печально. — Просто не верится, что в наши дни может существовать такое махровое суеверие.

Самое удивительное, что ожидаемого эффекта не получилось. Захмелевший сосед Алекса вонзился в лицо Валдиса своими серыми в крапинку глазами, словно пытаясь уяснить для себя нечто важное. Остальные отвернулись, пытаясь скрыть чувство неловкости. Никто не выразил одобрения его словам, даже кивком головы не подтвердил своего согласия. С ужасом Валдис вдруг понял, что сделал ошибку. Люди — эта разнородная масса, эта толпа свадебных гостей — в одном были на редкость единодушны: они охотней воспринимали туманные, неясные утверждения, чем четкие ясные истины. Это была мягкая бесформенная масса, не способная подняться до логичного мышления. В поисках спасения он обернулся к доктору. Но и у того вид был не очень уверенный. Отвернулся и подпивший — отвернулся, чтобы шепнуть на ухо Алексу слова так громко, что их услышало большинство присутствующих:

— Этот молодец, должно быть, самый настоящий ведьмак. По запаху чувствуется.

Крестьянин выдал это за шутку, но никто не засмеялся. Вновь перевесили сомнения, которые после слов доктора, казалось, попрятались, укрылись в щелях пола и окон.

Екаб пропустил бороду через кулак, потер лоб и произнес:

— Я должен присоединиться к Роланду: знай я, что сегодня придется выступать на коллоквиуме, постарался бы поменьше принять этого чертова зелья. — Он поднял рюмку. — Поэтому. Постой, что же я хотел сказать? А! Отвечу вам обоим: Валдису и Роланду. Вы пытаетесь моим уважаемым соседям, вернее соседям моего отца, — он наклонил голову в сторону Алекса и Уллука, — присвоить почетное звание невежд, обвинить в суеверии. Пользуетесь сильными выражениями. Якобы отстаиваете неопровержимые, святые научные истины. А пока в моей голове (конечно, хмельной голове) родилась вот какая мысль: а что если мы в наших ученых спорах следовали не менее опасному предрассудку? Предположив, например, что вера в колдовство, в противовес многочисленным доказательствам, в любом случае является ложной. Ведь мы таким образом поддерживаем то, что ученый никоим образом поддерживать не должен, а именно, неприкосновенность допущения. Вера в так называемый здравый смысл, наперекор расплывчатым, противоречивым фактам, тоже может быть своеобразным научным предрассудком, не менее опасным, чем суеверие крестьян. Ведь свои предрассудки заметить сложнее. Может быть, папаша Уллук и его сторонники видят наши слабые места и нас не понимают, так же как мы не понимаем их. Уллук верно сказал — факты, которые противоречат здравому смыслу, можно игнорировать только до определенного предела, за которым их необходимо учитывать, даже если они отпугивают нас тем, что подтверждают самые невежественные и неприемлемые нами взгляды… И еще хочу добавить, что соседи моего отца с достоинством отражали атаки ученых — завзятых спорщиков, но и вы, в свою очередь, сумели им, настоящим деревенским львам, отвечать с достоинством. Вот за это и поднимем бокалы!

— О! Да он прекрасный хозяин дома! — воскликнула жена биолога.

— Хитер как дьявол, — добавил ее муж.

— Да здравствует молодой муж!

— Да здравствует молодая пара! — зазвучали голоса.

— Да здравствует наука! — произнес Уллук.

Валдису очень хотелось крикнуть: «Да здравствуют ведьмы!», но он, безусловно, этого не сделал. Слишком противоречивые мысли теснились в его голове, слишком много свалилось на него впечатлений.

Хозяйки, которые в конце дискуссии присоединились к слушателям, торопились вновь накрыть столы. Гости вышли в соседнюю комнату, где музыканты уже приступали к своим обязанностям.

Венда так и не появилась.

Прошел час, приближался полдень. Во второй комнате танцевали. Кое-кто решил пройтись до речки. Небо, с утра ясное, чистое, постепенно затягивалось облаками.

Чем дольше Валдис ждал, тем чаще вспоминал милый облик, робкие движения, печально опущенные уголки рта.

Он и не заметил, что те, с кем он только что спорил, от которых так яростно защищал Венду, стали его сторониться.