В поисках красного дракона

Там, где раньше сидели ткачихи и стоял станок, осталась лишь пыль. И там, где прежде стену украшал гобелен, огромный, как сам мир, теперь весела паутина, что сплел паук, накануне вселившийся в пещеру.

За семь сотен лет до этого, или в прошлый четверг, Роджер Бэкон, Главный Хранитель «Воображаемой Герографики», плотнее запахнул плащ, защищаясь от холодных сквозняков, гулявших по его маленькому алькову. Единственный свет давали свечи на столе, и не было слышно ни звука, только тиканье хронометра, который Бэкон получил в подарок от француза.

Хранитель аккуратно обмакнул перо в чернильницу и продолжил писать «Истории», которым посвятил значительную часть своей жизни.

«В тысяча двести двенадцатом году мальчик по имени Стефан, утверждавший, что его послал сам Бог, призвал Сыновей Адама и Дочерей Евы на великий Крестовый поход против неверных и еретиков на востоке.

Тридцать тысяч детей последовали за ним, все они взошли на семь огромных кораблей, и больше их никто не видел[71]. Но они не пропали без следа — Стефан привел их на Архипелаг, где они объединились с Великой Тенью и сыновьями Ясона и начали Великую войну, опустошившую мир.»

Когда Бэкон дописал эти слова, тиканье внезапно прекратилось, а ветер стих. И прямо у него на глазах написанное стало меняться, и сам он не мог уже вспомнить, что написал раньше, только то, что появилось на бумаге теперь, выведенное еще не просохшими чернилами:

«Тридцать тысяч детей последовали за ним, все они взошли на семь огромных кораблей, и больше их никто не видел. Но они не пропали без следа — Стефан привел их на Архипелаг, где он и его господин, Великая Тень, были повержены храбростью и мудростью трех ученых и силой материнской любви.

Но Великой Тени удалось скрыться, и корабли исчезли вместе с ней в объятиях Времени. А Великая Война, что должна была охватить Архипелаг, все же может разразиться в будущем, став тем, что француз по имени Верн назвал...

...Второй мировой войной...»

Бэкон закрыл книгу, и тиканье возобновилось, а ветерок, теперь уже теплый, заструился вокруг него, и само Время пульсировало и трепетало, окружая старого писца...