Вечное пламя

38

Стоять на твердом, хоть и колышущемся настиле было непривычно и очень приятно. После болотного холодца, после уходящей из-под ног вязкой бездны кругляк, обвязанный толстой веревкой, был чем-то вроде асфальтового шоссе в сравнении с пыльной, ухабистой и грязной грунтовкой.

Гать была узка. Бревенчатая тропка шириной в метр, не больше, проложенная от островка до островка, которые неведомо как образовались в бездонной черной яме.

При каждом шаге через щели поднималась вода, но гать держала.

Взобравшись на спасительную дорогу, Иван, немец и Колька долго лежали на бревнах, разглядывая синее небо. На торчащие жерди они развесили мокрую одежду. Солнце хоть и близилось к закату, но припекало основательно.

Развязав вещмешок, полученный от бабки Пелагеи, Лопухин обнаружил, что краюха хлеба промокла начисто, пропиталась гнилой водой и грязью. Однако аккуратно завернутые в тряпицу куски сала вполне можно было есть. А уж трем банкам тушенки точно совсем ничего не сделалось. Иван отложил сало на потом, ножом вскрыл банку. Протянул Кольке…

– Давай, проводник, жуй. Нам еще тут куковать, пока одежонка высохнет. А то еще заболеть не хватает…

Парнишка принял банку. Покосился в сторону своих штанов.

– Ложку утопил…

Иван протянул ему нож.

– Пиявку отцепи… – буркнул парнишка.

Иван провел рукой по бедру и с отвращением натолкнулся на скользкий бугорок. Да не один.

– Дрянь…

Пиявки отваливались легко. Насосавшиеся, сытые, лоснящиеся, они, мерзко извиваясь, исчезали в черной воде.

– А ты-то как?

– Ко мне не липнут, – пробурчал Колька с набитым ртом. – Ты лучше этого проверь…

Он указал ножом на доктора.

– Эй, геноссе! – Иван махнул рукой, вставай, мол.

Немец послушно поднялся.

– Ох, елки… Дрянь какая…

К тому времени как Иван помог Гансу счистить кровососов, Колька уговорил треть банки и протянул ее Ивану. Тот подвинул еду немцу. Доктор посмотрел испуганно, но принялся жадно есть с ножа.

«Надо бы «наган» вытащить… – мелькнула у Лопухина мыслишка. – Черт его знает, что он с ножиком удумает…»

Но немец вел себя примерно, точно так же, как и Колька, отъел третью часть и вернул банку Ивану.

Тушенка показалась Лопухину невероятно вкусной. Будто бы и не ел ничего подобного…

Доев, Иван швырнул банку в воду и осторожно, чтобы не сверзиться в черную воду, пошел посмотреть на карту, что сушилась, разложенная по бревнышкам, в наиболее сухом и устойчивом месте.

– Ничего, вроде бы что-то разглядеть можно. И компас не утоп. Не так все плохо, слышь, Колька?

– Неизвестно еще, куда эта гать нас выведет.

– В смысле?

– Ну, дорожка же не напрямки идет. Где можно было поставить, поставили. А дальше уж… – Парнишка развел худыми руками.

– Да… Положеньице… – побормотал Лопухин. – Ну, от фрицев ушли, и то ладно.

– А еще гать бывает разная.

– В смысле?

– Ну, не одни ж мы такие умные. Мало ли кто может на нее взобраться. Да и входы на гать не все такие сложные, есть и простые. А где-то, мне дед говорил, так она вообще из леса начинается. Только никто не знает где. Даже дед не знал. Говорили просто. – После еды мальчишка блаженно растянулся на бревнах. Было видно, что чувствует он себя героем и нисколько этого не стесняется.

– Ну и?

– Так вот, некоторые гати ведут в самую топь. Хуже этой. А некоторые по кругу водят. Иногда проваливаются. Иногда место меняют, плавают.

– Прям минное поле, а не болото, – зло буркнул Иван. – А мы на какой?

Колька легкомысленно пожал плечами:

– Кто его знает? Это, может, и неправда все. Может, просто байка такая, чтоб пацанва в болото не лазила. Мы, правда, все равно ходили. Особенно по осени.

– Так, погоди, а определить как?

– А никак.

– Ну, а дед тебе ничего такого не говорил? Это ж лабиринт какой-то…

– Говорил что-то… – Паренек неуверенно вздохнул. – Да я не помню, так чтобы все целиком. Он все обещал показать, мол, говорить – это одно, показывать надо. Не успел.

– Положеньице…

Лопухин задумался. Получалось, что гать была не спасением, а лишь очередным витком жуткого пути.

Бревнышки дороги в болоте теперь не казались надежными, ограждающими от бездны. Они были ее частью, готовой в любой момент уйти из-под ног.

Откуда-то издалека донеслись раскатистые «тах-тах-тах». Немец встревоженно приподнялся.

– Лежи… Не надейся… – буркнул Иван. – Болото, звуки далеко разносит. Sumpf. Die Laute weit.[8]

Доктор часто закивал, но озираться не прекратил.

– Черт… – Лопухин вдруг почувствовал, что ему становится холодно. – Идти надо.

– Куда? – поинтересовался Колька.

– Ну, ты ж у нас тут абориген! – озлился Иван, но потом взял себя в руки. – Да шут его знает… Попробуем эту гать чертову. Другого варианта все равно нет. Ведь нет?

– Ну, – парнишка сморщился. – Разве только через болото, но это до ближайшего бочага. Ухнем, только ряска закачается. Гать хоть и мудрена, но все ж надежней, чем наобум переть. Все-таки люди делали.

Именно этот последний довод и настораживал Лопухина. Потому как никакая природа не наворотит столько, сколько может наломать человек.

Он потрогал одежду.

– Не высохла. Но хоть чистая… На себе досушим. Пошли.