78

Связанные руки невыносимо ломило. Дышать было нечем. Горло скрутила жесткая судорога.

Фон Лилленштайн закашлялся, захрипел. Выгнулся дугой.

– Господин штандартенфюрер! Вам плохо? – забеспокоились пленные. – Позовите охрану!

– Думаешь, они чем-то помогут? Это же русские!

Кто-то попытался пододвинуться поближе. Кто-то привстал. Но Генрих замотал головой.

– Сидите! – просипел он. – Все в порядке!

Солдаты видели в нем командира. А пока жив командир – жива и надежда. Хотя какая у них может быть надежда? Разве только на скорую смерть…

Генрих зашевелился, толкаясь ногами, сел поудобней, так, чтобы ствол дерева не давил на шею.

Сверхчувствительность прошла, и теперь по телу разлилась прохладная волна онемения. Опытные люди говорили, что в такие моменты есть возможность захлебнуться собственной слюной. Очень глупая смерть, если вдуматься.

Фон Лилленштайн восстановил дыхание, подождал, пока в горле перестанет першить. И прислушался. Как обыкновенный человек.

Шелест ветвей. Негромкие разговоры, кто-то надсадно кашляет вдалеке. Сырая ветка потрескивает в костре.

И скрипит неподалеку веревка. Скрип… Скрип…

Генрих удовлетворенно кивнул. Теперь надо ждать.

Боль ушла, только немного кололо в затекших руках. После сверхчувствительности всегда следовал откат. Кожа уже онемела. Теперь приходил черед и других органов чувств. Перед глазами поплыл туман. Густой запах дыма куда-то исчез. И мир начал тонуть в тишине.

Теперь надо ждать.

Лилленштайн вспомнил, как давным-давно, в Берлине, он, будучи в гостях у какого-то высокопоставленного балабола, затесавшись в свиту Зиверса, повстречался с интересным человеком. Как же его звали? Лейн… Эйн… Да! Точно. Айнцигер. Обер-лейтенант… Имени Генрих не вспомнил. Он ясно видел этого офицера. Невысокий, крепкий, спокойный. Лыжник? Но имя выпало из памяти…

– Кажется, он пил арманьяк… – прошептал фон Лилленштайн, погружаясь в сон.

Скрип… скрип…

Загрузка...