Вечное пламя

46

В сарае, куда их швырнули, было тепло и сухо. Свет проникал через многочисленные щели в стенах, а единственное окошко располагалось где-то под самой крышей, круглое и забитое досками крест-накрест. Колька сразу же взобрался на стропила и выглянул наружу. Осторожно подергал доски. Разочарованно покачал головой.

– Вбиты крепко. А в щелку только голова и помещается.

– Чего там, снаружи? – поинтересовался Иван.

– Ничего. Улица. Пусто… – Паренек повис на руках и спрыгнул. – Чего с нами будет, дядь Вань?

Лопухин не ответил.

О будущем парнишки он не мог сказать ничего, однако на свой счет сомнений у Ивана не было. На подходе к городку они прошли мимо широкой, как футбольные ворота, виселицы. Ветер раскачивал обрывки веревок. Казненных снимали и хоронили, когда те начинали гнить. Но один остался висеть в назидание желающим встать на пути нового Ordnung. Босой, в линялой, рваной гимнастерке и с фанерной табличкой на груди: «Русский партизан».

На виселице болтался Парховщиков.

И пребывал он там уже давно. Несколько дней. Хотя всего два часа назад…

Иван закрыл глаза. Сжал виски ладонями, словно стараясь унять свистопляску, царящую в голове.

Мир вокруг сделался зыбким, каким-то идиотски нелепым, хрупким, как стеклянная головоломка, которую невозможно сложить. Вроде бы все стало понятным, ясным, но вот игрушка чуть-чуть поворачивается и… все рассыпается у тебя в руках. Мертвые встают из могил, солдаты не умирают от выстрела в упор, время скачет как умалишенное… Что еще?

На свой счет Иван иллюзий не питал. Его расстреляют или скорее повесят рядом с Парховщиковым, чтобы пуль не тратить. Но он не оживет и не станет спасать друзей на болоте, повинуясь долгу солдата. Лопухин просто умрет. И будет висеть с вывалившимся языком…

Где-то он слышал, что если петля завязана правильно, то шея ломается от рывка, когда из-под ног вышибают стул, и человек умирает сразу. Интересно, немцы умеют вязать правильные петли? Умирать от удушья, дрыгать ногами…

Лопухину стало очень-очень страшно.

– Что с нами будет, дядя Ваня? – повторил свой вопрос Колька.

– Отпустят, – ответил Иван уверенно.

– Да?

– Да. Ты ж ничего не делал, просто шел по лесу и все. Только про Пелагею ничего не говори. Документов у тебя нет, скажешь, мол, за грибами ходил, заблудился.

– Да какие сейчас грибы?

– Ну… – Иван пожал плечами. – Еще куда-то там… Рыбу ловил. Костер жег, хотел зажарить. Потом заблудился.

– А вы?

– Я… А меня встретил случайно, скажешь, я тебя обещал к городу вывести… – Иван прислушался. Снаружи послышался какой-то шум. – Вот и вывел. Погляди, чего там.

Колька, словно только этим всю жизнь и занимался, взобрался наверх. Высунулся в окошко.

– Мужика какого-то ведут.

Иван отошел подальше в глубину сарая. Двери заскрипели, двое молодцов впихнули внутрь нового пленника.

– Давай дед, не задерживай! – Один из КАПО вошел внутрь. – Так. А хлопец где? – Он держал винтовку на сгибе локтя, как охотничье ружье. – Ну?!

Лопухин молчал.

– Тут я… – отозвался Колька сверху.

– А ну, слазь! – гаркнул полицай, тыча стволом в парнишку. – Слазь, кому говорю! Только сунься у меня к окошку, башку враз прострелю! Понял?!

Колька молча спрыгнул и отошел к Ивану.

– Смотрите… У меня строго! Чуть что, так сразу… – КАПО показал Ивану кулак и закрыл дверь. Глухо лязгнул засов.

– Сволочь… – буркнул Колька.

Лопухин рассматривал приведенного полицаями мужчину. Тот действительно был в возрасте. Седая бородка, обширная лысина. Одет дед был в пиджак, на который, видимо, каповцы не позарились, рубаху и потертые брюки. На ногах были только портянки.

– Сапоги сняли? – поинтересовался Иван.

– Да, – дед всплеснул руками. – Я говорил им, что у меня размер не типичный… Но они не послушали. Все, говорят, в хозяйстве сгодится. – Он подошел ближе, чуть хромая и протягивая руку. – Семен Федорович Городецкий. Краевед.

– Иван Лопухин… Журналист.

Старик уловил паузу и понимающе кивнул.

– Я не буду вас ни о чем расспрашивать. Чтобы вы не подумали, что я провокатор. – Он сел в кипу сена. И пояснил, будто извиняясь: – Очень болят ноги…

– За что вас? – поинтересовался Иван.

– Да вот… – Старик пожал плечами. – Тут, видите ли, такая заминка вышла… Этот Василь, ну, что вам тут угрожал, он, видите ли, из таких… Как же это?..

– Кулак, что ли?

– Нет-нет, – Семен Федорович замахал руками. – Совсем даже наоборот. Ему советская власть все дала. Просто человек такой…

– А вас-то как?..

– А дочку я свою за него не пустил. Года два тому назад. – Старик растерянно улыбнулся. – Вот как вышло-то? Сейчас был бы, что называется, при власти.

Иван покачал головой.

– Уж лучше в сарае, чем…

– Вы полагаете?

– А чего тут полагать?

Старик вздохнул.

– Наверное, вы правы, молодой человек. А, простите, вас за что тут держат? Если не хотите, не отвечайте.

– Не знаю. – Иван плюхнулся в сено. – Я журналист. Собирал материалы… Документы потерял. На болото забрался. Едва вылез… – Лопухин вздохнул. Эта байка могла обмануть разве что старика-краеведа. – Жду вот допроса…

– А в поселке сейчас только местные власти. И небольшой немецкий гарнизон, – охотно поделился своими знаниями Семен Федорович. – Все ждут коменданта из Гродно. Допрашивать вас будет, скорее всего, именно он.

Иван пожал плечами.

– Большая шишка.

– Ну, именно он допрашивал того несчастного. Которого вы, несомненно, видели… – Старичок покосился на Кольку. – Ну… Там, на въезде. Вы понимаете?

– Понимаю.

– Вообще у немцев все по бумажкам. Все как положено. Всем выдали аусвайс. И знаете, это хорошо, что у нас тут именно немцы.

– Чем же?

– Я слышал, – старик понизил голос, – что кое-какие районы… Были… ну… власть там была передана…

– Вы хотите сказать, что они были оккупированы? – громко спросил Иван.

Семен Федорович вздрогнул.

– Ну, да… Можно и так сказать. В общем, там стояли румыны.

– И что же?..

– Я слышал… что там творилось… Это… Это ужас, молодой человек. Лучше уж немцы.

– Лучше? Чем лучше?

Старик вздохнул.

– Лучше, чем румыны, молодой человек. Давайте не будем…

– Давайте, – Иван вытянулся. – Вам, как я вижу, аусвайс не помог.

– Не помог. – Семен Федорович грустно кивнул. – Но, если честно, я жду коменданта. Все-таки именно он является сейчас настоящей властью. А не этот… бывший голодранец с повязкой.

– С чем?

– Ну, с повязкой… – Дед дотронулся до рукава. – Вот тут…

Иван кивнул.

– Понимаю.

– А простите, молодой человек, какая тематика была у вашей статьи? – вдруг спросил краевед.

– Какой статьи?

– Ну, вы же журналист. Я так понимаю, что из столичной газеты?

– Э-э-э… Ну да. Я собирал разные легенды и… сказки!

– О! – Семен Федорович заметно оживился. – Так вы почти коллега. Для журнала?

– Да. В целях… популяризации народного творчества.

– Очень хорошо! Очень хорошо! – Старичок приподнялся и заговорил быстро и сбивчиво: – Я же в этом очень хорошо разбираюсь. Вы понимаете, тут же огромные пласты. Большие наслоения различных мифов, культур. К тому же леса. Это как котел… Понимаете? Котел, где варится все самое удивительное, тайное. Полно загадок, которые человеческое сознание трансформирует соответствующим образом. Удивительные истории рождаются в этих краях! Удивительные! Вы вот знаете, например, что местные жители полагали, до революции, конечно, что души евреев уходят не в рай или ад, а в специальную бездонную яму? И падают туда вечно. Удивительно, правда? Какие интересные параллели напрашиваются. А знаете почему поляков дразнят «лях-девятиденник»?

– Нет.

– Считается, что поляки рождаются слепыми и прозревают только на девятый день. Как животные. Потому что произошли они от побитой богом собаки, которая съела первого Ляха, слепленного господом из теста. Бог застал ее за этим делом и тряс, пока не получилось множество ляхов. А мазуры шепелявят потому, что им черт в драке зубы выбил. А знаете, что когда святой Петр разнимал дерущихся хохла и черта, то оторвал обоим головы, а когда приставлял обратно, то перепутал?! От этого все украинцы – чертоголовые! Каково? – Старик говорил и говорил, повторялся, сбивался, начинал заново. Иван понял, что, несмотря на внешнюю покорность судьбе и надежду на то, что барин, то есть комендант из Гродно, всех рассудит, дед боялся. И пытался заглушить свой страх болтовней, словно доказывая самому себе: «Я не лишний, не лишний, я много знаю. Я не лишний». – В этих краях страшно не любят чужаков. Да и не только в этих. Если брать шире, их не любят все восточные народы. От этого и фольклор такой. Поляки не любят русских, русские не любят евреев, белорусы терпеть не могут украинцев, те, в свою очередь, не любят поляков. И так далее, весь Восток поражен этой заразой нелюбви к какому-либо народу. Все сказки про это. Да что там сказки? Даже великие… Тот же Пушкин, например. Или Лермонтов. И это касается, так сказать, цивилизованных, а если идти на Восток дальше…

– А я вот слышал, что если татарин не помог человеку в степи, это как убийство… – вдруг сказал молчавший до этого Колька.

Старик запнулся. Потом потряс головой и ответил:

– Нет, молодой человек, все может быть, но это, так сказать, надстройка, налет цивилизации. А если смотреть на сказки, поговорки…

– А у грузин есть поговорка: «Гость в доме – бог в доме», – вздохнул Иван. – И вообще, я был там, очень гостеприимные люди.

– Э-э-э… Где, простите? – поинтересовался Семен Федорович и поправил на носу несуществующие очки.

– В Грузии. И на Украине был. И в Карелии. – Лопухин внимательно посмотрел на старика. – Врете вы, товарищ краевед. Зря. Выводы какие-то… неверные. Скороспелые. А ведь уж седой человек. Несолидно как-то получается. Украинцы, белорусы, русские, поляки… Все народы – братья. Большая семья. Я где только не был и нигде ничего такого не видел. А вы говорите…

Краевед тяжело вздохнул.

– Это не я говорю, это народ говорит. В сказках своих.

– Сказки всякие бывают. Их разные люди придумывают. А гады везде имеются. Что ж, только их и слушать теперь?

– Нет, конечно, нет. – Старичок увел глаза в сторону. Завозился, устраиваясь поудобнее. – Просто из песни слов не выкинешь. Раз уж так сложилось, то и не сделаешь уже ничего.

– Тоже зря вы так, – опять не согласился Иван. Он чувствовал в себе страстное желание противоречить краеведу. Даже если бы тот заявил что-нибудь совсем само собой разумеющееся, Лопухин нашел бы что возразить. Так уж получалось, что выводы Семена Федоровича сильно расходились с тем, во что верил и чем жил Иван. – Что значит «сложилось»? В этой жизни все от нас зависит. Человек потому и не животное, что все может по своему разумению изменить.

– Да? – Краевед ехидно сморщился. – А вот выбраться вы отсюда по своему желанию можете?

– Не надо передергивать… Я про другое говорю.

Они замолчали. Старик ежился, будто от холода, Иван жевал травинку, а Колька снова забрался на свой наблюдательный пункт.

Так прошел час. Снаружи тоже все было тихо. Только однажды в пределах видимости проехала телега, груженная каким-то барахлом.

– Василь, подлец, – прошипел Семен Федорович. – Конфискует! Гнида голозадая…

Иван не ответил.

Старик прошелся по сараю. Стукнул в двери.

– Эй! Кто там сторожит? Жорка?

– Чего тебе? – лениво отозвались снаружи.

– Когда там комендант приедет?

– Так он тебе и помчался, пятки смазал… – Невидимый охранник фыркнул. – Нужен ты ему, старый пень.

– Но-но! У меня, между прочим, все документы имеются.

– И чего? – В сонном голосе часового послышался интерес.

– И того, что порядок должен быть! Суд, разбирательство. Я вам, паразитам, покажу еще! Развели самоуправство! Комендант приедет, все попляшете у меня. Все ему расскажу. И как девок насиловали, и про грабеж ваш бесстыжий…

– Ага, испужал… Сиди там, не вякай. А не то в нужнике утоплю.

Что-то твердое ударилось в дверь.

Невидимый Жорка зашевелился, устраиваясь поудобнее на сене. Иван представил себе, как КАПОвец натягивает на глаза кепку, ворочается и погружается в дрему, обняв выданную новой властью винтовку, символ и опору этой самой власти. Лопухин подошел к воротам ближе, провел рукой по стене и вдруг понял: часовой лежит прямо тут. Вот голова, плечи… Отлично видимая через щели тень.

Иван легонько толкнул доски. Те качнулись с легким скрипом. Если хорошо ударить ногой – вылетят. Только вот КАПО…

– У вас ножа нет? – поинтересовался Лопухин у краеведа.

– Вы что?! – Тот взмахнул руками, как всполошившаяся большая птица. – Вы что?! Даже если бы и был, я бы вам не дал! С ума сошли?! Это же… Это же… Убийство! Побег! Да из-за вас нас тут… как курей! Порежут и пожгут к черту! Как Жуковку! Или румын каких пришлют, не приведи господи!

– А вы в леса уходите, – подал сверху голос Колька. – В Жуковке мужики так и сделали…

– Какие леса?.. – Старик хотел закричать, но в последний момент сдержался. – Какие леса? Только-только порядок установился! – Он погрозил Лопухину пальцем. – Не думайте даже!

– Да ладно, – Иван отошел от двери. – Ножа-то один черт нету. Да и не достану через щели. Если только штыком. Или вилами… Колька! Вил нету там, наверху?

– Ничего нету, – ответил паренек. – Я уж все облазил. Веревка только…

– Вы точно с ума сошли! – Краевед выпучил глаза. – Что за выдумки? Что за героика?! Это же не шутки! Приедет комендант, он цивилизованный человек, вы ему все расскажете, и все образуется.

Скорее из желания позлить старикашку Лопухин обратился к Кольке:

– Вот сейчас бы твоего черта с вилами… Чтоб он тут потыкал.

– Какого такого черта? – Семен Федорович только руками всплеснул. – Какими вилами?!

– Да такими, которыми он в местные болота тыкал. Что же вы, товарищ краевед, не знаете?

– Это про чертовы бочаги, что ли? – Краевед вмиг успокоился. Казалось, он мог адекватно существовать только в своей работе. – Тут, кстати, они не одни такие, да. Вообще места странные, чертово болото, бочаги, вилы, лес, горка…

– Ворота, – добавил Иван.

– О! И про них слышали! – Старик обрадовался. – Очень интересная история. Тут очень широкий фольклор связан с чертом и болотами. На самом-то деле никакого черта нету, а есть сложное явление природы. Но темные народные массы все склонны приписывать врагу рода человеческого.

– И как же вы объясните эти… бочаги бездонные?

– Ну, молодой человек. – Старик прошелся по сараю, как по кафедре. – Бочаги совсем не бездонные, это просто такая метафора. Есть у них и дно, и научное объяснение…

– Какое же?

– Это карст. Карстовые болота, не такой уж редкий феномен, кстати. Сложная система подземных пещер, каналов. Такой, видите ли, природный фильтр, через который вода проходит и снова возвращается в реки… Как по кругу. А уж людишки наворотили вокруг хиромантии различной. И черт у них вилами в болото бил, и черти там яму рыли, чтобы всю землю белорусскую вычерпать, и сам сатана в эти леса упал, когда его господь бог с неба сбросил… Чего только не понарассказывали. Был я на тех болотах, был. Самые обыкновенные болота.

– Ночью были?

– Зачем же, – удивился краевед. – Днем.

– А гать видели?

– Гать? Какую гать? Сказки это, молодой человек, сказки! Незачем на этом болоте гати ставить. Нехожее болото. Всякая клюква-брусника по краю растет. Там и собирать безопасней. А вглубь только сумасшедший сунется. Для чего?

– Ну, – Иван пожал плечами, – из деревни в деревню ходить, например.

– Ох, тоже мне гости… Зачем, скажите мне? Люди-то ленивые тут. Лес есть, охота там, грибы-ягоды… И ладно. Уж если кому захотелось в другую деревню сходить, так проще болото обойти, чем целую гать городить. Это тоже сказка – Чертова гать. Хотя вот каждый второй ее тут видел. А попроси показать, так тут же у всех память отбивает… Такая вот метаморфоза! – Старичок засмеялся.

– А вот я слышал, что на гатях следы вырезают. Ну, вроде в старые времена такой был обычай….

– Был, был… – Краевед снова уселся в сено, отмахнулся. – Это как кресты на кладбище. Знак.

– Получается, обычай был, а гать – нет?

– Почему же? Была гать, конечно, давно… Но сейчас нету ее.

– А почему след, а не тот же крест или там… какие-нибудь черточки?

– Ну, это очень старый обычай. Даже древний. Уходит корнями в века, когда христианство еще только-только зарождалось. А когда оформились кладбища в нашем нынешнем понимании этого слова, то хоронили в болотах людей… как бы так сказать, не самых достойных. Тех, над кем кресты ставить вроде как и грешно. Но чтобы обозначить это место и закрыть, так сказать, покойному путь в мир живых, к месту его приковать, рисовали знаки. След. Или резали. Это в разных местах по-разному. Вот так, молодой человек.

– А почему именно след? Почему не какой-нибудь другой символ? Я хочу сказать, что есть символы и попроще… Колесо какое-нибудь.

– Смерть, молодой человек, это ведь переход. – Старичок хитро поглядел на Ивана. – Даже материалистическая теория этого не отрицает. Переход от активного существования к, так сказать, пассивному… А если это переход, то и символ должен быть такой. Соответственный. Понимаете? След. Именно след, а не колесо какое-нибудь. Колесо – оно куда толкни, туда и покатится, а у следа направление есть. Так и рисуют, в одну сторону. Чтобы, значит, покойный не вернулся.

– А если в обе стороны? – с замиранием сердца спросил Лопухин.

– Не бывает так. – Семен Федорович засмеялся. – Иначе, получается, что переход в обе стороны. Ну, это, конечно, в теории. Мы-то знаем, что после смерти никаких переходов не бывает. Но древним людям казалось, что обязательно должно быть что-то…

– Значит, вы не встречались с переходами… тьфу ты, с такими местами, где в обе стороны следы ведут?

– Вот знаете, молодой человек, вы бы лучше не по лесам бродили, а зашли к краеведам нашим! И получили бы понятный, систематизированный материал. А то наслушались черт знает чего… Вы поймите, народ тут темный! Леса, болота, медведи… Темный народ! Такого понарасскажут… а вы потом опубликуете. Получится неудобно.

– Но разве легенды и сказки не народ придумывает и рассказывает?

– Нет… – Старичок замахал руками. – То есть да. Но надо же понимать, молодой человек, что это не просто так, наслушались по хуторам, и готово! Тут важна система. Что-то в нее укладывается, что-то нет… Иначе получаются всякие чертовы гати, чертовы ворота… А вы их видели? Сказка сказке рознь! Одно дело – Баба Яга, в которую при всем желании верить нельзя. А другое дело – Чертова гать, которая, по слухам, умершего может вернуть! И человек слаб! Да! И темен! Особенно здесь. И ходят потом по болотам, топнут! Вы понимаете, какая ответственность ложится на наши плечи?!

– Я как-то об этом не подумал… – Лопухин неожиданно смутился. Хотя вроде бы и статьи у него в планах никакой не было, а как-то неудобно стало.

– И никто не думает. – Семен Федорович скорчил кислую физиономию. – Вообще странно, что вы интересуетесь, молодой человек.

– Отчего же странно?

– Для статьи как-то очень уж глубоко…

Иван не нашелся что ответить, и старик откинулся на сено, закрыл глаза и вроде бы задремал.