5

Однако пошло все совсем не по сценарию Бориса Александровича.

Хутор старика Йусси был вполне солидным хозяйством. Солидный дом, старый, но крепкий. Сделан в те времена, когда строили не только для себя, но и в расчете на детей, внуков и правнуков… Ограда вокруг дома недавно подновлялась, была крепка и стояла ровно. Неподалеку располагалась банька. Тоже крепкая, будто бы вросшая в землю и закопченная. Две равнодушные козы бродили по травке, да надрывалась маленькая собачонка на обтрепанной веревке около будки.

Сам старик, невысокий, с длинной седой бородой, сложив руки на коленях, сидел на лавочке, под низеньким окошком и безучастно смотрел на пришедших людей.

Милиционеры и приданные им в помощь пятеро молодых финских красноармейцев осматривали сарай, тыкали штыками в сено, чем-то гремели на чердаке. Один попытался заглянуть в будку, но собачонка оказала настолько ожесточенное сопротивление, что солдатик отступился, раздумывая, то ли прикладом шавку приложить, то ли плюнуть на это дело…

– Бензопила большая, ее в будку не спрячешь, – громко сказал Маркко, и солдат махнул рукой. Тем более что осматривать еще было что.

Старик тем временем повернул голову и пристально посмотрел на председателя колхоза. Тот, в свою очередь, старательно избегал встречаться взглядом с Йусси. Борис Александрович прохаживался вокруг дома, постукивал кулаком по бревнам, словно примеряясь, где бы половчее вдарить, чтобы обнаружить тайник.

– Слышь, дед! – подсел он к старику. – Это ведь наверняка ты пилы припрятал. Ты скажи где, все равно ведь найдем!

– Вот и найди, – равнодушно пожал плечами Йусси.

Борис хлопнул себя по колену и направился к бане.

– Вы походите, посмотрите, – вдруг сказал Маркко, обращаясь к Ивану, – вам интересно будет. – Голос его был тусклым, будто бы мертвым. – В нашем районе последний кулак. Будет о чем написать…

– А вы думаете, у него пилы?

Председатель кивнул.

– Не похож он… Хоть и кулак, а не похож на вора.

Маркко только руками развел. Что, мол, поделаешь…

Иван прошелся вдоль забора. Дотронулся ладонью до огромного дуба, что рос внутри ограды. Где-то Лопухин слышал, что сажать такие деревья рядом с домом нельзя. Якобы они своими могучими корнями, расходящимися далеко в стороны, могут фундамент дома свернуть.

Огромный, точно столетний великан возвышался над домом Йусси, как отец над маленьким ребенком. Словно бы прикрывал его от чужих взглядов, от палящего летнего солнца. Будто бы держал избу в своих зеленых, крепких ладонях.

– Это старое дерево… – вдруг произнес рядом чей-то голос.

Иван вздрогнул и обернулся.

Рядом стоял старик. Последний кулак смотрел благожелательно, как смотрит человек взрослый и уже подуставший от жизни на маленького ребенка, только-только в эту жизнь пришедшего.

Лопухин прокашлялся. Как разговаривать с человеком, у которого проводится обыск, он не знал. Тем более неблагонадежный элемент…

Но старик улыбнулся. И Иван подумал: «А какого черта? В конце концов, пил у него еще не нашли, да и…»

Что «и», Лопухин не знал, но почему-то твердо решил, что поговорить с дедом надо. Просто потому, что в другой раз такой возможности может и не представиться.

– А я слышал, что сажать дубы рядом с домом нельзя. У них корни расходятся широко… Вроде как больше чем на пятьдесят метров.

– Я и не сажал, – улыбнулся старик. Он говорил с удивительным, мягким акцентом, но очень правильно выговаривал слова. – Сам вырос. А я с ним договорился…

– Что? – Иван подумал, что ослышался.

– Договорился. Сел вот так, – финн подошел к дубу и уселся прямо на землю, опершись спиной о дерево, – и говорю: не трогай мой дом, а я не буду трогать тебя. И все.

Лопухин неопределенно хмыкнул, не зная, как реагировать. То ли пошутил дед, то ли просто двинулся от одиночества.

– Так и живем уже… много-много лет живем, – продолжал старик. – Пойдем, покажу… – Он легко поднялся на ноги и повел Лопухина к избе. – Смотри…

Там, возле самого дома, огромный, толстый, как туловище человека, корень волной выходил из-под земли, заворачивался у самой стены и снова скрывался под землей.

– Видишь? Так он соблюдает договор. Этот корень вон туда идет, – Йусси махнул рукой вдоль избы. – А потом поворачивает и снова прямо. Как ладонь. – Он нагнулся, подобрал желудь, сложил ладони лодочкой, спрятав его. – Вот так. И дуб тоже держит мой дом вот так. – Йусси улыбался. – А когда умру, договор кончится. И он сломает мой дом. Деревья часто умнее людей. Пойдем, покажу тебе еще…

Старик повел Ивана дальше, на задний двор, где в панике бегали от солдат куры, а усатый пожилой следователь чесал в затылке. Йусси перекинулся с ним парой слов на финском. Следователь отвечал хмуро, неприязненно поглядывая на Ивана. Потом сказал по-русски, тяжело коверкая слова:

– Вы не ходить тут много. Топтать след.

– Извините, – простодушно ответил Иван, от чего финн скорчил еще более кислую физиономию.

Старик махнул рукой:

– Пекко меня не любит. Когда он приехал в наши края, у него была жена. Он ко мне пришел как-то раз и говорит: у меня есть жена, а у тебя нет. Ты никому не нужен. Он пьяный был. Я тогда ответил, что его счастье не долгим будет. Так и вышло. Это давняя история. Он потом ко мне приходил еще раз. С топором. Рубил дверь. Сломал топорище. Но я на него не обижаюсь, – словно подтверждая свои слова, дед улыбнулся усачу. – Нет, не обижаюсь. Прощаю ему все. Пойдем…

Йусси повел Лопухина дальше.

Уже за границей забора, под бдительным оком финна-следователя, Йусси показал Ивану два больших камня. Громадные гранитные валуны имели ровную поверхность и располагались друг возле друга, как две колоссальные ступени. По окружности камни были украшены каким-то сложным перепутанным рисунком. Бороздки, выбитые на глыбах в незапамятные времена, едва виднелись. И вблизи их было совершенно не разглядеть, но если отойти на пару шагов, знаки проступали на камне явственно.

– Вот это да… – прошептал Иван, начисто позабыв про то, что дед неблагонадежен и вообще слегка тронутый, про солдат и злого следователя Пекко. – Это ж… Сколько ему лет?

– О! – Йусси засмеялся. – Никто не считал. Никто. Это очень старые камни.

– Настоящие памятники старины. – Иван в восторге начал расчехлять фотоаппарат. – Можно я сфотографирую?..

– Нельзя! – крикнул Пекко. – Спрятать камера!

И добавил что-то по-фински. Красноармеец, стоявший неподалеку, сделал несколько нерешительных шагов к Ивану.

– Тут идет следствие! – важно подняв палец, пояснил усатый финн.

Йусси махнул рукой.

– Не надо с ним спорить. Я вам лучше расскажу. Эти камни, они могильные. Сюда всегда приходили умирать. Вот эти резы, – дед старательно выговаривал это слово, будто вкладывая в него особый смысл, – говорят, что мертвый отсюда отправляется на тот свет. Как по лестнице. Помоги-ка мне…

Он протянул Ивану руку. Тот взял ее, ощутив, какая тяжелая у старика ладонь. Йусси сжал пальцы, и Лопухин ощутил, как что-то твердое оказалось у него в руке. Сам не понимая, что делает, Иван стиснул предмет.

Дед, опираясь на руку Лопухина, встал на первый камень.

– Отсюда человек начинал свой путь в мертвый мир, где его ждет большая дорога. Длиннее, чем его жизнь на земле, – сказал, улыбаясь, старик. – Становясь на эту ступень, человек должен был подарить что-то тому, кто провожает его в последний путь.

Иван смотрел на деда во все глаза.

– Потом, – Йусси с явным усилием взобрался на второй камень, – человек видит всю свою жизнь. Отсюда, с высоты второй ступени, ему видно все-все, что он совершил, что сделал хорошо, а что не очень…

Старик посмотрел в сторону ворот, где стояли председатель Маркко и Борис Александрович.

– Отсюда он прощает всех, – продолжал Йусси. – И идет на тот свет уже легко. Будто летит.

– Нашел! Нашел! – закричал кто-то у реки.

Иван дернулся и не увидел, как дед сделал свой шаг в небо. Только тело с глухим стуком ударилось об землю.

От забора бежали финны, следователь. Лопухин бросился к старику, присел, поднял ему голову.

Тот был мертв.

Загрузка...